Быстро пролетевшая хмурая осень сменилась ветреной зимой, погрузившей сельскую местность в безмолвную тишину. Мокрый снег уныло покрапывал за окном, превращая холодную землю в вязкую кашу. Чон сидел на мансарде, укутавшись одеялом, и в который раз перечитывал написанное каллиграфическим почерком небольшое письмо.
«Mon cher Hoseok,
надеюсь, это письмо дойдёт до тебя. Не прошло и трёх месяцев, а я уже открыл первую бутылку. Наверное, у меня совсем нет выдержки, да?.. Однако я каждый день всё сильнее и сильнее жду следующего лета и скучаю по корейской еде. Давай по приезде домой первым делом поедим вместе?
Также заранее поздравляю тебя с днём рождения и новым годом, так как неизвестно, когда я смогу снова написать. Надеюсь, тебе понравились книги, которые я отложил, и мы когда-нибудь сможем их обсудить за чашкой чая.
Мои дела обстоят наилучшим образом, летний проект оценили на высший балл, чему я безмерно счастлив! Не сомневаюсь, что твои успехи ничуть не хуже.
Работы всё равно очень много, поэтому письмо получилось маленьким. Не болей и больше улыбайся, ведь в твоей улыбке отражается настоящее летнее солнце, которого сейчас так не хватает.
Prends soin de toi.
Très tendrement,
Yoongi*
P.S. В конверте есть маленький подарок. Они парные».
Хосок аккуратно свернул листок бумаги и положил на край стола. Поднеся руку к свету догорающей лампы, он остановил взгляд на тонкой серебряной полоске, оплетающей безымянный палец. Незамысловатая работа, но аккуратно и качественно сделанная. Сняв кольцо, так хорошо подошедшее по размеру, Чон провёл подушечками пальцев по гравировке на внутренней стороне изделия. «Tu es mon soleil**», — гласила надпись. Смотря на выведенные курсивом буквы, Хосок каждый раз задавался вопросом: «Интересно, что написано у хёна?»
Глаза зацепились за полупустую стеклянную бутылку, переливами игравшую золотистыми бликами. Даже почти без света вино отражало свет затухающей лампы, а внутри виднелись отголоски ушедшего лета. Вот они вдвоём снова держатся за руки и бегут по мокрой траве, а затем сидят у старой ивы около реки и обсуждают реформы периода Мэйдзи, плавно переходя к традиционной китайской медицине и философствованиям Конфуция. Снова замаячили где-то в самой глубине янтарной жидкости одуванчиковые поля и первая встреча в гостях, которая произошла по чистой случайности. Или эта случайность вовсе не случайна? Убаюканный приятными мыслями и некрепким алкоголем, парень погрузился в глубокий сон.
Зима сменилась звонкими капелями и первыми цветами, гордыми первооткрывателями пробиравшимися через холодную твёрдую землю. Дел снова невпроворот, поэтому иногда приходилось допоздна задерживаться вместе с родителями на плантациях. Работа сгоняла скопившуюся за зиму неторопливость, снова окуная в привычный бурный ритм. Тяжесть физической нагрузки приятно отдавалась в мышцах, расчерчивая тело рельефными узорами, а с каждым днём волнение от томительного ожидания росло и росло, звонким гулом отдаваясь в сердце.
Почти все книги были прочтены от корки до корки, а в голове всё пополнялся список того, что хотелось обсудить с хёном. Чон даже определился с тем, что хотел бы уехать в столицу и заниматься культурологией или хотя бы просто заработать немного денег для возможного переезда в Японию. Хосок не терял время даром и уже неплохо говорил и писал на японском, чем уже с нетерпением хотел поделиться с Юнги. Вымытые дочиста пустые стеклянные тары уже давно стояли в подвале, тихо поджидая своего часа. И вот календарь несколько недель висел на стене с последним месяцем весны и наполовину зачёркнутыми чернилами числами. Сегодня.
