Роман с цветами

      Я чуть не умер от стыда прямо там, у него на кухне. Как же хорошо, что я сдерживался и ни разу не прокомментировал на французском те странные заказы, с которыми он приходил к нам в цветочный. Взгляд Валериана — его открытое лицо с полуулыбкой и внимательными глазами — обезоруживали.       — Мой двоюродный брат странно себя ведет с тех пор, как я признался ему. Признался, что я… que je suis homo. (что я гомосексуален)       Ви кивком указал мне на барный табурет возле стойки, а сам, как ни в чем не бывало, повернулся к кухне и стал что-то раскладывать по тарелкам.       — Я тебя слушаю, продолжай.       Это было похоже на обычную приятельскую беседу, будто я собирался рассказать ему новости культуры или сюжет любимой серии «Секса в большом городе». Не было ощущения, что я на каком-то допросе, и это немного расслабило. Потому что когда я впервые говорил об этом с родителями, меня сразу придавило их серьезными и взволнованными взглядами.       — Он немного дерзковат, но сам по себе en général il est assez normal (в целом вполне нормальный). У нас пять лет разницы, и до этого я с ним только девочек обсуждал. Пока он рос, мы много времени вместе проводили, и я надеялся, что Егор хоть чего-то от меня нахватается, а он даже ни одной книги не прочитал, кроме, наверное, «Робинзона Крузо» и «Острова Сокровищ». В пятом классе. Но компания во дворах у него подобралась не очень, вот и выросло, что выросло.       Я вздохнул, и Валериан повернулся ко мне, держа в руке круглую деревянную доску. На ней были красиво выложены мясная нарезка и несколько брускетт. В другой руке — такая же доска с разномастными кусочками сыров. Поставив все на барную стойку, он сел рядом, положил руку на мое плечо, а другой погладил по волосам.       — Ты очень хороший человек, Рома. Просто еще неопытный. Не вини себя в том, в чем твоей вины нет, — улыбнулся он.       — Спасибо, Ви… — я был немного шокирован его словами. — Но знаешь, моя сестра уехала к жениху, и я так надеялся, что Егор меня поддержит. А он только обзывался. А потом начал руки распускать… И когда мы ходили сегодня праздновать мой день рождения… Он… он… — я держался, чтобы не всхлипнуть.       — Все хорошо, — руки продолжали заботливо гладить меня по голове.       — Зажал меня в туалете. Я хотел поговорить с ним, а он чуть было не совершил ужасную ошибку. И я сбежал к тебе, Ви. Ты — единственный, о ком я подумал в этот момент.       Кажется, я слишком разоткровенничался, потому что лицо моего собеседника неуловимо, но изменилось. Помедлив пару мгновений, он улыбнулся:       — Мне нравится, как ты меня называешь. — Поднявшись, он подошел к одному из шкафов, открыл дверцу, как я думал, холодильника. Но внутри я увидел ровные ряды горизонтально лежащих бутылок. — Если бы я знал, что у тебя день рождения, я бы не прислал какой-то сидр, — сказал Ви, выуживая из шкафа одну. — Надо срочно исправлять это безобразие.       Затем он достал два бокала и поставил вместе с бутылкой на столешницу. Прошерстив навесные полки, нашел белую свечку-столбик с маленькой круглой подставкой.       — Вот, это единственная неароматическая, что у меня имеется, — будто извиняясь, улыбнулся он и, щелкнув зажигалкой, поджёг фитиль, — аромат будет только отвлекать. Но какой же день рождения без свечки, да?       На улице уже начинало светать, и Валериан выключил основное освещение, оставив лишь подсветку кухни, отчего нежное тёплое пламя свечи, сразу превратившись в центр моего внимания, медленно успокаивало. Пока я расслаблялся, он расставил на столе еще какую-то посуду, назначение которой я понимал очень смутно.       — Мы что, будем проводить химические опыты? — хихикнул я, глядя на большой стеклянный кувшин странной формы: широкий у основания, с резко сужающимся длинным горлышком.       Ви хитро сверкнул глазами и ловким движением каким-то странным ножом очистил горлышко бутылки от обертки. Не забыв протереть его салфеткой, раскрыл нож, вогнал часть в пробку, держа бутылку свободной рукой, и так плавно вытащил ее, что пробка не издала ни звука.       — А я думал, сейчас будет «чпоньк», — снова хихикнул я.       — Будет попозже. Если захочешь, — усмехнулся он в ответ. — Итак, вино здоровое, все замечательно, можно смело употреблять, — подытожил он, понюхав пробку.*       Положив затем пробку на маленькое блюдце, он плеснул совсем немного вина себе и мне. Взял бокал за ножку, чуть покрутил в нем рубиновую жидкость и, отвернувшись вполоборота от меня, сделал небольшой глоток. Я попытался повторить за ним и тоже немного отпил из своего. Того количества, что он налил, как раз и хватило на пробу. Затем, держа одной рукой донышко бутылки, в другую он взял эту странную большую вазу и аккуратно перелил туда все оставшееся вино.       — Это мы с тобой провели декантацию. Перед тем, как пить некоторые вина, лучше их декантировать, чтобы раскрыть их аромат и вкус. Нельзя просто взять и вылакать все сразу, нужно уметь наслаждаться, сначала дав вину привыкнуть, подышать, чтобы оно обнажило тебе свою суть. Вот почти как с твоими цветами.       Я смотрел на этого мужчину в домашней одежде, как зачарованный: каждое его действие и слово было наполнено уверенностью, но не тупой, а мягкой, обволакивающей. Комфортной. Я чувствовал себя не неотёсанным невеждой, а его гостем, для которого Ви устроил целое шоу. Тонкой струйкой он разлил напиток по бокалам, едва заполнив их на треть. Взяв у основания, поднес к лицу и вдохнул аромат — я сделал то же самое.       — Чувствуешь? — прищурил хитрый взгляд.       — Аромат! Он изменился!       — Верно. Что ты теперь ощущаешь?       — Эм… Больше фруктовых нот, больше сладости. Даже как будто зрелости. Какие-то ягоды, черная смородина?       — Да, молодец. А теперь чуть покрути и попробуй.       Я сделал, как он сказал, и на язык легла мягкая терпкость. Я не был большим знатоком вин и уж точно никогда не пил их вот так. Распробовав напиток, я наконец почувствовал еще что-то неуловимое в, казалось бы, обычном винном вкусе.       — Стало пряным! Там под ягодным флером будто деревяшки проступают.       — Деревяшки, — усмехнулся Валериан. — Да, вот так вот одним словом Роман у нас называет ассамбляж свежего урожая Мерло, Мальбека и Каберне Совиньона* из Бордо.       — Свежий? А на вкус оно словно зрелое. Разве вина не пьют зрелыми?       — Рома, есть вина, которые сделаны для выдержки, а есть те, которые должны быть выпиты молодыми, — улыбнулся он.       — А я какое тогда? Мне ведь уже исполнилось двадцать три. И не молодое уже вроде, да только еще совсем не зрелое, — вздохнув, я поставил опустевший бокал обратно на стол.       — А ты, — он подошел ко мне и нежно коснулся губами подбородка, — ты как Шампанское.       — Что, сильно пузырюсь?       — Хах, глупенькими пузырьками вы и впрямь похожи, — усмехнулся он. — Искришься, сияешь. Шампанские вина долго «бродят» в своих бутылках, прежде чем их отправят в продажу. Минимум — полтора года, а там — чем больше, тем лучше.       Он начал целовать меня в уголки губ, а я, закрыв глаза, нежился под этими ласками, отмечая их путь от щеки к виску, оттуда — к уху и через легкое касание кончика моего носа — на другую сторону. Сквозь поцелуи Ви тихо продолжал:       — Затем специальный человек, его называют ремюёр, убирает из вина осадок от дрожжей, которые насыщали его углекислым газом. И только после этого Шампанское готово украсить чей-то вечер.       — Надо же, — я тоже полушептал, кружил своими губами вокруг его рта, чувствуя между нами легкие пары́ винных ароматов. — Как это интересно… Может, мама неспроста нас с сестрой так назвала? Коктейль «Маргарита» и бутылка Рома.       — Я твою маму готов за это расцеловать прямо сейчас.       — Il vaudrait mieux que tu te taises. Et m'embrasses. (Лучше бы ты замолчал. И поцеловал меня)       Теперь я не торопился, не жадничал. Подмечал нюансы, прислушивался к своему партнеру и к собственным ощущениям. Его язык, все еще терпкий от вина, аккуратно проникал меж моих губ, и я пьянел от этих ласк. Наши руки то переплетались пальцами, то исследовали друг друга в мягких, медленных касаниях. Голова начала кружиться, и я чуть не упал на Ви сверху, вовремя схватившись за стойку.       — Так, милый, давай уже что-нибудь съедим, — сказал он запыхавшимся голосом, немного краснея, — а то натощак пить — это как минимум моветон.       