Османская Империя. Трабзон, дворец, 1606 год
Тишину коридора нарушали нетерпеливые шаги Фатиха Паши. Нервно заламывая пальцы, он ходил взад-вперёд перед дверями покоев супруги, чувствуя непонятную злость на самого себя. Крик Наргизшах эхом звучал в его голове, не давая сосредоточиться ни на чём другом. Перепуганный взгляд её серых глаз будто до сих пор преследовал Пашу. Фатиху приходилось признать, что он испугался. По-настоящему. Очень сильно. И пусть формально мужчина вышел из ситуации победителем, ведь в кармане его угольно-чёрного кафтана лежало то злосчастное письмо от Алтын, но ощущение триумфа так и не пришло. Паша даже ловил себя на мысли о том, что хочет сжечь послание Султанши. Уж слишком большая цена была за него заплачена. Да, Фатих не любил Наргизшах. Он считал её своим проклятьем и нередко просыпался посреди ночи от кошмаров с мыслью о том, что проще было убить девчонку, нежели подчинить её себе. Как бы горько не было это признавать, но он недооценил Госпожу. Не учёл то, насколько же сильно она была похожа на свою покойную мать. Канан. От мысли о белокурой фаворитке у Фатиха буквально сводило челюсти от злости. Даже после своей смерти она преследовала его, не давая покоя. Ненависть. Бесконечная ненависть — это то единственное, что всегда подпитывало душу Паши и давало силы жить дальше, бороться, выгрызать зубами желанное. А теперь в его сердце поселилось что-то ещё. Крохотный комочек, который обжигал грудную клетку и не давал спать по ночам. Фатих никогда бы не признал этого вслух, но это было похоже на привязанность. Привязанность к ребёнку, которого Наргизшах носила под сердцем. Фатиха пугали эти чувства. Это необъяснимое желание защитить дитя, а вместе с ним и Султаншу. Нет. Это было неправильно. Противоестественно. Если бы не это странное ощущение, он бы... не чувствовал сейчас страх. Мотнув головой с надеждой, что путающиеся мысли наконец придут в порядок, Фатих снова развернулся на пятках и зашагал в другую сторону. Сколько кругов он уже намотал по этому коридору? Взгляд Паши невольно зацепился за Айлу. Вид у неё был до предела жалкий. Служанка уже не всхлипывала, как раньше, а просто стояла бледная с широко распахнутыми глазами и смотрела куда-то в пустоту перед собой. Казалось, она уже успела выплакать все слёзы и теперь просто не знала, что ей ещё оставалось делать. Тело Айлы при этом то и дело содрогалось, будто от холода. Её руки были измазаны кровью Наргизшах. Девушка сплела между собой пальцы и прижала ладони так близко к груди, что создавалось впечатление, будто она превратилась в статую. Рядом стоявший с ней Омер обнимал Айлу за плечи в попытке утешить, но служанка, казалось, и вовсе не обращала на это внимание. Вид у парня был несчастным. И пусть его первоначальной обязанностью было выполнять приказы Фатиха, но на данный момент Паша был, пожалуй, последним, что его беспокоило. Омер был полностью поглощён страданиями юной Айлы. В некоторые моменты Паше даже казалось, что он готов был разрыдаться вместе с ней. Недовольно фыркнув, Фатих отвернулся. Не стоило ему поручать такое важное задание Омеру. Парень вечно всё портил. Если бы он... Звук открывающейся двери вывел Пашу из раздумий. Резко обернувшись, Фатих заметил лекаршу, которая медленно вышла в коридор. Не теряя ни мгновения, мужчина ринулся к ней. Схватив женщину за предплечья, он хорошенько встряхнул её. — Что с ней? Что с ребёнком? — выпалил Фатих, заметив страх в глазах лекарши. Женщина явно не ожидала почувствовать на себе такой напор, но всё же собралась с силами и, опустив голову, произнесла: — К сожалению, мы ничего не смогли сделать, Паша. Из-за полученных травм Госпожа потеряла ребёнка. Примите мои соболезнования. Мир для Фатиха внезапно рухнул. Тот клубочек в его сердце внезапно разорвался на тысячи маленьких кусочков, заполняя всё внутри огнём. Возникло ощущение, что Паша сейчас попросту закричит, но вместо этого он лишь инстинктивно разжал пальцы, позволяя лекарше уйти, и сделал шаг назад. Боль внутри начала угасать так же быстро, как и появилась. На смену обжигающему огню пришёл холод, коркой льда покрывающий всё внутри, кроме сердца. Этого органа, кажется, у Фатиха никогда и не было. Сложив руки за спину и привычно выпрямив спину, Паша бросил равнодушный взгляд на ошарашенного Омера и снова беззвучно плачущую Айлу и направился прочь по коридору. Видеть супругу сейчас стало бы для него невыносимым испытанием. — И это всё?! — услышал он пронзительный крик Айлы, адресованный ему. — И Вы так просто уйдёте?! Ваш ребёнок только что умер. Умер из-за Вас! Фатих даже не обернулся. Айла рванула было за ним, дабы привести в чувства, дабы встряхнуть хорошенько и заставить встать на колени перед Госпожой, но ватные ноги не слушались её. Наступив на собственное платье, девушка упала. Новый поток слёз хлынул из глаз. Айла видела кровь на полу в тех местах, где её пальцы притронулись к мрамору. Чьи-то сильные руки легли ей на плечи, но девушка не нашла в себе сил, чтобы обернуться. — Айла, пойдём. Тебе нужно отдохнуть — в голосе Омера слышалась забота, но Айла лишь отрицательно покачала темноволосой головой. Вытерев тыльной стороной ладони слёзы, девушка попыталась привстать. — Нет. Я никуда