«Люди, неспособные любить, дают мне мудрые советы.»
Звук расстёгивающейся ширинки громким звоном разносится в ушах. Сопротивления бесполезны, закричать не удаётся, всё напрасно. Чонгук осознаёт весь масштаб трагедии, которая с минуты на минуту должна произойти. И всё же надежда, что сейчас появится Тэхён и спасёт его, давно погасла. Тот наверняка даже не догадывается.
Колени, руки, всё тело дрожало от животного страха. Холодный и липкий пот заставлял тело покрыться мурашками — Чонгук от страха скулил и громко плакал. Понимал одно — не выживет. И слёзы градом стекали по щекам, он попытался что-то промычать, но рот был заклеен, и звучало так жалко…
— Сука, — шипит Хосок, спуская пижамные штаны Чонгука, резким движением прижимая его щеку к полу.
Ему дико страшно, он рыдает и громко мычит, в надежде, что хоть кто-то его услышит. В мыслях проговаривает молитвы и просит Бога, чтобы этого не произошло. Пытается выбраться и со всей силы брыкается, однако его сильнее прижимают и с дури ударяют головой об пол.
Движения резкие, болезненные. Хосок хватает Чонгука за волосы и тянет на себя, при этом насаживая член на всю длину и жёстко начиная долбиться. Как будто электрический, очень болезненный ток режет его кожу. Анус явно уже порвался… заживать будет долго.
Громкие мычания и нескончаемые слёзы. От боли его всего парализовало — он хотел громко кричать и звать на помощь. Такого Чонгук ещё не испытывал. Настолько больно ещё не было, чувство, будто твою плоть разрезают, будто раскалённым ножом впиваются в кожу. Точно порвал, так как кровь начала стекать по ноге, а адская боль только усиливалась. Хосок трахал жёстко и безжалостно, грубо толкаясь и что-то говоря себе под нос.
Хотелось, чтобы мучения поскорее бы закончились. Голос итак сорвался от этих громких мычаний, всё больше невозможней и больнее становилась пытка. Чавкающие звуки и шлепки оглушили весь коридор. Большего Чонгук не слышал.
Всё тело болело от адской боли. Хосок, резко высовывая член, грубо швырнул его на пол и со всей силы пнул в живот. Опять была слышна ширинка от джинс; он удовлетворённо улыбнулся, как всегда — злобно и плюнул тому в лицо, собираясь парню со спущенными наполовину штанами врезать в морду.
И правда, Чонгук как брошенная собака, лежит и еле двигается, скулит и сдерживает рвотные позывы. Такого позора он ещё не испытывал, это уже слишком, учитывая тот факт, что он с голой задницей лежит на полу и скручивается как гусеница. Даже постоять за себя не смог. Теперь он в действительности
опущенный.
Несколько ударов по лицу как дополнение к пыткам, последний же не был завершён, Чонгук зажмурил глаза, но очередной боли не почувствовал, услышал только звук удара и знакомый голос, а дальше уже не различал реальности, всё как в тумане, как будто его здесь больше не было.
Только не это…
— Ты чего, блять? — шипит Хосок, хватаясь за правую щеку. Его опять ударяют, при чём жёстко, Чонгук всё слышит, при этом громко хныча и дёргаясь.
— Что ты с ним сделал?! — Джин кричит, но на громкие звуки никто не сбегается — дети боятся, воспитателям плевать. А Хосок, сидя на полу, сплёвывает кровь, противно усмехаясь.
Сукин он сын…
— А чё ты его защищаешь? Что, не помнишь, как раньше бил других? — противным голосом в ответ. Джин злится ещё больше и по новой ударяет того, на сей раз в живот и яйца, отчего старший болезненно зашипел и хотел было подорваться от злости, чтобы ударить в ответ, но Джин грубо припечатал того обратно и стал долбить его голову об стенку.
— Что. Ты с ним. Сделал? — с паузами, как маленькому ребёнку. У самого на руках и футболке чужая кровь, мараться ею не боится, только вот жаль не отмоется…
— Так сказать, проучил немного, — с той же противной улыбкой. Видимо ему и боль не мешает. — Шлюхи должны знать свои места.
