***
Слёзы позорно скапливаются у глаз, стекают по щекам, не дают возможности передохнуть. В голове эхом, громким звоном повторяются одни и те же слова: «Мина, прошу… Ты обещала, что будешь сильной». Эмоции опережают, разум вне игры, это game over. Как печально звучит, как болезненно покалывают руки, когда они дрожат. Всё тело тоже — дрожит. На улице плюсовая погода, даже ночью, а холод всё равно окутывает тело, когда небольшое лезвие касается нежной кожи. На автомате делает уверенные движения, не боится, что на этот раз может не повести. Русская рулетка — она не знает, какой конец её ждёт. А кровь стекает на кровать, пачкает чистое постельное бельё. Алая жидкость со вкусом боли и печали. Вечные муки её настигают, а она и не замечает, как делает новый порез. На этот раз не увидев меры. Глубже. Нервная улыбка и никакого страха перед будущем. Что-то всё равно заставляет пустить очередную слезу, и это брат… который стоит рядом? Плачет отчего-то, но всё же нормально! Подумаешь, немного глубже сделала порез, так ведь заживёт, не впервые уже. И произнести хочет, но в горле как будто ком, что-то сжимает её горло, вдруг становится очень больно и слёзы по новой стекают большим ливнем. Дышит часто, пытается произнести что-то важное, но не удаётся. Эхом раздаётся крик Чонгука, вообще ничего не слышит — как в вакууме. Там вдали, через пелену видит такого же Чимина, со слезами на глазах. Она ведь уверена, что заживёт! Также всегда бывало. И хочется брата успокоить, сказать что-то, а сил нет. Её просто всю трясёт, в теле дикий холод. А сегодня… а сегодня у неё день рождения. Исполнилось тринадцать лет. Девочка выросла, стала совсем взрослой. Из последних сил, что у неё остались, хриплым, сорванным, не своим голосом шепчет: — Чонгук… Глаза закрываются, холод пробирается сквозь всё тело — трясёт от холода. Ещё где-то в полусознании чувствует, как брат её трясёт, что-то невнятно кричит. Где-то вдали и сирены слышны, и что-то кричащего Чимина. Улыбка от лица пропала — она упала, разжав руку с лезвием, которой сделала огромную ошибку. Дальше — темнота. Всё пропадает. Никакого сожаления, лишь покой.***
За два часа до происшествия… — Юнги, у меня хорошие новости! — Чимин радостно выдыхает и садится на диван, где обычно спит Мин. Почти два месяца свободы. Юнги адаптировался, с помощью Чимина научился разумно тратить свои деньги, вот недавно получил свою первую зарплату. К счастью с работой ему очень повезло, он ею дорожит как своей жизнью. Это официант. Пак имел свои связи, там вроде как его знакомого родители имели свой ресторан, поэтому и договорился устроить детдомовского на работу. К счастью, они никак не отреагировали на то, что тот из детдома, всё прошло лучшим образом. Они понимающие, поэтому и приняли. Дали три предупреждения. Сначала он и эти предупреждения смог нарушить: несколько раз подрался с клиентами, грубил, но они дали ему шанс и после долгого разговора тот понял, поэтому сейчас очень дорожит ею, потому что иного шанса заработать денег не будет. Не без косяков, конечно, но правда старается. Раньше по поведению можно было отличить, что он из детского дома, а сейчас так и не скажешь. Конечно, некоторые привычки остались, но в основном он меняется и старается быть лучше. — Какие? — интересуется Юнги, присаживаясь рядом с Паком. Тот аж светится от радости, весь такой счастливый. — Угадай, кого приняли в колледж? — и тут-то Юнги выпучивает глаза. Ну не может быть такого. — Да ла-адно… Словами не описать насколько он рад. Это же… стоп, что? Его правда приняли? Теперь Мин Юнги будет учиться, как все цивилизованные люди? Будет ходить на пары? Будет? Да ладно… Его приняли! — О Боже, я не верю, — шокировано произносит Мин, пальцами потирая висок. — Капец… — да и говорить уже нечего. Это ж… просто вау… — Блин, Чимин, спасибо тебе, — хочется обнять его, что он сразу же и делает. Прижимает и до сих пор не верит, что его приняли на учёбу, а это значит, что уже в октябре он будет студентом! — Представляешь, как Тэхён обрадуется? — О да… Сегодня день, когда Юнги приняли на учёбу, день, когда девочке Мине исполнится тринадцать лет. День, когда Тэхён