I like to watch him cry bitterly

      В Кацуки сквозит глухое раздражение. А Шото снова молча стоит и смотрит глазами своими ублюдочными. Время идёт, скользит меж пальцев как ебаная вода, а Шото нихуя не меняется. Что семь лет назад, что пять, что три, что прям сейчас. Смотрит своими глазами-шуруповёртами и поджимает губы. Оба заёбаны после очередного вызова и всю злобу срывают друг на друге. Ведут себя хуже животных в хлипкой коробке, несущей гордо-разваливающееся название дом. Дом с неправильным подобием игры в отношения.       Они не могут точно сказать, когда партнёрство перешло в стадию отношений. Упущенная досадность, оба крупно облажались, не заметно привязались. Вцепились и склеились как промокшие, тонкие страницы дешёвых книг, иссохли и запечатлелись в памяти и жизни. И, ради избавления, искали то, что их разделит, дав каждому из сиамских близнецов собственное тело, свою жизнь.       Больные ублюдки с желанием обрести свой оплот, иметь что-то ещё кроме работы с высокой ответственностью. Отдавать свою безответственность. Преобразовать ненависть во что-то ещё. Чтобы не мешало быть героем, быть тем, кто спасает, а не утягивает на дно. Безумие не проходит бесследно.       Они как два обручённых психопата, для каждого из них нашёлся собственный доктор в белом халате с понимающим лицом, который помогал разбираться с собой и друг с другом. Отношения, начавшиеся спонтанно, стравливали их и заставляли пожирать. Больше и больше, дикое желание полностью сделать своим у одного и любить, принимать чужую агрессивную любовь у другого.       Доктор сказал Тодороки, что из-за полученных в детстве травм он неосознанно пытается найти для себя кого-то похожего на своего отца. Шото смотрит на него как на ебанутого, ведь он всегда хотел избавиться от Старателя, как он вообще может выбрать кого-то похожего на него?! Бакуго с ним не похожи!       Доктор сказал Бакуго, что Кацуки подсознательно привык заботиться о других через агрессию и даже нанесение боли. Что Тодороки со своей историей так подходит ему потому, что привык игнорировать подобное или не принимать близко к сердцу. Тодороки, как ни печально признавать, не знает, как выглядит нормальная любовь. Бакуго сжимает челюсти лишь крепче и хмурится сильнее, сдерживая желание ударить доктора. Мазохист? Двумордый ебучий мазохист? И Бакуго хорошо знает правильный ответ на этот вопрос. — Мы должны расстаться, Бакуго.       Бакуго застывает, кривится и хватает своего парня за одежду, орёт: — Не шути со мной, блять!       Они начинают драться, разбивая лица и прижигая. Опять превращают в хлам свою квартиру, падают на хрупкий стол и ломают его, падая друг на друга. Гневно переглядываются, сжимают до синяков и целуются, стукаясь зубами и кусаясь. Трахаются. Снова. Снова и снова, каждый раз по одному и тому же сценарию.       Тодороки пытается быть нормальным, следуя советам доктора, но всё всегда идёт по пизде. Бакуго похуй на доктора и его советы, ему нужен Тодороки. Какое бы дерьмо он не нёс, оба осознают правду. Они созависимы друг от друга в своей больной любви и всё ещё остаются вместе. Ведь желай Тодороки уйти от него по-настоящему, Бакуго никак не смог бы ему помешать. — Больной ублюдок, — бормочет Тодороки, растирая глубокие укусы Кацуки. — От больного ублюдка слышу, — отвечает Бакуго, наслаждаясь видом тела Шото, что всегда будет принадлежать ему.       И когда-нибудь в будущем они уничтожат друг друга, пожирая свои чувства, мысли, тела. Растворятся в кислоте без остатка. Ведь взять под контроль свой яд и дикие эмоциональные пляски с множеством смертей на работе не в состоянии. Не в состоянии принять, сами не справляются, сколько бы усилий к этому не прилагали.