Роман с цветами

      Лето неслось, даты календаря летели вперед, дождливые дни сменялись солнцем, которое пока еще не плавило асфальт, но уже довольно сильно нагревало подошвы. Никогда в жизни я еще столько не гулял. Мы исходили все пешеходные достопримечательности, будто заново их открывая. Моё лето было с ароматом вечерней влажности, петуний, кофе с корицей и его улыбки. Чем пахнет улыбка? Французским шоколадом, который знакомый Валериана привез ему из очередной поездки в качестве сувенира. Свежим хлебом с творожным сыром и ветчиной на завтрак вместе с кофе. Зубной пастой, минералкой, томатным соусом, который он готовил к спагетти. Сладкой ватой в парке аттракционов, которую мы зачем-то купили однажды вечером на спонтанной прогулке. А ещё очень часто его улыбка пахла мной. И в эти моменты, наблюдая, как покрасневшие губы растягиваются в удовольствии вокруг моего члена, я жалел только о том, что не умею останавливать время. А потом притягивал Ви к себе и делал то, что никогда бы в жизни не подумал: становился на колени уже перед ним и старался доставить такое же удовольствие.       Я успел хорошо изучить характер своего экзотического цветочка. За его выдрессированной любезностью, прекрасными манерами и вежливостью крылось банальное одиночество. И он всё еще боялся знакомить меня с дочерью, хотя я официально представил его своей семье уже в первую неделю отношений. Обычно он избегал рассказов о своем несостоявшемся браке и прошлых пассиях, но однажды вскользь бросил, что ему сложно было сходиться с человеком, когда дело заходило дальше постели. Капризный цветок, который желал лишь лучшего и равного себе по интеллекту.       — J'ai de la chance! (Мне повезло!) Я избранный! — смеялся я, а он только закатывал глаза.       А потом чуть слышно, будто боясь сглазить, добавлял:       — Это мне повезло, Рома.       В выходные выбираться в город не получалось — у Ви было много работы в ресторане, но в понедельник и вторник обычно он был свободен, и это были лучшие вечера для прогулок, не такие многолюдные, особенно с наступлением темноты, когда я мог незаметно прикоснуться к его руке или быстро провести по шее, если поблизости не было лишних глаз.       Этот день был особенным: мы встречались уже месяц. И я затащил его в парк аттракционов, ведь он так красиво светился в вечернее время, создавая ощущение какого-то вечного праздника.       — Пойдем, будет здорово! — упрашивал я его, стоя у кассы. — Ну пожалуйста, Валь!       — Рома, ну это же детский сад! И ты знаешь, я не люблю это имя.       А я специально назвал его так же, как звала его мать в детстве, чтобы позлить. Потому что когда Ви злился, он был не таким упрямым, он будто немного отвлекался на эмоции, и его становилось легче уговорить на что-то еще, кроме «кино, вино и домино».       — Девин Валерий Анатольевич! — сказал я голосом, не приемлющим возражений.       На самом деле «-ан» к своему имени он добавил уже в университете, когда на потоке обнаружилось аж три Валеры. Ну мой-то хотел быть уникальным, видите ли.       — Кто мне только вчера демонстрировал, как хорошо бывший фехтовальщик умеет гнуться и садиться на шпагат? Так что хватит ломаться.       — Я не катался на чертовом колесе со школы! С тех пор, как оно застопорилось, когда наша кабинка висела прямо наверху!       — Ты что, боишься, Ви? Ну признайся, что у тебя тоже есть слабые места, они у всех есть. Вот если бы я там был с тобой, ты бы по-другому вспоминал это приключение, — подмигнул я.       — Безусловно, милый. Только вот незадача, на тот аттракцион трёхлетних детей еще не допускали.       — Зато теперь пустят, — я подошел к ростомеру и облокотился на него одной рукой, закусил губу и слегка приподнял брови: это был мой самый сильный аргумент.       — Ладно, — нехотя согласился он.       Современные технологии тоже бывали по-своему прекрасны: неоновые трубки и диодные лампочки расчертили полосами огромный круг колеса обозрения, будто большую пиццу. Внутри застеклённой кабинки освещения не было, лишь приглушённо играла музыка. Забравшись вдвоём в свободную, мы медленно стали подниматься выше, наблюдая, как черные шапки деревьев остаются внизу и открывают взгляду город в вечерних огнях.       — Ну разве не красота? Ну посмотри хоть чуть-чуть! — я теребил его рукав, а он сидел будто кол проглотил. — Вон там, вдалеке чёрная полоса реки! А вон где-то за ТЦ твой дом! Ты живёшь на двенадцатом этаже, а тут-то чего бояться?       