Роман с цветами

      До концерта оставалось всего ничего, а я никак не мог поладить сам с собой. Еще этот Валериан, как назло, перебивал все мысли одним напоминанием о себе. В голове круглые сутки будто транслировали его фото в халатике, а стоило закрыть глаза — и без него. Каждый раз, проходясь шиподером по стеблю красной розы, я ей заодно и башку оторвать хотел. Но злился я не на него и не на цветы, а, разумеется, на себя. На то, что ничего не мог поделать с этой похабщиной в мыслях!       Вечером накануне дня рождения я сидел рядом со Славкой и смотрел, как он ретушировал фото для соседской кофейни. Молодец, не растерялся, начал искать себе заказчиков. Я вспомнил те изображения, что он показывал однажды, и осторожно спросил:       — Слав?       — М-м-м?       — А помнишь, ты мне показывал мужчин в кожаной одежде?       — Угу, — снова промычал он, не отрываясь от экрана ноутбука.       — И признался, что хотел, чтобы с тобой такое делали.       — Хм? Почему ты спрашиваешь? — он все-таки немного смутился.       — Ну… — мне было сложно говорить об этом даже с ним, но я собрался, — ты хотел, чтобы с тобой просто кто-то поиграл или это должен быть кто-то конкретный?       — Ну само собой, конкретный. Причем очень даже сильно конкретный. Я бы сказал, конкретнее некуда, — вздохнул Славка.       — Я понял.       Я не стал дальше мучать друга вопросами о его давней безответной любви, из-за которой он и сорвался, узнав, что у того парня с одной девушкой все стало ну совсем серьезно. Дурак, он и есть дурак, что с него взять? Подрастет, поумнеет и перестанет страусом в песке притворяться. Хотя вот теперь я задумался, а не делаю ли я то же самое?       — Ну говори, чего замолчал? — уставился на меня Славка.       — Да я насчет Егора…       — А что Егор?       — Вы же не против, если он с нами на концерт пойдет?       — Ты с ума сошел, Ром? — друг потер висок и прикрыл лоб ладонью, что обычно выражало высшую степень его осуждения. — Он тебя лицом в железо приложил, а ты его еще и гулять позовешь?       — Мне кажется, он просто запутался…       Естественно, я поведал Славке лишь часть истории, умолчав о том, что еще между нами произошло, и рассказал лишь о стычке.       — Хм, дело твое. Мы с Надей его компанию как-нибудь уж один день переживем.       Вернувшись к себе в спальню, я набрал номер Егора. Дозвониться получилось только со второго раза, когда я уж было решил, что третьего шанса ему не дам.       — Да? — послышалось из динамика недовольное недоприветствие.       — Привет.       Егор молчал, и я осторожно позвал его:       — Егор?       — Че тебе? Че звонишь? Я извиняться не собираюсь! — рявкнул он и бросил трубку.       Чувствуя себя полным мазохистом, я нажал вызов снова. Не знаю зачем, но мне надо было хоть каким-то способом вывести его на открытый разговор, потому что даже мама уже начала задавать неудобные вопросы, на которые я не мог ответить.       — Охренел? — гавкнула трубка после первого же гудка.       — Послушай, пожалуйста, — я изо всех сил держался, чтобы не наорать на него в ответ, — ты же помнишь, что у меня завтра день рождения?       — И че? Куклу барби тебе подарить?       — Егор, ты можешь хотя бы на пять минут притвориться адекватным, пожалуйста?       — А ты можешь притвориться не пидором? — услышал я язвительный комментарий, но это было вполне ожидаемо. От подобного у меня уже даже глаз не дергался.       — Я хоть раз за это время дал повод, чтобы ты ко мне так относился? У меня что, ярлык теперь ко лбу приклеен? Я твой брат, ничего не поменялось! Чтоб ты знал, у меня даже никого еще и не было! Теперь подумай своей извилиной, как я себя ощущал, когда ты меня в тот раз у гаража унизил.       