Второе лето заблестело на горизонте так же, как и стоявшая около дома Минов машина. Хосок перед этим не спал всю ночь, судорожно теребил пальцами серебряное кольцо и смотрел на своё отражение в зеркале. Сонно плетясь к дому хёна, парень не сразу заметил копошившегося возле открытой задней дверцы грузного мужчину. Водитель медленно вытаскивал большие чемоданы, шумно пыхтя и вытирая вспотевший лоб. Подбежавший юноша вовремя перехватил чуть было не упавший на землю футляр от знакомого микроскопа, тут же предлагая свою помощь. Эта вещь была дорога старшему. Наверное, он бы сильно расстроился, узнав, что его дорогостоящий хрупкий прибор так глупо сломали. Облегчённо выдохнув и взяв небольшой чемоданчик за ручку, Чон двинулся в сторону знакомого трёхэтажного дома. Всё те же кусты розмарина, увитая плющом белая беседка и стеклянная теплица.
С осторожностью проходя в коридор через открытую парадную дверь, юноша пошёл на громкий смех и шумные голоса хозяев дома. Повернув в гостиную, Хосок замер в проходе и задержал дыхание. Сердце начало биться в два раза быстрее, в уголках глаз заблестели слёзы. Девять месяцев… Девять ужасных месяцев ожидания, и вот наконец человек, по которому он так сильно скучал, сейчас стоял в нескольких метрах, опершись о камин. Юнги перевёл взгляд на застывшего в дверях тонсена. Родители обернулись вслед за сыном и тепло улыбнулись, удаляясь из комнаты через летнюю кухню. Напольные деревянные часы звонко отстукивали время, напоминая, как много ударов прошло с их последней встречи.
— Иди сюда, — Мин с точно такими же заблестевшими от влаги глазами широко развёл руки в стороны.
На подкосившихся ногах Хосок двинулся в сторону хёна, положил кожаный футляр на кресло и тряпичной куклой навалился на всё такое же худощавое тело, тут же утыкаясь носом в родное плечо. Слёзы — это не стыдно, они обнажают душу, выворачивают наружу наши чувства и эмоции, делают нас живыми. Со слезами вытекает жгучая боль, струится счастье и уходят ненужные мысли, обновляя наше сознание, вновь делая его чистым листом бумаги. Все силы будто покидают тело, освобождая его от нагромоздившейся тяжести бытия. Так и сейчас, Чон чувствует себя полностью опустошённым, но настолько счастливым, что ничего не хочется говорить. Не хочется даже двигаться и шевелиться. Хочется лишь чувствовать успокаивающий низкий голос над ухом и ласковые касания чужих пальцев на затылке.
Идиллию разрушают голоса родителей, командующих горничным отнести вещи наверх. С трудом отстранившись, Хосок вытер рукавом рубахи солёные щёки и уставился на ничуть не изменившееся лицо хёна.
— Мне так много хочется тебе рассказать, что, наверное, и целого лета не хватит, — тихо выдохнул младший.
— Обязательно успеешь, — Мин с улыбкой потрепал чёрные волосы тонсена, — это лето будет незабываемым.
И самым счастливым. Так же, как и следующее.
Конец мая, и дорогая сердцу жёлтая поляна, которая сама уже успела сильно полюбить двух гостей. Запах полевых цветов вперемешку со стрекотом сверчков и доносившейся лесной свежестью липкой патокой обволакивали тело. Смотревшие визави посреди золотого моря они тонули в благоухании собственной молодости и уверенности в завтрашнем дне. Одно дыхание на двоих и переплетённые пальцы ещё больше распаляли повисший в воздухе жар. Горячие губы, пылающие красным щёки и обжигающие прикосновения перемешивались с концентрированной любовь. Позже этот сверкающий янтарём концентрат будет бережно разлит по бутылкам и запечатан до самой зимы. А пока просто хотелось растягивать каждое мгновение, чтобы запомнить его на всю оставшуюся жизнь.
Жёлтые лепестки пачкали руки цветочным соком, пока один за другим одуванчики отправлялись в корзину. Несмотря на только-только начавшееся лето, солнце всё равно палило нещадно, поэтому Хосок снял рубашку и, нагнувшись к земле, аккуратно срывал цветы. Юнги, слушая грустный рассказ младшего о зиме, наклонился над своей корзиной позади него, сочувственно вздыхая и одновременно следя за каждым движением тонсена. Тихо привстав, чтобы увлечённый своей тирадой парень его не заметил, он подкрался сзади и обхватил руками загорелый торс, чем сильно напугал младшего. Повернувшись лицом к Мину, Хосок недоумевающе уставился на него. Юнги всё ещё держал ладони в районе талии и внимательно смотрел в полные замешательства глаза.
