Баллада о клевере

*** Все те же пять веков назад Маленький Данте не стал бы признавать, что он любопытен. По характеру спокойный и уверенный в себе, он не боялся задавать, по его личному мнению, крайне важные вопросы, оставь оные без ответа — произойдет что-то неприятное. Для такого дела всегда рядом был всезнайка Куромаку — в хорошем смысле. Старший брат находил приятную сторону в постоянных разъяснениях, как работает этот такой странный бренный мир и никогда не отказывал младшему, когда тот спрашивал. Даже не всегда пристойные откровенности сероглазый терпел с достоинством, с каким умудренный опытом великий профессор физики моего с читателем времени принимал бы незадачливого студента, не слыхавшего про три закона Ньютона. Впрочем, была табуированная тема, затрагивать которую будущий бубновый король не решался. Это не означало, что та его не интересовала. «Кто Мы?» — не раз задумывался Данте. «Почему с Нами так обращаются?» — думалось ему. «Что на самом деле такое — Инициация?» Запрет рыжеволосый уяснил очень быстро. Однажды, еще до рождения Ромео и Пика, пока старший братец одевал любознательного кроху, Данте, не стесняясь и минуты, тыкнул Куромаку пальчиком в щеку. — Это было больно, малыш. — не сказать, чтобы ответственный отрок сам выглядел взрослым, но умело это показывал. — Куромаку, — выждав мгновение, пока старший наконец прекратит созерцать злосчастные узелки и обратит внимание на ребенка, молвил: — Откуда я взялся? Тишина в ответ напрягала не на шутку. Данте успел раз пять пожалеть о том, что спросил, видя испуг и растерянность брата. Последний побледнел и отшатнулся как-то неловко. За краткое время на лице сероглазого сменили друг друга несколько разных эмоций, которые тот не успел, не смог или не захотел спрятать. — Никогда больше не спрашивай это. Вот так, просто. Данте не пришлось уговаривать дважды, но жгучее любопытство меж ребер просилось наружу, с каждым годом все сильнее и сильнее. Правила ведь созданы для того, чтобы их нарушать, сказал один мудрец, или наоборот, глупец, возомнивший о себе невесь что. В другой «один день», однако, неприятное чувство успокоилось, ведь кое-что старший все же рассказал. То, что предшествовало откровению, впрочем, надолго осталось в памяти у юного бубнового короля, в чем-то даже предопределило его судьбу. — Куромаку, сегодня твоя инициация. — пролепетал Ромео и поежился. Старший брат весь день был мрачнее тучи, а от этих слов еще больше нахмурился. Он сидел за покосившимся деревянным столиком у лампады в той самой холодной келье, окруженный своей маленькой карточной семьей. — Это больно, я сам помню, но это недолго! Может быть, потом к озеру сходим? Пик молча вглядывался в посерьезневшее лицо старшего брата, не зная, что сказать. Менять атмосферу любого натянутого разговора лучше удавалось червовому. Вот только почему молчал Данте — это было странно. Инициация и вправду не длилась дольше пятнадцати минут, ее вполне можно было пережить. Пик решительно не понимал, что происходит. — Данте, присмотри за братьями. — наконец изрек Куромаку и резко сорвался с места, чуть солнце коснулось облаков, что плыли над самым горизонтом, и окрасило их в бордовый. «И не дай им отправиться следом за мной» — додумал продолжение рыжеволосый. — Пойдемте на озеро, братишки. — приободряюще произнес тот и схватил за маленькие ручки Ромео с Пиком. Дети тут же попытались вырваться. — Мы пойдем к Куромаку! Он был с каждым из нас во время нашей инициации! — чуть ли не хором затараторили они. — Vincit qui patitur*, как говорит братец Куро, — натянуто улыбнулся Данте и закинул Ромео себе на спину. Он был намерен исполнить просьбу старшего, озвученную накануне ночью, в поле. Тогда двое собирали последние овощи в сезоне, пока на небе тлел закат и спонтанная мольба улетела далеко к облакам. «Я не могу предположить, что