не уйду. — решительно произнесла она. Ноги путались в юбках, а руки отказывались слушаться, но Омер всё же помог ей встать. — Айла, ты сейчас ничего не сможешь сделать. Тебе нужно... — попытался снова уговорить девушки Омер, не сводя с неё своих синих глаз, но Айла даже не посмотрела на него. Небрежно вытерев кровь с пальцев о платье, девушка приподняла подбородок. — Мне нужно сейчас быть с Госпожой. — даже несмотря на боль и отчаянье, которые руководили в тот момент Айлой, в её голосе послышались нотки стали. — Я не оставлю её одну. Кто-то должен быть с ней. Омер не знал почему, но он не стал с ней спорить. Парень заставил себя отпустить руку девушки и сделал шаг назад. Айла, шатаясь, направилась в покои Госпожи. Сколько же в ней хранилось верности. Какой же сильной и стойкой эта девушка была внутри, несмотря на свою внешнюю хрупкость. Омер понимал, что ему никогда с ней не сравниться. Он предал Фатиха, пытаясь спасти Айлу, но в итоге это привело к ещё более ужасному исходу. Парень закусил губу и сжал руки в кулаки. Если Айла узнает, кто всему виной, она никогда больше не посмотрит на него. Ведь Омер знал о плане Фатиха. Он мог сам выступить против Паши или предупредить служанку, или перехватить письмо раньше, или... Сотни других вариантов крутились в голове у парня в тот момент. Он хотел спасти девушку, не подставив себя. Хотел остаться героем в этой истории. Омер всерьёз был уверен в том, что если расскажет всё Наргизшах Султан, то она навсегда прекратит попытки Фатиха навредить своей служанке. Каким же наивным он был! Разве столько лет службы у Паши не научили его одной простой истине? Невозможно поймать паука в его же сети. ***/The beginning of the Flashback/
Османская Империя. Стамбул, дворец Топ Капы, 1593 год
Валиде Акгюль Джан Султан всегда была очень щедра на различные праздники и подарки. За это её и любили в гареме и даже прозвали Щедрой Госпожой. Подобные слова всегда льстили матери Султана, потому она не жалела никаких денег на развлечения, особенно когда дело касалось её внука. Шехзаде Багдад был надеждой Империи и продолжением рода Османов. Уже в столь малом возрасте, конечно, не без участия его бабушки, о нём слагали песни и легенды, прославляли его и практически боготворили. Акгюль считала, что о мальчике должна услышать не только Империя, но и весь мир, ведь именно Багдад, единственный наследник, в будущем должен был занять престол. По этой причине она вместе с сыном — Султаном Абдуллой, выделяла огромные деньги на его обучение, приглашала лучших лекарей, дабы следить за его здоровьем, покупала самые изысканные вещи и лично опекалась его матерью — Афифе Нурхаят, которой было суждено стать следующей Валиде Султан. Приятно грело сердце Акгюль Джан и то, что маленький Шехзаде унаследовал некоторые её черты, в том числе и огненно-рыжий цвет волос. Но именно из-за этого некоторые недоброжелатели в узких кругах и дали наследнику насмешливое прозвище — "Лисёнок". Правда, Наргизшах и Алтын на том момент не волновались ни о чём подобном. Во время очередного праздника, устроенного Валиде Султан в честь своего внука, девочки отпросились у своей великодушной бабушки поиграть в её покоях. Поскольку Акгюль Джан была в прекрасном положении духа, она, конечно же, разрешила. И вот теперь, весело смеясь, девочки играли в догонялки. Как и всегда, побеждала Наргизшах. Так уж получилось, что она была старше и умудрялась даже в своих длинных юбках обгонять сестру. Алтын это злило, но, одновременно, пробуждало в ней азарт. Поскольку служанки в тот вечер тоже хотели немного повеселиться и, ослушавшись приказа Валиде, оставили девочек одних, маленькие Султанши могли выпустить все свои эмоции, не боясь нарваться на осуждение. Вдоволь набегавшись, Наргизшах и Алтын без сил присели на софу. Немного отдышавшись, они подвинули ближе к себе поднос со сладостями и придумали очередную игру. Наргизшах закрывала глаза, а Алтын давала ей что-то из блюд. Старшая сестра должна была по вкусу угадать, что это. Если девочка правильно называла блюдо, то они менялись местами. Для Наргизшах и Алтын это была мелкая детская шалость. Но она настолько их развеселила, что сёстры даже не сразу заметили вошедшую в покои Махиэнвер. — Глупый праздник, — пробормотала себе под нос дочь Сонай Мёге и тут же бросила взгляд на сестёр. — Что здесь происходит? — Махиэнвер! — радостно вскрикнула Алтын. Убрав с лица выбившиеся с её кос каштановые локоны, девочка схватила тарелку с лимонным лукумом, который любила больше всего на свете, и поспешила подбежать к единокровной сестре. Наргизшах невольно улыбнулась. Отец всегда учил их с Алтын, что нужно делиться. Но лимонный лукум был, пожалуй, единственным, что её сестра никогда не согласна была отдавать просто так. Если она делилась этими сладостями, значит человек был действительно ей очень дорог. — Попробуй, как вкусно, и присоединяйся к нам! — радостно пропела девочка, протягивая сестре тарелку. В её серых глазах в тот момент было столько любви и заботы, что у Наргизшах буквально сжалось сердце. Но Махиэнвер лишь скривилась в ответ на искренность сестры и резким движением выбила у Алтын из рук тарелку. Девочка вскрикнула и неуклюже отступила назад. Тарелка со