— Тебе понравился мой зимний подарок? Ты так ничего и не сказал о нём, — ни на секунду не отводя взгляда, Мин подошёл ещё ближе.
— Хён, эти кольца просто невероятные, — Хосок широко улыбнулся и приобнял старшего за шею. — Спасибо тебе огромное. Только ты упомянул в конце, что они парные. Значит, у тебя тоже что-то написано? Покажешь?
— Я боялся его потерять здесь, поэтому оно осталось дома, — во взгляде младшего мелькнуло разочарование, — но мы можем зайти ко мне после того, как закончим с последней корзиной.
Юнги поцеловал в горячую щёку вмиг обрадовавшегося парня. Собрав четыре большие корзинки с цветами, они отнесли их в дом Чонов и направились за кольцом. Хосок тоже прихватил свой ранее оставленный на мансарде подарок, так же, как и Юнги, боявшись за его сохранность. У Минов никого не было, родители уехали в город по делам, а приглядывать за хозяйством осталась одна миловидная старушка, которая уже давно работала на эту семью и помнила Юнги совсем маленьким ребёнком. А ещё она вкусно готовила сладости, поэтому, захватив несколько свежеиспечённых маковых булочек, парни поднялись в комнату на втором этаже.
Спальня старшего больше походила на музей или библиотеку, посреди которой стоял большой стол с микроскопом и другими приборами. Причудливые склянки и сосуды с трубками самых разных форм и размеров тянулись от стола к рядом стоящим тумбочкам, потому что все предметы попросту не умещались на нём. Любопытный взгляд скользнул к единственному окну с видом на задний двор и лес. Оно было чуть приоткрыто, впуская в комнату лёгкий ветер. Справа находились полностью заставленные книгами два огромных деревянных шкафа, грозно расставивших свои резные ножки. На своих полках Юнги хранил не только предметную медицинскую литературу, но и художественные произведения на разных языках, выстроившиеся в ровные ряды и красивыми переплётами блестевшие на свету. Некоторые книги лежали стопками на полу, не умещаясь на переполненных стеллажах. С левой стороны стояла довольно большая кровать, застеленная бежевым пледом, а над ней висела закрывшая полстены географическая карта мира. Комнате придавали уюта сидевшие в горшках цветы, которые неизвестно каким образом остались живы после проводимых Мином опытов. Разноцветные пятна от реагентов и их паров украшали, словно картины великих художников, когда-то светлый потолок.
Мысли о прошлогоднем сне на секунду поползли противной дрожью по рукам и спине, но сразу же были отброшены, когда хён положил свою булку на стол и потянулся к выдвижному ящику. Хосок устроился на самом краю кровати и неловко мял пальцами кончик салфетки, в которой лежала нетронутая сладость. Не шибко хотелось оставлять крошки в такой лаборатории.
Юнги какое-то время перебирал лежавшие в ящике бумажки, затем достал и положил рядом запечатанное письмо, а следом за ним вынул из маленького бархатного мешочка точно такое же серебряное кольцо, как и у младшего. Взяв оба предмета, он сел возле Чона и протянул ему блестящее украшение. Хосоку пришлось убрать почти остывшую булочку на тумбочку и бережно обхватить пальцами невесомое колечко, подставляя его внутреннюю сторону солнечному свету, чтобы разглядеть надпись.
— Tu es mon soleil, j’en brûle, — первым начал Юнги, — «ты моё солнце» — это твоя часть, а «я в нём сгораю» — моя.
— Ты моё солнце, я в нём сгораю… — задумчиво произнёс Хосок. — Что это значит, хён?