Валериан взял одну брускетту и поднес к моему рту. Я честно пытался откусить так, чтобы это выглядело эротично, но в итоге засмеялся, видя, какое лицо при этом было у Валериана, и, чуть не уронив все содержимое на пол, вовремя поймал еду руками. Он даже бровью не повел. Взял мою ладонь и собрал с неё губами кусочки оливок и помидор. Облизал, пока на руке не осталось ни следа от этой шалости. Каждый раз, когда его язык проходился по моим пальцам, я думал, что у меня член выскочит из шелковых штанов. Но пересилил себя, потому что рассвет неумолимо приближался, а я даже не задумывался, что на носу уже понедельник.       — Écoutes, Ви. А тебе надо с утра куда-нибудь? Может, мне вызвать такси? — робко поинтересовался я, когда мы уже успели за приятной беседой о винах и французских регионах доесть и допить все, что он приготовил.       — Оставайся. У меня есть работа, но она вся вечером, а в понедельник её и нет почти. Заканчиваю поздно, как сегодня. И начинаю тоже почти с заходом солнца.       — А кем ты работаешь?       — Я спаиваю людей в ресторане, — усмехнулся он.       — Эм, что?       — Я работаю сомелье.       — Incroyable! Как же я сразу не догадался?! Так вот, почему ты тоже говоришь по-французски!       — Скорее наоборот, — объяснил он, убирая со стола посуду, — из-за того, что я знал французский и работал переводчиком на одном ресторанном проекте. Как-то само собой получилось, что я стал интересоваться вином и в итоге пришел в профессию. Но я не настолько fou, как ты.       — Если тебя это раздражает, я могу постараться так не делать. Но это просто привычка, я ее плохо контролирую. Прилепилась, когда у нас французский студент жил по обмену. Мы так друг друга языкам обучали.       — Языкам…       — Да, я — русскому, а он меня — французскому. Он мой хороший друг. Скоро мы породнимся — сестра за него замуж выходит, и я собираюсь навестить их осенью на свадьбе.       — Что ж, поздравляю Маргариту! Хорошо, когда двое людей находят друг друга.       — Да… — задумчиво протянул я. — Знаешь, у меня вообще есть склонность к языкам, но один я пока так и не выучил.       — Думаю, я могу тебе в этом помочь, — улыбнувшись, Ви затушил свечу и снова вовлек меня в поцелуй. ***       Он даже предложил постелить мне на диване, подчеркнув, что это не потому, что он не хочет спать в одной кровати, а потому, что не хочет настаивать. Но я хотел с ним спать. Я вообще еще много чего хотел, но в это утро мы просто легли, обнявшись, и едва моя голова коснулась подушки, я моментально уснул. А когда проснулся, вспоминая, что за чудный сон мне снился, не сразу сообразил, где нахожусь. Из-под плотных штор пробивалась яркая полоска света, в комнате было тихо, и только слышалось мирное сопение тела рядом со мной. Смартфон показал, что уже второй час дня. Да уж, нечасто я позволял себе такие вольности. Но вчера все было в новинку.       Мочевой пузырь протестовал и торопил меня в уборную, но я все же урвал несколько мгновений, прижавшись к спине Ви. Дыхнул ему в шею, забрался рукой под майку и принялся гладить расслабленное тело.       — М-м-м, — потянулся он под моими руками, — доброе утро, соня.       — Доброе утро, — я поцеловал его в шею, будто делал так уже миллион раз.       Затем встал с кровати и все-таки заставил себя отправиться по неотложным делам. Умывшись, переоделся в свои вчерашние вещи и смущенно наблюдал, как переодевается хозяин квартиры. Что-то интимное было в этом утреннем ритуале, даже более интимное, чем вчерашняя взаимная мастурбация. Подумав об этом, я даже слегка возбудился. Он заметил мой взгляд и улыбнулся:       — Рома, все в порядке? Тебе хорошо спалось?       — Д-да… Замечательно, спасибо… — я смущенно отвел глаза и уставился на милую фотографию на прикроватной тумбе. — О, какой хорошенький! Это ты в детстве?       В рамке стоял портрет щекастого ребенка лет двух, в котором угадывались черты лица Валериана.       — Нет, это не я. Это моя семья.       — Сестрёнка?       — Нет, Рома, это моя дочь.       Пришлось сесть на кровать. Конечно, я имел дело с детьми, с братом, и у однокурсниц они уже появились… Но подумать, что у Ви может быть ребенок… Мне такое даже в голову не приходило.       — Тебя это расстроило? — он сел рядом, взяв в руки фото.       — Нет… Вроде бы нет, pourquoi? Просто очень… неожиданно. Я ведь думал, что ты тоже.       — Тоже гей. Да, это так. Это — давняя история, плод навязанного желания моей матери и моего страха. Сейчас Вероничке уже восемь. Но я ни о чем не жалею, она — часть меня, понимаешь? Как рука или сердце. Но живет со своей мамой, а я её вижу по выходным и праздникам, иногда чуть чаще, иногда — реже. Если ты не готов продолжить нашу близость, я пойму.       — Я готов, я так готов! Боже, да у меня сейчас сердце выскочит! — я кинулся к нему, едва не задушив. — Я же не думал, что будет какое-то продолжение, Ви!       — Ох, сколько энергии… — смутился он, но сам, я видел, улыбался.       Какое-то время мы сидели, просто обнявшись. Валериан рассказывал мне о дочке, и его лицо в этот момент разглаживалось так, что я бы не дал ему и тридцати.       — Послушай, Рома. Семья — это очень важно. Даже если ты не такой. И я понимаю, что ты хочешь сохранить баланс, но если не получается, а ты сделал все возможное, то ты должен смириться. Лучше жить в гармонии с собой, чем страдать, исполняя прихоти других. Я думаю, что у твоей проблемы с братом есть две причины, и обе они — не в тебе.       — Ты так думаешь? Мне казалось, это из-за того, что я открылся.       — Это катализатор. А причины ищи в своем брате. Первое, что я могу предположить, — он слишком привязан к тебе, даже если он тебе этого и не показывал в должной степени. И наличие потенциального «чужого» мужчины он теперь воспринимает как угрозу. Это как ребенок воспринимает «нового папу», которого мама привела домой, — вздохнул он, — ему кажется, что он теперь будет лишним, что он теперь не так важен.       Эта версия звучала очень убедительно.       — А второе?       — У него кризис ориентации.       — Не может быть! Он стопроцентный самец!       — Ну я тоже стопроцентный самец, если ты еще не заметил, — усмехнулся Валериан.       — Хах, это я успел заметить. Я имел в виду, что он такой… Понимаешь? Занимается борьбой, интересуется вечеринками, клубами, машинами.       — Я тоже всем этим раньше интересовался. Подростком занимался фехтованием. И что-то из этого может быть в интересах любого человека, независимо от ориентации. Если это действительно кризис, то ты для него — просто наиболее безопасный вариант. Ты свой, и ты уже ему открылся. А он даже не осознаёт, почему так поступает.       — Эм… Не знаю, как мне тогда ему помочь?       — Если он не идет на контакт, то никак. Тебе придется выяснить с ним отношения и постараться поддержать, либо убрать его из своей жизни… А если он будет дальше вести себя подобным образом… Сразу звони мне. Я ему проведу такой дегоржаж, мало не покажется.       Я, конечно, скептически отнесся к тому, что он сможет что-то сделать против Егора, но эта забота была очень приятна, будто укрыла меня теплым уютным одеялом. Ви взял мой телефон и скинул с него дозвон на свой номер.       — Постарайся не провоцировать его, не оставайся с ним в закрытых помещениях наедине. Если станет хуже, то придется, наверное, рассказать всё твоим родителям, мама у тебя точно понимающая. ***       После позднего завтрака-ланча я засобирался домой. Не хотел волновать родителей непривычно долгим отсутствием и мешаться тут, хотя Валериан вроде бы был не против. Мне еще столько всего хотелось обсудить, узнать, спросить… Но я понимал, что для этого будет еще очень много времени, ведь я так неожиданно вчера свалился прямо к его подъезду.       — В следующий раз я буду тебя ждать… Как тогда, с розами, — улыбался Валериан, целуя меня в дверях на прощание.       — А когда это будет? — я никак не мог отлепиться от него.       — М-м-м… Завтра, послезавтра? На выходных мне немного тяжелее из-за работы, если только ты не любитель ночных посиделок.       — На выходных у меня обычно тоже больше дел в цветочном. Так что… я могу позвонить тебе сегодня вечером?       — Разумеется, Рома. Я буду очень ждать.       Я тоже. Кажется, я его и так полжизни ждал. Могу подождать ещё денёк.