Приснись мне

Привычка вставать ни свет ни заря появилась семь лет назад, в том самом июле, проведенном вместе, когда на сон было жалко тратить время, когда каждую минуту хотелось быть с ним, и перед сном они лежали вместе на пропитанных потом простынях, измученные жарой и ласками, прощаясь до следующего утра тихим, из губ в губы "приснись мне", не желая расставаться даже во сне. Привычка укоренилась после его возвращения в Нью-Йорк, когда он выл загнанным зверем, расшвыривая мебель, круша все, что попадало под руку, и с мазохистским удовольствием наблюдая, как тени под глазами день ото дня становятся все темнее. Потом пришло смирение. Такое грандиозное, что даже боль улеглась. Улеглось вообще все. Настолько, что спустя пару лет работы на отца заокеанские партнеры налепили на него прозвище Киборг, а за глаза о нем травились жутковатые в своей веселости байки, как о человеке, у которого напрочь отсутствуют какие-либо эмоции. Привычка осталась и даже здесь, вдали от городской суеты, среди зелени и пения птиц и цикад, заставляет его открывать глаза в пять утра. За неделю, проведенную здесь, он узнал, что у Би теперь - также. Би тоже не спится, и за это тоже режет колючей виной: Чэн уверен, что тогда, семь лет назад, когда он перечеркнул все одним махом и улетел за тысячи километров, тоже была бессонница и синяки под глазами, перевернутая мебель на залитой солнцем тихой мансарде, сбитые в кровь руки и крик. А потом... потом - тоже смирение. Только вот, в отличии от него самого, Би похоронил все воспоминания и заново научился жить. Би встречает каждое утро с улыбкой, бегает с наушниками в ушах, пьет кофе, треплется с кем-то по телефону, смеется в бассейне, когда четверо младшеньких виснут на нем, как на большом белом медведе, пытаясь его притопить и смотрит на Чэна спокойно и равнодушно, как на вещь, найденную на чердаке в пыльной коробке: когда-то это было моим - так странно, оно же совсем ненужное. Самое жуткое - Чэну хватает и этого. Смотрит же. Да, равнодушно и пусто, но изредка смотрит, а он еще неделю назад без раздумий отдал бы остаток всей жизни, лишь бы снова оказаться под взглядом этих холодных полынных глаз, лишь бы только еще хоть раз оказаться рядом. Теперь - пожалуйста, вот, сколько хочешь. Снова утро, и Чэн знает, что через полчаса Би вернется с пробежки, отправится первым делом на кухню за чашкой крепкого, горького кофе и выйдет с ней на веранду, будет пить его неторопливо, щурясь на солнце и подставляя лицо ветру, а влажная кожа будет блестеть, подчеркивая литые мышцы. И он ничего не скажет, если прийти с такой же чашкой и сесть рядом в плетенное кресло. Кивнет в знак приветствия и уплывет взглядом далеко-далеко, к зеленым холмам и синему небу, в какие-то свои мысли, и Чэн будет рядом, будет давиться этим утренним кофе глоток за глотком, сдерживая рвущееся с языка: ты мне сегодня снился. Потом проснутся мелкие, и будет еще один день. Это, конечно, не рай, но на рай Чэн давно не рассчитывает. Не за что. А вот лучшее, что могло с ним в этой жизни случится - случилось: спустя семь долгих лет Би снова рядом и утром можно в молчании пить с ним кофе и просто смотреть. Если и существует какой-либо максимум хорошего, которое он мог получить от этой жизни - это и есть этот максимум. Он проходит по коридору бесшумно, ненадолго замирает у двери в спальню мальчишек, прислушиваясь: они, разумеется, в такую рань не встанут, но все же хочется убедиться, что в доме все тихо, а Би на кухне - точно один. Чэн едва не сталкивается с ним в дверях, застывает, уставившись на его пальцы, крепко обхватившие кружку. - Доброе утро, Чэн. "Ты мне сегодня снился." - Доброе, Би. Ты на веранду? Не против, если я?.. - Это твое поместье, - хоть бы что-то в лице изменилось. Чэн делает шаг в сторону, уступая дорогу, прикрывает глаза, - "я люблю тебя. я хочу тебя. я так дьявольски по тебе соскучился." - забывает положить в кофе сахар и сливки. Быть может, делает это сознательно - лишние тридцать секунд с ним, потом же проклинать себя будет за то, что не пользовался ситуацией по максимуму. Какой к черту кофе, когда он - там и совсем один, когда можно - рядом. Они пьют кофе в полном молчании, сидя в плетеных креслах и глядя на сад. Би закуривает первую сигарету, протягивает пачку Чэну. Глоток дыма и разочарование тут же смешиваются: из дома слышны шаги. И это не прислуга - топает слишком громко. Кто-то из мальчишек проснулся, а значит, никуда не отошлешь и вдвоем не останешься. Они с Би оборачиваются одновременно. Синхронно склоняют головы влево, разглядывая встрепанного, до конца не проснувшегося Цзяня, стоящего в дверном проеме и почесывающего коленку. - Привет, - хмуро бросает тот и шмыгает носом, оглядывает мельком сад, а потом, шагнув к Би, тянется к его кружке с кофе. Чэн едва не крошит в ладони свою: это что, вот так сейчас положено с телохранителями себя вести? - Поставь на место, - тихо, но твердо говорит Би и, только дождавшись, когда Цзянь с кислым лицом выполнит эту просьбу-приказ, продолжает: - Чего ты вскочил такую рань? - Я сегодня ночью слышал, как плакала птица. - Птицы не плачут. - Пожалуйста, Би. Чэн даже не понимает, о чем он просит, а вот Би понимает сразу же. Делает еще один глоток и поднимается на ноги. Уходит с этим белобрысым мальчишкой, который так и норовит притереться к его боку или боднуть дурной головой в плечо. Ни один из них не оглядывается, будто Чэна и вовсе здесь нет. Он наблюдает за ними, пока они, тихо переговариваясь о чем-то своем, бродят среди деревьев, периодически замолкая и прислушиваясь. Мальчишка ему улыбается. Би улыбается в ответ, треплет по волосам. И птицу они находят. Мелкого, вывалившегося из гнезда птенца, которого Цзянь держит в руках, обмирая от восторга, пока Би, запрокинув голову, присматривается к дереву, выбирая подходящие ветки, чтобы взобраться. - Чэн, иди к нам! Смотри. Подержать хочешь? "Пропади ты пропадом со своим птенцом." - Нет, не хочу. Возвращается Би один и, сев на прежнее место, с улыбкой смотрит, как Цзянь все скачет под деревом, достав мобильник и стараясь сфотографировать гнездо с разных ракурсов. Машет ему рукой в ответ и улыбается шире. Улыбается так, как не улыбаются случайным людям, которых охраняют за деньги. И тогда, вот тогда Чэн впервые замечает. Осознает. Осознание вспыхивает в груди адским пламенем и слетает с языка: - Он очень красивый. - Кто? Птенец? - Цзянь. Би смотрит на него ошарашенно, потом разглядывает мальчишку так, будто видит впервые. - Возможно. Странная какая-то характеристика, не находишь? - Вы с ним вместе, да? Би не отвечает, только в глазах проступает все большее и большее напряжение. Опасное. - Я в курсе, что это не мое дело, просто заметил, как вы... - Чэн, ему шестнадцать. Замолчи, пожалуйста, ладно? В ответ приходится сдержанно кивнуть, кляня себя на чем свет стоит. Теперь он его еще и задел, выдумав и озвучив вслух не просто чушь, а чушь извращенную и оскорбительную. Господи, как в голову-то вообще пришло, где Би и где дети, за такое и по лицу получить не грех, потому что заслуженно. - Извини. Значит, показалось, - Чэн с наигранной ухмылкой пожимает плечами, хотя и понимает, что в шутку это перевести не выйдет. Би его мнение разделяет, смотрит все еще зло, но выход из тупикового диалога находит быстро: - Как там Джун? Все спросить хотел. - Хорошо, занимается подготовкой к очередной выставке, рисует как одержимая. Просила передать тебе привет. Би кивает: принято, мол. - Мы с ней последний раз виделись спустя пару лет после окончания школы. Мне тогда показалось, она стала еще красивее. - Тебе не показалось. - Сейчас еще лучше? - Несомненно. Мог бы сам убедиться, если бы приехал на свадьбу. Ты же получал приглашение? Она очень хотела, чтобы ты присутствовал. Би допивает кофе одним глотком, поднимается на ноги. - Я был занят. "Да, - думает Чэн, - ты был занят. Ты, возможно, тогда еще раздумывал насколько идеально твое равнодушие ко мне. Возможно, еще сомневался: нигде ли не екнет. Поэтому и не явился. Зато явился сюда, в поместье, уже точно зная - нет, все ровно, все отболело и больше не трогает." Он вслушивается в отдаляющиеся шаги до тех пор, пока они окончательно не стихают. "Пусть так. Семь лет прошло. Справедливо. Тебе уже больше не снится, а мне - все еще, и всегда будет."