Османская Империя. Стамбул, дворец Топ Капы, 1606 год
В гареме в последнее время каждый день царила суматоха. Слышался радостный смех и звон золотых монет. Султан Девлет настолько обрадовался новости о беременности своей фаворитки, что приказал на протяжении целой недели устраивать празднества, а нищим и обездоленным раздавать еду, дабы те молились за здоровье ребёнка и его родителей. Конечно же, Падишах надеялся на то, что Бахарназ носила под сердцем мальчика. Сама девушка искренне желала того же, ведь это подняло бы её в гаремной иерархии настолько высоко, насколько это пока было возможно. И пусть уже прошёл целый месяц, но весёлое настроение жителей Топ Капы невозможно было прекратить. Единственными, кого всё эта радость не трогала, были Сонай Мёге и Махиэнвер. Они обе стояли на балконе у покоев Валиде Султан, мрачно наблюдая за происходящим в гареме. Каштановые локоны Сонай были уложены в высокую прическу из десятка кос, которая закреплялась большой диадемой. Лицо женщины выражало искреннее раздражение, а тонкие пальцы сжимали перила. Мёге вцепилась взглядом в одну из многочисленных фигуру в ташлыке — Бахраназ. Беременная фаворитка стояла меж девушек, радостно смеясь. После дней, проведённых в темнице, она всё ещё была слишком худой, но компенсировала это за счёт удачно подобранных платьев. Девлет с радости подарил ей столько денег, что, как казалось Сонай, Хатун могла каждый день надевать новое платье и ни разу за целый год не повториться с выбором наряда. Заметно было, что Бахарназ грешила любовью к красивой одежде. Сегодня, например, на ней было платье из бархата глубоко алого оттенка, украшенное чёрным кружевом по лифу, декольте и широким рукавам. Ткань была достаточно тяжёлой, но, тем не менее, эта тяжесть помогала скрыть худорбу девушки. Из украшений Бахарназ пока не могла себе позволить ничего вычурного и пышного, потому в её распущенных тёмных волосах сиял лишь серебряный ободок, а на ключицах лежал изящный кулон. Сонай не имела сомнений, что как только девушка хоть немного повысит свой титул, она тут же натянет самую большую корону, которую только сможет. Мёге недовольно фыркнула и повернулась к дочери. Махиэнвер стояла недвижимо возле неё. Сонай, по правде, ожидала скандал, когда после новости о беременности Бахарназ её дочь залетела в покои, но никаких криков не последовало. Возможно, Махиэнвер и думала высказать что-то Мёге, но по дороге передумала. Её глаза тогда горели яростью, но всё, что она попросила — это лишь одного верного слугу, чтобы отправить письмо. Это сбило с толку Сонай, но та была рада избежанию ссоры с дочерью, потому сразу выполнила её просьбу. Мёге уже не раз замечала, что Махиэнвер что-то от неё скрывала, но узнать, что именно, так и не могла. Сейчас её дочь стояла рядом. На лице Махиэнвер невозможно было что-либо прочесть. Оно было непроницаемым и больше напоминало маску. Взгляд серо-зеленых глаз был направлен на ташлык, но Сонай сильно сомневалась в том, что девушка что-то там видела. Она казалась задумчивой и, скорее всего, мыслями была где-то слишком далеко. С того самого дня, как о беременности стало известно, они с Мёге не разговаривали. Махиэнвер выглядела бледнее обычного и много времени проводила в покоях, раздавая какие-то приказы слугам. Впрочем, все были слишком заняты празднованиями, чтобы заметить изменения в поведении Хасеки. Лишь материнское сердце Сонай разрывалось каждый раз, когда она смотрела на неё или когда слышала, как некоторые наложницы злорадствовали и повторяли, что наконец-то кто-то прищемил Махиэнвер хвост. Из-за таких речей около пяти девушек уже сидели в темнице. И Мёге готова была отправить к ним каждого, кто посмеет даже подумать о чём-то подобном. — Нам нужно уничтожить эту девчонку как можно скорее. — заявила Сонай, вновь покосившись на Бахарназ, которая как раз засмеялась вместе с несколькими другими наложницами. Девушка выглядела счастливой, а на её лице горел румянец. — Нет. — ответ Махиэнвер прозвучал сухо. — Ты её не тронешь. И я — тоже. Сонай удивлённо уставилась на дочь, ожидая ответ, но Махиэнвер не спешила объяснять что-либо. Что-то в поведении дочери подсказывало Мёге, что ничего хорошего ждать не стоило. Наконец Хасеки выдохнула и повернулась к Валиде Султан. Её глаза казались какими-то мутными, хотя сжатая челюсть выдавала напряжение. — Ты видела Девлета? — Махиэнвер вопросительно вздёрнула брови. — Его ненависть не имеет границ, когда дело касается Бахарназ. Я не могу так рисковать. Сонай наклонила голову набок и сузила глаза. Ей явно не понравились эти рассуждения. Возможно, она даже посчитала, что