Глупое солнце

Гортанный крик ребёнка вперемешку с перепуганными голосами служанок звучал в ушах слишком громко, отдаваясь эхом в глубине самосознания. Лукас продолжал бороться с бушующим страхом в своём сердце, скрываясь за маской равнодушия. Его тонкие пальцы остро впивались во внутреннюю часть ладоней, оставляя кровоточащие царапины. Жалкие попытки контролировать себя выглядели убого. Каждый находящейся здесь — в Изумрудном дворце, около покоев госпожи, прекрасно понимал, какой волнительный момент происходил для королевской четы. Гнетущая тишина, тревожные взгляды прислуги и истошные стоны возлюбленной, медленно и мучительно рвали на части. Вдруг с ней что-то случится? Что, если ей снова понадобится его помощь? А он сидит под дверьми, как брошенный пёс, не знающий куда себя деть! Никто не позволил ему присутствовать на родах, захлопнув двери покоев прямо перед его носом. Сначала, герцог Фериа (такую фамилию ему величала любимая жена, после того, как статус аристократа был окончательно закреплен за ним) был возмущен до глубины души, глупо полагая, что у служанок жены нет ни такта, не понимая всей ситуации. Пока не услышал, в каких муках проходили схватки. Едва массивная дверь приоткрывалась, как мужчине хотелось вжаться в кушетку от воя. Рубиновые глаза, устало всматривались в ровные дощечки дорогого паркета, пытаясь зациклено думать об одном и том же. Не выходит, всё равно в голову лезли кошмарные мысли о… Всё резко затихло. Из покоев начали метаться служанки, Лукас едва мог понять, что произошло. В какой момент напряжение переросло в страх? — Ваша Светлость! — к встревоженному господину наконец вышла Лилиан. — Ати… — невнятно проговорил он. — Как она?.. — Всё хорошо, но Вам надо ещё немного подождать, прежде чем Вы сможете их навестить, — ухватившись за руку своего господина, Йорк вернула его обратно на место. — Её Высочество надо немного отдохнуть. — На минуту… — топорная манера речи и поникший взгляд супруга принцессы давил на мягкое сердце горничной, но она стояла на своём. — Пожалуйста, Лили… Женщина, считавшая себя матерью для Атанасии, прекрасно понимала, что испытывал колдун. Схватки начались в третьем часу ночи, когда никто не был готов к родам. Сейчас уже был полдень, теплое солнце едва заметно проступало через зашторенные окна коридора. На улице была весна, но во дворце, кажется, была ещё холодящая жилы зима. После того, как Его Величество узнал о положении принцессы, он стал сам не свой. В оттаявших топазовых глазах, дарившим прекрасной принцессе Обелии любовь и ласку, снова появился прозрачный иней, отталкивающий от себя. Клод начал походить на прежнего себя, молодого правителя, который ещё не знал горя от потери близкого человека. Он становился тем Клодом Де Эльджео Обелия, которым его помнили и знали многие. Только вместо леди Дианы, его центром внимания была родная дочь. Даже если, никто не смел произносить этого в слух, многие догадывались, о чем думал император, ожидая рокового дня. «Не повторится ли история вновь?» — взволнованно посмотрев на Лукаса, горничная сдалась, прекрасно понимая, что бессильна перед будущим. Всё, что она могла сделать для Дианы и принцессы — она сделала. Судьба королевской семьи в руках этого мужчины, которого любила всем сердцем её названная дочь. — Но лишь на минуту. Затребовав строго на строго помыть руки, прежде чем брать на руки ребёнка, она внимательно следила затем, что он делает, стоя над душой. Чесс приоткрыла дверь, пропуская герцога внутрь. Первым, то что он увидел, оторвав взгляд от пола, были окровавленные простыни и полотенца. Женщины шумно переговаривались между собой, складируя вещи в корзину. Сама же, принцесса, лежала на кровати, едва шевелясь. Её дыхание было излишне шумным