Приснись мне

Он остается на месте еще долгие, бесконечные десять минут. Стоит, прислушиваясь к шумному веселью за спиной, и все ждет, что Би вернется, а потом разворачивается и идет в противоположную сторону. Сонная девушка в табачном киоске окидывает его равнодушным взглядом, уточняет, есть ли ему восемнадцать, и, получив в ответ честное «нет» вместе с купюрой, в десять раз превышающей стоимость сигарет, с дополнением «сдачи не надо», так же равнодушно протягивает ему бело-синюю пачку и зажигалку. Он прячет ее в карман, на потом. Потому что чувствует, что это «потом» непременно наступит — слишком уж спокойно ему сейчас, — и идет дальше, не думая, куда и зачем, просто вперед по ночному городу, считая фонари вдоль дороги. Спустя какое-то время его начинает мелко трясти, и ему хочется верить, это оттого, что ночь выдалась холодная и сырая. Ноги сами приносят его в тот самый парк, и Чэн, сев на лавку и откинув голову на спинку, долго-долго смотрит на частые яркие звезды. Он все пытается понять, что именно чувствует и отметает неподходящие варианты один за другим. Это не зависть, не злость, не обида. Даже не ревность. Это бесконечно глубокое чувство невосполнимой утраты: все самое важное и интересное, что случалось в их жизни, всегда было разделено пополам, все новое они пробовали вместе, и Чэну казалось, так будет всегда, а Би не рассказал ему про свой первый раз. Даже словом не обмолвился. И сейчас Би снова делает это, и ему где-то там, на расстоянии нескольких километров жарко и хорошо так, как с Чэном никогда не было. Он закуривает, осаживая подступающую к горлу тошноту глотком дыма, кашляет с непривычки и наконец решается посмотреть на часы. Начало четвертого. Уже все или еще нет? Пожалуйста, господи, пусть уже все… Он успевает выкурить первую сигарету и начать вторую, когда безлюдная тишина нарушается улюлюканьем — из глубины парка появляется компания парней постарше: двое пинают пустую пивную банку, агрессивно перехватывая ее друг у друга, еще двое разбавляют жестяной грохот смехом и матом. Они почти проходят мимо, не обратив на него внимания, а потом один из них останавливается, вполголоса говорит что-то остальным и возвращается назад. — Э, пацан! Угости сигаретой, будь другом. Он точно старше: не взрослый мужик, но и не подросток. Выше на целую голову и значительно крупнее. У него простое, не запоминающееся лицо, мятая рубашка, и от него даже на расстоянии разит крепким дешевым алкоголем. Чэн боковым зрением отмечает, что те трое, которые остались стоять на месте, забыли про забаву с банкой и теперь смотрят в их сторону, переговариваясь вполголоса. Чэн думает: «Вот так оно обычно и начинается». Думает: «Хорошо-то как, а… как же вовремя». С удовольствием затягивается, ловит чужой взгляд, медленно выдыхает дым и говорит: — Я не курю. Он ждет в ответ чего угодно, от словесного оскорбления до попытки ударить, подбирается всем телом и мысленно прикидывает, сколько времени потребуется тем троим, оставшимся в стороне, на то, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние. Но парень, стоящий напротив него, только недоуменно смотрит на окурок в его руке, кривится и молча возвращается назад, к своим. Чэн едва сдерживается, чтобы не рассмеяться: не его день. Точнее, не его ночь. Потом, мысленно выругавшись, поднимается на ноги и идет следом. — Эй, подожди! Подожди, вот, держи. — Он протягивает ему всю пачку и качает головой, когда парень, вытащив одну сигарету, пытается ее вернуть: — Не надо, оставь. Я действительно не курю. — Только по ночам? — Что? А, ну да. Наверное. Иногда. — Ладно. Спасибо. — Парень пожимает плечами и прячет сигареты в карман, но уходить не спешит. — Ты чего здесь один сидишь? — Я уже ухожу. — Ясно. Жаль. А зовут тебя как? Чэн, который и вправду уже собирался идти, удивленно вскидывает брови. — Ты со мной что, познакомиться хочешь? — А если и да? — Незнакомец усмехается одним углом рта, и в этой усмешке проступает что-то такое, отчего Чэну вдруг становится жарко, и он нерешительно смотрит на протянутую ему руку. — Я Лэй. Чэн не успевает ничего сказать или протянуть руку в ответ: один из оставшейся в стороне троицы, самый здоровый и, кажется, самый трезвый, отделяется от остальных, подходит к ним стремительным шагом, хлопает Лэя по плечу и мягко, но настойчиво оттаскивает в сторону, уже на ходу бросив Чэну: — Не обращай на него внимания, он сегодня перебрал. Пошли, Лэй. — Да подожди ты, я только… — Пошли, кому говорю? Ты куда лезешь-то? Глаза разуй, придурок: ребенок