её дочь сходит с ума. — Если ты забыла, Махиэнвер, — хмуро ответила Мёге, — эта девчонка беременна. А если это мальчик? Губы Махиэнвер дрогнули, будто она хотела ухмыльнуться, а затем изменила своё решение. — Перестаньте паниковать, Валиде. — в голосе девушки слышались стальные нотки. — С дня своего приезда Вы натворили уже достаточно. Сонай почувствовала укол злости, но сдержалась. Что она могла сказать? Это, к сожалению, была правда. Мёге годами мечтала о власти, коротая дни в Старом Дворце. Она спала и видела во снах своё возвращение в Топ Капы и возвышение к титулу Валиде. Её дочь смогла ей это всё подарить. Вот только Сонай не умела воспользоваться желанным. Женщина не учла, что со дня её отъезда многое во дворце изменилось. Она продолжала действовать, как фаворитка Султана, используя грязные методы и пытаясь обмануть. Но она забыла, что для Валиде подобные дороги означали провал. Ей необходимо было собраться с мыслями, взять всю волю в кулак и научиться использовать в первую очередь мудрость и хитрость, оставаясь в глазах других невинной. — Пока что, — продолжила тем временем Махиэнвер, бросив быстрый взгляд на ташлык, — не трогайте Бахарназ. Делайте вид, что отступили и сдались. Приставьте к ней служанку, прикрываясь самыми добрыми намерениями. Пусть девушка оберегает её и лелеет, вотрётся к ней в доверие, станет её подругой, но при этом будет работать на нас. — Ты хочешь иметь шпиона? — легко догадалась Сонай. По правде, она и сама об этом думала, но не знала, как всё провернуть так, чтобы Бахарназ не догадалась ни о чём. Как показала практика, один раз эта несносная девчонка уже обманула её и проникла в покои Султана. Вторая осечка была недопустима. — Мы должны знать всё о ней и следить за каждым движением. — кивнула Махиэнвер. — Нельзя упускать из виду змею, если мы не хочем, чтобы она нас укусила. Мёге поджала губы, наблюдая за тем, как в глазах Махиэнвер появляется лихорадочный блеск. Девушка явно задумала что-то более глубокое и жестокое, но делиться с матерью не спешила. — А потом? — пыталась выведать у неё Сонай. — Что ты будешь делать потом? Этот ребёнок не должен родиться, иначе на нашу голову свалится такая беда, что мы не сможем уже никогда от неё отмыться. Не успела Мёге закончить свою фразу, как губы Махиэнвер расплылись в настолько хищной ухмылке, что даже её мать вздрогнула. За всё то время, что Хасеки ходила с непроницаемым видом, казалось, пребывая в странном трансе, это было первое её искреннее проявление эмоции. Но зато насколько сильное! Сонай стало не по себе. Она, как никто другой, знала, куда может завести жажда власти и ревность. Женщина жутко боялась, чтобы Махиэнвер переступала черту разумного. — Пожалуйста, скажи, что ты не собираешься делать что-то безрассудное, Махиэнвер. — Сонай взглянула на дочь умоляюще, а выражение её лица выдавало искреннее беспокойство. — Всему своё время. — ответила Махиэнвер спокойно и отвернулась от матери. От взгляда Мёге не укрылся факт того, что девушка нервно прокрутила на пальце кольцо, подаренное Девлетом в честь их никяха. Женщина не знала, сделала ли она это специально или даже сама того не осознавая, но с учётом темы их разговора, это движение выглядело немного жутко, будто предвещая какую-то беду. — Просто найдите верную девушку и приставьте её к Бахарназ. — имя соперницы Махиэнвер произнесла с каким-то странным отвращением. — Об остальном я позабочусь. Не разочаруйте меня хоть в этот раз. Слова Хасеки звучали холодно и жестоко. Сонай чувствовала, что явно теряла её доверие, потому настроена была сделать что-угодно, лишь бы вновь убедить Махиэнвер в том, что она достойна оставаться подле неё. Уже бессмысленно было отрицать, что её дочь сильно изменилась за то время, что они не виделись. Махиэнвер была кинута на произвол судьбы после ссылки Сонай. Она с малых лет научилась выживать сама и буквально выдирать себе дорогу к власти. Мёге приходилось с тяжёлым сердцем признавать, что это уже не та Махиэнвер, которую она помнила. Это одновременно и вызывало у неё восхищение, и пугало. Женщина боялась потерять её. — Не разочарую. — на выдохе произнесла Мёге, когда Махиэнвер с гордо поднятой головой ушла. Веселье в гареме прекратилось на несколько долгих минут, когда ага объявил о появлении Хасеки. Махиэнвер прошлась мимо рядов наложниц, как воплощение величества, даже не одарив вниманием виновницу торжества. Сонай знала, что это было сделано намеренно, и не осуждала дочь. Но Валиде действительно удивило совсем другое. Как только Махиэнвер покинула гарем, и веселье вновь возобновилось, будто и не прекращаясь