звоном разбилась о пол, а лимонный лукум яркими жёлтыми кусочками разлетелся по дорогому ковру. — Не хочу я ничего! — рявкнула в ответ Махиэнвер. Алтын в тот же миг заплакала. Испуганная Наргизшах подскочила с софы и подбежала к младшей сестре. — Ты не поранилась? — поспешно спросила девочка, осматривая руки Алтын, но та лишь отрицательно замотала головой, продолжая плакать. Наргизшах бережно обняла её. — Не смей так поступать с Алтын! — с вызовом бросила маленькая Госпожа, обращаясь к Махиэнвер, но та лишь упрямо упёрла руки в бока. — А то что? — вздёрнув подбородок, спросила дочь Сонай Мёге. — Пожалуешься на меня? — Почему ты снова такая злая? — не выдержав, выпалила Наргизшах, всё ещё прижимая к себе плачущую сестру. Лицо Махиэнвер снова перекосила гримаса ненависти. Скрестив руки на груди, она гордо прошла на середину покоев и круто развернулась на каблуках, дабы сёстры могли её видеть. — Потому что я ненавижу их! И Багдада, и его мать. Уж лучше бы этот Шехзаде никогда не рождался! — Махиэнвер произнесла это настолько чётко и громко, что даже малышка Алтын невольно вздрогнула. — Не говори так! — возмутилась Наргизшах и с опаской оглянулась, будто боялась, что их кто-то мог услышать, но с гарема доносились лишь музыка и смех. — Из-за него все беды. — парировала дальше Махиэнвер, энергично жестикулируя. — Его мать убила моего брата — Эмина. Из-за него выгнали мою Валиде. Я осталась совсем одна! В голосе девочки слышалась боль и обида. Настолько глубокая и сильная, что Наргизшах даже становилось жутко. Она никогда не видела, чтобы в серо-зелёных глазах её сестры плескалась настолько сильная ненависть. — У тебя есть мы с Алтын. — робко ответила ей Наргизшах. Будто в подтверждение этих слов, её младшая сестра всхлипнула и взглянула на Махиэнвер через плечо. Но на лице девочки не появилось даже нотки жалости. — И что мне с вас взять? Вы не моя семья. И Багдад — тоже. — буквально выплюнула Махиэнвер, хмурясь. — Отец разрушил мою жизнь! — Отец всегда заботится о нас! — тут же запротестовала Наргизшах. Да, они с Алтын потеряли мать, но девочка знала, что рядом всегда был их отец. Сёстры могли прийти к нему абсолютно с любой проблемой и получить помощь. Абдулла никогда не прогонял их, а наоборот — одаривал вниманием и любовью. Наргизшах просто не представляла своей жизни без него. — Он заботится лишь о вас, Наргизшах. — с истерическими нотками в голосе бросила Махиэнвер и подошла к сёстрам. Всё её маленькое тело сотрясалось от ненависти. — И даже не спорь со мной. Вы никогда не почувствуете того же одиночества, что я!/The end of the Flashback/
***Османская Империя. Стамбул, дворец Топ Капы, 1606 год
Махиэнвер шумно втянула воздух, пытаясь отогнать от себя плохие детские воспоминания. Положив руку на живот, Султанша прислушалась к тому, как плещется вода в фонтане, на краю которого она сидела. Этот звук всегда успокаивал. В последнее время в виду беременности девушки Девлет стал немного мягче к ней. Да, он всё ещё старался контролировать каждый шаг супруги и не позволял ей лишний раз с кем-то встречаться, но, по крайней мере, Махиэнвер уже не была замкнута в своих покоях. Ей разрешалось заходить к матери, недолго прогуливаться в саду, посещать сестёр, пусть даже последнего она вовсе не желала. Но всё обязательно происходило в сопровождении слуг, которых Девлет лично выбрал для неё и которые были до мозга костей верны ему. Такой контроль раздражал Махиэнвер и она не собиралась этого терпеть. Но ей нужно было время, чтобы придумать, как перехитрить мужа. А вот перехитрить Алимира Пашу окажется сложнее. Вспомнив о Паше, Хасеки недовольно закатила глаза. Алимир пожелал невозможного. Сельвишах Султан никогда не жила в Топ Капы, как и её отец. Заманить их во дворец без подозрений будет тяжело. Ещё тяжелее — убедить Сельвишах выйти замуж за Алимира, которого она никогда в своей жизни не видела. Выдать силой? Махиэнвер не раз прокручивала этот вариант у себя в голове, но тогда ей придётся добиться одобрения Султана. А как всё объяснить Девлету? Он ненавидел её и ничуть не хотел понимать её мотивы. Но если бы даже Махиэнвер сказала, что жалеет о случившемся, эти слова были бы ложью. Единственной своей ошибкой она считала то, что не убила Багдада раньше. Рука девушки снова легла на живот. Да, она была одинокой в детстве, ей казалось, что никто её не понимает, а весь мир находится в сговоре. Но её ребёнок никогда не почувствует того же. "У тебя всегда буду я", — подумала Махиэнвер, и её губы тронула мимолётная улыбка. — Вам очень идёт. — низкий мужской голос внезапно прозвучал из-за спины. Госпожа от неожиданности испуганно обернулась, хватаясь руками за край фонтана. Буквально в паре шагов от неё стоял высокий кучерявый мужчина в сером кафтане. Часть его лица скрывала тень, из-за чего вид у него был достаточно зловещим и хищным. Но сложенные за спину руки, расслабленные плечи и слегка ленивый взгляд серых глаз говорили, наоборот, о спокойствии и даже некой небрежности. — О чём Вы? — удивительно выгнув брови, после секундной паузы спросила наконец Махиэнвер. Мужчина казался ей смутно знакомым. — Об улыбке. Вам очень идёт. — повторил он, замечая, как по щекам девушки расплывается румянец. В то