же. Лэй, обернувшись напоследок, с сожалением окидывает Чэна взглядом с головы до ног, но все же покорно уходит за парнем, который тянет его вперед, а Чэн так и остается стоять с приоткрытым ртом, не будучи до конца уверенным в том, что понял все правильно, но почему-то краснея от воспоминания, как Лэй, забирая у него пачку сигарет, прихватил кончики его пальцев своими: совсем легонько, вскользь, но все же… все же… все же… так даже в нетрезвом состоянии не промахиваются. Ему кажется, что он только что на пару минут попал в другой мир, о существовании которого он всегда знал, но никогда с ним не соприкасался. Он никак не может решить, чему стоит удивляться сильнее: тому, что с ним только что пытался познакомиться парень, или тому, что этот парень выглядит совершенно обычно и у него есть друзья. …На следующий день, когда они созваниваются с Би, Чэн, ссылаясь на недосып и головную боль, говорит ему, что планирует весь день провести дома. Это вранье, но только отчасти: он и вправду почти не спал, и голова немного болит, но не настолько, чтобы сидеть в четырех стенах — ему просто нужно окончательно разобраться с собой. Он отправляется на баскетбольную площадку: не ту, где они бывают с Би, не в их парке, на другую, подальше от дома. Садится на скамейку, держа в ладони телефон и надев солнцезащитные очки, чтобы за темными стеклами не было видно направление взгляда. Вряд ли у кого-то вызовет подозрения его желание посмотреть на игру, но так спокойнее: он-то, в отличие от окружающих, знает, зачем пришел. Битый час он исподлобья пялится на парней на площадке, прилипая взглядом к обнаженным плечам, животам, спинам и пытаясь понять: нравится? Ему нравится? Он бы хотел дотронуться до кого-нибудь из них? Нет, скорее всего нет. А к Би он когда-нибудь прикасался просто так, без необходимости, просто потому, что захотелось? Чэн устало вздыхает и трет ладонями лицо. Да. Постоянно. Он возвращается домой, запирает дверь в свою комнату на замок, долго сидит, постукивая пальцами по ноутбуку, надевает наушники и включает гей-порно. Его хватает минут на десять, не больше, потом он дрожащими руками чистит хистори, с ужасом отмечая, как основательно сбилось дыхание и полыхают щеки. Он, разумеется, знал, как это происходит между мужчинами, но увиденное все же шокирует, вызывая и возбуждение, и отвращение одновременно, и он еще долго сидит, уронив руки на стол, а голову на руки, и пытается докопаться до истины внутри себя. Он бы так смог? Он бы хотел попробовать? Ему могло бы понравиться? Чэн отвечает на все вопросы почти уверенное «нет» и немного успокаивается. Ровно до тех пор, пока не приходит осознание: правильные ответы ничего не стоят, если они даны на неправильные вопросы. А правильный вопрос — только один. И ответ на него только один: да. С Би — да. Он приезжает к нему уже под вечер, улыбается за чаем его матери, старается не смотреть им обоим в глаза и еле-еле дожидается, когда они останутся одни, поднявшись на второй этаж в комнату Би. Чэн тоскливо смотрит на дорожную сумку, которую Би уже достал из кладовки, и на брошенные в кресло летние вещи, которые тот планирует взять с собой. — Собираешься? — Да. Мама попросила заранее, чтобы потом не спешить. Она всегда нервничает, когда я уезжаю. — Ты мне не сказал. Би смотрит на него с непониманием: про что, мол? Про отъезд, про собранные вещи или про то, что мать нервничает? И Чэн тут же коротко поясняет: — Про Мей. — Да не о чем говорить, Чэн. Мы с ней не встречаемся, просто пару раз… ну, ты понял. А она учится в нашем лицее, и она неплохая девчонка, хоть про нее и говорят всякое. Как-то не очень правильно о таком рассказывать. Даже тебе. — Ну да. Би отходит в сторону, к брошенным на кровати вещам и, выудив из кучи футболку, принимается складывать ее, явно только для того, чтобы занять руки. — Так значит, вы с ней не вместе? — Нет, Чэн. Это так, просто… Было бы серьезно, я бы тебе рассказал. Чэн, подойдя к окну, садится на подоконник, стискивает его ладонями покрепче и чувствует себя так, будто собирается сигануть с вышки в ледяную воду. Вдох. Выдох. Вдох. — Ты никогда не хотел с парнем попробовать? Би так и застывает с протянутой рукой и в полусогнутом положении, наклонившись за очередной шмоткой. Медленно оборачивается, и на лице у него не изумление даже — ошарашенность. — Чего? — Просто ответь, и все. Только честно. «Просто ответить» у Би не получается: он стоит, приоткрыв рот, мечется взглядом по лицу Чэна и, кажется, изо всех сил старается найти подтверждение