Егор молчал, но трубку не бросал. Я слышал, как он со свистом втягивает воздух, делая глубокие и размеренные вдохи и выдохи. Около минуты, наверное, я ждал, когда же, наконец, брат отреагирует на мои слова.       — Скажи честно, в чем на самом деле дело?       — Прости.       — Это всё? И никаких объяснений?       — Всё. На остальное забей, — отрезал он.       — D'accord, будем считать, ты прощен. Но извинения принимаются только лично. Пойдешь с нами на концерт в воскресенье. Марго прислала четыре билета.       — И ты че, бля, типа записал меня в свою голубую команду?       Спокойствие, только спокойствие… Еще немного, и я бы точно записал его в команду. По плаванию, лицом вниз. Все-таки даже у цветочков бывают шипы.       — Егор, я понятия не имею, что у тебя происходит, но я бы советовал тебе с кем-нибудь об этом поговорить. Уж поверь мне, это необходимо.       — Да я понял, — пробубнил он. — Приду.       Отправив ему электронный билет, я лежал на кровати, обдумывая наш разговор, когда за дверью раздался стук, и в комнату вошла мама.       — Ромаш, тут тебе кое-что в магазине передали, — заговорщицки улыбнулась она. — День рождения у тебя завтра, но раз принесли сегодня, то…       Она поставила у кровати высокий крафтовый пакет и многозначительно округлила глаза, намекая, чтобы я посмотрел. Внутри я обнаружил бутылку сидра и какой-то сверток. На дне пакета лежал белый конвертик. Не открытка.       — Мам? А кто это принес?       — А вот угадай, кто! — хихикнула она, и я почувствовал себя каким-то школьником. — Тайный поклонник — мистер Ви! Я еще подумала, откуда он знает, что у тебя день рождения?       Ниоткуда… Он не знал. Значит, прислал все это только потому, что я отверг его ухаживания? Ему хватило наглости сначала вызвать меня, как какой-то эскорт, а теперь пытаться подарочками купить. И сколько же я, интересно, сто́ю? Отбросив конверт, я схватил сверток, разорвал упаковку и чуть было не сломал своими обиженными ручищами то, что было внутри — хрупкую розеточку с волнистыми кипенно-белыми лепестками.*       — Ой, какая прелесть! Фиалочки! — восторженно воскликнула мама, тут же выхватила у меня из рук цветочный горшок и принялась с любопытством вертеть растение перед глазами. — Смотри, сынок, какие необычные! У них и соцветия, и листики будто кудрявые! Ой, ну прелесть просто!       Я удрученно глянул на бутылку, которой сопровождался этот великодушный дар. Зеленое стекло с пробкой напоминало шампанское. На бежевой этикетке не было ни одного слова по-русски. «Cidre Bouché Brut» — гласила надпись. Сбоку был напечатан круглый лейбл: Appellation d’origine contrôlée.* Я знал, что это означало: пусть сидры в целом и не были дорогими, но особенной эту бутылку делало то, что её точно купили где-то во Франции, а не в местном алкомаркете. Когда мама закончила с уменьшительно-ласкательным восхищением фиалками и, не забыв потрепать меня по голове, удалилась, я открыл письмо, ловя легкое чувство дежавю. На секунду мне даже подумалось, что оно может быть на французском.       На бумаге мелким аккуратным почерком было выведено всего два предложения:       «Рома, я приношу свои извинения, пожалуйста, не сердись. Твое впечатление обо мне прошлым вечером сложилось неверно, мне очень жаль, что оскорбил тебя, я не это имел в виду. В.»       А еще ниже — два четверостишья: Утром шлю тебе фиалки, В роще сорванные рано; Для тебя срываю розы В час вечернего тумана. Знаешь, что хочу сказать Я аллегорией цветною? Оставайся днём мне верным И люби порой ночною.