же мгновение Махиэнвер поспешила отвернуться от него, дабы скрыть свое смущение. Невольно девушка задумалась о том, как долго незнакомец вот так просто наблюдал за ней? Что ему было нужно? В последнее время Махиэнвер начала замечать, что стала менее внимательной. Это могло многого ей стоить. — Если люди Султана увидят, что Вы говорите со мной, Вас лишат головы до заката. — обронила Махиэнвер, проведя изящными пальцами по холодной воде в фонтане. — А до заката осталось всего пару часов. — Это я продумал, Госпожа. — губы мужчины тронула ухмылка. Сперва Махиэнвер не до конца поняла, о чём он говорил. Подняв на него удивлённый взгляд, девушка наклонила голову чуть на бок. Незнакомец не спешил объяснять что-либо, а лишь указал рукой, туго обтянутой кожаной перчаткой, куда-то в сторону. Взвесив все риски, Госпожа бросила быстрый взгляд через плечо — и тут же с её уст сорвалось удивление. — Куда подевались слуги? — скорее из любопытства, нежели искреннего беспокойства, спросила Махиэнвер. В саду вокруг фонтана действительно было пусто, только ветер шелестел листьями где-то высоко в кронах деревьев. — Не волнуйтесь. На Вас не упадёт даже тени подозрения. — произнёс мужчина самодовольно. — Я этого не позволю. Последняя фраза прозвучала, как вызов. Госпожа тут же обернулась к нему и медленно поднялась со своего места. Ткань её жёлтого платья волнами заструилась вниз, из-за чего мелкие драгоценные камни, которыми был вышит подол, заблестели. Махиэнвер сложила перед собой руки в замок и гордо вздёрнула подбородок. — Полагаю, если Вы рискнули бросить вызов даже приказу Султана, то у Вас ко мне есть дело. — произнесла Султанша заинтересованно. Что же, помимо красивой внешности, у мужчины явно были припасены и другие способы впечатлить Госпожу. — "Дело" — это громко сказано. Скорее небольшое предложение. — незнакомец явно был доволен впечатлением, которое ему удалось произвести. Его плечи ещё больше расслабились, а в глазах появился лихорадочный блеск. Махиэнвер снова поймала себя на мысли, что где-то его уже видела. — Сначала представьтесь. — потребовала Госпожа, надеясь, что это прольет немного света на сложившуюся ситуацию. — Только не судите меня по моему нынешнему статусу. — предупредил мужчина с ноткой неохоты, но перечить не стал. — Я — Каракюрт Бей. Услышав это имя, Махиэнвер тут же вздёрнула брови и скривилась в негодовании. Она прекрасно знала, что Каракюрт приходился зятем её тёте — Рабии Селин Султан. А её, как известно, во дворец пригласила Алтын. Махиэнвер давно подозревала, что они что-то задумали, но никак не ожидала, что действовать станут напрямую через мужа Ирмак. — Тогда я не желаю продолжать разговор. — уверено заявила Госпожа. Что бы не задумала Рабия Селин, это явно была ловушка. Махиэнвер не могла так просто оступиться и позволить тёте и сестре забрать у себя всё то, что она так долго по крупицам собирала. — Я здесь не по просьбе Рабии Селин Султан или Ирмак Султан. — попытался оправдаться Каракюрт. Судя по тому, как злость исказила черты его лица, реакция Госпожи пришлась ему не по душе. — Как я могу быть в этом уверенной? — Махиэнвер недовольно хмыкнула. Он просто тратил её время. — Вам придётся мне поверить, потому что я всё знаю. — Каракюрт блеснул своими серыми глазами и начал теребить серебряную застёжку на перчатке. Из-за разницы в росте он смотрел на Госпожу сверху-вниз, что жутко её раздражало. — О чём же Вы знаете? — Махиэнвер попыталась изобразить на своем лице безразличие. Что мог знать обычный Бей? Какие-то слухи. Вряд ли Алтын посвящала его в планы Наргизшах насчёт Шехзаде Багдада. Скорее всего, он или знал очень мало, или вовсе ничего. В любом случае, доносить Махиэнвер эту информацию он вряд ли стал бы. Угрожать тоже смысла нету. Тогда что ему нужно? — Я знаю о том, что Шехзаде Багдад жив. И то, что Вы незаконно захватили престол. — как бы сильно девушка не скрывала свой страх, но Каракюрт отчётливо видел, как он буквально плескался в её серо-зелёных радужках. Но всё же стоило признать, что Султанша выдерживала его напор достаточно стойко. — А так же знаю, зачем именно прибыла во дворец Рабия Селин Султан. Махиэнвер насторожилась и сжала руки в кулаки, дабы хоть как-то успокоить бешено колотящееся сердце. Это вполне могла быть обычная проверка. Что если на самом деле Алтын и Рабия Селин пока только прощупывали почву? Может, пытались узнать, подозревает ли Махиэнвер их в чём-то и собирается ли действовать, дабы навредить Багдаду? А что если они просто хотели, чтобы Хасеки Султана признала свою вину? Махиэнвер была далеко не глупой. Если они действительно думали, что таким образом могли вывести её на чистую воду, то победить их будет ещё проще, чем она предполагала. — Только не говорите, — Хасеки ухмыльнулась и убрала с лица прядь выбившихся волос, — что Вы тоже верите в эту чушь про выжившего наследника. Шехзаде Багдад давно мёртв, похоронен рядом с отцом. Мы с Повелителем недавно молились над его могилой. Все эти слухи — лишь выдумки врагов моего мужа. Они хотят подорвать его репутацию, вот и всё. Махиэнвер в своей жизни часто приходилось врать. Её не слишком-то жаловали в семье, а с возрастом давление только росло. Девушке пришлось приложить все