Баллада о клевере

*** — Ну здравствуй, Хэйму. — этот знакомый голос не мог принадлежать никому другому, кроме… — Шах. — вместо приветствия произнес Куромаку, вставив меч в рыхлую землю. Знак ненападения, военного нейтралитета. — Как и всегда серьезен, хм…? — почти тепло улыбнулся Шахматный король, подходя ближе к старому «приятелю», если их так можно было назвать. С натяжкой. — Это вы разбудили голема? — строго предъявил король Клеверной долины, от усталости не желавший разыгрывать гостеприимство и дружелюбие. — Тот же самый вопрос задаю вам. Мои рудокопы пострадали от действий стража гор, и мне интересно, что… Нет, вероятно, кто стал причиной его пробуждения? — Шах свел брови вместе и скрестил руки на груди. — Что вам здесь понадобилось, Карточные короли? Куромаку, естественно, не ответил. Он не пожелал продолжать беседу в таких обстоятельствах, особенно когда все его подозрения падали косвенно на Эшекк в случившемся инциденте. — Как грубо. — Как получается. Прошу, не мешайте мне делать свое дело, и я вас не потревожу. — спокойно сказал государь клевера, не замечая тихого возмущения Шаха. — Неужто за лилией полезли? А на кой черт она вам? — с неподдельным любопытством спросил Шах. Кусты зашуршали и что-то белое вылезло из чащи. — Мэттью? — обратился Черный король к близнецу, косым взором цепляясь за серебристые доспехи. — Шах, братец, отряды подоспели вовремя! Сейчас увозим людей с рудников в лечебницы. — весело и задорно ответствовал тот, улыбаясь. — Отлично, я скоро к вам присоединюсь. Тут кое-кому может понадобиться наша помощь, так что… Давай, я на тебя надеюсь. — Понял! — подмигнул Мэттью и залез обратно в листву. — Итак, а теперь… — Шах повернулся к Куромаку, а того и след простыл. Уже, видимо, скрылся в пещере. — И куда же? Вот упрямец! Трефовый король зашел под обсидиановый свод, в ущелье, и сосредоточился на своих ощущениях. Скалы вибрировали. Было слышно, как возмущенно и истошно воет голем где-то вдалеке. Ни зги не видно, черным-черно. Шах шел следом, хитрый скунс, подсвечивая себе дорожку кольцом на среднем пальце. В том, что происходящее было подстроено Куромаку почти не сомневался. Иначе как же «волшебным» образом он пересекся с шахматами? С другой стороны печать на свитке слишком мощная для шахматных магов. Вероятнее всего, вюрфеншпильская. Вюрфеншпиль пал, такого быть не может, если только где-то в свите клетчатых плащей не затесался потомок. Значит, вполне возможно, это не дело рук Шаха и его приспешников? Нет, снимать со счетов этих расчетливых фигур так рано не стоило. — Вы же чего-то хотите от меня, Шах? — не выдержал Куромаку и остановился, покрепче сжав меч. — Помочь хочу. А вообще ладно, будем честны, я рад нашей встрече. Думал напомнить о своем предложении двухсотлетней давности и… Быть может, в этот раз мы заключим соглашение, хм? Слишком о многом мечтаю? — Придется ответить отказом. — Куромаку, положение дел на внешнеполитической карте стремительно меняется. Вас могут завоевать. Нарды собирают силы, объединяются с соседними племенами и грабят то, что осталось от Вюрфеншпиля. Достаточно ли вы сильны, чтобы дать отпор? Мне нужен мощный, крепкий союзник. Я вижу его… в тебе, Хэйму. — Шах не улыбался. — Или ты затаил обиду на то, что произошло шестьсот лет назад? Куромаку не мог понять, искренен ли был Шах или лукавил. Конечно, он не забыл их расставание. Как мог забыть, когда ребенком успел надумать всякого — наивные мечты о чужой заботе… — Почему вы не разбили нардов еще сто лет назад? Чего вы ждете? — Не всё так просто, как кажется, Хэйму. Эти воры-дикари захватили наследие костей — вот, что мешает нам сделать решительный шаг вперед. У нас недостаточно могущества. Приходится идти на компромиссы, хотя мелкие стычки случаются. — Шах, мы преследуем разные цели. — Отнюдь, Куромаку, отнюдь. И ты сам это прекрасно осознаешь. Я дам время поразмышлять, я терпелив, а вот время… Время, к сожалению, скоротечно. Тебе, кажется, нужна была лилия? Не стану более задерживать. Король Треф шагнул в неизвестность. Взгляду открылся небольшой грот с возвышением в центре, своего рода природным постаментом из каменной породы, а в нее врос прозрачный крепкий кристалл, защищающий, напротив, хрупкий драгоценный цветок. Куромаку размахнулся и врезал клинком по алмазному барьеру. Ничего не произошло. Попробовал снова. И снова. Вкладывал столько сил, сколько мог так, чтобы не