с Чонгуком поедут во второй лагерь, только уже на неделю. Но, всё будет иначе. Оба детдомовских решают сбежать из детдома и отпраздновать вместе это событие. Будет круто, если никто не заметит, что они не сели в автобус, везущий их в лагерь. И в самом деле никто не заметил: Хосок, Джин и Вонхо сделали вид, что идут в автобус, на самом деле же спрятались и побежали в свою сторону, где они будут тусить, а Тэхён с Чонгуком в свою сторону, где город, где близкие люди… — Они скоро должны приехать, — говорит Чимин, глядя на Юнги какими-то блестящими глазами. За эти два с половиной месяца Чимин не только стал слишком близок с Сехуном, но и кажется… нет, он отгоняет эти мысли, однако ладонью касается ноги старшего и гладит, как бы невзначай, а тот ничего и не замечает, дальше радуется и что-то балаболит себе под нос. Свобода его меняет, не всего, конечно, но изменения заметны, даже не верится, что когда-то этот человек был очень жестоким. Он как будто вырос. Юнги не расстраивается, что сейчас конец июля, он наоборот рад, потому что в августе будет больше работать — два дня выходных, пять работы. Но выходные не в субботу и воскресенье, а в понедельник и вторник, остальные дни — работа. Радуется, потому что деньги… чем больше работает, тем больше денег, а в этом мире они всем нужны и Юнги настолько благодарен Паку за такую работу, что передать невозможно. — Мин, — вдруг начинает Чимин и взгляд такой серьёзный, и тон. — М? Чимин, конечно, спрашивал уже об этом, но лучше для убедительности ещё раз… ну, а может хоть что нибудь. Прежде всего он мыслит разумно и знает, что не стоит связывать свою жизнь с детдомовскими детьми. Раньше не понимал, как Чонгук мог влюбиться в Тэхёна, который жесток, да ещё и вырос непонятно где… а сейчас всё как будто изменилось. — Как ты относишься к их отношениям? — уже второй раз спрашивает парень и знает ответ, но всё равно. — Счастлив я за них, — да, и это тоже говорил. Сначала, после признания Тэхёна он хотел его ударить и избить, но не смог только потому, что тот его лучший друг, так поступать нельзя. Со временем, посмотрев на обоих, принял и не стал вмешиваться, теперь вон счастлив за этих обоих. Может противно, да, но не настолько, чтобы отворачиваться. Уже привык даже. — Юнги, — опять повторяет Чимин и смотрит прямо в глаза. — Да что, ну? Пак боится, но чувствуя, как мурашки от одного лишь взгляда пробегают по теле, делает то, о чём будет ещё долго жалеть. Наклоняется как можно ближе и чувствует дыхание старшего. — Что ты… — хочет спросить Мин, но не успевает. Парень касается его губ и нежно целует. На что он надеялся, когда решил того поцеловать? Ответит что ли? Будет радоваться? Юнги замахивается рукой, чтобы ударить. Шок в глазах, на лице. Просто огромнейший пиздец. Не успевает ударить — в дверь звонят, оба резко останавливаются, Чимин — целовать, Юнги — опускает руку и бежит открывать дверь. Полный пиздец, это точно. Такого ни Юн, ни сам Пак не ожидал. Лица красные, а сердца у обоих бешено стучат. Что только что случилось? — Юнги-и, — радостно выкрикивает Тэхён, сразу же набрасываясь на него. Чимин, услышав имя старшего, дёрнулся, аж всего нехило так потрясло. Втроём возвращаются в комнату и тут уже Чонгук набрасывается в объятия своего хёна. Что-то радостно рассказывает, но тот не слушает — внимательно смотрит на Юнги. Тот тоже — испепеляет взглядом, но вопреки всему переключается на радостного Тэхёна. В руках Чона коробка с подарком для Мины. Хочется скорее увидеть её реакцию на новые наушники, которые она так когда-то хотела. Может хоть это поднимет ей настроение? А ещё брата сегодня увидит! — Я поступил, — как ни в чём не бывало произносит Юн. Опять нападают с объятиями, только уже оба — Чонгук и Тэхён. Шокировано выпучивают глаза и кричат, что он молодец, растрёпывают его волосы, даже не заметив волнения в глазах Пака. Кажется, ничего не заметили и слава Богу если не заметят. Всё должно остаться в тайне. Возможно Чимин потом хорошенько получит по лицу, но это уже второстепенно, сейчас у них другая цель. — Вы тут с Тэхёном празднуйте поступление, а мы с Чонгуком пойдём уже, — тоже праздновать