— А вот теперь, пожалуйста, послушай меня внимательно, — после небольшой паузы старший серьёзно взглянул в заинтересованные глаза парня и протянул ему одной рукой плоский конверт. — Здесь, — он указал пальцем другой руки на письмо, — ты сможешь найти ответ на свой вопрос. Однако, я прошу тебя не открывать его. Сейчас это ни к чему. Вскрой печать, когда меня не будет рядом очень долго, и ты будешь сомневаться в том, жив ли я. Пока что можешь убрать его, но постарайся не потерять.
Чон обхватил пальцами конверт и уже было хотел открыть рот и спросить, почему у совсем молодого парня вдруг возникли такие мысли, но старший его опередил.
— Не спрашивай к чему я это говорю и главное — не пугайся. Возможно ничего не случится и тебе не придётся его открывать вовсе, — старший поспешил успокоить разволновавшегося юношу, — а то, что я вложил в эту фразу, скажу сам, когда придёт время. Хорошо?
Хосок неуверенно кивнул и сразу же оказался в плену потянувшихся к нему рук, крепко обхвативших его за шею. Сначала нервозность пробежалась по всему телу, пытаясь посеять в мыслях зловещие предположения, но тонсен полностью доверял своему хёну, поэтому выбросил из головы весь вздор и уткнулся в худое плечо. Всё равно он был очень благодарен Юнги за заботу и любовь, которую тот выражал больше действиями, чем словами. А Чон понимал все его чувства на ментальном уровне; они были настоящими родственными душами, нашедшими друг друга в этом огромном пугающем мире.
На самом деле, Хосоку всегда было интересно, почему хён полюбил его, ведь мог ли обычный сельский парнишка без образования и чётких жизненных целей по правде стать интересным собеседником для красивого, молодого и умного будущего доктора? Иногда всё то же чувство огромной пропасти между ними заставляло сердце младшего больно сжиматься, делая и без того ранимого Чона ещё уязвимее перед собственными рассуждениями. Однако все слёзы бережно вытирались длинными пальцами, дрожащие плечи крепко обхватывали любимые руки, а закусанные от нервов губы излечивались мягкими поцелуями. Можно ли назвать это любовью? Бесспорно.
Любовь бывает разная, а её формы многогранны и особенны; именно они наполняют нашу жизнь интересом и смыслом. Например, любовь-дружбу, или же сторге, можно представить, как тёплое прозрачное море, которое обволакивает и не даёт утонуть, постоянно выталкивает на поверхность. Ты можешь подставить спину успокаивающим волнам и быть уверенным в том, что они вынесут уставшее, изнеможённое до предела тело на спасительную сушу. Любовь-игра, или людус, похожа на бокал шампанского, наполненный лёгкими воздушными пузырьками, такими же лёгкими, как и испытываемые чувства. Человек выпивает бокал до дна, получая при этом желанное удовольствие, и забывает о нём, переключая внимание на другую бутылку игристого напитка. Страстная любовь-увлечение — эрос. Она похожа на жерло извергающегося вулкана, точнее, на вытекающую из него горячую лаву. Она лавиной сметает всё на своём пути в желании обладать тем, что она хочет, плавит это и делается с ним одним целым.
Как же тогда описать любовь Хосока и Юнги? Скорее всего, это и есть то самое волшебное вино из одуванчиков. Оно пахнет пылающим летом, знойным солнцем и почти неощутимым алкогольным запахом, заставляющим немного пьянеть, полностью раскрывая при этом свои истинные чувства. Им не нужно говорить друг другу о безмерной любви до гроба и требовать постоянного внимания, достаточно всего лишь делить между собой тёплые воспоминания и вместе бережно закупоривать их в стеклянных бутылках. Две потерянные маленькие души обрели смысл в простых вещах и окружающем их мире, находя в этом истину, верную только для них двоих.
«У счастья нет завтрашнего дня; у него нет и вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не думает о будущем; у него есть настоящее — и то не день, а мгновение», — Иван Сергеевич Тургенев.
***
— Юнги-хён, не хочешь сходить со мной вечером на реку? Там будут мои школьные друзья, — Хосок положил голову на плечо рядом сидевшего парня, прикрывая глаза от усталости, — они хорошие. Мне всё не удавалось собраться с силами, а сейчас появилась возможность развеяться. Можем взять с собой соджу, — с заговорщической ухмылкой закончил Чон.