Он крепче сжал мою руку, и только теперь я заметил, что по бокам от нас кабинки были совершенно пустые.       — Ви… Посмотри на меня? — не дожидаясь ответа, я провел ладонью по его лицу, радуясь, что у нас есть ещё целых несколько минут наедине. — Мы всегда теперь будем прятаться? Я не думал, что это может быть так тяжело… Смотреть на тебя и не иметь возможности сделать что-то большее.       А мне хотелось всё время. Не обязательно секса, а просто… нежности. Пощекотать за ухом, стереть с уголка губ крошки от круассана за завтраком в кофейне, залезть пальцами в задний карман джинсов, прижать к себе, приобнять за талию на прогулке. Иногда в кино мы держались за руки или дотрагивались до коленей друг друга. Но — тайно, урывками. То, что другие гетеросексуальные пары могли делать совершенно естественно, нам было доступно только дома. Ну или в баре под названием «Цветы», куда мы успели сходить лишь раз, и то по воле случая.       — Не грусти, мой хороший, — ласково проговорил Валериан, — в жизни может быть много маленьких радостей, если есть, с кем их разделить.       — Да… Ты прав. J'en veux une tout de suite! (И я хочу одну прямо сейчас)       Поцелуи в воздухе, на фоне жёлтых огней, в маленькой кабинке, медленно ползущей обратно к началу. Как бы я хотел, чтобы её круг длился дольше. Валериан был в легкой рубашке, под которой я нащупал большими пальцами твердые соски.       — Ты замёрз? — улыбнулся я, спустившись языком по шее к ключице в расстёгнутом воротнике.       — Нет, мне жарко. Ты так хорошо научился целоваться, Ромашка.       — У меня был неплохой учитель, — я расстегнул ещё пару пуговиц и скользнул ртом к соску.       — М-м-нх… Не помню, чтобы в этой учебной программе были ласки в общественных местах…       — Просто я теперь умею не бояться своих желаний. И ещё получать удовольствие от дегустации.       — Ох-х… Понятно. Что ж, тогда ты должен знать, что вкус напитка на поверхности и на дне бокала может ощутимо отличаться.       — Ощутимо… — повторил я сквозь поцелуи, — хорошее слово.       А затем сполз на пол кабинки, кое-как уместившись у него между ног.       — Я слышу легкие верхние ноты возбуждения, — прошептал я и расстегнул его джинсы.       — Рома… Мы же уже спускаемся…       А мне было уже все равно, я тоже спускался. Ртом на его напряжённый член. Ви редко давал мне так поиграть с собой: он считал, что ласки обязательно должны быть взаимными и расстраивался, когда их получал только он. А сам любил медленно потянуть моё удовольствие до предела, поэтому обычно наши нежности затягивались. Только сейчас расслабляться я ему не позволил, ведь до спуска оставалось всего минуты три-четыре.       — М-м-м, полнотелое, — я облизал головку и прошелся по длине, — сразу чувствуется жаркий регион. Такое бархатистое что-то во вкусе, так и хочется, чтобы рот заполнило.       — Рома, прекрати…       — Но Ви, я же ещё не распробовал.       — Прекрати болтать и возьми уже его в рот полностью, милый, — выдохнул он, положив горячую ладонь мне на основание шеи.       — Да вы, месье, уже на пике! — улыбнулся я и жадно вобрал его член.       На самом деле я тоже там был, и в этот раз в рот мне попало сполна и даже немного стекло на пол. Он кончил за несколько движений моего языка внутри. Я еле сдержал порыв нащупать пальцами ложбинку чуть пониже мошонки, но сделать это в тесной кабинке и за оставшееся время было затруднительно, тем более руки тряслись от напряжения и остроты ощущений, а пульс вопил как на дистанции Тур де Франс.       — Na zdorovje! — утерев рот рукой, произнёс я с деланным иностранным акцентом и рассмеялся.       — И не думай, что дома я тебе дам такого спуску, — ворчал Валериан, застёгивая ширинку, но я видел по глазам, что ему понравилось. — Так и не посмотрели красо́ты, которые ты мне тут обещал.       — О, не переживай, Ви! — мои губы сами расползлись в улыбке ещё шире прежнего. — Я взял билеты на два круга.       Надо ли говорить, что той ночью я снова не пришёл домой. ***       Да и в целом находиться дома поводов у меня становилось всё меньше: с мамой и отцом регулярно виделся в магазине, Славка успел помириться с матерью и съехать — та уговорила отчима снять ему отдельную жилплощадь. А Валериан, как и обещал, устроил его фуд-фотографом к себе в ресторан.       