пойдут, только день рождение Мины. Чимин договорился, что прийдёт с Чоном в детский дом. Воспитателя, конечно, знают, что брат придёт, и они уверены, что тому разрешили. Они даже не подозревают, что те не поехали в лагерь. Стоя уже возле детдома, Чонгук начинает нервничать, хочет быстрее увидеть свою сестру — скучал по ней. Очень сильно скучал. — Фух… по скорее бы уже, — нервно бурчит под нос. Не менее счастливый Чим хлопает его по спине и подталкивает вперёд. Оттягивать в последний момент не хочется, поэтому уже открывают входную дверь и счастливые входят внутрь. Не сразу замечают возле комнаты скопившуюся толпу детей: перепуганные, с разинутыми ртами смотрят. Лица какие-то у всех бледные. Оба подходят ближе и тут Чонгуку чутьё подсказывает, что что-то не так. Слышит, как кто-то из воспитательниц кричит в телефон адрес и имя его сестры. Вся жизнь перед глазами пролетает, резкий холод и мурашки пробегают по теле. Замирает, смотря вдаль и сразу же бежит в комнату, отталкивая детей. А там… окровавленная постель, почти без сознания девочка, тринадцатилетняя девочка… Нет, нет, нет… только не сегодня… это невозможно. — Чон Чонгук, — что-то кричит ему воспитательница и отключает телефон, со слезами смотря на брата. Нет… — Мина, нет… — Чонгук подбегает и начинает трясти сестру, видит её полуживую… Улыбку она растягивает, периодически открывает рот, будто хотя что-то сказать. Только не это… Чимин плачет, отворачивается и не сдерживает своих эмоций, Чонгук трясёт девочку и пытается докричаться до неё. В душе какой-то большой, очень тяжёлый груз, камень большой сжимает сердце, оно разбивается на маленькие кусочки и не даёт шанса на восстановление. Последние слова произносит девочка и закрывает глаза. Подбегает скорая помощь и отталкивает назад Чона. Медбрат бьёт того по щекам и что-то спрашивает, но всё, что он видит, это как уносят тело маленькой девочки. Слова как в вакууме, ничего не слышит, видит всё через пелену. Боли не чувствует, никаких прикосновений, смотрит на доктора как на что-то инородное. Всё ещё не может поверить и никогда не поверит в это…***
Тяжёлый взгляд сверлит дыру в стене. Резкий запах больницы и медикаментов. Все доктора куда-то спешат, никто не может ответить. Рядом — Тэхён, Юнги, Чимин. Воспитателя детдома и директор… директор детдома, где находится Чонгук. Это неважно, хоть тысячу наказаний, он жалеть не будет. Не лезет пока к детям, не выясняет, что случилось, хотя понимает, что на грани смерти его сестра. Потом обоих будет ждать наказание. Какое — одному директору известно. Одно знает — увозить в лагерь нет смысла. Не заслужили. Через часа два подходит врач и говорит, что жить будет. Успокоил Чонгука, но навестить не разрешил. Максимум, через двое суток, и то — по-состоянию. — Но доктор… — пытается отговорить Чон, но врач его останавливает и стоит на своём, тем более девочка без сознания. Чимин его крепко прижимает к себе и провожает к машине директора, уже там, молча сидя в машине, Тэхён обнимает Чонгука и слышит громкие всхлипы. На слёзы прорвало, слишком больно. Директор всю дорогу молчал, сказал только, что за такой поступок они будут драить всю неделю здание. Назад в лагерь не повезёт. Но пообещал, что через двое суток отвезёт Чона в больницу. И деревянной палкой по жопе тоже получили, но только Тэхён. А ему неважно, он как только получил своё наказание сразу же побежал к Чону, чтобы ни на шаг не отходить. Одного оставлять не хочет и никогда не оставит. Чонгук бледный как белый лист пялился в одну точку и еле говорил. Холод всё ещё пробирался сквозь тело, а в голове только слова «я виноват… это я во всём виноват». Компания тоже вернулась в детдом и тоже получила наказание. Их воспитательница у речки нашла. Вместе будут всю неделю драить здание. Без остальных детей, только впятером. Джин прищуривался и периодически смотрел на Чона, которому было на всё пофигу. Не мог понять причины такого поведения. Всё время, как всегда молчал и анализировал в голове. Даже когда Вонхо хотел что-то колкое высказать в сторону Чона, Джин гаркнул на него и приказал заткнуться. Тэхён лишь благодарно посмотрел и тоже не понял