Юнги задумчиво уставился на недавно зацветший розмарин, выглядывающий из-за угла белой беседки. С одной стороны, можно было отказаться и никуда не идти, и наконец-то начать читать давно отложенную монографию, а с другой, почему-то совсем не хотелось отпускать младшего одного. Не дай бог какая-нибудь милая подруга воспользуется опьяневшим телом его тонсена, которое под градусом он совсем перестаёт контролировать. Юнги поморщился от таких мыслей.
— Только если ты так этого хочешь, — начал старший, — то пойду. Правда, мне кажется, что я немного не впишусь в вашу компанию. Я слишком староват для такой активности. Иногда кажется, что мои жизненные силы с каждым днём всё быстрее и быстрее покидают меня, — он драматично выдохнул, поднёс остывающий чай к губам и поперхнулся, когда Хосок резко сжал его бедро тёплой ладонью.
— Глупый хён, — Чон поднял голову и усмехнулся реакции закашлявшегося Юнги. — Вот сил на то, чтобы подкрадываться и пугать у тебя хватает. И на то, чтобы целовать меня каждые пять минут по дороге к одуванчикам — тоже, — парень ещё больше закашлялся и покраснел. — Я сделаю вид, что не слышал этих глупостей, если ты сегодня составишь мне компанию.
Хосок похлопал его по спине и сказал место и время встречи. Алкоголем решил заняться он, а закуски пришлось взять на себя Юнги. На самом деле то, что старший всё-таки решился пойти вместе с ним, было неожиданным. Обычно тот предпочитал одиночество или компанию Чона, а в остальное время ни с кем особо не общался, разве что со своими атласами по анатомии и учебниками. Иногда он мог по несколько дней не выходить из дома, занятый практической частью проекта или написанием рефератов. Зато когда выбирался на улицу, то проводил там большую часть своего времени, наслаждаясь природой, любимой книгой и беседой с тонсеном.
А вот гулять с Юнги — отдельный вид искусства. Младший раньше не представлял, что можно идти по короткой лесной тропинке больше часа, но Мин делал это легко и на постоянной основе. Хён почти всегда брал с собой тканевую поясную сумку, в которой носил спичечные коробки и несколько стеклянных баночек, чтобы, как он сам выражался, не упустить важные объекты для исследований. Какие научные объекты могут быть на несчастной маленькой дорожке? Оказалось, что самые разные. Увидев какое-то знакомое растение, Юнги сразу же садился возле него, осматривал листочки, выкапывал корень и заглядывал внутрь цветков. Потом доставал из сумки несколько коробков и аккуратно отщипывал кусочки от листьев и лепестков, чтобы затем по отдельности их разложить. Из другого отсека сумки парень вынимал карандаш и на боковой части коробочек выводил латынью названия, для листьев в начале добавляя «Folia», а для лепестков — «Floris». Хосок обычно присаживался рядом и слушал о полезных свойствах найденного растения, которое старший смог опознать просто посмотрев на него. В голове хёна находилась целая энциклопедия? Кто знает. Однако на этом их изучение местности не заканчивалось. Тонкие пальцы откладывали цветок в сторону и тянулись прямиком в гущу травы, выуживая оттуда какого-нибудь огромного чёрного жука. Придерживая его за спинку двумя пальцами, Юнги оборачивался к побледневшему тонсену и восхищённо говорил: «Смотри, какой красивый!» Настолько красивый, что у Чона к горлу подступала тошнота и начинали трястись руки, а изнутри вырывался истошный крик отвращения. На это Мин лишь звонко смеялся и спешно убирал насекомое в круглую баночку. Вот так шаг за шагом они приходили домой полностью вымотанные и грязные, хотя пройденное расстояние едва превышало двухсот метров.
