Неизданные проповеди Вивека: Ересь

      Любовь немилосердна.       Любовь жестка и жестока.       Она находит изъяны и помогает одолеть их; и те, что проверяют себя, становятся совершеннее, но это требует тяжелой поступи.       Векх говорит так, и делает так, и понимает последствия того, что совершает.       Его руки не черны, но алы. Одна золотая и вторая - в пепле, они обе - в липкой крови Хортатора.       - Ты, Тайна, и ты, Мать, вы понимаете по одной доле необходимой истины. Я вошел в сердце своего Возлюбленного лезвием истинного сострадания, и никогда не прощу себе его боли. Но необходимость - прямое следствие моей привязанности.       Вивек отказывается от сочувствия, отказывается от разговоров, отказывается от порицания.       Он соблюдает пост настолько суровый, что его десны чернеют, а соблазнительное и сильное тело иссыхает.       Потом он входит в илистые воды Дешаана и пьет квам-молоко; но прежде - орошает землю слезами крови, роняя столько капель, сколько упало на пол зала призыва. Число им тридцать и пять.       Он обрезает свои длинные белые волосы, переплетенные в магические косы, отсекает их полностью и запечатывает им возможность расти навсегда - пока его возлюбленный не вернется, траур не завершится, а Хортатор расколот [рукой золота и рукой пепла, не забывай это].       Потом он татуирует часть своего тела смертью лавы и сведет все старые следы и татуировки кипящей никс-смолой, и боль от магического очищения кожи будет ужасна. Но сперва он пройдет длинный путь на самую вершину Алой Горы по языкам лавы, чтобы ступни его ощутили жар пути, окрашенного страстью и раскаянием. Число этих шагов девяносто и девять.       [Не думай, что сможешь забыть хотя бы одну из метафорических аналогий]       Он отказывается от своего незнания и впускает в разум секреты и знания не-только-велоти; он изучает магию и науку, и они становятся все проще для того, кто не умел писать и читать когда-то, но сейчас безразличен к сложности букв и цифр. Это всего лишь сочетания ложных, конструированных, декларативных смыслов [ведь он и правда выкрасил кожу белым в момент несостоявшейся беседы, а Яйцо не может быть спрядено иначе, чем из повторяющихся смыслов, хоть оно и вложено в дырявую шуйцу].       Потом он, отчаявшись, возьмет в руку перо из кости вымершего и неоплаканного существа, и снимет водное свое лицо, чтобы обмакнуть кончик пера в чернила из не-лжи. Но сперва Векх-и-Векх запишет молчаливые усмешки своего сердца, то, чего не было и что могло быть, и перестроит слова, составляющие самое себя, и убьет историю Векка, став и к нему милосердным в действенном понимании.       Число ударов, что он нанесет, тридцать и шесть: потому что один, последний, есть Таинство.       Нет большей вины и большего очищения, и все же вины истинно нет.       Векк, чьи руки алы, чье лицо - дыхание вулкана на неокислимом и мягком металле, чье копье - всего лишь орудие пастыря нетчей, но сумело отсечь дурное предназначение, единственный из всех, чуявших дымящуюся кровь ЛРХН, никогда не желал стать богом.       Потом то, что указано в параметрах единицы, выведенной за рамки системы, будет поименовано иначе. Но пока что велоти решили называть его ошибкой, и ложью Альмсиви, и святым плутом. Число его бывших верных неисчислимо.       [Сейчас Векк доволен безразличием, потому что оно честнее вынужденной любви]       Он озадачивает сомнением об уместности самой конструкции прямого вопроса.