Приснись мне

Отец хотел выйти на яхте в ночь, чтобы утром проснуться уже далеко от берега. Все должно было быть как всегда: плеск волн, отдаляющиеся огни ночного Ханчжоу, наспех разложенные в каюте вещи и крепкий сон. А потом должно было быть утро: морской ветер, завтрак на палубе за столом, застеленным хрустящей скатертью, большая ваза со свежими фруктами и яркое солнце, от которого мама пряталась бы под широкополой соломенной шляпой. Это должны были быть обычные выходные, проведенные всей семьей. Они в тот вечер немного ругаются с Тянем: тот не может найти в сумке свои очки для плавания и упорствует, что это Чэн их куда-то задевал до тех пор, пока тот не рыкает на него, обещая подзатыльник. Находит их, разумеется, мама, и Тянь сразу же надевает их на голову, с безопасного расстояния показывает Чэну язык и вприпрыжку удаляется в свою каюту, а Чэн мстительно щурится ему вслед: Тянь не любит спать здесь один, опасаясь морских монстров, и каждый раз, когда яхта отходит далеко от берега, а над морем повисает ночная тьма, он пробирается в каюту Чэна и тихо укладывается под бок. Чэн на полном серьезе подумывает, не выставить ли его сегодня в отместку за ложные обвинения и скорченную рожу, но, ложась спать, достает из шкафа второе одеяло: нет, не выставить — сам он в детстве тоже боялся морских монстров. Он пытается снова дозвониться до Би, ему хочется рассказать про поместье, про алычовый сад и бассейн за домом, но телефон Би оказывается выключен, и Чэн от нечего делать просматривает сводку погоды в Хэфэе: опять гроза и перебои с электричеством, а у Би, очевидно, села зарядка. Он пробует почитать: ту самую книгу, которая Би не понравилась. Ему она не нравится тоже. Он гасит свет, недолго ворочается и, чувствуя, как начинают слипаться глаза, сдвигается на край кровати, чтобы Тяню было куда прилечь, когда он, напуганный очередным всплеском воды, явится в его каюту с зажатой под мышкой подушкой. Он засыпает легко, в считанные минуты. А просыпается в аду. Сначала ему кажется, что это всего лишь дурной сон, потому что в реальности такого не бывает: жуткий грохот накатывает со всех сторон, множится от стен, заставляя их вибрировать, а в воздухе разливается удушливый запах гари. Его охватывает ледяная, парализующая паника, сильная настолько, что он даже не может пошевелиться, а потом где-то неподалеку раздается визг Тяня — пронзительный, громкий, такой, будто ему очень-очень больно, будто один из жутких морских монстров добрался до него и грызет его острыми зубами, отхватывая куски плоти, — и паника отступает. Чэн вылетает из каюты, хрипя его имя, пытаясь понять, откуда доносится звук. Взвизгивает сам, когда на палубе наступает босой ногой на что-то раскаленное и расплавленное, прилипающее к коже намертво и обжигающее стопу. После темноты каюты его на мгновение ослепляет ярким, огненным светом, и Чэн, щурясь от этого света, прикрывает глаза рукой, пытаясь разглядеть его источник и кашляя от едкого дыма. Отец появляется внезапно, вырастает перед ним, держа на руках Тяня, и крепко хватает Чэна за плечо. — Чэн, забери его. В воду, к берегу, быстро. Ты слышишь? Вас подберут, уходите отсюда! Мимо них проносится Джинхей: у него лоб и щека перепачканы чем-то черным и оборван один рукав на рубашке. Он тоже босиком. Он тычет рукой в сторону огненных всполохов на носу яхты: — Она была там! Ее видели там. — Мама?! — Чэн с трудом выдыхает это простое, такое теплое слово и крепче прижимает Тяня к себе, прикрывая ему голову. Отец подталкивает его к борту, на ходу обещая: — Я найду ее, Чэн, я не уйду без нее. Давай, в воду. Еще не все, будет еще один взрыв. Уходите отсюда. Чэн, мне нужно, чтобы ты увел отсюда Тяня. Давай! У него на лице — ледяное спокойствие, такой же ледяной голос, и это приводит в себя быстрее, чем его рука, до боли стискивающая плечо. Отец знает, что делать. Он всегда знает. Он найдет маму и спасет ее, но ему нужна помощь: кто-то должен спасти Тяня. От