вовсе, Бахарназ подняла взгляд своих голубых глаз к балкону у покоев Валиде. Возникало чувство, что девушка знала всё это время, что они говорили о ней. Сонай стояла ровно и смотрела на неё с явным презрением, но наложница в ответ вместо того, чтобы опустить голову, будто устроила с ней соревнование. Выдержав взгляд Валиде с явным удовольствием, она хитро ей улыбнулась, а вскоре и показательно засмеялась с истории, которую всё это время рассказывала ей одна из рабынь. Мёге еле сдержала свой гнев. Она очень надеялась, что Махиэнвер понимала, с кем имеет дело, и просчитала все риски. Бахарназ явно была не так проста, как казалась. ***Османская Империя. Трабзон, дворец, 1606 год
Коркут Паша неспешно шёл по коридорам дворца, раздумывая о том, как же сильно отличалась жизнь в Трабзоне от Стамбула. Казалось, это было совсем другое измерение со своими правилами и уставами. И пусть многие из них были похожи между собой, но стоило отметить, что Паша не привык, например, к тишине, которая нарушалась здесь лишь тихим шуршанием волн по песку. Ему чужда была замкнутость Фатиха Паши, который бросал в него враждебные взгляды и раздражался каждый раз, когда Коркут исправлял его ошибки и предлагал другие, более удачные способы решения каких-либо проблем. Эта часть Паше, определённо, нравилась. Он обожал действовать на нервы Фатиху, а затем смотреть, как лицо Паши багровеет от злости, ведь сделать он ничего не мог. Коркут был в Трабзоне по приказу Султана и покинет его, лишь когда Девлет этого захочет. А пока весточек из Топ Капы не было, Коркут решил хотя бы так развлекать себя в месте, где и пойти-то толком некуда было. Конечно, во дворце была ещё Наргизшах Султан. Коркуту стоило признать, что в Трабзоне девушка будто расцвела и стала чувствовать себя намного увереннее. Они редко пересекались, но даже когда Паше мельком удавалось её видеть, он всегда поражался тем, насколько величественно она держалась, даже когда знала, что рядом, никого, кроме её служанки, нету. Иногда Коркут, скучая, задавался вопросом: расслаблялась ли Наргизшах когда-нибудь? Сбрасывала ли с плеч тот невидимый груз, который сама же на себя и возложила? Он был уверен, что Султанша помнила об их случайной встрече в саду в Топ Капы, когда они ещё друг друга не знали, но упрямо это игнорировала. Тогда она показалась Коркуту очень хрупкой и напуганной. Мужчина долго гадал, зачем ей был этот брак с Фатихом, если Паша был ей противен. Непонятны были и причины их переезда в Трабзон. Коркут отказывался верить, что Наргизшах просто идёт по стопам отца, который когда-то был здесь наместником. Об этом, наверняка, думал и сам Фатих. Коркут нередко замечал, как его люди глаз не спускали с Госпожи. Мужчине даже было весело однажды специально, без ведома Наргизшах, помочь направить слуг Фатиха совсем в другое место, а затем наблюдать, как Паша бесится, когда ему доложили о том, что аги потеряли след Госпожи. С самого приезда в Трабзон Коркут и Наргизшах так и не говорили. Дежурное приветствие в коридоре не считалось. Не то чтобы Паша ожидал, что девушка откроется ему. Для этого не было абсолютно никаких причин. Но то, как она иногда издалека наблюдала за ним, настораживало. Если Наргизшах хотела что-то сказать, почему не говорила? Путаясь в своих мыслях, Коркут передумал возвращаться в покои и решил прогуляться у моря. Паша отчасти скучал за зеленью Хасбахче, но в пейзажах Трабзона тоже было что-то привлекательное. — Паша? — чей-то грубый голос за спиной заставил Коркута остановиться и обернуться. Слуги в Трабзоне были особенно надоедливыми. Пытаясь угодить новым титулованным жителям дворца, они спрашивали о каждой мелочи: что подать на завтрак? а на обед? а на ужин? убрать покои сейчас или вечером? И ещё сотни глупых вопросов, которые раздражали Коркута. Но этот мужчина не был похож на слугу. Не успел Паша понять, что и к чему, как двери небольших покоев прямо рядом с ним распахнулись, и кто-то ударил Коркута по лицу. Мужчина почувствовал странный хруст, искренне надеясь, что это не его челюсть. Он неуклюже сделал шаг в сторону, и как раз в этот момент ага с коридора грубо втолкнул его в покои. Паша завалился на пол, чувствуя боль в руке. Ему чудом удалось увернуться, когда один из нападающих вогнал меч в деревянные половицы прямо рядом с его плечом. Коркут слабо соображал, но заставил себя приподняться. Мужчина взревел, когда Паша, воспользовавшись своей ловкостью, ударил его со всей силы ногой по колену. Ага покачнулся, а капюшон с его головы упал, обнажая лысую голову. Коркут вскочил на ноги и схватился за рукоятку меча нападавшего. В