Им понадобится от меня, Данте. Рассчитываю на твою помощь, если вдруг… что-нибудь.» Да, так и сказал. Мальчик с каре-алыми глазами уже было вышел через задний двор к забору, туда, где он был успешно сломан, а дыра спрятана за кустом. Позади, казалось, остался странный храм, где жили эти страшные бородатые люди с прозрачными кувшинами и фиолетовыми порошками. Сооружение было устрашающе высоким в сравнении с захудалыми хижинами сельских жителей, приходивших сюда молиться об урожае и дожде. В главном зале, где и проходила инициация, почти не было освещения, лишь одно узорчатое круглое окно в самом центре купола пропускало тонкий столб естественного света, а еще изогнутые свечи и алтарь с цепями… Устрашающе. — Куда вы собрались, подопечные? — перед детьми вырос смотритель храма, сгорбленный старик с драгоценным камнем вместо левого глаза. Он всегда присутствовал на всех церемониях и ритуалах, как посторонний наблюдатель. — Вас звал ваш дорогой брат, а вы уже собираетесь гулять без него? Данте нахмурился и уставился на старца, не мигая. Врет, как пить дать врет. Куромаку точно не сказал бы такое. — Солгавший в одном лжет во всем. Дайте пройти, смотритель. — с улыбкой обратился к старику Данте, стоя на своем. Мужчина покачал головой и жестом позвал двух долговязых монахов присоединиться к нему. — Будем капризничать, ребятки? Пик вышел вперед и, дрожа, как осиновый лист, воскликнул: — Мы пойдем к Куромаку, звал он нас или нет! — Вот это правильно. — смотритель улыбнулся своим кривым ртом и, легонько подталкивая малышей вперед, увел их от забора, к главному входу в храм. Они шли по скошенной траве, на которой весной распускались острые васильки и желтые одуванчики. Сейчас она приобрела тот самый мрачный вид, характерный для полей в сумерки. Мимо прошмыгнула полевка и Пик ближе прижался к Данте. У рыжеволосого плохое предчувствие постепенно росло в тревогу, от которой теснило грудь. Тяжелые железные двери отворились не сразу. Их отодвинула та самая пара монахов, гул прошелся по всему залу, отдаваясь устрашающим эхом в ушах Куромаку. Он медленно поднял глаза и оцепенел. Убогие душегубцы вели его братьев смотреть на то, как он будет… — Куромаку! — взвизгнул Ромео, не отводя взгляда с тяжелых стальных цепей, обернувших тонкие руки его старшего брата. Карточный дух стоял на коленях, окруженный сборищем фанатиков, заканчивавших последние приготовления к инициации. Когда ритуал производили над остальными братьями, никакие кандалы были не нужны, все выглядело как-то извращенно и мерзко. Данте рефлекторно прижал младших к себе ближе, не в силах не таращиться на это убогое подобие идолопоклонства. Старец медленно подошел к Куромаку и что-то прошептал тому на ухо. «Постарайся не забыть о том, что твои братья неподалеку, ты же не хочешь их ранить ненароком, верно?» Засада. Если бы братьев не привели, он мог бы уничтожить этот чертов рассадник паразитов и никакой план бы не понадобился, но сейчас он не может потерять контроль, иначе Пик, Ромео, Данте, они все попадут под «горячую руку». Подросток нервно дернулся и часто задышал. Инициация теперь пугала не на шутку. Еще больше страшило паренька, что дети увидят его отвратительные страдания и не смогут забыть. Коварный старик лишь довольно ухмылялся, отдавая указания. Наконец, спустя пару невыносимо долгих минут, один из монахов достал крупный минерал, цветом похожий на опал. Камень переливался всеми цветами радуги и играл важную роль в ритуалах придания масти. К нему, как к магниту, выплыла и притянулась карта, сокрытая в теле Куромаку — «сосуд» его души и природной силы. Тот же фанатик достал длинную кисть, обмакнул мутную жидкость и коснулся кончиком изображения. Инициируемый стиснул зубы. — Это же… скоро закончится, да? — прошептал Пик Данте, обнимая того за руку. — Странный символ… — тихо