*       Почему он вдруг написал такое, если сам же еще в начале недели говорил, что не любитель цитировать? Его образ никак не вязался с этой запиской, но я перечитывал ее снова и снова. В итоге и сам не заметил, как уснул, сжимая в руке послание от моего мистера Ви. ***       В день концерта мы подъехали к бару за полчаса до заявленного начала. Во Франции BB Brunes собирали целые залы, но в России их мало кто знал. В основном те, кто увлекался французской или инди музыкой. Чуть поодаль от входа группками толпились курящие, дверь постоянно открывалась, впуская и выпуская снующих туда-сюда людей. Периодически я узнавал мелькавшие вокруг лица: многие из тех, кто вращался в околофранцузских кругах, тоже пришли послушать европейский поп-рок. Марго постаралась: даже заранее заказала нам столик, за которым я обнаружил недовольное лицо Егора. Здороваясь, Славка снисходительно фыркнул, а Надя как всегда была само дружелюбие.       — Ну что, где моя барби? — усмехнулся я, пытаясь немного его растормошить. Странное чувство, он вел себя так, будто я один был виноват во всей этой непонятной размолвке.       — Где надо, там и где.       — Времена меняются, но некоторые вещи остаются неизменными, да?       — Хуй на. С Днюхой! — огрызнулся он и протянул мне небольшую коробку.       — Спасибо, Егор! Правда, ты не обязан… Достаточно было, что ты хотя бы просто пришел, — я заставил себя улыбнуться, — но спасибо!       Егор отвел взгляд и, как мне показалось, даже покраснел. Подарком оказались крутые беспроводные наушники, и я еще раз его поблагодарил. ***       — Bonsoir la Russie, comment ça va?! Vous êtes prêts ou quoi? (Привет Россия, как дела? Вы готовы или как?) — бодро крикнул солист, и зал тут же загудел.       Они появились на сцене через полчаса после начала, когда толпу успела разогреть местная команда, а мы с ребятами уже успели заказать по пиву с закусками. Я рассказывал друзьям смешные истории из магазина, мы вспоминали мою практику и университет, Егор иногда вставлял острые комментарии, но в целом вел себя прилично.       Музыканты сразу завели танцпол одной из своих самых известных вещей, которую хоть раз слышал каждый любитель современной французской песни.* И уже на третьей мы с Наденькой выцепили Славку на танцпол. Егора тоже пытались, но он был слишком упертый. Прямо возле сцены прыгало несколько девушек, и мы, сами не заметив, начали скакать вместе с ними. Позитивный голос вокалиста, бодрые ритмы и риффы избавляли от всех переживаний, заставляли тело подлетать, вскидывать руки, и хлопая в ладоши, отдаваться мелодии. Когда группа начала играть медленный отрывок, Славка приблизился ко мне и сказал:       — Спасибо, Рома!       — Что? Это не мне, а сестре моей!       — Нет, тебе! Ты знаешь, за что.       Мы еле слышали друг друга, и приходилось почти кричать прямо в уши. Вокруг, как муравьи, шевелились люди, толкая нас локтями. Я жмурился от мигания прожекторов и улыбался, наверное, как дурак. Я не особо обсуждал со Славкой его ссору с родителями, просто был рядом, стараясь не беспокоить, делая вид, что он просто гостит у нас. И я понял, что он наконец-то более-менее восстановился морально. Закинув руку на его плечо, я ткнулся лбом ему в висок и прокричал:       — Не переживай, Славка! Все будет хорошо! У тебя и у меня!       Он тоже положил свою худощавую граблю на моё плечо, и остаток песни мы прыгали в обнимку. Надя танцевала сбоку, радостно выкрикивая нам какую-то похабщину, а потом подскочила и тоже обняла обоих.       Я и не заметил, как быстро пролетело время, и вот группа уже отыгрывала последнюю песню «на бис». Моя рубашка была мокрая насквозь, волосы слиплись у висков, но я продолжал веселиться, подхватывал Наденьку под ручки и кружился с ней, едва не сшибая людей вокруг. «Лучший день рождения за последние годы! — думалось мне. — Еще бы Марго тут была и…» И что еще? Кого еще ты хотел бы видеть, ромашка?       