I like to watch him cry bitterly

      На самом деле Тодороки безумно бесит Бакуго. На пьедестале бесячих людей он стоит вторым, сразу после сраного Деку. Бакуго бесит его каменная морда, его голос, любое вмешательство в его планы, даже то, что Кацуки удосужился подслушать их тот разговор с долбаным Деку.       «Этот шрам оставила мне моя мать».       Почему-то, когда Двумордый мелькает рядом со своим постным ебалом, Бакуго каждый раз вспоминает тот разговор. Мысли всё время уходят в совершенно не нравящуюся Кацуки сторону, и это начинает бесить ещё больше. Ему точно нет никакого дела до каких-то переживаний Двумордого. На это у него есть выебливая зелёная пидружка.       «Убирайся из моей головы!»       Лицо у Двумордого красивое. И нереально тупое. Не глупое, не милое, тупое – зависает на каких-то мелочах и оглядывается по сторонам с жалким выражением лица – тупым. Если бы Бакуго случайно не подслушал бы тот разговор, решил бы, что Тодороки дебил или даун. Серьёзно. А на деле всего лишь ублюдок-великий-герой-тиран-дома отец. И психанутая мать. И неизвестно как померший старший брат. Нет (Да), Бакуго не искал информацию о семейке Двумордого. Он ему совершенно не интересен. Ему абсолютно плевать на него.       «Съеби из моей головы».       Тодороки сильный. Бакуго вскипает от сильных противников. Он умён, не так, как Бакуго, но с критическими ситуациями справляется как с заваркой чая – это единственное, с чем он может справиться в кухне, ничего не спалив.       А ещё у него хер пойми что за каша в голове и насколько стабильно его психологическое состояние. Нестабильно настолько, что пришлось приобрести пару электрических чайников на кухню вместо простых, нагревающихся на конфорке. Бакуго не доктор, чтобы копаться в чужих головах – ему похер на чужие притязания, но отчего-то подобное само отмечается на подкорке мозга: — Тодороки безэмоциональный сухарь не потому, что заносчив или самолюбив, а потому, что девиз его жизни – нормальные эмоции это что? — Тодороки ловит кринж со своих детских травм. Возможно, по нему сборник «Травмы детства» можно писать. — Тодороки реально не знает, что «крики, танцы, музыка и шум» – это концерты, вечеринки и тому подобное. Пиздец. — Тодороки не понимает обычных вещей. С одной стороны это смешно, но одноклассники порой выдают «Не притворяйся, что не знаешь, что это» и становится нихуя не смешно. — Тодороки не понимает своих чувств и готов верить любой херне, которую ему заливают на эту тему, особенно если эту херню верещит Деку. — У Тодороки семейные размолвки. Бакуго ненавидит всю эту хуйню и ловит кринж с атмосферы, всё ещё не понимая, нахуя их пригласили. Самый ебаный ужин в его жизни. Их семейка это прощание, прощение. И хуй знает, что выйдет.       Со стороны – вроде бы вся их дерьмовая жизнь налаживается. Двумордый начал навещать свою мать через хуй знает сколько лет, начал улыбаться, рожа-кирпич крутится между удивлением/осознанием/пониманием. Старатель, после становления первым, вроде бы начал меняться. А если бы Всемогущий не был так серьёзно ранен?       «ТЫ ДОЛЖЕН СТАТЬ ЛУЧШИМ, ШОТО. НЕ СМЕЙ ПРОИГРАТЬ!»       Бакуго сжимает челюсти сильнее и старается выбросить это дерьмо из головы. Он вообще не должен думать о подобной херне. Какая ему вообще разница? Ему насрать! Насрать!       Бакуго вспоминается неудачный экзамен на про-героев. Те двое из Шикецу. Бритоголовый страдал биполяркой – последствиями и последствиями отношения Старателя. А пустоголовая девица... Бакуго взглядом провожает спины обоих Тодороки, когда она обращается к нему: — Я не могу остаться в стороне от него, об этом прямо сейчас кричало твоё лицо.       Бакуго замирает и глядит на девушку, плотно сжав губы. — Так я угадала?       Ага, угадала, блять, девица. Это проклятие. Ему плеватьплеватьплевать на него. Мантра, повторяемая каждое утро, вечер, день, как молитва. Но богам насрать также, как Бакуго было всегда насрать на Деку. Задумчивый Тодороки. Удивлённый Тодороки. Упёртый Тодороки. Равнодушный Тодороки. Улыбающийся Тодороки. ТодорокиТодорокиТодороки. Не какая-нибудь бесплотная иллюзия, а настоящий он. Только он. — Бакуго?       На кухне темно, Бакуго сидит на подоконнике. Как узнал только? — Мм, — мычит Бакуго и отводит взгляд.       Мысли снова бегут. Бакуго всегда мог держать это под контролем, так почему именно Двумордый?       «Давай, назови меня по имени своим красивым голосом. Покажи, что я тебе не безразличен». — Не спится? — Какая разница? — Никакой, — согласно качается Тодороки.       Подходит к тумбам не включая свет, тихо гремит посудой, шипит включённая вода. Бакуго до жжения в ладонях хочется увидеть его лицо. Но зачем ему подобная херня? Тодороки заканчивает шуметь, идёт к выходу. Бакуго открывает рот, но тут же закрывает, сильно сжимая челюсти. Чего он хочет добиться от этого куска гранита? Тодороки замирает сам, резко оборачивается. — Могу я кое-что спросить?       «Подойди ближе и покажи мне своё небезразличное личико. Я отвечу на что угодно». — Давай, — Бакуго цепляет руки в замок и глядит внимательно.       «В темноте ты не увидишь моего взгляда, а если и увидишь, всё равно не поймёшь – об этом позаботился твой папочка».       Тодороки подходит. Слишком, чересчур близко. Тодороки, кусок гранитного камня, запертый в своей оболочке комфорта – так грубо нарушает чужие границы, приблизившись почти интимно. От этого жеста Бакуго даже немного становится неловко. Он хочет отодвинуться, но вместе с этим опасно близко приблизиться к чужому лицу – так, чтобы чувствовать чужое дыхание, но замирает, не делая ничего. Тодороки, совсем не смущаясь, едва различимый в темноте, шепчет: — Почему ты такой?       И Бакуго тихо шепчет в ответ: — Какой?       Тодороки молчит. Слышно вздыхает и произносит: — Я долгое время был под контролем своего отца. Жил в непроглядной ненависти. Пытался выйти из тьмы, но только загонял себя дальше. Мидория запустил что-то во мне, а ты дал выбор. Ты... Хаотичный, бесконтрольный, своевольный. Вы открыли мне глаза. Спасибо, Бакуго.       Бакуго кажется, что почти видит сияющие глаза на против. Ему плеватьплеватьплевать... Ему плевать?       «Ты ведь всегда знал, что это не правда, только не хотел признаваться».       Бакуго прижимается к лбу Тодороки, коротко, устало смеётся, решает для себя – всё равно останется только непонимание  уверенно говорит: — Я...       «Даже если весь мир будет против – я его разжую и выплюну. Только... Я хочу ещё раз увидеть твою улыбку. Не бесплотную иллюзию, а настоящего тебя».