Как об грязь лицом…
Этот клоун нарвался по-полной…
— Тварь.
Джин хватает его за грудки и грубо швыряет на пол, сразу же пиная где только нога попадает: не жалея, со всей силы, не оставляя ни одного живого места на теле Хосока. Тот захлёбывается собственной кровью и болезненно хрипит, пытаясь встать, однако все попытки напрасны. У Сокджина окончательно сорвалось спокойствие — теперь он безумно злой и не видит грани когда в очередной раз добивает и так еле живого Хосока. Тот уже даже и не сопротивляется, просто лежит и кое-как хрипит.
Тут-то младший и останавливается, больше не бьёт, но чувствует прилив адреналина. Злость улетучивается, он сплёвывает на бездыханное тело, как говорится, напоследок и садится возле Чонгука, который всё ещё был связан и от боли скручен пополам. На дырочке Джин заметил дорожку из засохшей крови и спермы, и не мог поверить, что того в прямом смысле порвали (а заживать будет долго). Развязывая руки и отдирая скотч от рта, даже не противится осторожно одеть трусы и штаны. Джин чувствует, как Чонгук весь трясётся, как его в буквальном смысле всего лихорадит. И слёзы, и сопли, и кровь как одно месиво образовались на лице, аж смотреть тошно.
— Эй, парень, — Сокджин хлопает младшего по щекам, но тот не реагирует совсем: как овощ смотрит в одну точку с открытым ртом, а на лице полно крови. — Чонгук, — ещё раз повторяет, но тот всё равно молчит и не реагирует на его слова. Видимо это шоковое состояние.
Хочется ещё раз ударить Хосока и наорать на него, чтобы до конца вправить мозги и выбить из него всё дерьмо, но вместо этого Джин как только может осторожней берёт Чонгука на руки и несёт на крышу, где Тэхёна уже не наблюдалось… Осторожно кладя раненное тело вспоминает про ключи, которые он украл у воспитателей. Поэтому первым делом приказывает его ждать, а сам убегает в медпункт, где никого не было. Аптечкой, естественно, пользоваться не умеет, поэтому берёт исключительно пластыри и мокрые салфетки. Долго его ждать не приходится, уже через пять минут Сокджин сидел на корточках возле пришедшего в себя Чонгука, который беззвучно ревел, то ли от боли, то ли от чего-то ещё и салфеткой вытирал кровь на лице и всём теле.
Манипуляции долго не продолжались, Джин тяжело выдохнул и никак не мог успокоить заикающегося от плача Гука. Немного раздражало, но на это он не обращал внимания, так как понимал, что тому сейчас вдвойне тяжело. Однако привести парня в себя всё-таки стоит.
— Чонгук, эй, скажи что нибудь… ну… давай же, Чонгук говори, — ожидать хоть какого-то ответа нереально, младший всё всхлипывает и всхлипывает. — Ты ему что-то плохого сказал, может сделал? — получив отрицательный кивок он ещё раз убедился, что всё-таки не зря защитил паренька.
Невооружённым глазом заметно шоковое состояние младшего и то, насколько ему сейчас морально плохо. От таких травм, к сожалению, тяжело избавиться, шрамы будут как напоминание о самом страшном в его жизни. Ещё никогда не было настолько плохо. Чёрная полоса не хочет сменяться на белую, а грозовых туч всё больше и больше, они густым туманом затягивают огромное пространство на небе.
— Успокоился? — они вот так, в тишине, сидели примерно минут двадцать. За это время Чонгук не только успел прийти в себя, но и осознать, что его в реальности изнасиловали, причинили боль, издевались как могли.
Чонгук кивает и старается унять трясучку в теле.
— Слышишь, блять? — Джин не знает что говорить, не умеет успокаивать людей и хоть как-то проявлять к ним жалость. Тут дело совсем в другом… — Он больше к тебе не пристанет, Хо получил по заслугам, — хотя Джин и не против навалять ещё больше.