этот момент второй подскочил к нему с кинжалом. Лезвие нарисовало дугу в воздухе — и Коркут шумно втянул воздух, чувствуя жуткую боль в правом предплечье, но ему всё же удалось вырвать меч. Паша ощущал, как по руке к запястью стекает кровь, но пытался со всех сил игнорировать этот факт, отбиваясь сразу от двух мужчин, которые неумолимо наступали с кинжалами. Дело стало совсем плохо, когда Коркут краем глаза заметил ещё две фигуры, тенью скользнувшие внутрь покоев с коридора. Вывернув руку одному из нападавших и всадив его же кинжал ему в глотку, Паша оттолкнул бездыханное тело, которое тут же завалилось на старую софу, расположенную сбоку. Поскольку на Тарбзон уже опустился вечер, Коркуту было сложно что-либо разглядеть, ведь единственным источником света было лишь относительно небольшое окно, через которое проникал слабый серебристый свет луны. Пашу преднамеренно загоняли в угол. Он прекрасно это понимал, но дорогу к двери ему преграждало сразу четверо, вернее, уже трое, мужчин. У двоих из них были мечи, а у ещё одного кинжал. Коркут сделал выпад вперёд и попытался ударить сначала по сильному звену — громиле справа. Его меч блеснул в лунном свете, но Паша оказался быстрее. Ударив его плечом в грудь и тем самым толкнув, Коркут развернулся, чтобы обезвредить стоявшего рядом агу — того самого лысого с кинжалом, но тут кто-то больно ударил его по рёбрам. Мужчина взвыл от боли и, не удержавшись, упал рядом с громилой, который уже начал приходить в себя. Рана на правой руке жутко пульсировала, а рёбра в левом боку, казалось, горели. Коркуту не удалось вовремя собраться с силами и вновь взять выпавший меч. Одна секунда — и нападавший наступил ему на ладонь. Коркут еле сдержал внутри себя стон боли, но всё же попытался встать, когда в спину ему прилетел удар от громили. Паша оказался на земле, еле дыша. В глазах начало двоиться из-за очередного удара по лицу. Коркут с трудом заметил, как прямо над ним один из мужчин занёс меч. — Трое против одного — нечестно, вам не кажется? — Коркут слабо соображал в этот момент и сперва подумал, что голос ему почудился, но мужчина с мечом над ним внезапно застыл, уставившись на дверь. Двое других бросились прямиком туда. Паша так и не понял, что случилось, но решил не медлить. Его движения были немного слабыми из-за полученных травм, но ему удалось воспользоваться замешательством нападавшего и сбить того с ног. Мужчина с хрипом и руганью завалился на землю, ударяясь затылком о стену. Коркут вытащил закреплённый в своем сапоге кинжал и вогнал его по самую рукоятку в сердце аги. Глаза того расширились в ужасе, а затем свет в них померк. Не успел Паша выдохнуть, как кто-то со спины схватил его за волосы и рванул его голову на себя. Коркут чуть не задохнулся, увидев над собой всё того же лысого нападавшего. В следующее мгновение он почувствовал на своей шее липкое прикосновение холодной стали кинжала. Затем прямо на лоб Коркута из рта лысого здоровяка закапала кровь. Ага в мгновение завалился на пол. Паша рывком обернулся, заметив в его спине меч, и скривился. Далее последовала тишина. Подняв затуманенный взгляд от тела, Коркут рассмотрел в тусклом лунном свете другого мужчину, который тяжело переводил дыхание, рукавом кафтана вытирая со лба пот. Он был достаточно молодым и одетым в дорожный плащ. Его русые кучерявые волосы чуть спутались. То здесь, то там, на одежде виднелись пятна крови, но, похоже, она не принадлежала ему, ведь сам он выглядел, хоть и потрёпанным, но невредимым. Паша поймал себя на мысли, что никогда его не видел раньше. Коркут почувствовал, как его желудок скручивает, а липкое от крови предплечье пульсирует. Мужчина скривился от боли в рёбрах, вытаскивая свой кинжал с груди одного из нападавших. В этот самый момент краем глаза он заметил, что незнакомец подходит к нему. Приложив буквально титанические усилия, чтобы поднять кинжал перед собой в защитном жесте, Паша хрипло приказал: — Остановись! Не подходи ближе. На лице незнакомца отразилось непонимание, но он повиновался. В серых глазах, которые казались намного темнее в лунном свете, читалось странное озорство. Спрятав свой меч в ножны, он примирительно поднял руки, будто капитулируя. — Я не собираюсь вредить тебе или... Вам. — незнакомец запнулся, затем нахмурился и мотнул головой. — Я даже не знаю, как правильно обращаться. — Кто ты и что здесь делаешь? — выпалил Коркут, игнорируя его слова. Он всё ещё сидел на земле и пытался тщетно собраться с силами, чтоб встать. — Меня зовут Умут. — казалось, вопрос совсем не смутил незнакомца. — Умут Бей. Возможно, Вы обо мне