проговорил рыжеволосый, вглядываясь в рисунок, выводимый кистью. — Клевер? Кисть обрисовала на поверхности карты трехлистник и замерла. Куромаку все еще не издал ни звука. На сем инициация должна была прекратиться, но что-то было из ряда вон. — Цепи хорошо закреплены? — робко спросил послушник у старца, а тот с наслаждением втянул запах талого воска. — Это не имеет значения. Важно лишь то, насколько сильна его способность к самоконтролю и какая сила за этой преградой может скрываться. Думаю, мы наконец-то нашли сокровище самих богов, не иначе. То, что мы создали, не создали сами Творцы, есть, чем гордиться, хм? — А е-если все же он потеряет рассудок? — Не потеряет. Зачем, ты думаешь, я братьев привел? Ему придется сдержать свою мощь, в таких-то условиях. Если что, у нас остались три карточных духа. Проверим на остальных. Этот просто самый устойчивый, вишь, аж не шелохнется. Страсть как хочется увидеть, что будет. — старец сделал жест и монах с кистью вывел на карте овал с кругом, очень напоминающий… — …глаз? — только успел Данте произнести, как Куромаку скрутило и тот забился в цепях, как голубь в силках. По его щекам пробежали дорожки черной, как смоль, жидкости, он затряс головой, будто в беспамятстве. Спустя время из горла вырвался первый полузадушенный вскрик, а следом пара безумных черных глаз заметила Данте и братьев. Одними губами, шипя и хрипя, передал короткое послание: «Не смотри». Два слова. Данте почудилось, будто он услышал их. Не глядя ткнул лицами Ромео и Пика себе в грудь, закрывая обзор и забыл обо всем, кроме того, что здесь и сейчас так сильно пугало и ранило. Поднялся страшный ветер, здание задрожало, по стенам побежали рубцы-трещины. Свечи потухли почти моментально, монахи в благоговейном шоке отходили назад. Разрушения усиливались, колонны держались на честном слове. Алтарь, немногочисленное убранство, люди — все летело в разные стороны, из-под земли на месте треснувшего камня пролезали сильные и гибкие ветви разных деревьев, опутывая и сжимая все, до чего добирались. Фанатики, опомнившись, в страхе побежали прочь, но некоторые из них нашли свою смерть даже на улице, ведь буря, оказывается, поднялась не только в самом здании. Весь кусок долины в радиусе нескольких километров от храма трясся неистово, небо заволокло тучами. Куромаку то и дело тянул цепи, но не рвал, цепляясь за волю, мысль, счет, лишь бы не сдать позиции, не сойти с ума от выжигающей дыры в его теле энергии, прежде мирно дремавшей в венах. Его глаза нещадно болели, он видел галлюцинации из будто бы других миров, то, что еще не случилось, но обязательно произойдет. Полукрик-полувой еще сильнее делал того похожим на растерзанного зверя, а пространство вокруг обращалось в руины. Наконец пара колонн все же хрустнули, крыша с грохотом приземлилась на полоумного старика, а карта выпала из пальцев отключившегося от страха монаха и вернулась обратно к своему хозяину ветром. Данте не сразу заметил, что ветви прорезались из почвы для того, чтобы закрыть его и братьев защитным коконом и упал на колени от напряжения. Ромео и Пик в унисон рыдали, цепляясь за грубую рубаху рыжеволосого. Глухой стук и лязг цепей. Данте выпутался из объятий детей и бросился в центр зала. Там лежал измученный Куромаку и конвульсивно дергался, похрипывая. Рыжеволосый с силой порвал кандалы, освободив старшего, перевернул истощенное тело и прижал к своей груди. Судороги не прекращались, подросток лежал с широко открытыми глазами и, казалось, ни на что не реагировал. — Братик! — Ромео обнял тонкое запястье и потерся о него щекой. Пик уложил голову на чужой живот, глотая сопли. Куромаку отдышался и тяжело повернул голову. Даже не потерял сознание. Тренировки пошли на пользу. Говорить не хотелось. В голове Данте роились сотни мыслей, но ни одна из них не обратилась в слова. Он лишь