Избивать в детдоме это обычное дело и сам Джин такой же: бьёт кого не лень, но есть один факт: до изнасилования никогда не доходило, это настолько слишком, что ужасней уже и не может быть. Он никогда никого не насиловал. А учитывая его последние два месяца пережитых непонятных моментов, он и вовсе к Чонгуку стал относиться иначе. Потеплел что ли?
— З-зачем? — совсем тихо себе под нос. Это тоже было услышано, долго ждать ответа не пришлось.
— Так было нужно, — оправдывать себя — жестокого парня, не будет, лучше вот так сказать и не объяснять своих мотивов. И с чего это вдруг решил заступаться за обычного парнишку?
— Спасибо, — шепчет Чон, опуская взгляд. Почему-то и стыдно, и больно, и страшно.
— Бывает.
Впервые Гук слышит столько предложений от Сокджина. Тот всегда такой молчаливый, подозрительно прищуривается людям, а тут столько слов уже произнёс. Не человек, а загадка, Чонгук таким похвастаться не может, он обычный парень, с обычными принципами, с обычной внешностью. Он не обладает какими-то оригинальными качествами, ничем особо не выделяется в толпе, только и умеет, что плакать и жаловаться на жизнь. А когда-то ведь был самым нормальным: с любящей семьёй, друзьями и приключений было достаточно. Сейчас этого не вернуть, можно только создать что-то новое, то, что заставит радоваться и наслаждаться жизнью как раньше. А ведь и четыре месяца не прошло, как он оказался в этой Богом забытой дыре. И не привык до сих пор. Каким-то образом нашёл свою любовь… Любовью ли это вообще можно назвать? Чимин говорил, что Тэ сделает ему больно, предупреждал, но в итоге не сделал и вряд ли сможет. Вошёл в самое сердце, въелся как клещ, оставил большой след и до сих пор не уходит. Никогда не уйдёт.
И слёзы градом начали стекать, вспомнив тот звук расстёгивающейся ширинки. Как будто шоковое состояние опять возвращается, как будто по новой становится больно. В голове что-то щёлкает и свои всхлипы остановить не может, только зажмурив глаза, в надежде ничего не видеть, там появляется во мраке Хосок, злобно смеющийся. Сокджин помочь уже не может, да и не знает как, даже не обнимает, как это делает всегда Тэхён, у которого нежность проявляется всё чаще и чаще.
— Т-тэхён, — заикаясь, громкими всхлипами произнося. — По-озови-и.
Старший долго не думает и оставляет Чона наедине. На секунду становится страшно, что Хосок каким-то образом вернётся и сделает Гуку больно, но его уже не было в том месте. Хосок лежал на кровати и не произнёс ни звука, в то время как Джин будил Кима, который отказывался идти только из-за своей усталости. Но единственные слова «Чонгуку плохо» заставили его распахнуть глаза и подорваться вслед за быстро идущим Джином.
Вот тут-то Ким не на шутку перепугался. Сам факт того, что Сокджин — самый жестокий и молчаливый парень, будит посреди ночи его и сообщает, что Чонгуку — его парню, плохо, заставляет кожу покрыться мурашками, а сердце стучать быстрее. Вот, вроде бы детдомовцы бесчувственные, не умеют сопереживать, не знают, что такое страх, а оказывается всё наоборот — Тэхён очень сильно боится и уже готов врезать Джину, думая, что это он что-то наделал ужасного. И только когда видит плачущего Чонгука и его разукрашенное лицо, срывается и валит на пол Сокджина. Он-то уверен, что всё это младшего рук дело.
— Послушай меня, — спокойно говорит младший, перекидывая Тэхёна на сто восемьдесят градусов и прижимая лопатками к земле.
— Что блять с ним?! — кричит как не в себя, и похуй, что кто-то может услышать, похуй вообще на всё.
— Послушай блять меня! — нервы и у того сдали: Джин замахивается и ударяет Кима в лицо. Удивительно, но действует, нужно лишь знать меру.
— Оправдывайся блять, — продолжает Тэхён. — Говори, что сделал?
— Это не он, — тихо, совсем внезапно встревает Чон, еле шевеля губами.