слышали, а, может, и нет. Я приехал сюда по приглашению Наргизшах Султан. Большего, к сожалению, сказать не могу. Коркут не знал, врёт он или нет, но имя Госпожи и факт того, что этот Умут только что, кажется, перебил двух людей, пытаясь спасти его, притупляли его внимание. С сомнением, но Паша опустил кинжал и скривился, запрокидывая голову и хватаясь за рану на предплечье. — Позвольте помочь Вам. — обеспокоенно вновь заговорил Умут. Коркут покосился на него недоверчиво, но выбора не было. Паше срочно нужен был лекарь, а встать самому ему вряд ли удастся. Коркут кратко кивнул. Умуту большего и не нужно было. Бей подскочил к Паше и, закинув его здоровую руку себе на плечо, помог медленно подняться. Коркут чувствовал тянущую боль в рёбрах и как его скула опухает от удара, но лишь сжал челюсть, вцепившись в Умута. — Я — Коркут, — выдавил из себя Паша по дороге к покоям. Умуту приходилось чуть ли не тащить его на себе. — Коркут Паша. И... Спасибо, что спас меня. Коркут не любил признавать чужие победы и быть тем, кого спасают, но факты были на лицо. Умут, правда, казалось, не воспринял эту ситуацию всерьез. Весело улыбнувшись, он забавно хохотнул и произнёс, будто ни в чём не бывало: — Я, конечно, предпочёл бы, чтобы меня встретили фейерверком и целой бочкой вина, но драться под покровом ночи и влазить в неприятности (а я даже не сомневаюсь, что это они) куда веселее. Коркут, даже несмотря на всю боль и усталость, не смог сдержаться и выдал смешок, который сразу же отдался покалыванием в рёбрах, заставив его пожалеть. Ему бы хоть толику оптимизма Умута и, возможно, было бы проще принять мысль о том, что только что его пытались убить. ***Османская Империя. Стамбул, дворец Топ Капы, 1606 год
Вечер опустился на Стамбул вместе с тихим шуршанием листьев. Утром было достаточно тепло, но уже к полудню поднялся ветер, перегоняя по небосводу тяжёлые тучи. Старые люди говорили, что это была верная примета приближающегося дождя, но молодые лишь отмахивались и отправлялись на прогулку, наслаждаясь последними тёплыми лучами заходящего солнца. В такие моменты Девлет мечтал хотя бы на вечер присоединиться к ним. Набросить на голову капюшон и превратиться из Султана в простого человека без прошлого и с неизвестным будущим. Но в силу множества причин позволить себе этого он не мог. После краткого разговора с немного обеспокоенным Атмаджой насчёт новой кандидатуры на место Ферхата Паши Девлет остался в покоях один. Мысли беспорядочно путались в голове, потому сосредоточиться на документах Султану так и не удалось. Забросив бессмысленные попытки, Девлет сел на тахту у камина. Пламя жадно пожирало дерево, вспыхивая то ярко-оранжевым, то насыщенно алым. Треск огня действовал успокаивающе. Мысли мужчина невольно вернулись к Серхату Паше. Он всё ещё болел, но по отчётам врачей его приступы стали более щадящими. Девлет не знал радовало это его или нет, но за тот месяц, что прошёл, границы событий немного размылись. Султан остыл и его реакция на ту ситуацию в саду казалась ему немного абсурдной. Временами Девлет даже был уебеждён, что он всё надумал себе, что ничего особенного между Алтын и Серхатом не произошло. Но то странное выжигающее чувство при мысли о том, что девушка могла быть влюблена в другого, всё ещё возвращало Султана к реальности. За месяц Алтын ни разу не была замечена возле Серхата, а новость о его болезни, судя по донесениям слуг, не вызвала у неё абсолютно никаких эмоций. Султанша осталась равнодушной. Девлет долго сомневался, не делала ли она это специально, чтобы отвести подозрения, но никаких подтверждений их романа не последовало. Потому Султан отступил. Решил не давить на неё. Идея с своеобразной охраной, которую Девлет приставил к Алтын, дабы та следила за каждым её шагом, уже не казалась такой хорошей и удачной. Мужчина чувствовал себя хозяином ситуации ровно до того момента, пока Султанша не обманула его, отправив вместо себя девушку с гарема. Девлет тогда сильно злился на аг, но где-то глубоко внутри ему приходилось признать, что не так-то просто удержать в клетке птицу, которая привыкла к свободе. По приказу Султана люди перестали следить за девушкой. Девлет просто не видел в этом смысла. Её равнодушное поведение по отношению к Серхату давало ему надежду. Хотя холодный взгляд её серых глаз всё же подрывал уверенность Падишаха в себе. Что если Алтын не собиралась принадлежать никому из них? Устало проведя рукой по лицу, Девлет карем глаза заметил перстень на своём пальце. Рубин в золотой оправе. Символ семейных уз, который Сахиб Гирей в своё время раздал каждому из своих сыновей. Перед