того, что это шутка. И Чэн, уже малодушно жалея о сказанном, усмехается, надеясь, что еще не поздно на самом деле обернуть все это в шутку. — Ну? — Нет, Чэн. Не хотел. — Ехидно кривится Би и возвращается к вещам. — Разве что с тобой. Он стоит спиной, и это к лучшему. К лучшему, что он не видит, как Чэн замирает на долгие секунды и часто сглатывает образовавшийся в горле ком, решаясь. Ему очень нужно решиться, потому что Чэн уверен: если он не сделает этого сейчас, он не сделает этого уже никогда: чем дольше ты стоишь на краю вышки, тем дальше кажется вода и тем страшнее прыгать, чем больше проходит времени, тем больше становится страх. — Би? — М? — Поцелуй меня. — Ага. Перед сном. Если не передумаешь. Ты, кстати, с ночевкой останешься? — Би еще какое-то время ждет ответа, встряхивая в воздухе и придирчиво рассматривая очередную рубашку, а потом, поняв, что пауза затянулась, опускает руки и поворачивается лицом. Долго смотрит в глаза, и Чэн видит, как он с каждой секундой мрачнеет все больше. — Чэн, ты башкой тронулся? — Нет. Просто хочу кое-что проверить. — Проверить? — уточняет Би и долго молчит после, осмысливая его ответ. Чэн отчетливо видит, как он изо всех сил старается взять себя в руки, но получается у него плохо: рубашка мятым комом отлетает в сторону, а Би недобро усмехается и подходит ближе. — Ясно. Ладно. Давай. Несколько бесконечных секунд они просто смотрят другу в глаза, стоя напротив, и Чэну кажется, что в следующее мгновение Би его ударит. Быстро, коротко и без замаха. Не так, как он бьет на своих тренировках в зале, когда смотреть хочется бесконечно и волоски на руках и затылке от восторга встают дыбом, а по-настоящему зло: не рассчитывая силу, траекторию и выбранный противником блок. Просто ударит. Потому что хочется. Чэну самому уже хочется. Лишь бы быстрее, и можно было бы выдохнуть и избавиться от застрявшего в горле всхлипа, маскируя его эффектом от неожиданной боли. Но злость в глазах Би постепенно гаснет, сменяясь сначала задумчивой грустью, потом — тоской, той, от которой выть впору. Би молча кладет руки на его шею, скользит ими выше, обхватывая ладонями лицо, гладит большими пальцами скулы и медленно, так, будто ждет, что Чэн может оттолкнуть его в любой момент, склоняется ниже. Он никогда не был настолько близко и никогда не прикасался вот так. Чэн думает, что, наверное, он поэтому и не успел рассмотреть и заметить, когда Би стал таким красивым и какие осторожные у него руки. Осторожные и теплые-теплые. Чэн закрывает глаза и клянется самому себе и Би: что бы ни произошло потом, как бы все ни сложилось и чем ни закончилось, он никогда не забудет этот момент, он сбережет его в памяти до конца своей жизни, даже если он будет единственным. Он ждет, затаив дыхание, дурея только от прикосновения его рук к своей коже, и удивленно распахивает глаза, когда это прикосновение исчезает. Не сменяется поцелуем, а просто исчезает. Би на секунду жмурится и отступает на пару шагов назад: — То есть, ты вот это серьезно? — Би, я… — Это из-за Ксинга, да? — Что? — Из-за того, что он сказал. Точнее, из-за того, что я ответил: ну, что мы с тобой вместе. Поэтому, да? Би, тяжело выдохнув, качает головой, а Чэн, все еще оглушенный его теплом, никак не может сосредоточиться и понять, о чем он говорит. — Нет. При чем здесь Ксинг? — При том, Чэн! Это была шутка, и все это поняли. Я думал, ты тоже понял. Мне в голову не пришло, что ты можешь такое себе придумать. — Я не придумал… — Конечно, блядь! Поэтому ты там сразу свалил и спрятался так, что тебя не найти было, да? А сегодня просто так, чисто случайно решил у меня про парней спросить и заодно проверить… что ты там проверить хотел: не хочу ли я тебя засосать? — Нет. Би, с силой потерев лицо ладонями, отходит еще дальше. Открывает рот, собираясь продолжить, но так и не находит слов. Возвращается к вещам на кровати, комкая каждую и запихивая в сумку так, будто проткнуть ее хочет. — Иди ты на хер, Чэн. Серьезно, свали сегодня подальше. Потом поговорим, ладно? И на всякий случай: нет! Мне никогда не хотелось попробовать с парнем. Никогда. Уж точно не хотелось с тобой. И никогда не захочется, ясно тебе? Чэн сползает с подоконника и молча идет к выходу, с удивлением отмечая, что совсем не чувствует ног. Уже держась за дверную ручку, быстро оборачивается: — Да, ясно. Извини, это было глупо. Я все понял. Он на самом деле все понимает: и про себя, и про Би. Он остается с этой горькой правдой один на один и понятия не имеет, что ему с ней делать дальше.