возможные усилия, чтобы научиться выкручиваться. Умение хорошо врать важное и полезное. Без него жизнь во дворце невыносима. Но то, как легко ложь слетела с языка в этот раз, почему-то удивило даже саму Махиэнвер. Она не видела в своем поступке ничего плохого. Как и всегда, она защищала себя и свою семью. — Слухи или нет, но Вам нужны силы, чтобы противостоять им. — Каракюрт ответил на удивление быстро, даже не моргнув глазом. Выйдя полностью из тени, он наклонился немного вперёд, будто рассматривая черты Госпожи. И в тот самый момент взгляд Махиэнвер зацепился за кучерявые волосы, выбившиеся из-под тюрбана. Внезапно девушка вспомнила террасу и вечерний Босфор. В тот вечер она случайно увидела Каракюрта, а он — её. Воспоминания об этом отчётливо проступили сквозь толщу памяти. — На что Вы намекаете? — Махиэнвер говорила осторожно и не подавала виду, что вспомнила Каракюрта. Тогда на террасе это было что-то мимолётное и совсем не важное. Девушка забыла обо всём буквально на следующий день. Мелочь. Одна из тех, что в совокупности составляют всю нашу жизнь. Но, несмотря на это, какая-то часть Махиэнвер всё же хотела узнать, помнил ли Каракюрт ту ночь так же отчётливо. Или, может, это как раз и был тот момент, когда он решил затеять эту игру? Что-то здесь явно было нечисто. — На то, что я всегда к Вашим услугам, Госпожа. — протянул Каракюрт отчётливо, но одновременно мягко. В его глазах снова засиял лихорадочный огонёк, заставивший Махиэнвер вздрогнуть. ***Османская Империя. Охотничий Домик, дворец, 1606 год
Лёгкий ветерок касался смуглого лица Коркута Паши и путался в его чёрных волосах. Несмотря на то, что высоко над головой светило яркое солнце, тяжёлый спёртый воздух явно предупреждал о приближающейся буре. Впрочем, Паша не собирался надолго оставаться во внутреннем дворике. Ему всего лишь нужно было провести очередную тренировку с Шехзаде Багдадом, после чего мужчина планировал исчезнуть до самой ночи. Коркут был не особым любителем прогулок по городу, но в последнее время Фатих Паша зачастил с визитами к группе местных купцов. При чём уходил он к ним или очень рано утром, или поздно вечером почти без охраны. Не очень похоже на официальную встречу санджак-бея с местным населением. Это казалось достаточно странным, особенно если учесть, что Фатих жутко не любил выслушивать проблемы обычных людей, считая, что все они до жути мелочные и наглые. Коркут уже попытался один раз проследить за Пашой, но почти сразу потерял его след. Фатих был ещё тем пронырой и явно постарался, чтобы ничьи любопытные глаза и уши не смогли за ним угнаться. Но Коркут никогда так просто не отступал. Узнав от одного из слуг, что Фатих сегодня снова собирался куда-то вечером, мужчина был намерен идти за ним по пятам и ни в коем случае не упускать из виду. В этих встречах с купцами явно что-то скрыто. — О, ты уже здесь. — знакомый голос Умута Бея прозвучал за спиной. Коркут вмиг отвлёкся от деревянных мечей, которые всё это время раскладывал на столе, и обернулся. Умут всё ещё прихрамывал на раненую ногу, но боли были уже значительно меньше. Лекари говорили, что восстановление проходило бы значительно быстрее, если бы Бей больше отдыхал. Но разве его можно было надолго удержать в постели? Коркут иногда даже злился на Умута за это, ведь у Паши было сразу две причины желать ему скорейшего выздоровление. Во-первых, Бей был его другом. При чём единственным. Во-вторых, выздоровление Умута означало бы, что мучения Коркута в виде тренировок з Шехзаде Багдадом закончились. Паша был много раз признан хорошим воином, но учитель из него получился никакой. — Раньше начнём, раньше закончим. — с ухмылкой бросил Коркут, наблюдая за тем, как Умут, прихрамывая, направляется к нему. Но чем ближе Бей подходил, тем отчётливее Паша видел, что улыбка на его лице была натянутой, брови нахмурены, а серые глаза нервно бегали из стороны в сторону. — Нога стала болеть сильнее? — предположил Коркут, наклоняя голову чуть набок. Умут удивлённо на него посмотрел. На его лице читалась рассеянность. — Нога? — Бей удивлённо взглянул на носки своих сапог, явно не понимая, о чём говорит его друг, а потом, опомнившись, отрицательно мотнул головой. — Нет-нет, всё в порядке. — Тогда что случилось? На тебе лица нет. — напряжённо спросил Коркут, которого сильно озадачило подобное непривычное поведение Бея. Но не успел Умут ответить, как Паша внезапно выпрямился, будто натянутая струна. — Где Госпожа? — твёрдый тон Коркута разрезал тишину, как нож. Взгляд его тёмных карих глаз метнулся куда-то за спину Бея. Только сейчас Паша понял, что Наргизшах Султан не приехала, хоть они и договаривались днём ранее встретиться на тренировке Багдада для обсуждения дальнейших действий. Сердце в груди Коркута предательски затрепетало. — А ты не слышал? — Умут удивлённо округлил глаза, а затем тяжело вздохнул. — Госпожа сегодня потеряла ребёнка. Слова, будто комом, застряли в горле Бея. Коркут вмиг побледнел. Во внутреннем дворике повисла гнетущая тишина. — То есть, как это? — выдавил из себя Паша, еле сдерживаясь, чтобы не встряхнуть Умута. Он явно что-то напутал. Быть такого не могло. Она ведь чувствовала себя хорошо. Коркут видел её буквально вчера. — Я не