и неровным, Лукас мог поклясться, если бы он внимательно вгляделся в искусанные губы любимой, мог бы заметить клубы полупрозрачного пара. Её длинные золотистые локоны были разбросаны по всей подушке. Пропитанные потом, они едва поблескивали от света. Фарфоровая кожа была розоватой, а местами даже красной, как от ожога. Топазовые глаза были прикрыты, дрожа от пережитого. Её лицо было расслабленно, но мышцы всё так же были напряжены. В это мгновенье, Атанасия выглядела такой слабой и хрупкой, подобно настоящей фее, которой надломали сизые крылья. Ещё чуть-чуть и она… — Атанасия… — непроизвольно произнесли покусанные губы. Темно-синие зрачки медленно сфокусировались на нём, едва загораясь искрами счастья. — Лукас… — её голос был слишком тихий для той, кто громко смеялась и кричала на него во весь голос. Она была… Совсем не той Ати, которой он её помнил. Не выдержав давящей атмосферы, Фериа рванул к кровати жены, садясь подле неё. Ему было абсолютно плевать на кровь, стойкий привкус железа во рту и горячий воздух, медленно сжигающий его легкие, как табачный дым. Сейчас, центром его внимания была лишь она. Когда он узнал историю рождения возлюбленной, в его сердце поселился самый настоящий страх. Для него не было ничего страшнее в этой жизни, чем потерять близкого человека, особенно её. Мысль о том, что с ней могло случится то же, что и с её матерью, душила его рассудок, доводя до невыносимой агонии. Потеряв её, он мог потерять не только своё сердце, но и самого себя. От отчаяния, от боли. От осознания того, что его мир, ничего не стоил. Что, хваленная золотая клетка или же, чужие руки, могли бы уберечь её намного лучше, чем его сила и ум. Изумрудный дворец стал несокрушимой крепостью против магии и посторонних людей. По всему периметру были развешаны обереги и нарисованы печати, блокирующие всякую магию. Ни одно проклятие или остаток темный магии, не мог навредить, ни ей, ни ребенку. Но Лукас продолжал бояться. — Как ты? — ухватившись за влажную ладонь Ати, мужчина внимательно следил за её лицом. — Всё хорошо… — тепло неприятно обожгло его холодную руку, но он не подал вида, продолжая сжимать её ладонь в своей. — Тебе плохо? Есть ощущение… — простая улыбка на иссохших губах ошарашила его. — Атанасия… — Дурак… — колдун с трудом проглотил тугой ком, застрявший в горле, когда её пальцы аккуратно стерли крохи маленьких слез в краешках его глаз. — Я же говорила тебе, всё будет хорошо… «Не бросай меня,» — но он молчал, прижимая её руку к своему лицу. — «Не оставляй меня одного» — Всё будет хорошо… «Не лги,» — думал он, плотно смыкая челюсть. — «Пожалуйста, только не ты…» Неприятная ласка прервалась, Лукас вздрогнул, сбивая сердце с привычного ритма. Рубиновые глаза опасно сверкнули, до смерти пугая прислугу. Истошные вдохи и шепот натягивал его нервы до предела. — Ваша Светлость, — спокойный голос Лилиан остановил его. Найдя в себе смелость, положить руку на плечо герцога, горничная попыталась его вразумить. — Роды прошли хорошо, принцессе ничего не угрожает. Но сейчас, ей нужно хорошенько отдохнуть. Фериа внимательно посмотрел на женщину, а потом на жену. Она не умерла. Нет, она крепко уснула, от накатившей усталости. Но колдун не колыхнулся, продолжая держать за руку Атанасию. Его сердце, его мысли были только о мимолетном счастье, которое, казалось вот-вот, упорхнет из его рук. Ему не верилось, что всё наконец закончилось. Весь кошмар позади. — Ваша Светлость, — более твердо повторила Йорк. — Принцесса Аттея нуждается в Вашем внимании сейчас. Прошу Вас, пойдемте уложим её в кроватку? «Аттея?» — эхом пронеслось незнакомое имя. — «Аттея?..» Рубиновые глаза растеряно потупили свой взор, чувствуя немой укор. За его спиной, на руках горничной, в