Цвета прошедших дней

l С тех пор как Красная армия перешла в контрнаступление, спокойная жизнь на базе эскадры подошла к концу. Сначала грохот фронтовой артиллерии стал ближе и отчетливее, он уже не стихал ни днем, ни ночью. Потом вдруг увеличили норму боевых вылетов, поэтому Эриху, впрочем, как и всем пилотам, приходилось мотаться туда-сюда не два-три раза, а все шесть раз в день. Времени и сил не оставалось буквально ни на что, максимум дойти вечером до своей палатки и завалиться спать. Но несколько недель назад участились ночные налеты бомбардировщиков, и теперь даже сон для обитателей аэродрома стал непозволительной роскошью. Обстрелы мешали не только спать, но и работать. По тревоге приходилось взлетать в срочном порядке. И это в лучшем случае. В ином же техникам необходимо было в спешке перевозить истребители в безопасное место, попутно сбивая вражеские самолёты из систем ПВО. Самое интересное, что эти налеты приносили не столько материальный ущерб, сколько моральный. Нервы не выдерживали от такого количества бессонных ночей. Хайнц не смыкал глаз уже третьи сутки, а после того как он чуть не попал под разорвавшийся снаряд, казалось никогда больше не захочет спать. Все осознавали, что долго это продолжаться не может. Близился долгожданный «переезд». И если раньше 52-я эскадра уверенно продвигалась на восток, то теперь им предстояло совершить тот же маршрут в обратном направлении, в этом не сомневался никто. Русские подходили все ближе. В то утро было необычайно душно. То ли от согревающих лучей весеннего солнца, то ли от количества людей высыпавших на поле. Эрих не любил передислокации. В основном из-за того, что каждый раз приходилось привыкать к новой местности. Но сейчас он с нетерпением ждал того момента, когда можно будет вздохнуть спокойно и избавиться от постоянного чувства тревожности хотя бы ненадолго. За все время Хартманн успел поучаствовать по меньшей мере в пяти таких переездах, и каждый раз все происходило по строго отточенной схеме. Ажиотаж начинался посреди глубокой ночи, когда все, кто не являлся летчиком, приступали к сборам. Необходимо было отсортировать оборудование и боеприпасы, собрать все вещи: палатки, мебель, провизию, в конце концов разложить все это по огромным деревянным ящикам, промаркированным специальным номером, чтобы потом погрузить их в машины и вместе с персоналом перевезти в назначенное место. Процесс передислокации совершался в два захода на случай, если одна из партий подвергнется бомбардировке. Пилоты перегоняли свои истребители в самый последний момент, когда становилось известно, что вся наземная команда успешно добралась до пункта дельнейшей дислокации. Сейчас было восемь утра, пехота уже прибыла и который час помогала распределять оборудование по кузовам чумазых грузовиков. Эрих спешно протискивался сквозь толпу, он искал полковника, надеясь застать его еще в добром расположении духа. Хартманн хотел узнать, куда пропал его старший механик. Он не видел друга три дня, но уже успел соскучиться и несколько раз поволноваться, успокаивая себя лишь тем, что, если бы с Хайнцем что-то случилось, он бы об этом знал, а коллеги Мертенса и подавно. Эрих понимал, что привязался к нему. Такое случается, когда видишься с человеком каждый день сутки напролет, но было что-то еще. Что-то, что заставляло пилота улыбаться, каждый раз наблюдая начальника своей наземной команды, возящимся с истребителем. Или волноваться, как сейчас, скучая по его забавному фламандскому акценту, по его наивным попыткам смешно пошутить, по вечно растрепанным пшеничным волосам и по рукам пропитанным машинным маслом и запахом дешевого табака. Да Эриху было хорошо с ним, рядом с Хайнцем он чувствовал себя как дома. Он доверял своему технику больше чем себе. Хартманн знал, что с ним он в безопасности, и не только потому что Хайнц отвечал за его истребитель. В штабе Храбака не оказалось. Спустя