знаю точно, как всё произошло. Мне сказали, что Наргизшах Султан повздорила с Фатихом Пашой, а затем упала с лестницы. То ли это был несчастный случай, то ли... — Умут запнулся, не желая предполагать худшего. Не мог ведь Фатих — законный муж Султанши, специально толкнуть её. — В любом случае, Госпожа отдыхает. К счастью, она жива. Ребёнок, увы, нет. С ней осталась Айла. Думаю, пока что так будет лучше. Мы обязательно потом узнаём обо всём более подробно, когда Султанша немного оправится. — А Фатих Паша? — Коркут процедил вопрос сквозь зубы. Умут с опаской покосился на его руки, крепко сцепленные в кулаки. И пусть черты лица Паши и застыли, будто каменные, казалось, всего мгновение — и он мог разнести весь домик. Умут не ожидал такой реакции. — А что Фатих Паша? — Бей пожал плечами и отвёл взгляд в сторону. — Покинул дворец незадолго до меня. Коркут почувствовал, как злость расползлась по его венам. Каждая клеточка его тела в тот момент хотела драки и разрушения. Если бы под руку ему попал Фатих, он бы непременно сломал ему шею. Паша не до конца понимал, что с прим происходило. Знал лишь, что причиной тому была боль Наргизшах... Коркут прекрасно помнил каково это — терять ребёнка, а вместе с ним и частичку себя. Эту боль невозможно сравнить ни с чём. Человеку кажется, что внутри него появляется пустота, которая постепенно поглощает всё то хорошее, что когда-либо существовало в душе. Эта рана никогда не заживает. Она болит настолько сильно и беспрерывно, что все остальные эмоции на её фоне просто блекнут. Человек не чувствует больше ничего, кроме тупого, ноющего ощущения в районе сердца. Коркут никому не пожелал бы подобного. Особенно — Наргизшах. Паша не верил в то, что падение с лестницы и ссора с Фатихом были случайным стечением обстоятельств. Муж Госпожи приложил к этому руку. Он причинил ей эту боль. Более того, он оставил её одну. Коркут сжал челюсти до боли в скулах. Ему захотелось сорваться с места. Просто сорваться и побежать к Наргизшах так быстро, как он только сможет. Но зачем? Что он сделает? Чем сможет помочь? На каких правах войдёт в её покои и попытается утешить? Коркут злился. На Фатиха, на себя, на Трабзон. Пропади пропадом этот санджак. Почему здесь Паша чувствовал себя настолько бессильным? Что за проклятое место? Коркут резко отвернулся от Умута и уставился пустым взглядом на розы, плетущиеся по каркасу на стене. Это было неправильным. Он не должен был чувствовать эту боль и злость. Наргизшах не была его женой. Она ему не принадлежала. Всю свою жизнь Коркут чувствовал себя раненым зверем. Единственные моменты, в которых он был действительно счастлив, были связаны с его семьёй — женой и дочерью. Но жизнь была прекрасным учителем и преподала ему отличный урок: Коркут не мог быть счастлив, как бы сильно того не хотел. Даже тот маленький мир, который он так тщательно выстраивал, у него забрали. Его жену и дочь убили и тем самым обрекли его на вечные скитания и муки. Погибало всё, к чему бы Коркут не прикасался. Он был проклятьем. — Коркут, — голос Умута ворвался в мысли Паши, разметая их в стороны. Паша шумно выдохнул. Сколько раз Бей уже произнёс его имя прежде, чем друг наконец услышал? Коркут повернул голову — и ветер уронил пару чёрных прядей ему на лицо. Паша был до предела бледным. — Коркут, с тобой всё в порядке? — Умут выглядел озадаченным и отчасти даже напуганным. Он знал Коркута не так уж давно и ни разу не видел его настолько злым. Бей не был силён в сердечных делах и совершенно точно не мог залезть в голову Паши, потому искренне не понимал, что же вызвало у его собеседника настолько сильные эмоции. — Всё в порядке. — немного собравшись с силами, ответил Коркут на удивление спокойно. Разжав кулаки и расправив плечи, он попытался взять себя в руки. Подавить эту бурю эмоций сейчас было самым правильным решением. Вспышкой гнева и, возможно, дракой с Фатихом он Госпоже не поможет. — Где Шехзаде? Время начинать тренировку. — бросил Коркут, беря в руки деревянный меч. Пришлось очень крепко сжать рукоятку, чтобы скрыть гневную дрожь. Таким поведением Паша отчётливо показывал, что тема закрыта. — А он разве не пришёл сюда? — удивлённый тон Умута заставил Коркута резко выпрямиться. Мужчины встретились взглядами и на мгновение замерли. — Я не видел его. Думал, ты приведёшь его, как всегда. — после недолгой паузы ответил Паша, наблюдая, как Умут бледнеет всё сильнее. — В комнате Шехзаде не оказалось. Я прошёлся по верхнему этажу, но его нигде не было. Я подумал, что он уже пришёл сюда... — фраза Умута оборвалась на полуслове. Бей внезапно поднял руку и нервно пригладил свои кучерявые волосы. — Когда в том письме был назначен день встречи? В серых глазах Умута бурлил страх. Они оба прекрасно помнили о том письме, которое прислала якобы Афифе Нурхаят Султан — мать Багдада. Никто, кроме Шехзаде, не верил в то, что Госпоже удалось сбежать со Старого Дворца и связаться с сыном. Идти на назначенную в письме встречу было равно самоубийству. Но, с другой стороны, им необходимо было узнать, кто использовал почерк Афифе и пытался выманить Багдада. Было принято решение отправить на встречу верного слугу, дабы он выяснил все детали и доложил, но ни за что не показывать тем людям Шехзаде. Слугу должна была сегодня привезти Наргизшах... — Встреча сегодня. — ответил сам на свой вопрос Умут. — Если Шехзаде нету в домике и во дворце, значит... С губ Коркута сорвалось проклятье. ***Османская Империя. Стамбул, дворец Топ Капы, 1606 год