этой мысли исчезает страх и затихает боль в обожженной стопе. Чэн добегает до борта, сгорбившись и прикрывая Тяня собой, цепляет спасательный круг и окидывает взглядом темную воду. Вдалеке расплывчатыми пятнами стелются огни города и еще один — яркий, переливающийся алым — движется по направлению к ним. — Катер, — с облегчением выдыхает Чэн, разворачивая Тяня к нему лицом и скидывая на воду круг. — Ты видишь? Давай, Тянь, прыгай. Прыгай и плыви. Ты же хорошо плаваешь, да? Ты же у нас умница. Возьми круг и плыви туда. Быстро-быстро, подальше от яхты. Они тебя подберут. Тянь, который до этого не издавал ни звука и только лихорадочно кивал на каждое его слово, готовясь прыгнуть, в последний момент чувствует неладное и изо всей силы вцепляется в его предплечья, оцарапав ногтями. — А ты?! Я не пойду без тебя! У Тяня на голове очки для плавания — он, судя по всему, собирался лечь спать в них, чтобы снова ненароком не потерять. У Тяня огромные глаза. Чэн видит в них свое отражение, видит отсветы пламени и, к своему ужасу, видит непоколебимую решимость: Тянь, которого колотит крупной дрожью, на самом деле никуда без него не пойдет, а если Чэн насильно сбросит его в воду, останется на месте — и плевать ему сейчас на морских монстров. Чэн обхватывает его лицо ладонями, стискивая так, что губы складываются «уточкой», и, глядя в эти огромные глаза тихо просит: — Тянь, пожалуйста. Там мама с папой остались. Больше Тяня просить не приходится. Тянь верит: Чэн знает, что делать. Чэн всегда знает. Он найдет родителей и спасет их, но ему нужна помощь: ему нужно ни на что не отвлекаться. Тянь обнимает его быстро и сильно, разворачивается спиной и, зажав пальцами нос, прыгает в воду. Чэн дожидается, когда его голова покажется на поверхности и, убедившись, что Тянь уцепился за круг, срывается с места. По его прикидкам, катер подберет Тяня через две минуты, максимум пять, а ему нужно вернуться и помочь отцу найти маму… На палубе снуют люди, откуда-то издалека доносится голос Джинхея, корма полыхает алым — и Чэн направляется прямо туда. Потому что отец пошел туда. Потому что там последний раз видели маму. Через мгновение он оказывается в воде и даже не понимает, что произошло: он бежал и под ногами у него была твердая поверхность, а потом его подхватило и швырнуло в сторону воздушным потоком. Отголоски второго взрыва он слышит уже там, под водой и вместе с этим звуком в голове появляется жуткая боль — он обо что-то ударился затылком. Он ударился так, что в глазах темнеет и у него совсем не получается двигаться. Он пробует взмахнуть руками, пробует податься туда, наверх, где поверхность воды почему-то стала огненной, но где есть воздух. И не может. Его тело совсем его не слушается, а темнота вокруг все расползается и расползается, тянет глубже, успокаивая и предлагая сделать такой желанный вдох. Всего один вдох — вода попадет в легкие, и все закончится. Забвение придет в ту же секунду, а боль утихнет. Огненную пелену на поверхности разрывает от удара, в воду падает что-то тяжелое и большое, окруженное пузырями воздуха. Чэн, плавно опускаясь вниз, различает Джинхея: тот ныряет поглубже, гребет руками, и его волосы двигаются в воде красиво и медленно, когда он вертит головой из стороны в сторону. Ищет. Джинхей его ищет — Чэн знает, но почему-то совсем не находит сил, чтобы пошевелиться и привлечь внимание. Ему и не хочется. Ему спокойно, холодно, больно и очень хочется спать. Он закрывает глаза и привычно-ласково, так же, как делает каждую ночь в своей кровати, просит: «Приснись мне». Сознание отзывается голосом Би: громким и злым, который не кричит даже — вопит во всю мощь: «Ты же мне обещал. Ты обещал, что с тобой ничего не случится!» И сонливость отступает. Он дергается раз, второй. Раскоординированно и вяло, не понимая толком в какую сторону нужно двигаться, взмахивает руками, которые сейчас почему-то весят целую тонну, и с трудом фокусируется на огненном пятне