теплой рукой убрал вбок серые потные прядки и прикоснулся щекой к волосам старшего. — Теперь мы сможем уйти…? — часами позже спросил он, скармливая Куромаку с ложечки кашу. Тот кивнул, тяжело глотая, горло все еще болело от криков. — Мы не сможем быть свободны, пока долина не будет подвластна нам. — прохрипел тот, откашлявшись. — Я все решу. Данте не мог более ждать. — Куромаку… Мы ведь… Чудовища, созданные руками человека, верно? Почему мы тогда выглядим как люди? Почему с тобой творили такие вещи? Прошу, ответь хотя бы на что-нибудь. Трефовый какое-то время молчал, все взвешивая и обдумывая. — Мы — духи в человеческом теле. Мы будем стареть века и в нашей воле управлять природной яростью. Те монахи занимались запретными с точки зрения морали вещами, находили энергетически неспокойные минералы и изучали их работу. Захотелось им создать «совершенного человека». Для этого они нашли или украли младенцев, в молоко для которых крошили странные порошки и рисовали вокруг них пентаграммы. — Мы были одними из… — Не совсем. Я был одним из таких переделанных детей, но я видел, как гибли сотни других, а матерям говорили, будто чума забрала их малышей. Из кусочков меня потом вырастили вас. Данте молча переваривал новые знания, изредка кивая. — Карта как печать сдерживания нашего могущества. Однако мы сами, Данте, вольны распоряжаться этими силами. Так я предполагаю. За все наши страдания мы достойны свободы как никто другой. А как ты считаешь? — улыбка на истерзанных губах. Рыжеволосый отвечать не стал. Странное дело, но плохое предчувствие никуда не исчезло, оно лишь притупилось, оставив после себя неприятный осадок разочарования. *** — Данте. Данте. Данте. — Временами король царства Алых листьев жалел о том, что его воспитанник таки научился говорить. Только пару первых слов произнес, как начал спрашивать, то одно, то другое. Почему листья на деревьях растут? Как светит солнце? Усмехнувшись, правитель крепкой рукой сгреб ребенка в охапку, да к себе притянул. — «Познание начинается с удивления», ** да? — задумчиво изрек Данте, шурша пальцами в волосах Габриэля, с интересом изучающего узор на его платье. Впрочем, подопечный никогда не задавал неудобных вопросов, и, кажется, Сильнейший из братьев начал понимать своего старшего «родственника» все больше. — О Великий, послание вам принес я тотчас… — слуга поднялся в беседку в восточном стиле, где изволили отлеживать бока Его Величество. С небольшой возвышенности, где эта пагода располагалась, виднелись невысокие горы и огромный водопад, в ясные дни рисовавший радугой над низиной. Идиллический пейзаж, располагающий к долгой медитации. — Зачитай, не стану вставать. — Это может быть личное письмо для вас, Великий, но… П-понял вас, владыка. «Любезный брат, слово молвлю тебе я, Куромаку. Прошло уже два месяца с той поры, как виделись с тобой и юным Габриэлем. Я предлагаю тебе размять мышцы и помочь с одним небольшим делом, но сначала — чай. Во всем требуется последовательность, ты, как никто другой, понимаешь меня. Не соизволишь ли уделить моему царству пару дней своего времени? Буду ждать тебя с воодушевлением, Куромаку». — Куромаку? Кто? — пискнул Габриэль. — Уже забыл? Брат мой старший, дядя твой. Можешь быть свободен, Да Линь. Слуга поклонился в пояс и поспешил более не беспокоить господина своим присутствием, оставив бумагу неподалеку. Данте взял свиток и направил его на солнце. Проявились скрытые символы на древнем наречии. «Нам нужно поговорить». — Так что ты спросить хотел? — отрешенно обратился Данте к своему валету. Тот почесал за острым ухом и не ответил сразу. Рыжеволосый решил, что это и к лучшему. Однако, о чем хочет поговорить Куромаку и с чего вдруг такая секретность? — А, это… Вот, что мне интересно. — Ну…? — Откуда я взялся? --- *Выигрывает тот, кто умеет ждать. (Лат.) **Аристотель