полчаса беготни в толпе военных, Эрих нашел полковника, раздраженно раскидывающего приказы в подчинённых, возле одной из машин пехоты. Нервно перебирая в руках документы, он наблюдал за погрузкой контейнеров с оружием и явно не был настроен на разговоры, но летчик решил рискнуть: — Герр полко… — Нет, Хартманн! Что бы это ни было. НЕТ! Не сейчас. — огрызнулся Храбак, заведомо чувствуя ненужный вопрос. — Я должен проследить, чтобы в этом секторе все было погружено согласно регламенту, а через десять минут мне надо быть на другом конце аэродрома, выслушивать объяснения, почему у нас на пять винтовок меньше, чем в протоколе. И, если ты не знаешь ответа на этот вопрос, советую не тратить мое время. — не отрывая взгляда от бумаг, полковник направился к следующей фуре, Эрих поспешил следом. — Я всего лишь хотел спросить, нет ли каких-нибудь новостей от сержанта Мертенса? Он уже третий день не появляется на своем рабочем месте. Как-никак, он командир моей наземной команды и, если с ним что-то случилось, я хочу об этом знать! — чуть ли не топнул ногой Эрих. Храбак вдруг остановился, наконец-то поднял взгляд от таблиц и посмотрел на молодого лейтенанта. Полковник искренне симпатизировал Хартманну за его напористую идущую напролом натуру и откровенно ему сочувствовал. Ведь, если бы на месте Храбака был кто-то другой, за очередное нарушение субординации Эриха давно бы поставили на место. — Все, что Вам нужно знать, герр гауптман, так это то, что с сержантом Мертенсом все в порядке, и скоро он вернется к своим обязанностям! — полковник попытался изобразить строгого офицера, но, увидев как Хартманн собирается задать следующий вопрос, решил продолжить более дружественно. — Послушай, Эрих, я не скажу тебе, где сейчас твой механик. Во-первых, я не обязан этого делать, а во-вторых, я дал слово. Так что мой тебе совет: иди отдохни, у тебя вылет через два часа, ты ведешь вторую группу. Все ясно? — улучив момент, Храбак запрыгнул в служебную машину. — Так точно. — все еще обрабатывая полученную информацию, отдал честь пилот. — Подождите! Вы дали слово? Кому? Хайнцу? Но почему он не хочет, чтобы я знал, где он? — Вот сам у него и спросишь! — проговорил полковник, отчеканивая каждое слово и закрыв наконец дверь автомобиля. Машина резко тронулась с места, оставив Эриха стоять в недоумении в облаке пыли. Смотря вслед удаляющемуся автомобилю, Хартманн уже успел пожалеть, что начал эту затею с поисками Хайнца. Оставаться в неведении было гораздо легче, чем сейчас, когда нужно ломать голову над тем, почему твой лучший друг не хочет тебя видеть? Неужели он на что-то обиделся? А может Эрих ему просто надоел, и он попросил у Храбака перевести его в другую часть? Да быть такого не может! Нет, тут определенно какая-то ошибка. В горле внезапно пересохло, Эрих плотно стиснул зубы, пытаясь заглушить неприятное чувство зарождающееся где-то в области переносицы, он судорожно стал вспоминать, что происходило между ними в последнее время, и никак не мог понять причины такой внезапной отстранённости. Все же было замечательно. Большую часть свободного времени они проводили вместе, явно наслаждаясь обществом друг друга. В этом Хартманн не сомневался, он научился видеть Хайнца насквозь и знал, что тот совершенно не умеет врать. От нахлынувших эмоций начала болеть голова, и Эрих понял, что пора воспользоваться советом полковника. В любом случае пока Мертенса нет, рано делать какие-либо выводы, но когда он вернется, у Эриха будут к нему серьезные вопросы. ll Когда последний истребитель эскадры коснулся полосы нового аэродрома, жить стало чуть легче. Точнее, полосы тут как раз не было, не было даже намека на бетонное покрытие, только поле, бескрайнее пустынное поле, поросшее редкой увядшей травой. Возможно, к концу месяца это место расцветет, покроется зеленым шелком и ароматом цветов, но пока здесь было больше песка, чем зелени. В