глазами Султана почему-то вмиг появилась Майсун Султан, насмешливо указавшая на украшение во время ужина с Атмаджой Пашой. Девушка тогда не двозначно намекнула на то, что Девлету стоило забыть навсегда о своём прошлом, если он хотел успешно править Империей. Султан вздрогнул от этой мысли и сжал руку в кулак до побеления костяшек. Нет, он ни за что не был готов отвернуться от своей семьи, какое бы положение не занимал. Его мать, братья, сёстры... Они все были одной крови. Никто и никогда не сможет этого изменить. Наверное, потому Девлет так сильно радовался и ждал появление на свет ребёнка от Бахарназ. Это дитя было его продолжением, его надеждой... и его первенцем. Мужчина до сих пор задавался вопросом, как девушка смогла так прочно пролезть в его мысли и занять отдельное место в его сердце. Пусть Девлет и не испытывал к ней тех бурлящих эмоций, от которых его кидало в дрожь, как при встречах с Алтын, но он чувствовал, что они теперь связаны навеки. Бахарназ стала своеобразным символом его борьбы. Именно она помогла ему восстать против Махиэнвер и скинуть те оковы, что его жена надела на него во время никяха. Теперь на поле боя они стояли вместе. — Если это не что-то срочное, то можешь уходить. — бросил Девлет, услышав, как двери за его спиной открываются. Он предупредил слуг, чтобы те его не беспокоили, но, видимо, кто-то решил ослушаться, а у Султана просто не было сил, чтобы злиться. — Думаю, у нас дело срочное. — знакомый женский бархатный голос заставил Девлета резко поднять голову и замереть. Нет. Не может быть. Опомнившись, Султан вскочил с тахты и обернулся, чувствуя, как всё тело пробирает дрожь. Прямо у двери стояла высокая женщина. На её круглом лице с мягкими чертами расплылась улыбка, пока большие карие глаза буквально блестели, то ли от слёз, то ли от гордости. В пышных русых волосах, уложенных в строгую прическу, виднелась диадема с изумрудами, выложенными по кругу в форме дивных цветов. Руки женщины были сложены в замок перед собой, а платье из тёмно-зелёной парчи было скрыто под тёплой бежевой накидкой, скрепленной брошью в виде розы. Пусть она и не была молодой, но излучала какое-то величие и красоту. Не веря своим глазам, Девлет внезапно заметил, как из-за спины женщины выглянула молодая девушка и тоже улыбнулась ему, даже несмотря на свой строгий вид. Её каштановые завитые локоны были скрыты под платком, который закреплялся небольшим ободком. Серо-голубые глаза с интересом изучали удивлённого Девлета, одетого в дорогой тёмно-синий кафтан. — Даже не поприветствуешь нас, сынок? — спросила женщина, разводя руки в стороны для объятий и делая шаг вперёд. Не чувствуя толком земли под ногами, Девлет в два шага оказался возле неё и обнял так крепко, как только смог, зарываясь лицом в меховый воротник её накидки. — Валиде, — выдохнул он, отчаянно желая, чтобы это был не сон. — После столь долгого времени я очень рада тебя видеть, Девлет. — произнесла женщина с особой любовью в голосе. Айше действительно соскучилась по своему сыну. Султан отстранился от неё на мгновение, заглядывая в её радостные карие глаза, а затем переключил своё внимание на девушку, которая ждала своего часа в стороне, загадочно улыбаясь. — Эметтулах, сестра, — в нетерпении произнёс Султан и крепко обнял её. Из-за того, что девушка была ниже него ростом, Девлету пришлось немного наклониться. Эметтулах радостно похлопала брата по спине. — Это был долгий путь, но он того стоил. — с присущим ей озорством произнесла девушка. Когда Султан отстранился от неё, на щеках Эметтулах горел румянец. — Что вы... — у Девлета голова шла кругом от переполняемых его эмоций, — что вы здесь делаете? — Как только нам стало известно о беременности Бахарназ Хатун, — начала Айше Ханым, позволяя сыну провести себя под руку к софе, — мы решили приехать. Я ведь не могла пропустить появление на свет моего внука или внучки. Присев на софу, женщина с улыбкой взглянула на Девлета, который, оказавшись между матерью и сестрой, взял каждую из них за руку, будто до сих пор не веря в происходящее. — Вы даже не представляете, как я рад вас видеть. — радостно произнёс Султан, переводя свой взгляд на девушку, которая с интересом рассматривала интерьер. — Эметтулах, ты стала ещё краще, нежели даже была. — в изумлении произнёс Девлет. Дочь Хана густо покраснела от комплимента и лишь отмахнулась, блестя своими серо-голубыми глазами. — А вместе с её красотой растёт и упрямство. Сказала, что не отпустит меня одну, и чуть не подралась с Бахадиром за разрешение приехать. — обронила Айше, с шуточным негодованием взглянув на