Теперь мне требовалось расписание, чтобы уместить все свои лепесточки из людей вокруг одной большой сердцевинки. Только был ещё один лепесток, о котором я почти забыл. И однажды за работой мама вскользь упомянула о Егоре. Точнее, после телефонного разговора с тётей она как-то погрустнела, и мне пришлось уточнить причину. Краем уха я слышал, что они говорили о брате.       — Ромаш, говорят, что-то Егор совсем от рук отбился после вашей ссоры. Замкнулся, бросил тренировки, даже говорят, вроде как покуривает. Ты не знаешь, он курил разве?       — Нет, мам. Не курил.       — Уже домой регулярно ночевать не приходит. «У друзей», говорит, напишет и молчит. И так постоянно… Ох, что же с ним такое, не из-за ссоры же он так. Уже давно забылось всё, подоконник вон весь в детках* стоит. С девушкой, может, расстался?       — Ну кажется, я догадываюсь, что у него за проблемы, но это личное.       — Ты бы позвонил ему, сынок, узнал просто как дела. Родители все измучились уже.       Я звонить не стал, я сразу поехал к этому его другу. С Васей брат был не разлей люлей еще с первых классов, мы их даже называли «два брата-акробата»: облазят все дворы, гаражи, даже стройки, приползут домой чумазые, с разбитыми коленками, оправдывая порванные штаны своей страстью к паркуру. И если Егор был вечный двигатель, то Вася — медленный газ. Такой нехитрый баланс сил и умов и помог их дружбе вырасти в настоящую.       Вася открыл мне дверь с третьего звонка: видно, родители укатили на дачу, и парочка решила отдохнуть как следует.       — О, Ромка! Здарова! Как жизнь?       — Нормально, Вась, спасибо! Ты как?       — Да тоже ничего. Кемарил, дверь не слышал, ты извини.       — Всё в порядке. Я за братом приехал.       — А, за Егором… — замялся парень. — Так он это, спит.       — Можно я войду?       — Да валяй, он там в зале, на диване был. Или под, я уже не помню…       В комнате пахло кальяном. На кофейном столике стояли стаканы с недопитым выветрившимся пивом, распространяя восхитительное амбре по всему помещению. Егор спал, уткнувшись носом в складку дивана. Я сел возле него и легко потеребил за плечо.       — Егор, вставай! — ноль реакции. — Егор!       — Ум! — промычало тело брата, пошевелилось и продолжило гулко сопеть.       — Ты опаздываешь на сборы! Поезд через час!       Он сел на диване, будто по щелчку, только глаза всё ещё были закрыты. Редко, но я пользовался этим приемом, школьные привычки продолжали жить в голове на уровне инстинктов.       — Егор. Это я. Поехали домой?       — Рома? Ты чё тут забыл?       — За тобой пришёл, вставай, пойдем. Родители волнуются уже.       — Скажи, чтоб успокоились. Мне и тут норм.       — А мне — нет, — я вздохнул. — И всем остальным тоже. Сессию хоть сдал? Родителей пожалей, они же переживают за тебя. И если бы я знал, что всё настолько плохо… Я бы раньше пришёл. Извини меня.       — Ты охренел?       Он наконец проснулся, вскочил с дивана и начал как обычно метаться по комнате, собирая свои разбросанные вещи.       — Совсем попутал? Я на тебя наехал, значит, ты мне леща прописал, а теперь извиняешься. Бля, мне стыдно, конечно, но я у тебя прощения просить не собираюсь. Только чисто за цветок — это я перегнул малясь. Ну и за записку тоже сорян.       Я не слышал в его голосе особой агрессии: то ли он просто был вялый после ночных посиделок, то ли на её место пришло что-то иное. Во всём его виде сквозило каким-то отчаянием и тоской.       — Я отвезу тебя, и говорить со мной не обязательно. А цветок в порядке, если тебе это интересно.       Стоило нам выйти за дверь, попрощавшись с сонным Васей, и пройти пару лестничных пролётов, как Егор уже сунул в рот сигарету.       — А ну-ка быстро убрал! — я попытался вырвать её, но он перехватил моё запястье.       — Мой рот, как хочу, так и применяю! Твоя школа, Ромео!       — Ты занимаешься саморазрушением, это тебя ни к чему хорошему не приведёт.       — А ебля с мужиками, значит, приведёт? — он всё-таки убрал помятую сигарету обратно в пачку и уставился на меня, сложив руки на груди.       — Это не так называется, я же тебе уже говорил. Скажи мне уже, в чем дело-то? Ты же знаешь, я хорошо храню секреты. Вон свой от тебя с тринадцати лет храню. Хранил.       В подъезде акустика была просто отвратительная, а слышимость — идеальная, и мне пришлось говорить тише, почти шептать, отчего Егор даже как-то расслабился: на него не орали.       — И чё, прям с самого начала знал, что ты такой? И ни разу девочки не интересовали?       — Да, поначалу я дружил с девочками, как все дети дружат. Потом мальчики начали обсуждать их, помнишь моего одноклассника Стёпку? Он мне всё жаловался на свою любовь то к одной, то к другой, то тайком от родителей женщин голых в интернете искал. И я догадывался, что тоже должен быть как все, но ничего не чувствовал. Вообще. А вот к изошнику нашему очень даже проникся.       — Блин, нехуёвое такое детство у тебя было, оказывается. Курнём?       — Я этой гадостью дышать не собираюсь. И тебе не советую.       — Ну да, ты же у нас с этим своим стихуйплётом любовью уже надышался поди.       — Его зовут Валериан. И мы встречаемся.       — Ну пиздец.       — Я бы тоже так сказал, но в хорошем смысле. Знаешь, Егор, это лучшее, что со мной случалось. Ну помимо того дня, когда ты первое место на областных соревнованиях занял, — улыбнулся я.       — Блять, Ром, я блять это… Не могу я больше в зал ходить.       — Что? Почему?       Он вздохнул, присел на подоконник и откинулся головой на мутное стекло.       — Хер встает, вот чё.       — Ну, а что, это разве патология?       — Да не, я сначала думал, может, гормоны там, или когда тёлки нету. Ну знаешь, он иногда и так на тренировках встаёт — физиология типа. А тут и в захвате, и в броске. Или когда соперник накрывает сверху — прям аж херово как-то. А потом как-то раз в раздевалке на жопу одного долго смотрел, и мне товарищ говорит, мол, хорош пялиться, вот тогда я реально заочковал чё-то. И ты мне как сказанул про свою эту гомосятину, я ж стал представлять. Пиздец, блять, сам злюсь, а там всё аж сжимается, как представлю, — он закрыл лицо руками, тяжело вздыхая.       — Егор, — я подошел ближе и положил ему руку на плечо, затем притянул его к себе и обнял.       Он уткнулся лицом мне в грудную клетку и засопел.       — Егор, что ты сейчас чувствуешь, когда я тебя обнимаю?       — Не знаю, — звучало откуда-то изнутри меня.       — Тебе неприятно?       — Нет.       — Ты бы хотел, чтобы тебя так обнимал человек, который тебе нравится?       — Да… хотел. Но ты же меня обнимаешь.       — Это другое. Я так и Ритку обнимаю, и маму с отцом. А вот когда меня обнимает он, это почти так же, только в сто раз лучше. Понимаешь?       — Наверное… Я без понятия, как это — в сто раз лучше.       — Ну вот представь, если это девушка. Тебе было бы приятно?       — Ну да, конечно. Я их сам сколько хочешь обнимать могу.       — А если парень? Может, не как я, может, такой же крепкий, как ты, или наоборот, худой и маленький? Или вообще пухленький, как ваш Петька со второго этажа?       — М-м-м… не знаю.       Я сжал его ещё крепче и погладил по голове, как делал, когда он был мелким. Брат медленно, неуверенно поднял руки и обхватил меня вокруг пояса. Какое-то время никто из нас ничего не говорил. И даже когда сверху хлопнула чья-то дверь, и мимо протопали шаги, я не дернулся, мне было всё равно, что этот кто-то себе напридумывает. Егор всё еще прятал лицо в моей футболке, шмыгая носом.       — Знаешь, один человек однажды мне написал, что нам, другим, тяжело, но не нужно бояться падать. Просто вставай и расправь плечи. Ты же занимаешься борьбой, ты прекрасно это знаешь. Оторви уже лопатки от пола и наваляй этим своим тараканам, а?       — А тебе не страшно было? — он поднял на меня красные глаза.       — Ты о чём?       — Ну когда вы… э-э-э… Ну того-этого.       — Конечно, страшно, — улыбнулся я. — Но я ж не сразу с головой в воду бросился. Сначала ножкой потрогал чуть-чуть, потом ручкой.       — Чего?! Я не понял.       — Ну блин, Егор. Сначала потрогал.       — А-а… А целоваться так же или по-другому?       — Не знаю, откуда ж я знаю? Возьми и проверь. В глаз тебе за это не дадут точно, сам кому хочешь дашь. Только не на мне, пожалуйста. Ты меня и так уже…       — Да, я помню. Бля, Ром, извини. У меня натурально чердак потёк, — он сжал меня ещё крепче, и мне показалось, будто ему снова лет десять, и я уговариваю его поехать на первые сборы.       — Слушай, вот у меня есть подруга, так ей и парни, и девушки нравятся. И все у неё хорошо. Ты просто не думай, что там у кого и где. Смотри на человека. Если нравится, именно в таком плане, то почему бы и не попробовать? Только аккуратнее. Предохранение, прелюдия, ну ты понимаешь.       — А ты меня научишь?       — Ха, — усмехнулся я, — ну уж нет, Егор, тут ты сам как-нибудь. Интернет в помощь.       — Угу, — только и ответил он, помедлил еще с минуту, а потом встрепенулся и отстранился. — Ну всё, кароч, забей. Типа мы с тобой помирились. Телегу твою про гомоеблю я понял. Погнали домой, борща мамкиного охота.