воздухе витала суета начинающейся весны. Листья на низких деревьях только начали распускаться, в прозрачном небе завершали свое путешествие перелётные птицы, а вдалеке виднелись белые хатки небольшого поселка, напоминающие стога сена. Ангаров здесь тоже не было, так что пришлось сооружать что-то наподобие из того, что имелось. Зато был один старенький деревянный сарайчик, в котором, видимо, некогда держали лошадей. Потертые вожжи, висевшие на гвоздях — все, что осталось от прежних обитателей этого места. Теперь здесь будет главный ремонтный цех. Правда, для этого придется снести пару и без того ветхих стен. Не прошло и получаса с окончания передислокации, а Вальтер Крупински уже принялся за сооружение очередного бара, без которого на территории аэродрома он жить не мог. Вообще, изначально идея о создании собственной пивной пришла Вальтеру в голову два года назад, когда он только начинал свою летную карьеру в 52-й эскадре, но ждать окончания войны для осуществления своей мечты он не хотел, поэтому, поделившись своей фантазией с коллегами, решил действовать, и уже через несколько дней прямо на территории базы появилось это поистине удивительное и не имеющее аналогов заведение. Здесь было все: и барная стойка, и импровизированные столики из железных бочек, а самое главное море алкоголя. Причем, что удивительно, самого разнообразного: от банального пива, до настоящего русского самогона. Крупински даже удалось продумать небольшую сцену, где Россманн мог исполнять свои романсы вечерами. Вскоре бар Вальтера стал излюбленным местом для всей эскадры, и теперь ни один пункт дислокации не обходился без этого явления. Даже сам Храбак нередко здесь появлялся, хотя сначала довольно скептично отнесся к такой концепции. Бар представлял из себя некий уголок эмоциональной разгрузки, где пилоты, да впрочем и все, кто служил на аэродроме, могли немного расслабиться после тяжелого дня и боевых вылетов. Здесь пили, играли в карты, танцевали, смеялись, отмечая внеплановые «дни рождения», когда летчики чудом избегали неминуемой гибели. Или напивались до забытья из-за смерти товарища, топя свое горе в бутылке виски. В общем, полезное заведение. Вечером того же дня по поводу успешного завершения очередного переезда все задания были отменены, и не было ничего более логичного, чем отпраздновать это парой бутылок шампанского, благо место для подобного случая Вальтер уже успел организовать. Ребята из метеорологии достали граммофон с единственной пластинкой, Россманн обещал сыграть что-нибудь на своей заезженной гитаре, а Крупински уже начал беспокоиться, хватит ли всем места в том подвальчике, что ему удалось найти. Вечеринка намечалась действительно грандиозная, грозилась прийти добрая половина эскадры, а это ни много ни мало человек семьдесят. Эрих отнекивался до последнего, ссылаясь на головную боль и плохое настроение, но с Вальтером спросить было бесполезно, тем более когда он обещал открыть бутылочку красного вина. Вообще, Хартманн пить не собирался, просто посидеть для приличия, перекинуться несколько раз с друзьями в карты и тихонько уйти к себе отсыпаться, но то ли музыка оказалась такой чарующей, то ли атмосфера всеобщего веселья так на него подействовала, потому что спать вдруг абсолютно расхотелось, настроение начало постепенно улучшаться, а вино все лилось и лилось рекой, погружая сознание в приятную густую безмятежность. Казалось, все стало так просто. Никаких проблем больше не существует, только музыка, веселье, приятная компания… Кстати, с каких пор Баркхорн так смешно шутит? Эрих никогда не понимал его тонкого юмора, но после пятого бокала, видимо, готов был смеяться над чем угодно. А потом Вальтер предложил сыграть в скат на желание, и Хартманн зачем-то согласился. Он понял, что играть с ними в пьяном виде было ошибкой только после того, как проиграл подчистую. — Давайте сюда ваше дурацкое