Тэхён хмурится и не может понять. Что значит не Джин? А кто же ещё тогда? Он же не мог просто так взять и разбудить его, да ещё и привести к самому Чонгуку. Схватка ослабевает, Сокджин сползает с Кима и садится в позе лотоса, серьёзно глянув на ничего непонимающего Тэхёна.
— Хосок, — коротко и как ему кажется — ясно.
— Что Хосок? — недоумевает старший, скептически глядя на того. Ей Богу, какие-то эмоциональные качели. — А по-подробней?
— Да изнасиловал Хосок его! — не сдерживаясь кричит. Злость переполняет все клетки Кима. Всё вдруг становится таким непонятным.
— Что… — Тэхён округляет глаза и глядит то на ещё пуще прежнего плачущего Чонгука, то на уже спокойного Джина, у которого в глазах почему-то было сожаление. И перед глазами как будто меняется цвет мира…
Серый такой, некрасивый.
— Изнасиловал? — как ребёнок переспрашивает и глупо хлопает глазами. Быстро себя отряхивает и уже через секунд десять уверенно встаёт и дыша от злости огнём спрашивает: — Где он?
На что Джин быстро преодолевает два метра и хватает Кима за плечо, останавливая.
— Он уже получил по заслугам.
— Мне похуй, где он я спрашиваю?
— Он и так еле живой, перестань, Тэхён, — уверенно говорит Джин, своей спиной блокируя выход.
— Я его блять убью, — от злости Тэхён едва дышит. Этот придурок должен получить от Кима, должен стоять на коленях и извиняться. Он точно будет гореть в аду, Тэхён обещает, а поэтому больше не замечает ничего вокруг себя. Единственное на уме — месть.
Месть — это лучший выход для старшего в данной ситуации. Не видит других возможностей, только бы от себя проучить этого уебка.
— Ты не Хосоку нужен! — кричит Джин, смотря Киму за спину, где сидел Чонгук. — Сейчас ты нужен ему, — напоследок совсем тихо проговаривает, хлопая по плечу и уходя из этого места.
Парень так и остался стоять возле выхода и сверлить взглядом пустоту. Что делать теперь с этим, а как дальше то жить?
Несколько секунд на обдумывание и вот, Ким уже сидит возле Чона и осторожно костяшками пальцев касается его щеки. Замечает на лице много ссадин и свежую кровь, что не переставала течь. Даже не пытается скрыть своё переживание по поводу всей этой ситуации. Действительно ужасно — аморально и низко со стороны Хосока. Как же Тэ его ненавидит, аж зубы скрипят.
— Чонгук, — тихо шепчет Ким, заламывая брови, как будто и сам скоро заплачет.
А у младшего от голоса Тэхёна и в целом от всего опять прорывает — ревёт, отворачивая голову в сторону, но Ким удерживает его за подбородок и осторожно, совсем легонько целует в губы: коротко, чтобы показать, что он рядом, что всё позади. Не представляет каково сейчас Чону, не представляет каково это быть — изнасилованным. Страх не сходит с лица, переживания не улетучиваются, теперь не на шутку страшно за младшего. Это ж что с ним будет?
— Тише, Чонгук, тише… я рядом, — лбом касаясь его лба не перестаёт шептать: — Я рядом…
Слёз только больше, Чон и слова не может произнести, просто прижимается к старшему и всхлипывает в его плечо, пачкая футболку. А у старшего небольшой шок… самому еле доходит тот факт, что в жизни Чонгука только что произошла ужасная ситуация. Врагу не пожелаешь. За последние года такое впервые… впервые, когда из-за чужой боли у самого скапливаются слёзы, но Ким их быстро вытирает и не даёт себе пропускного билета на эмоциональный всплеск, на слёзы, которые давно исчезли из его жизни. В последний раз такое было, когда он получил шрам на голове из-за упавших на голову горшков.
Большим пальцем вытирая младшего кровь из носа, на каждом участке лица оставляет короткие поцелуи, чтобы хоть маленько залечить, облегчить боль. Таким потухшим Чонгука он ещё не видел, на это слишком больно смотреть. И всё же одно он понял — никогда больше не оставит Гука одного. А то, что когда-то там было: ссоры из-за мелочей, какая-то ревность, всё это брехня, у них теперь всё по-настоящему и никаких больше надежд на светлое будущее. Пока они будут надеяться, всё профукают.