девушку. Эметтулах в ответ сморщила носик и обратила свой взор к брату, ища у него поддержку, но Девлет лишь вновь обнял её, притягивая к себе и тихо смеясь. — Хоть ты скажи ей, Девлет, — обиженно нахмурившись, произнесла Эметтулах, даже не пытаясь вырваться с объятий брата. — Валиде чувствовала себя неважно в последнее время. Неужели я могла просто так её отпустить? А если бы ей в дороге стало плохо? Айше недовольно фыркнула и гордо вздёрнула подбородок. — Конечно же, свора моих слуг не смогла бы справиться без одной Эметтулах. — с ноткой раздражения подметила Айше, пусть даже Девлет и знал, что это напускное, и она попросту беспокоится. — Не криви душой, дорогая. Ты просто очень хотела увидеться с братом. Тараторила мне об этом каждый день. — А Вы меня не пускали. Говорили, что я не могу поехать одна. — подметила Эметтулах, как ребёнок, надув губки. Девлет невольно улыбнулся. Только теперь мужчина вспомнил, как же сильно он соскучился даже за такими вот мелкими перепалками между Айше и Эметтулах, которая унаследовала целиком и полностью упрямство своего отца. Конечно же, Султана не на шутку беспокоила новость о плохом самочувствии Валиде, но она, как обычно, выглядела непроницаемой и полной энергии. Любые вопросы насчёт её здоровья закончились бы недовольством Айше, а омрачать встречу не хотелось. Девлету лишь оставалось надеяться, что вся проблема состоит в уже почти привычных для его матери мигренях. Когда им с Эметтулах удастся остаться наедине, он непременно расспросит у сестры об этом. — Но наш приезд — это не единственный сюрприз. — нежный голос Айше вывел Девлета с недолгих раздумий. Он взглянул на мать, чувствуя, как с другой стороны его продолжает обнимать сестра. Внезапно на лице Айше появилась загадочная улыбка. Женщина поднялась с софы и неспешно, сохраняя своё величие, направилась к выходу из покоев,. Девлет вопросительно приподнял брови, смотря на Эметтулах, но девушка отказалась что-либо объяснять. Выскользнув из объятий брата, она выпрямилась и покачала отрицательно головой на его немой вопрос в глазах. "Увидишь", — одними губами прошептала она. Каково же было удивление Девлета, когда Айше открыла двери — и внутрь вошёл ага. Высокий темноволосый мужчина держал на поводке тёмно-коричневого щенка с оттопыренными ушами, который с опаской оглядывался по сторонам, перебирая своими маленькими лапками. — Это... — Девлет не смог закончить предложение, резко подскакивая с софы и снова смеясь. Мужчина легко преодолел расстояние между собой и щенком и тут же присел на корточки рядом с ним, аккуратно притрагиваясь к головке животного. Его шерсть была мягкой и гладкой на ощупь. — Да, та самая порода, которую ты так давно хотел. — с нотками гордости в голосе произнесла Айше, наблюдая за сыном. — Я потратила несколько месяцев, чтобы найти этого щенка, и очень рада, что у меня получилось. Айше имела много детей и при этом знала детали абсолютно о каждом из них. Настоящей слабостью Девлета, например, были собаки. Этим он и пошёл в своего отца — Сахиба. Айше всегда нравилось наблюдать, как её сын возится с животными и как потом радуется, когда они выполняют его команды. Самым запоминающимся псом был, пожалуй, Мидас. Девлет же вырастил его со щенка и практически никогда с ним не расставался. Было в этом пристрастии что-то детское, но, тем не менее, такое занятие Айше больше приходилось по душе, нежели, скажем, любовь её младшего сына к оружию. — Огромное спасибо Вам, Валиде. — радостно произнёс Девлет, поднимаясь на ноги и снова заключая мать в крепкие объятия. — Это самое малое, что я могла сделать. — мягко произнесла Айше, беря сына за предплечья и задумчиво осматривая его слегка измученное, но безнадёжно счастливое лицо в свете свечей. — Теперь ты будешь в этом дворце не один, Девлет. Теперь мы наконец вместе. ***Османская Империя. Стамбул, дворец Топ Капы, 1606 год
Утро в Стамбуле выдалось пасмурным и каким-то серым. Ночью прошёл дождь, но тяжёлые тучи так и не желали покидать небосвод, зависая непроглядным покрывалом над столицей. Время от времени где-то вдалеке даже слышались раскаты грома. Такая погода вполне подходила под настроение Пашей, собравшихся на заседание Совета Дивана. Все мужчины были слегка взволнованны, ведь сегодня Султан должен был назначить кого-то вместо Ферхата Паши. Это означало, что их ряды пополнятся, но будет ли это на благо или нет — известно было лишь Богу. Пока Султан не появился в зале, Паши о чём-то перешёптывались друг с другом. Серхат Паша начал медленно идти на поправку, но пока что был слишком слаб, чтобы присутствовать, потому его место пустовало, хотя