идеально белой, обшитой по краям золотой нитью, пелёнке лежала его дочь. Он непроизвольно съёжился от этого слова. Слышать его от посторонних, да даже, из уст Клода, было намного приятнее, чем в его мыслях. Дочь. Не чья-то, а его дочь. Лукас не скрывал того, что был счастлив, узнав о том, что у них с Атанасией будет общий ребёнок. Но называть себя отцом этого ребёнка он не мог. Точнее… Не понимал, каково это — быть отцом крохе, что умещалась на его ладонях. Рожденный с необыкновенно сильной маной и проклятыми глазами, Лукас с юного возраста был отрезан от своей семьи. Его родители никогда не интересовались им и его жизнью, оставляя всё на плечи равнодушной няни, что выполняла лишь свою работу, относясь к нему, как предмету интерьера, нежели к живому человеку. Он никогда не испытывал любви и ласки со стороны отца. Всё, что он чувствовал, когда пересекался с ними взглядами — страх. Словно, взрослый мужчина, имеющий множество схожих черт лица и цвета волос, видел в нём не собственное чадо, а чудовище. Лукас злился, бесился, плакал, капризничал и шалил, пытаясь привлечь к себе хоть какое-то внимание. Но всё было без толку. Отец громко цокал языком, делая выговор няне, а после, удалялся обратно к своей семье. Он никогда не говорил ему ничего в лицо, не разговаривал с ним, игнорируя. Тогда, ему казалось, что само его существование пугает отца. Вторым человеком, которого он мог назвать отцом был учитель. Первый колдун Темной башни, что фактически вырвал его из спокойной жизни в пристройке дома. Он почти привык к холодности своей семьи. Привык быть отрезанным от всех, как запертое животное в своей пещере. Этот наглый и самодовольный незнакомец очень долго пробивался через стену нежелания и обиды, располагая к себе. Сначала, Лукас яро боролся, пытаясь отстоять свою позицию. Он не хотел вылезать из своего выдуманного мирка со своими порядками и правилами выживания, походя на дикого зверька. Но постепенно, шаг за шагом, год за годом, мальчик начал привыкать и привязываться к нему. Тогда, он думал, что наконец нашёл свою семью. Но стоило ему подступиться к первым зачаткам своего счастья, как учитель влюбился и женился на женщине, родившей ему сына. Он создал себе настоящую семью, оставляя его наедине со своими мыслями в Темной башне. Так каким же должен был быть он? Отцом, что отрекается от своего ребёнка из-за того, что не может его понять? Отцом, которому когда-нибудь надоест играть в семью, и он создаст новую? Когда Лилиан протянула ему сверток, показывая, как правильно держать, Лукас не дышал. Он не мог вымолвить и слова, чувствуя, как дубеет от переизбытка сильных чувств. Круглое белое личико девочки было совершенно спокойным и расслабленным. Густые темные ресницы слегка подрагивали, а несколько темных волосиков на макушке, выглядящие как пушинки, создавали определенный шарм. Эта кроха, походила на самый настоящий одуванчик, окутанный снегом. Такой же чистый и невинный, как и её душа. Сердце больно сжалось от знакомого чувства любви. Она была почти что такой же, что он испытывал к Ати, но в тоже время, имела совершенно другие грани и оттенки, которые он никогда более, не испытывал раньше. Это было чем-то новым, совершенно ему незнакомым. Можно ли полюбить того, кого ты едва знаешь? Того, кто даже не посмотрел на тебя? Того, кто не может и слова сказать? Будет ли она любить его также, невольно, подчиняясь зову сердца, называя отцом? Может, Лукас и не мог быть идеальным отцом, каким был тот же Клод для Атанасии. Но он точно не будет таким же, как его отец и учитель. Он постарается сделать всё от себя возможное и невозможное, чтобы у Аттеи была своя семья. — Пожалуйста, — аккуратно прижимая к себе дочь, Лукас прошептал. — Научи меня быть хорошим отцом.