С сегодняшнего дня — они создают своё собственное светлое будущее, бесконечность, которая и вовсе не бесконечна, просто на время.
А время долго заставит их привыкать к новой порции боли.
***
Сколько зевак утром столпилось. Обсуждали между собой, перешёптывались. Трудно было не заметить два побитых лица: Чонгука и Хосока. И тут-то все засомневались, слухи сразу же разнеслись по всему детдому: и то, что якобы Чонгук с Хосоком ночью подрались, и то, как Чонгук избивал старшего. Чего только Тэхён не слышал за спинами. Главное, что правду не знают, на этом уже можно закончить этот спектакль.
Оба лежали в кроватях неподвижно. Вонхо к Хосоку попытался подойти и спросить что-то, но тот гаркнул на всю комнату и послал куда подальше. Всё ясно, Хосок попросту не хотел вставать с кровати и показывать своё ужасное лицо. Это ж такой позор перед всеми светить своим ебалом. Утром ему тоже не поздоровилось, тут-то уже Тэхён не держал себя в руках, несколько раз добавил новых красок на его лицо. Это уже так, для профилактики.
О Чонгуке иначе сказать нельзя, он тоже лежал на кровати неподвижно и пялился в одну точку. Намджун со своим любопытством хотел подойти, спросить, но, что очень странно, Джин на этот раз оттолкнул того и приказал не лезть. Нам не дурак: понял — принял, дело с концом.
Младший не ел, не пил, никак не реагировал на окружающих. Его мучила ужасная боль в пояснице, чувствовал, как пятая точка горит от боли. Там ещё и засохшая кровь со спермой, но Тэхён и тут не выдержал — заставил того подняться, чтобы хотя бы отмыться от всей грязи. Сам помог, намыливал, осторожно смывал и выгонял из душевой всех, кто хотел посмотреть на это зрелище.
Каким-то образом и Чимин об этом узнал, и в тот же день приехал поддержать своего друга. Тоже хотел навалять этому Хосоку, тоже от злости глаза горели пламенем, а зубы скрипели, но не сделал это по одной причине: добивать итак побитого уже бессмысленно, это низко.
Несколько часов сидел молча и просто гладил по голове. Грел младшего своим присутствием и периодически старался шутить, чтобы его Чонгуки хоть на секундочку улыбнулся. Сердце сжималось от такого поникшего парня. Чимин даже не представляет как ему можно помочь, это уже вряд ли Чон забудет.
Самым ужасным испытанием за день был поход в туалет. Такой боли и дискомфорта он ещё не испытывал, даже не смог нормально сделать свои дела, всё очень болело и как будто больше рвало пятую точку.
Не было и без плохих моментов: Чонгук после туалета встретился взглядом с Хосоком, который тоже по воле случая захотел туда сходить. Там и Тэхён взбрыкнул, подойдя как можно ближе и повторяя: «чё тебе блять?».
Хосок больше не лез, в его взгляде всё также мелькала жестокость, он просто усмехнулся Чону, тем самым давая понять, что Чонгук самый жалкий трус.
В половине дня Джин куда-то исчез, Тэхён это успел заметить, так как ни на крыше, нигде его вообще не было. Просто испарился и никому не оповестил об этом. Эти три месяца поведение Джина всё больше удивляет, раньше то он был просто молчалив, а сейчас настолько загадочен, что здесь уже только экстрасенс в помощь. Но и не суть, Тэхён сразу же о нём забыл.
А уже вечером, когда большинство лежали и бездельничали в кроватях, Тэхён сел на корточки возле Чонгука и стал кормить его тем, что успел наворовать на кухне. Знает о том, что возможно в комнате сидит предатель, который потом пожалуется воспитателю, таких никто не любит, но Ким его найдёт и потом хорошенько разукрасит лицо. А Чонгук и не маленький, сам может поесть, просто не хочет, аппетита совсем нет, вот и всячески отворачивается.