— Как Мурад Паша мог оправдать себя, Атмаджа? — процедил Серхат сквозь зубы. Утро у Второго Визиря явно не задалось. Новостями о помиловании Мурада Паши гудел весь дворец и не только. Тот, кого всего пару дней назад считали виновным в тяжком преступлении и готовили к казни, внезапно оказался на свободе. Более того, Султан ещё и начал искать концы, дабы узнать, кто оклеветал любимца покойного Султана Абдуллы. Серхата уже вызывали на разговор. Как же унизительно было оправдываться перед Искандером Агой — безродным Хранителем Покоев. И как же хорошо, что у Серхата был припасён путь к отступлению на случай, если план не сработает. Но поверили ли ему? А теперь вместо того, чтобы насладиться тишиной и спокойно обдумать дальнейшие действия, Паше предстояло вновь оправдываться. Но на этот раз перед Атмаджой Пашой, который заявился без предупреждения та ещё и с не самыми мирными намерениями. Впрочем, Серхат и не сомневался, что Великий Визирь будет в ярости. Больше, чем вышвырнуть со дворца Мурада Пашу, Атмаджа хотел лишь сберечь свою репутацию и должность. — Это ты мне скажи, Серхат. — рявкнул в ответ Атмаджа. — Разве ты не говорил, что устроил всё идеально и что Мурад не выпутается? Черты лица Атмаджи исказились от злости. Он проклинал тот день, когда согласился на сделку с Серхатом. Никогда нельзя верить змее. — План и вправду был идеальным. — хмуро бросил Серхат, теребя перстень на пальце. — Но Мураду кто-то помог. Кто-то хитрый и могущественный. Не знаешь, кто? Глаза Серхата блеснули из-под нахмуренных бровей. Паша прекрасно понимал, что Великий Визирь уже узнал все детали и обстоятельства оправдания Мурада. У него ведь было намного больше власти и связей. А это означало лишь одно: пока Серхату приходилось довольствоваться слухами, у Атмаджи уже были в руках факты. Второй Визирь больше всего на свете в тот момент хотел знать, кто посмел помешать его планам. А поскольку во всю эту историю непосредственно был вмешан ещё и Атмаджа, то они снова оказались в одной лодке. — Это уже тебя не касается, Серхат. — отрезал Великий Визирь, что вызвало у Серхата искреннее удивление. — Дальше начинаются мои личные счёты, и я их сведу. С уст Серхата сорвался смешок, а внутри поднялась волна негодования. Не время для гордости. Им с Атмаджой нужно было действовать вместе, чтобы выпутаться со всей этой ситуации. Выйти чистыми из воды по одному не получится. — Не будь дураком, Атмаджа. Тебе понадобится моя помощь. — выпалил Серхат, делая шаг в сторону Великого Визиря, но тот лишь предостерегающе поднял вверх раскрытую ладонь. Паша замер и недовольно поджал губы. — Из-за твоей помощи я один раз уже показал себя дураком, Серхат. — процедил Атмаджа. Сузив свои карие глаза, он внимательно наблюдал за собеседником, будучи при этом настолько горделивым и раздраженным, будто перед ним находилась назойливая букашка. — Хватит. Больше не вмешивайся. — Но я... — снова попытался достучаться до его здравого смысла Серхат. Больше всего он ненавидел, когда был прав, а его при этом ни во что не ставили. — Отныне, — перебил его Атмаджа и специально немного повысил голос, дабы призвать собеседника к молчанию, — отныне, Серхат, если в Диване что-то случится, я в первую очередь буду думать на тебя. Паша чуть не задохнулся от злости от полученных в свою сторону угроз. Неужели Великий Визирь его не слышал? Как можно было винить Серхата за проваленный план, если в игру оказался замешанным ещё один человек? При чём, Паша всерьёз подозревал кого-то из представителей Династии. У Мурада явно был покровитель. Но разве мог Серхат об этом знать раньше? — Как же ты осмелел, Паша. — пытаясь взять себя в руки, выплюнул Второй Визирь. Он прекрасно понимал, что разговаривать так с Атмаджой было слишком опасно, но эмоции взяли верх. — Получил информацию, которую хотел, и теперь не видишь ничего перед собой. Но слова Серхата лишь вызвали на лице Великого Визиря смешок. — Тебе ли меня судить? — с издёвкой произнёс Атмаджа и демонстративно развернулся к двери. Разговор был закончен. Серхату жутко хотелось бросить ему что-то обидное в спину, высказать всё, что он думает, ткнуть Атмаджу лицом в его неоправданную гордыню и напыщенность, которые, непременно, однажды его погубят... Но вместо этого он лишь больно прикусил щеку. Мужчина и так наговорил много лишнего. Нельзя усугублять ситуацию ещё больше. Ему не впервые приходится выживать самому. Он справится. — И ещё одно. — Атмаджа внезапно остановился у двери и обернулся, застав злого до предела Серхата врасплох. — Отныне никогда больше не обращайся ко мне на "ты". Знай свое место. Эти слова стали последней точкой, переполнившей чашу терпения Паши. Стоило двери за спиной Великого Визиря закрыться, как Серхат схватил с рабочего стола статуэтку и со всей силы бросил её в стену. Фигурка лошади разлетелась на мелкие кусочки. Тяжело переводя дыхание, Паша резким движением сорвал с себя меховую накидку и швырнул её на стул. Ему