Мне почему-то подумалось, как бы сейчас было захватывающе, взмыленными и мокрыми, танцевать последнюю песню, потом обняться прямо на танцполе, пока вокруг беснуется толпа, слепя нас вспышками смартфонов. Или зажаться в темном углу бара и сорвать тайный поцелуй. А затем стоять в плотной очереди за фото с группой, едва касаясь друг друга пальцами…       Все эти ромашкины мечты меня немного смущали, хорошо, что лицо и так было красное от духоты, накопившейся в баре. Я подумал, что неплохо было бы освежиться перед тем, как еще добрую четверть часа провести в толпе самых стойких поклонников, ведь сфотографироваться с группой мне действительно хотелось, хотя бы вместе с друзьями. Пока они заняли очередь, я отправился в уборную.       В мужском очереди почти не было — да что там очереди, там не было никого. Я занял первую попавшуюся кабинку и справил нужду. Вышел, стал мыть руки, когда в дверях нарисовался брат. Пытаясь сбить красноту с лица, я несколько раз умылся и шумно вздохнул, почувствовав, как снова становлюсь человеком.       — Тебе понравился концерт?       — Ну такое, — пожал он плечами и продолжал смотреть на меня.       — Что?       — Поговорим?       — Что, прям здесь? — удивился я. Выражение его лица меня немного напрягало. — Может, выйдем куда-нибудь, где поспокойнее, и никто не помешает?       Я даже не успел поднести руки к сушилке, как Егор затолкал меня обратно в кабинку и заблокировал дверь своей спиной:       — Здесь будем говорить.       — Ладно, vas-y. — я сел на крышку унитаза и оперся локтями о колени. — Раз ты такой деловой, начинай.       Мгновение брат молчал, сложив руки на груди, потом очень тихо произнес:       — Говоришь, ни с кем не был, а сам со своим пидорком прямо у всех на глазах обжимаешься? Еще и жить к себе пустил?       — Мы просто друзья, а тебе какое дело? Может, к Наденьке тоже прикопаешься?       — Я телок не трогаю, — фыркнул он.       — А в чем тогда дело? Не видишь, что я с тобой помириться пытаюсь.       Подняв на брата усталый взгляд, я уже успел миллион раз пожалеть, что поддался своему «добренькому» воспитанию. Егор возвышался надо мной, будто гора. Он усмехнулся и показал на свой член:       — Давай, мирись, че.       — Ты с ума сошел? Это возмутительно!       Я попытался встать, но он надавил мне на плечи, а затем схватил рукой за подбородок. Крепкие пальцы сдавили мне щеки так, что из глаз едва не брызнули слезы.       — Мф… Прекрати!       Но он меня, конечно же, не слушал. Елозил пальцами по моим губам, а второй рукой мял себе штаны в области паха. Поняв, что разговора у нас не выйдет, я обхватил его руку, попытался отцепить ее от своего лица, но хват стал лишь крепче.       — Разве ты не этого хотел, Ромео? Хочешь, я тебе прямо тут устрою подарочек на день рождения?       — Перестань, Егор, ты делаешь мне больно!       — Тогда хочешь, я сделаю тебе приятно? Братик.       Когда он начал спускать свои штаны, я не выдержал. Собрав все свои силы, резко дернул его руку вниз, одновременно подскакивая и пиная носком ботинка по голени. Егор взвыл, согнувшись, и я успел отпихнуть его вбок и выбраться из кабинки. Назад в зал я так и не пошел. ***       На телефоне высвечивалось штук двадцать пропущенных от ребят и несколько — от брата. Я уже целый час бродил по улицам, ища в своих мыслях оправдание его действиям. Почему люди, стоит им показать, что ты можешь что-то сделать для них, начинают вести себя так, будто они вправе распоряжаться этим? Будто ты теперь кому-то что-то должен? Почему, стоило мне едва проявить заботу и дружелюбие, он расценил это как слабость и доступность? И уж кто-кто, но мой собственный двоюродный брат? Merde… Которому я зад зеленкой мазал, когда он в десять лет ветрянку подхватил. Учил с ним уроки и гонял на речку на даче. Забирал его из школы и таскался на соревнования через весь город…       Я всегда старался быть для него поддержкой и опорой, но к такому оказался не готов. И, почувствовав, что поддержка и опора сейчас очень нужны мне самому, я вбил в заказ такси на смартфоне тот адрес, с которого совсем недавно сам и сбежал.