желание! — буркнул Эрих, ослабляя узел галстука и бросая оставшиеся карты. — Но говорю сразу — на стол я не полезу! — Ну тогда можешь поцеловать кого-нибудь. — предложил альтернативу Герд Баркхорн, издав при этом какой-то пьяный смешок. Крупински, явно оценив идею друга, добавил: — Ага, только щечкой ты не отделаешься, мой хороший, давай по взрослому! — обратился он к Эриху, во взгляде которого читалось полное отсутствие интереса. — Пффф еще чего?! Вы не в моем вкусе. — А никто не говорил, что целовать нужно кого-то из нас. — Вальтер явно был настроен серьезно, он допил остатки своего пива и продолжил. — Здесь полсотни пьяных людей. Выбор за тобой. Или ты трусишь? — Крупи, ты это… палку-то не перегибай, может он действительно не… — решил разбавить повисшее напряжение Россманн, но Эрих его перебил. — Нет-нет, Пауль, все в порядке. — Хартманн недовольно цыкнул. — Будет вам поцелуй… извращенцы. Он откинулся на спинку стула, охватывая взглядом небольшое помещение, которое было битком заполнено людьми и от этого казалось еще теснее. Сосредоточить внимание на ком-то конкретном было довольно трудно по большей части из-за слипавшихся от выпитого алкоголя глаз и сигаретного дыма, заполонившего темный подвальчик. Эрих искал свою жертву и размышлял в своем мутном сознании, кто же всё-таки достоин его пьяного поцелуя. И чем дольше он разглядывал окружающих, тем тревожнее становился. Хартманн уже готов был лезть через стол целовать Вальтера, лишь бы побыстрее с этим закончить, но тут краем глаза среди толпы он заметил чей-то знакомый силуэт, проскользнувший мимолетно, как проскакивает тень в пустом длинном коридоре. Герр Мертенс собственной персоной! Эрих не ожидал его увидеть не здесь и не сейчас. Он не был готов к серьезному выяснению отношений, только не в данных обстоятельствах. Хайнц выглядел очень взволнованно, казалось, он кого-то ищет, петляя между хмельными фигурами и вытягивая шею в надежде обнаружить объект своих поисков. Поглядывая на неловкие движения своего друга, Эрих не смог сдержать улыбки, но тут же сделал лицо серьезным, вспомнив по чьей вине было потрачено изрядное количество драгоценных нервов. Внезапно Хартманну в голову пришла гениальная по пьяным меркам идея. Да, это будет его маленькая месть за три дня одиночества и мучительное чувство брошенности. Вдобавок ко всему, он выполнит пресловутое желание. Поймав момент когда Хайнц проходил мимо их столика прямо за спиной, Эрих поднялся, одним изящным движением схватил ничего не подозревающего Мертенса за руку, рывком притянув к себе, и прежде, чем Хайнц успел издать хоть какой-то звук, впился в его губы капризным поцелуем. Не было в эту секунду ничего красноречивее выражения лица техника повисшего, наподобие наивной девушки, в руках своего командира. Хартманн крепко держал его за талию, не давая отстраниться, но Хайнц не смел даже вздохнуть. Его мысли бились в голове, словно стая бешеных псов. Было стыдно и приятно одновременно, хотелось, чтобы это поскорее закончилось и длилось вечно. Он слышал винное дыхание Эриха на своих веснушках, ощущал аромат его обветренных губ, сердце больно жгло между ребрами, по телу разливалось нежное тепло и тогда-то здравый смысл окончательно рухнул под гнетом вырвавшихся на свободу чувств. Хартманн все еще помнил тот факт, что все глаза в радиусе нескольких метров направлены только на них двоих и думал подводить свою месть к логичному финалу, но к ему огромному удивлению, Мертенс, видимо решив, что терять ему больше нечего, вдруг начал отвечать на поцелуй, схватив пилота за воротник рубашки. В зале окончательно повисла гробовая тишина, когда Хайнц полностью перехватил инициативу, медленно зарываясь пальцами в светлые волосы Эриха и чувствуя его дрожащие ладони на своей пояснице. В этой ситуации Хартманну не оставалось ничего, кроме как сбивчиво дышать и томно прикрывать ресницы, утопая все глубже в нежном касании