над головой. Там воздух. Там Джинхей. Там жизнь. Там остался Би. Ему удается подняться на несколько метров, до того, как желание сделать вдох становится невыносимым, но этих нескольких метров хватает, чтобы Джинхей его заметил. Чэн видит, как он кидается к нему рывком, крутанувшись в воде, вниз головой. Чэн тянет руки навстречу, стискивает зубы и все же… вдыхает. …Это становится одним из самых страшных ощущений за всю его жизнь: приходить в себя от того, что кто-то рвет на части его грудную клетку. Он конвульсивно переворачивается на бок, широко открывает рот, исторгая из легких воду, тычется лицом в песок, слыша как рядом с ним Джинхей раз за разом повторяет заполошное: — Дыши, дыши, дыши... И он дышит, дышит и дышит, не понимая, почему же это теперь так больно — дышать. Потом кое-как садится и тут же снова заваливается на бок, содрогаясь от рвоты. Его выворачивает дважды, морская соль вперемешку с желудочным соком обжигает горло и хлещет носом, раздражая слизистую, но сразу после этого становится легче. Сфокусироваться не получается, лицо Джинхея маячит перед ним мутным пятном, но когда он спрашивает о чем-то, Чэн кивает, хотя и не понимает, что Джинхей от него хочет. Рядом с ними, поскуливая и икая, вголос ревет Тянь, гладит его по плечу ладошкой и, стоит Джинхею отстраниться, кидается на шею: — Я думал, ты умер… Чэн прижимает его к себе, мокрого и холодного, такого же, как он сам. Оглядывается по сторонам: вдалеке воет сирена скорой, вокруг носятся какие-то люди, он узнает пару парней из охраны и, к своему ужасу, не может вспомнить, что произошло. Тянь, захлебываясь от слез и заикаясь, говорит, что уже с катера видел, как Чэна вышвырнуло в воду, как Джинхей прыгнул за ним и его не было долго-долго, а потом уже на берегу Джинхей все вдувал воздух ему в рот, давил руками на грудь и ругался, ругался, ругался. Так страшно ругался. И самому Джинхею тоже было очень страшно — Тянь понял. Чэн находит его глазами: Джинхей уже успел отойти и теперь говорит о чем-то с парнями из охраны. У него кровь хлещет из рваной раны на шее, и он зажимает ее ладонью. Нужно будет сказать ему спасибо. На горизонте ярким пятном полыхает яхта, кто-то, проходя мимо, набрасывает ему на плечи одеяло, и Чэн тут же кутает в него Тяня, прижимая к себе поближе, пытаясь согреть и согреться. Думает, что отец расстроится из-за яхты, она же совсем новая. Есть еще что-то, оно все вертится в голове обрывком «Я найду ее, Чэн, я найду ее», а он все не может сосредоточиться. Кого ее? Кто найдет? И зачем? Он не может вспомнить, но это почему-то отдается в грудине протяжной, ноющей болью. Мимо них проходит отец, но не останавливается, только мажет по ним двоим пустым взглядом, будто отмечая для себя, что с ними все хорошо, и идет дальше. Дальше, дальше и дальше, вперед по песчаному берегу, туда, где никого нет. Джинхей и парни, которые стоят рядом с ним, оглядываются отцу вслед, но с места не двигаются, только смотрят, как он уходит, как стоит, повернувшись лицом к морю, к пламени и дыму, к светлому огненному зареву на горизонте, а потом опускается на колени и, обхватив голову руками, сгибается пополам. — Где мама? — дрожащим голосом спрашивает Тянь. — Чэн, где мама? Чэн прижимает его к себе крепче и чувствует, как немеет лицо: будто на приеме у стоматолога анестезию вкатили, ни губами пошевелить, ни языком. Чэн вспоминает все. Чэн все понимает, но пока не чувствует боли. Он упирается подбородком в макушку Тяня, раскачивается с ним из стороны в сторону и, зная, что врет, тихо бормочет: — Все будет хорошо. Он смотрит поверх его головы на море. На яхту. На линию горизонта. Еще выше — в небо. И сам не замечает, как начинает просить: «Пожалуйста, услышь меня. Ты же не можешь не слышать. Ты же хороший, ты добрый, ты мне всегда помогаешь. Не оставляй меня одного, я не переживу это все в одиночку, я не смогу без тебя пережить, пожалуйста, помоги мне, услышь меня, пожалуйста, Би, пожалуйста».