было тяжело дышать от переполняющего его негодования. Хотелось буквально выть от несправедливости. Почему таким, как Атмаджа, достаётся всё, а Серхату приходится вгрызаться в эту жизнь зубами? Он ведь намного умнее и проворнее. Так почему ему так не везёт? Почему какой-то напыщенный упрямец должен смотреть на него, как на ничтожество? Не в силах сдерживаться, Серхат в порыве злости смёл со стола все книги. Они с грохотом посыпались на пол. — Отец? — голос Бурхана был похож на ведро холодной воды, которую вылили прямо на голову Паше. Серхат обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как его сын выходит с террасы. — Ты что, подслушивал? — тут же упрекнул его Паша, чувствуя, как злость постепенно уступает место тянущей боли в висках. — Нет, вы просто громко разговаривали. — парень ответил, даже не запнувшись. — Не ври мне, Бурхан. — раздражённо взмолился Серхат, усаживаясь за стол и хватаясь за перо. Но черкнув всего пару строк на листе, он внезапно понял, что писать сейчас кому-либо бесполезно. Что он скажет? Что пытался подставить Мурада Пашу, и теперь ему нужна помощь, чтобы найти того, кто посмел влезть во всю эту историю и выставить его лгуном? Серхат недовольно скомкал лист и бросил его на пол. Оттолкнув носком сапога пару книг, он прошёл на средину покоев. Бурхан ему так и не ответил, но Паша этого даже не заметил. Серхат начал слишком привыкать к присутствию сына, что в какой-то мере его тоже раздражало. — Меня перехитрили в моей же игре. — внезапно обронил Паша, не обращаясь конкретно ни к кому. Замерев посреди покоев, он бросил взгляд на камин. — Тогда перехитрите и Вы. — слова, слетевшие с уст Бурахана, удивили Пашу. Серхат обернулся. На лице сына читалось напряжение. Подставив его под лучи заходящего солнца, он чуть жмурил карие глаза. Русые волосы при этом немного отливали медью. Серхат снова поймал себя на мысли о том, что Бурхан был очень похож на Латифу. Из-за этого Паша снова отвернулся. — О чём ты? — спросил Серхат, передёрнув плечами. Нужно позвать слуг, чтобы зажгли камин. — Вы же дали Атмадже Паше информацию о союзе Кахрамана Паши, Озгюра Паши и Левента Паши. — ответил Бурхан без промедления. Его голос звучал задумчиво. Серхат не сразу понял, к чему клонит его сын. — Ну и? — нетерпеливо бросил он, усаживаясь на софу. Мысли продолжали лихорадочно разбегаться в стороны. Бурхан внимательно за ним наблюдал. Внутри парня в тот момент бурлила жажда отмщения. Да, он действительно подслушал разговор Серхата и Атмаджи. Но ему было всё равно, что из этих покоев вышел Великий Визирь. Никто не мог унижать его отца. Так же, как Серхат сейчас задыхался от злости, так и Бурхан не мог унять нарастающую внутри ярость. Вот только в отличии от отца, он умел сохранять внешнее спокойствие. Пусть даже очень шаткое. — Предупредите их о визите Атмаджи Паши. — голос Бурхана внезапно стал холодным. Но, несмотря на это, он улыбнулся. — Приготовьте Великому Визирю ловушку. Серхат удивлённо вздёрнул брови и наклонился вперёд, упирая локти в колени. Он не мог понять, говорил ли Бурхан серьёзно или просто насмехался над ним. Сперва Паша даже разозлился и хотел нагрубить ему, дабы тот знал свое место. Но затем противный голосок в голове, который он все эти годы так усердно пытался заглушить, прошептал, что нужно послушать сына. И Серхат поддался. А ведь слова Бурхана не были лишены смысла. Если Атмаджа решил выйти из игры и вычеркнуть его, бросить на произвол судьбы да ещё и при этом угрожать, значить жалеть его не было смысла. Как и Серхат, он сейчас ходил по тонкому льду. Всё-таки именно за Атмаджой было последнее слово, когда на Совете Дивана озвучили обвинения в адрес Мурада. Великий Визирь вполне мог настоять на честном расследовании и вступиться за Пашу, но не сделал этого. Следовательно, под подозрением Султана не только Серхат, но и Атмаджа. Кто знает, может, его уже тоже вызывал на разговор Хранитель Покоев. Он ведь не признается. Конечно, ситуация была рискованной, но ей стоило воспользоваться. — Я могу убить двух зайцев одним выстрелом. — задумчиво пробормотал Серхат. Бурхан в ответ лишь кивнул. Что если не лезть в клетку ко львам, а дать им загрызть друг друга? Что если Серхат выберет месть, но чужими руками? Да, он выдал Атмадже информацию о следующей встрече триумвирата — Кахрамана, Озгюра и Левента. Но что, если теперь он предупредит их об опасности? Что если одурачит Атмаджу и настроит этих четверых друг против друга? Пусть триумвират получит то, чего так сильно хочет — свергнет Великого Визиря. А дальше дело будет за Серхатом. Ему ведь не впервой в змеиной шкуре приходилось играть роль кролика. — Молодец, сынок. — слова как-то сами сорвались с уст Серхата, тут же вызвав в душе Бурхана эйфорию. Парень воспрял и невольно даже выпрямился, желая убедиться, что ему не почудилось. Впервые отец не кричал на него, не обвинял, а похвалил. Щёки Бурхана вмиг залил румянец, а глаза радостно засияли. Парень открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Серхат уже сорвался с места и с триумфальным видом выскочил с покоев, не забыв при этом хлопнуть дверью. В отличии от сына, Паша, похоже, даже не придал значение сказанному. Его мысли теперь занимала лишь месть.