такого поведения Джина. Что-то меняется… Было плевать, что подумают другие, Ким просто лежал вместе в обнимку всю ночь и слышал тихие всхлипы. Поглаживал по голове и ничего не говорил — знал ведь, что бесполезно. Моментами слышал тяжёлое сопение, а потом успокаивал, когда младший просыпался и кричал во сне. На следующий день приезжает Чимин и несколько часов сидит в обнимку, тоже — плачет и не может поверить. Пак был уверен, что она умрёт, был уверен, что это конечная остановка, но она жива, но сломлена. Теперь уже ничего не будет как прежде. А если… а если бы Чонгук потерял её? Что тогда? Как бы он дальше жил? Выжил ли бы? Вторую потерю он бы не потянул, обязательно бы что нибудь с собой сделал. Какого это вообще, терять близких людей? — Чонгук, — шепчет Чимин, слыша как тот хрипло, но отвечает. — Не надо, Пак, — голос совсем осевший, непохожий на его собственный. Если Чимин будет говорить ему мотивационные речи, он точно свихнётся. Не сдержится и разрыдается… опять. Плохо очень, мозг не выдерживает такой нагрузки, сердце тем более. Как будто там появилась большая дыра, которую пластырем не заклеить. Чонгук понимает, что всё это его вина; не доглядел, не смог сделать её счастливей. Она бедная страдает, пока сам целуется с каким-то Тэхёном… Он дорог ему, Тэхён очень дорог, но вина пожирает его. На все сто Чон уверен, что это он виноват. Так всегда и бывает, близкие люди берут вину на себя, всю жизнь их потом терзают кошмары и сомнения в этом мире. Исход летален — со многими. Не выдерживают этого чувства, не выдерживают и того, что живут в этом мире. Нечестно и неразумно. Чонгук себя ненавидит и будет ненавидеть до конца своей никчемной жизни. Как он мог такое допустить? Как он вообще мог позволить такому ужасному случиться? Следующего дня Чонгук ждал больше всего: не мог уснуть, ногти до крови сгрыз, пытался отогнать плохие мысли. Ближе к обеду пришёл директор, указав парню садиться в машину. Тэхён, как хороший парень, предложил поехать вместе, но директор напрочь отказался и заставил компанию и его в том числе драить стены, а то сидят и вообще ничего не делают последние два дня. Естественно, ничего из этого они не выполнили. Директор уехал, а опытные как и остались лежать, так и лежат: безразличные к этой всей ситуации. — Тэхён, давай махнём на пивко вечером? — Хосок как всегда — радостный. Такой весёлый и улыбчивый, но очень жестокий. Тут и гадать не приходиться, что Тэхён сразу же отказывает. — Давай завтра, — предлагает Тэ, тяжело вздохнув. Спать хочется сильно, но нужно дождаться Чонгука. — Что случилось? — серьёзно спрашивает Джин, глянув на кровать Чона. Тэхён отвечает, не скрывает того факта, что: — Сестра его вскрылась, чуть не откинулась на тот свет, — цокая отвечает, и всё же груз на сердце и у него из-за Чона, который слишком много получает говна от жизни. Джин кивает и больше ничего не отвечает, так и отстаёт от Кима, больше не пытаясь вытянуть информацию. Достаточно знает. — Что с тобой? — скривив лицо спрашивает Хосок, обращаясь к Джину. Тот как всегда молчит, ответа не даёт, но грозно смотрит в ответ. — Алло, я кажется тебя спрашиваю, — но Джин всё равно молчит и не даёт ответа. Вот так просто… Хо подходит в лежащему Джину и разочаровано качает головой, произнося: — В последние время ты действительно ебанулся не на шутку, — сказав это Хосок ударяет Джина и сделав обиженное лицо уходит из комнаты, хлопнув дверью. — Вонхо, ко мне, — криком командует тот, на что Вонхо на секунду теряется, смотрит то на того, то на другого, как бы ища ответ и всё равно идёт за Хосоком. А Джин никак не реагирует на удар, лежит дальше и сверлит взглядом потолок. Было бы желание, тоже навалял Хосоку, он как никак сильнее, но смысла не было. — Почему не ударил в ответ? — внезапно спрашивает Тэ. Несколько минут стоит мёртвая тишина, но после Джин отвечает: — Кто бы знал…***