Ким вообще чувствует себя странно, понимает, что это хорошее решение быть к нему таким нежным, но и от этого как-то не по себе. Вроде бы нормальный парень, не нежничает ни с кем. Даже не верится, что обычный парень, потерявший родителей может вот так запросто намертво прицепиться к его сердцу, а оно ёкает, болит.
Заразился, Тэхён, кажется, любовью.
***
А когда мрак окутывает небо, все черти начинают выползать наружу. Грехи, что были совершены под влиянием ночи большой табличкой висят у лица и предупреждают о последствиях, но кажется желание совместить плохое с приятным слишком велико. В такие моменты люди не отдают себе отчёта, просто делают под влиянием «чего-то».
Чимин, снимая футболку со штанами, медленно опускается на колени и берёт в руки вставший член. Языком проходится по всей длине и как лев берёт свою добычу в рот, блаженно закатывая глаза. Хочется усмехнуться и представить на этом месте другого, но сосёт быстрее, при этом правой рукой надрачивает.
Не доводит дело до конца, отрывается, растягивая ниточку слюны — как последняя связь со здравым рассудком. Не терпится попробовать на вкус эти сладкие губы напротив и затуманенные глаза от возбуждения.
И делает: целует, медленно ложа того на кровать и насаживаясь сверху. Дразнит своим трением пятой точкой об член. В губы Чимина скулят, хотят, чтобы быстрее, чтобы не затягивал. Он и не затягивает, смотрит как хитрая лисица со своей ухмылкой, берёт его член и медленно насаживается наполовину, не испытывая никакого дискомфорта. Уже привык, это называется приятностью, удовольствием.
Насаживаясь по самую длину постепенно ускоряется, прыгая на нём быстро и задирая голову от удовольствия. Чувствует на своём торсе чьи-то руки, которые ласкают, показывают всю свою любовь. И Чимин тоже показывает: стонет громче, пошло и с нотками хрипоты. А в закрытых глазах совсем другой, тот, кто в последнее время сводит Пака с ума, заставляет делать безумные вещи и совсем чуть-чуть жалеть об этом. И только следует на месте Сехуна представить Юнги, кончает с громким стоном.
Удовольствие накрывает с головой, вслед и Сехун через секунд тридцать кончает, прижимая своего любимого к себе. Расстался всё-таки с девушкой и теперь отдаёт всего себя Чимину, не подозревая о невзаимных уже чувствах.
Чимин играет с огнём и сам понимает чем всё это кончится. Вроде обещания любви до гроба никто не давал, а на душе всё равно паршиво. Да и Юнги согласился быть лишь друзьями, о чём там Пак вообще мечтает.
— Детка, ты просто огонь, — с восторгом произносит Сехун, поглаживая уже упавший член и прижимая к себе
почти удовлетворённого Чимина.
А Паку и смешно, и грустно от того факта, что он никогда не попробует на вкус губ Мин Юнги. Чертовски хочется ощутить его в себе, во время секса фантазия представляла исключительно Юнги. Несправедливо — факт.
— Мне к Мине ещё завтра заехать нужно, ей нужна поддержка, — не в тему говорит Пак, желая поскорее закончить с темой секса. Приятно, но не то.
— Подвезти?
— Было бы неплохо, — Чимин натянуто улыбается и пальцами пробирается за спину Сехуну, поглаживая лопатки.
Так и засыпают: усталые, почти счастливые и удовлетворённые. Но Чимин-то и вовсе несчастлив, ему чуждо вот так врать о своих чувствах к Юнги Сехуну. Лучше было бы не влюбляться в этого Мина. В этом ведь нет ничего плохого, он даже с Юнги не встречается, поэтому вправе сам решать с кем трахаться и имеет полное право заводить отношения. Если бы они встречались, тогда уже другое дело — было бы плохо, а пока тот свободная как пташка. Почему-то на душе всё равно паршиво. Это не поддается объяснениям, просто чувствует и винит себя в этом поступке. Сехуна тоже любит, но не настолько, насколько ему понравился Мин. Чем зацепил — фиг пойми, но зацепил ведь, правильно? Значит что-то в этом есть, что-то, что учёными не объяснить, здесь только психолог вправе ставить диагнозы.
Диагноз простой — влюблённость, сумасшествие.