чужих губ. Он понял, что стал жертвой собственного гениального плана. А потом, не удержав равновесие в слишком низком наклоне, Эрих уронил их обоих, умудрившись попутно сбить с барной стойки пару стеклянных предметов. Вальтер даже привстал со стула, надеясь досмотреть представление, на которое закрывал обзор слишком высокий стол, но Баркхорн, резко дернув Крупински за рукав, усадил его обратно. Тем временем на полу Хайнц, все еще тяжело дыша смотрел на лежащего сверху Эриха совершенно испуганным взглядом, словно это был и не Эрих вовсе, а дикое животное, сорвавшееся с цепи и загнавшее теперь свою жертву в угол. Мертенс пытался отыскать в синеве глаз напротив ответ, но кроме хмельной ухмылки, застывшей на лице его друга, ничего не было. Пусто и бесполезно. Внезапно к горлу подступил ком, сердце заполнилось горькой обидой и злобой на себя самого. Хотелось провалиться сквозь землю, Хайнц ударил бы сейчас Эриха по его смазливой мордашке, но руки как будто специально отказались подчиняться. И чтобы не сделать ничего еще более глупого, механик принял единственно правильное решение убраться отсюда как можно быстрее. Осознание того, что он натворил, дошло до Хартманна после того, как Хайнц пулей выскочил из бара, с грохотом захлопнув за собой дверь. Эрих хотел было бежать за ним, но Россманн его остановил: — Оставь его. Пусть уходит. lll В очередной раз разругавшись со своими коллегами и вытащив из общей палатки свой матрас с одеялом, Мертенс отправился на поиски подходящего места для сна, надеясь, что сегодня ночью кроме самолетов он не увидит больше никого. Пройдя пару десятков метров в кромешной темноте, он набрел на небольшую деревянную постройку, в которую уже успели загнать раненый истребитель. Выбирать все равно было не из чего, так что Хайнц решил обустроиться в углу этого псевдоангара. В любом случае перспектива соседства с неодушевленной машиной в холодном сарае привлекала гораздо больше, чем еще одна ночь взаперти с кучкой самодовольных идиотов. Так было привычнее что ли, проще. Оставалось только лечь, закрыть глаза и… А вот заснуть, как назло, не получалось. Сознание погрузилось в неугомонный круговорот мыслей, воспоминаний о событиях, недавно произошедших. Еще этот внезапный «инцидент» в баре никак не выходил из головы, заставляя сново и сново переживать все то, что закончилось буквально полчаса назад. Хайнц отвернулся к стене, все сильнее закутываясь в свое одеяло, намереваясь тем самым прогнать назойливые мысли. Спустя какое-то время у него это даже получилось, он начал медленно погружаться в сон и уснул бы, если бы на пороге ангара не объявилось стихийное бедствие. — Я знаю, что ты здесь, Биммель! От меня прятаться бесполезно! — Эрих стоял в дверном проеме, слегка пошатываясь, с недопитой бутылкой вина в руке. По его речи было заметно, что количество алкоголя, выпитого им за сегодняшний вечер, можно измерять в литрах. Хартманн шёл по периметру стены, распевая невпопад навязчивую мелодию Лили Марлен, пока не наткнулся на нужный угол. — Ты чего спишь уже? Не, так не пойдет. Нам нужно срочно… Ик! Пардон! Нам нужно срочно поговорить! Мертенс, мысленно выругавшись и кое-как рассмотрев в темноте время на наручных часах, произнес: — Эрих, два часа ночи! Не хочу я с тобой разговаривать. Иди спать. Давай утром… пожалуйста. — Нет, ты послушай, они серьезно считают, что я не смогу руководить эскадрильей… — еле держась на ногах, Хартманн начал в подробностях пересказывать его дискус с Баркхорном, утверждавшим, что вверять бразды правления эскадрой в руки Эриха равнялось самоубийству. Хайнц был сейчас не в состоянии выслушивать его пьяные рассказы, а ссориться еще и с ним совершенно не хотелось, даже после того, что Хартманн сегодня устроил. Поэтому, издав недовольный вздох и накрывшись с головой одеялом, Мертенс решил ждать. Может когда-нибудь Эриху надоест говорить со стеной и он уйдет. Совсем