это никого даже не волновало. Вопросительные взгляды на этот раз то и дело ловил Мурад Паша, с которым тихо о чём-то переговаривался хмурый Дениз Паша. Глава флота выглядел немного недовольным, но причиной был, судя по всему, не его собеседник. Как и остальные, Дениз был не в восторге, что имя кандидата, предложенного Атмаджой Пашой, так и не было известно. Но в отличии от Озгюра и Левента, которые во всю перебирали возможных претендентов, глава флота эту тему не затрагивал. Он был человеком строгим и суровым, потому принимал любые решения Султана без колебания. У Пашей было много вопросов к Великому Визирю, но тот не появился на заседании раньше всех, как это бывало раньше, что невольно настораживало. Теряясь в догадках, мужчины терпеливо ждали. В назначенное время пришёл Султан вместе с Атмаджой. Великий Визирь встал по правую руку от Падишаха, как и полагается. Его лицо было слегка бледным, но он казался весьма спокойным. — Думаю, прежде, чем начать. — произнёс Девлет после привычного приветствия, — я должен пролить свет на главный вопрос, который, без сомнения, беспокоит каждого, находящегося сейчас в этом зале. Между Пашами прошёлся ропот, но никто не стал перечить. Султан быстро окинул мужчин взглядом, казалось, изучая лицо каждого из них по отдельности. Ярче всего волнение выдавал Озгюр Паша — его пальцы слегка подрагивали, даже будучи сжатыми в замок. — Как вы знаете, недавно трагически скончался Ферхат Паша, — продолжил Девлет с непроницаемым видом, — но его место в Диване не может долго пустовать. Султан встретился взглядом с Денизом Пашой, чьи карие глаза блестели от нетерпения. Девлет прекрасно знал, что кого бы он не назначил сейчас Пашой, его ждала встреча со стаей голодных волков. И не было никаких гарантий, что он выживет. Даже сам Девлет, будучи сейчас во главе этой стаи, так и не чувствовал себя уютно в их компании. — По совету Великого Визиря, — Султан кивнул Атмадже, который склонил перед ним голову в знак уважения, — я выбрал человека, который получит печать Паши и станет новым членом Совета Дивана. Напряжение настолько возросло, что от него, казалось, даже искрился воздух. Девлет пытался сохранять спокойствие. Подав знак слуге, он дождался, пока двери зала раскроются и внутрь пройдёт высокий мужчина. На лицах Пашей отразилась смесь удивления и отчасти насмешки, пока они следили за тем, как выбранный Султаном кандидат направлялся к нему в довольно простом кафтане из грубой ткани и самых обычных сапогах, которые носили купцы из города. Некоторые явно узнали его. Присев на одно колено, мужчина склонил свою светловолосую голову, его голубые глаза при этом сверкнули. — Кахраман, — обратился к нему Девлет, доставая из небольшого бархатного мешочка печать. Мужчина поднял голову, взглянув на Султана и напомнив ему в этот самый момент лиса. Атмаджа Паша заметно побледнел и, похоже, даже не шевелился от напряжения. Если бы остальные не были так увлечены разглядыванием Кахрамана, то легко заметили бы, что Великий Визирь отчаянно пытался не встречаться взглядом с бывшим другом. — Теперь эта печать твоя. — торжественно произнёс Султан, протягивая Кахраману печать. Мужчина заметил блеск рубинового перстня на пальце Повелителя и с лёгкой улыбкой на устах принял из его рук желанный символ власти. Он чувствовал на себе взгляды, потому даже излишне театрально поцеловал подол кафтана Падишаха. — Это честь дня меня, Повелитель. — произнёс Кахраман, выпрямляясь. Девлет кратко кивнул ему и указал на место в ряду Пашей, некогда принадлежавшее покойному Ферхату. — Кажется, не только эпохи сменяются, Озгюр, — пробормотал Левент шёпотом, задумчиво переводя взгляд со светловолосого Кахрамана, еле сдерживающего свой триумф, на бледного Атмаджу, — но и принципы. Великий Визирь привёл в Совет Дивана портного. Уму непостижимо. Всё ещё ошарашенный от увиденного Озгюр не смог ничего ответить, так как Султан невозмутимо продолжил заседание, поднимая вопрос бунтов на западной границе. Но весь остаток их собрания Паши не выглядели сосредоточенными. Большинство из них были хмурыми и задумчивыми, как Дениз Паша. Кто-то вроде Озгюра недоверчиво поглядывал на Кахрамана, который время от времени пытался вставить своё слово. Были и те, кто, как Левент, хищно ухмылялись, делая в голове какие-то свои выводы. И лишь Великий Визирь отчаянно игнорировал присутствие новенького в их рядах, хоть и постоянно натыкался на него взглядом. Девлет заметил это замешательство среди Совета и под конец даже начал задаваться вопросом: в силах ли лис обхитрить стаю волков? Если нет, то ему придется несладко.