Мысли не складываются воедино, обрывки воспоминаний, боли и всех только существующих чувств разбрасываются в голове. Лицо каменное, всю дорогу молчит, не произносит ни слова, даже когда директор о чём-то его спрашивает. На месте доктор предупреждает, что у него есть только двадцать минут, не больше, и что тревожить сильно не стоит. Всё это мимо ушей, главное поскорее увидеть сестру, убедиться, увидеть своими глазами, что она ещё может дышать, может улыбаться и жить… Не без волнения Чонгук влетает в палату, перед этим напялив какой-то уродливый белый халат и застывает на пороге, когда видит лежащую, бледную девочку на кровати. Всё как в фильмах каких-то… Капельница, вокруг ещё какие-то приборы. Лежит и даже не смотрит на брата, не замечает его, думает о своём — ни о чём. Безразличный взгляд. Думает, опять какие-то врачи или психиатр, который должен в скором времени прийти на первую встречу. Нет. Перед взором появляется брат, с непониманием и такой грустью в глазах смотрит, пытается сдержать слёзы. — Мина… — почти шёпотом выдыхает Чон, подходя ещё ближе, но с осторожностью. У той глаза начинают блестеть, ей тяжело произнести слова, она и не старается, смотрит на брата и одними губами шепчет: «прости». Стыдно очень, это она во всём виновата, она понимает и позорно ревёт, когда Чон пускает слезу и осторожно гладит её волосы — так всегда делала мама, когда девочка плакала. — Прости… прости, — еле шевеля губами, на одном дыхании. — Мина, ты ни в чём не виновата, прости меня, пожалуйста, это я во всём виноват. Вина еще больше поглощает девочку. Она понимает, что всё это её вина, а видеть, как плачет старший брат — жестокая пытка. Самая жестокая. Тот винит себя, пытается все её беды переложить на себя, пытается ей помочь, хочет, чтобы она была счастлива, однако как прежде уже не будет. К глубочайшему сожалению. — Мина, ты прости брата, дурак я, не доглядел, — брат не скрывает своих эмоций, плачет и несильно сжимает не пострадавшую ладонь девочки. Всё вокруг резко холодеет, когда Мина говорит, что ей тяжело, что больше не хочет такой жизни, хочет к нему, хочет к маме, к папе. Не понимает, какую боль причиняет Чону этими словами, не понимает, как он дорожит ею и не хочет, чтобы она покидала этот мир. Она и сама знает — вина её. Тяжело смотреть на грустного брата, смотреть в разочарованные глаза. Когда-то была гордостью, а теперь кто? — Мина, ты мне обещала, — от слёз брата ещё хуже. Хочется вернуть время вспять и не повторять этого момента, а лучше — не видеть в глазах старшего разочарование. Это ранит так же сильно и больно, как пронзающий сердце меч. Ощущение, будто действительно пронзили меч в самое сердце, только обоим, в одно и то же место, одна и та же большая дыра. — Прости… Чонгук, прости, — оба винят себя, оба ненавидят себя и хотят счастливой жизни, чтобы как раньше. — Мина, пойми, нам осталось совсем чуть-чуть и потом я вернусь домой, заберу тебя и мы будем жить в нашем доме, ты потерпи, прошу. Чонгук оставляет поцелуй на щеке девочки и большими пальцами вытирает слёзы, а она цепляется за футболку брата и некрепко сжимает. Хочет что-то сказать, пытается, но всхлипы не дают этого сделать. Не вовремя приходит доктор и оглашает, что Чонгук должен возвращаться обратно. Не ждёт соглашения Чона, просто несильно толкает того в спину, и Мине напоследок удаётся сказать важные ей слова: — Чонгук, я люблю тебя, — с болезненной улыбкой, с глазами полных слёз. Чонгук тепло улыбается и уходит из палаты. Такие слова так греют душу и сердце, и всё-таки, Чонгук тоже очень любит свою сестру. — Доктор, а когда я ещё раз смогу её навестить? — уже стоя в коридоре спрашивает Чонгук, надеясь, что ему разрешат. — Чонгук, я всё понимаю, но вы не сможете в ближайшее время её навестить, — поджимая губы отвечает врач. — Но почему? Я не думаю, что это хоть как-то затруднит лечение. Чонгук действительно не понимает, почему ему не разрешают навестить младшую сестру, она же требует его поддержки, как никто другой. — Она восстанавливается, через неделю её выпишут, но пока что она не должна иметь посетителей, сейчас только психиатры и всё. График у неё забит, — на этих словах доктор хлопает по плечу Чона, давая понять, что разговор окончен и уходит, оставив ничего не понимающего младшего хлопать глазами. И всё-таки Мина сказала ему самые греющие сердце слова, но от этого пустота не заполняется, дыры всё ещё присутствуют.