скоро Хартманн устал стоять на своих двоих и решил прилечь, спикировав прямо на бедного Хайнца. — Ай! Больно! Прямо по печени! Что ты вытворяешь?! — Ты где был три дня?! — Эрих невозмутимо уселся на своего техника, обняв коленями его ребра. — Что? — Где ты был три дня? Я чуть с ума не сошел. Ни тебе ответа, ни записки. Даже твои ребята не знали, где тебя носит. Храбак сказал, ты не хочешь меня видеть! Что я должен был думать после этого?! — Я не. — Хартманн схватил левую руку своего друга, от досады вцепившись зубами в безымянный палец, но Хайнц быстро ее отдернул. — Ай! Прекрати! Хватит! Я был дома! Такой ответ тебя устроит? — Так почему нельзя было об этом сказать? — Эрих приготовился снова кусать несчастный палец. Мертнес вдруг притих, потупив взгляд и отвернувшись. — Я жду! — Моя мать умерла. — слова стрелой вонзились в опьяненное сознание, Хартманн чувствовал, что начинает потихоньку трезветь. — Ох прости я… мне очень жаль. — абсолютно искренне выразил свое соболезнование Эрих. Он медленно слез со своего друга, тихо устроившись рядом у стены. — Несчастный случай? Хайнц отрицательно качнул головой: — Инсульт. Она уже давно болела. Рано или поздно это должно было случиться. — он сделал пару глотков предложенного пилотом вина. — Теперь отец получит по наследству все деньги и должность главы банка впридачу. Может он, наконец, успокоится и будет дальше писать свои жалкие картины. — Мертенс закрыл лицо руками, выпрямившись на пружинистой поверхности. Прокрутив в голове события прошедшего дня, Эриху вдруг стало так стыдно за свое поведение, за все предрассудки и мысли пришедшие в его беспокойную голову. Он чувствовал, как лицо покрывается жарким румянцем, а кончики ушей разгораются все краснее, и происходило это явно не по вине выпитого алкоголя. Хартманн бесшумно лег, свернувшись калачиком возле своего друга и прижимаясь румяной щекой к чужому плечу. Хайнц суетливо заерзал. — А как же ты? В смысле, разве не ты первый в списке претендент на все состояние? — не мог понять этой страной несправедливости летчик. — По-твоему я похож на человека, способного рационально руководить финансовой организацией? — ответил встречным вопросом Мертенс, говоря куда-то в потолок. — Ты похож на лохматую гиену. — Вот и я о том же. Нет уж, пусть отец теперь подавится. Посмотрим, как у него получится сохранить престиж банка в разгар гражданской войны в стране. Ну-ну! — Значит ты был в Испании?.. — с закрытыми глазами пробормотал риторический вопрос Эрих и сладко зевнул, нахально перетягивая на себя одеяло. — Холодно… Скажи что-нибудь на испанском. — Что мне тебе сказать? — устало изогнул бровь Мертенс, удивившись такой странной просьбе, но вместо ответа прозвучало лишь тихое сопение. Он ласково приобнял Хартманна за плечи, притягивая того ближе и ощущая на себе мерное биение его сердца. Сквозь щели деревянных стен лился прозрачный лунный свет, леденящий своим мертвым жаром. Оставшись теперь один на один со своими мыслями, Хайнц почувствовал, как его начала пробирать мелкая дрожь. Осознание подкралось незаметно, полоснув шелковым лисьим хвостом по виску. Смотря сейчас на спящего под боком Эриха, он вдруг понял, что ни к кому еще не испытывал такой нежности, которую он чувствовал рядом с этим безумным мальчишкой. Нечто было в нем, чего не имел никто. Как искра светящая бенгальским огнём в его небесно-голубых глазах, ради которых можно было перевернуть весь мир. Все это время Мертенс боялся признать, что влюблён в Хартманна по уши. Как так получилось он сам не мог понять. Хайнц знал, что Эрих никогда в жизни не ответит на его чувства взаимностью, но врать самому себе уже не было больше сил. — Eres la persona más importante de mi vida… Me gustaria que entendieras eso.* Да, наверное, это можно назвать любовью. Очень странной, местами даже пугающей, но несомненно самой настоящей. Чистой и тёплой, как вечернее солнце.