Однако самое интересное начиналось уже в комнате Юнги, когда тот доставал собранные предметы и садился за расставленные на столе приборы. Однажды Чон своими глазами увидел, как проводятся реакции в пробирках с кусочками растений, как закипающая внутри вода вперемешку с какой-то влитой по каплям жидкостью окрашивается в тёмный цвет, и как мило в этот момент выглядит хён, слегка нахмуривший брови со всей сопутствующей сосредоточенностью. Закончив с первой частью работы, он приступал к следующей — настраивал маленькое зеркальце на микроскопе, вынимал размоченные кусочки лепестков или листьев и раскладывал их на тонком прямоугольном стёклышке. Хосок тихо сидел рядом, наблюдая за каждым действием и гадая, что тот будет делать дальше. Юнги сильнее закатывал рукава рубашки, вытирал выступившую на лбу испарину и утыкался в окуляр. Как только он находил что-то важное, то довольно улыбался и подзывал любопытного гостя к себе, рассказывая, что именно обнаружил. Чон не до конца разбирался во всём, что пытался до него донести хён, но слушать то, как он старается объяснить трудные вещи простыми словами, было очень интересно. Иногда, конечно, младший задавал до невозможности элементарные вопросы, но любивший своё дело Юнги всегда спокойно отвечал на каждый из них. Попутно Мин доставал из ящика толстый альбом и быстро делал зарисовки увиденного, добавляя внизу важные заметки на латыни. Отложенные в сторонку насекомые, которые хранились за стеклом всё это время, должны были впоследствии аккуратно разбираться по частям, но лицезреть это действие вживую младший отказался. Это было чересчур противно.
Уже предвкушая будущее совместное времяпровождение, Чон распрощался со старшим и радостно выбежал из беседки, направляясь поскорее к дому, чтобы закончить накопившиеся дела по хозяйству. В последнее время их стало намного меньше — младшие сёстры заметно облегчали уход за остальными детьми, освобождая старшего брата от большей части обязанностей. Они могли уже самостоятельно приготовить еду, убраться в доме или присмотреть за огородом, чему он был безмерно благодарен.
Переступив порог, его сразу же облепили маленькие братья и сестрёнки, которые знали, что хён возвращался от Юнги. Их маленькие чёрные глазки с интересом глядели снизу вверх на вошедшего.
— Ты принёс чего-нибудь вкусного, братик? — тут же задал вопрос пятилетний мальчишка с торчавшими во все стороны густыми волосами. — Те булочки в прошлый раз были очень вкусными, — прикрывая глаза и сладко причмокивая пухлыми губами, добавил он.
— Тебе лишь бы сладкого поесть, Ынхо, — возмущённо возразила семилетняя девочка, укоризненно глядя на младшенького. — Ты не видишь, что братик устал? Тем более, не прошло и трёх дней, как ты умял половину всех булок, которые принёс Хосок-хён!
— Хани, успокойся, — Чон потрепал сестрёнку по голове и мягко улыбнулся, поворачиваясь к расстроившемуся Ынхо. — Не переживай, я скоро сам съезжу в город и куплю вам чего-нибудь вкусного. Но только при условии, что вы будете слушаться своих старших сестрёнок, хорошо? — Хосок шутя пригрозил пальцем остальным детям, сразу же расплываясь в теплой улыбке.
На самом деле, он очень сильно любил свою семью, поэтому мысли о переезде иногда заполняли грудную клетку невыносимой тоской и грустью. Хосок особенно любил самых младших, умилённо наблюдал за их поведением и безобидными склоками, которые так или иначе происходили ежедневно. Дети наполняли его жизнь хоть каким-то смыслом, разбавляя своей энергичностью и беззаботностью будничную рутину. Сейчас, когда у него появился ещё один источник энергии, Чон чувствовал себя в разы лучше, его размышления наконец-то приобрели краски и казавшиеся ранее скучными дни наполнились яркими эмоциями.
Как только старший брат наказал всем хорошо себя вести, ребятишки радостно закивали и весело побежали играть на улицу, пока Хосок принялся доставать отложенные бутылки соджу и укладывать их в ту же плетёную корзину, в которой они с Юнги носили одуванчики. На дно корзины парень положил два пледа на случай холодного ветра. Вдруг в голове мелькнула заманчивая мысль. Ничего страшного, если он прихватит одну бутылочку только что закупоренного жёлтого вина? Заодно угостит своих друзей, с которыми он давно не виделся. С такими мыслями Чон накрыл пять бутылок белым полотенцем и пошёл доделывать оставшуюся работу. Вечер обещал быть интересным.