разрушить кристалл вместе с сокровищем. Безрезультатно. Еще сильнее врезал. Нет, он не уйдет отсюда без цветка. Это исключено. В глазах потемнело от усталости и нервного перенапряжения. Кажется, что-то подобное видел в снах о будущем… Брел в горах в поисках чего-то… Повредил ногу, но шел вперед… — Может, мне все-таки помочь? — Шах всё это время стоял и наблюдал, опершись о каменную стену. Куромаку прекратил ломать свое дорогое оружие и кивнул осторожно. Это добром не кончится, но сейчас что ему оставалось? Шахматный король подошел к кристаллу и коснулся его кольцом. — Теперь он не такой плотный и крепкий. Давай. Правитель Клевера вонзил клинок в основание алмаза и тот покрылся тонкими нитями трещин, будто обратился в стекло. Вероятно, так оно и было. — Вам приятно видеть чужую беспомощность, да, Шах? — Какого же ты прескверного обо мне мнения, карточный дух. Я сделал доброе дело, и вот она, благодарность? Куромаку забрал цветок, пальцы его ходили ходуном от страха сломать нежный стебель или как-то иначе навредить растению. Лепестки лилии, как и ответствовала книга, были прозрачны, словно капли росы на траве. — В союз хотите меня завести…? — Хотел бы, но не стану. Насильно мил не будешь. Я бы попросил услугу за услугу, но время и у меня поджимает, и у вас. Лилия излечивает любые болезни, снимает порчу… Что-то стряслось, я предполагаю? Молчание ягнят. — Ясно… Что же, предлагайте время и место свидания, тогда и обсудим то, что я бы хотел у вас попросить, любезный Куромаку. — опять перешел на вы, лицемерно улыбнувшись. — Буду верить, что слово короля Клеверной Долины — не удобная легенда. Бывайте. Куромаку со всей силы врезал по обломкам кристалла, не сдержав ярости. Те разлетелись в стороны, как крошки хлеба из пирога. Чего он страшится? Или, быть может, на что смеет надеяться? Нет, не на Шаха он зол. «Это политический ход. Только и всего. Один раз. Одна встреча. Я достаточно осторожен и внимателен. Шаху не перехитрить меня. Братья не узнают. Им незачем думать о таком. Я все решу самолично, не вовлекая никого, не подвергая никого опасности. Решу — и засияет солнце, и вернется покой.» Белый Шахматный король только вывел последнюю пострадавшую пешку в безопасное место, где раскинулся его лагерь, как сзади кто-то положил руку на плечо. — Так быстро? — А что тянуть слонов за все подробности. — Шах был безмерно доволен наличествующим положением дел. Мэттью радостно завертелся вокруг него, подобно мелкой назойливой собачонке. — Мой мудрый, мудрый братец! Что мы делаем дальше? — Ждём. Близнец моргнул удивленно и телепортировался так, чтобы помешать брату пройти дальше. — То есть, серьёзно? После того, что мы провернули, теперь просто ждать весны приход? — Я заставил Куромаку задуматься, а это главное. Посеял в его душе семя сомнения в собственном могуществе. Я не думаю, что мы успеем по нему соскучиться. Он вернется, это лишь вопрос времени, милый Мэттью. — А ты сам… Готов встретиться с ним еще раз? Тогда тебе было очень плохо, братик. — Мэттью шагнул вперед и взял лицо брата в свои чуть теплые ладони. — Может, объяснишь, почему ты отдаешь мне все богатство твоих чувств? Я не готов им владеть. Оставь и себе немного. Шах перестал улыбаться, его тонкие черты исказились тяжестью смирения. — Придет время, и ты будешь править Эшекком вместо меня. — Т-ты чего, нет, конечно! — нервно заулыбался Мэттью от открывшихся ему перспектив. — Мы всегда будем править вдвоем, Шах и Мэттью, Черный и Белый король, таков закон! Но Шах будто не слышал того, о чем тараторил его брат. -…И когда это время наступит, я бы хотел, чтобы Эшекк стал светлым и спокойным местом, чтобы им правил добрый, милосердный король, которому не пришлось бы сражаться, отвоевывая свои права — у него будет столько богатства и власти, что никому в голову не придет покуситься на всё это. Возможно, я это никогда не увижу, но я буду знать, что не колебался ни секунды, идя к этой великой цели. Мэттью легко начинал плакать от избытка эмоций, вот и сейчас его полупрозрачные серые глаза увлажнились. — Ты будто прощаешься со мной. — Конечно нет, а вот ты смотришь на меня так, будто не можешь и шагу в сторону ступить, если старшего брата не будет рядом. Подумай о Ромео. — Сейчас отчего-то я не могу думать о Ромео. — честно признался Мэттью, опуская ладони на братские плечи, скованные громоздкими черными доспехами. Шах замер, в кои-то веки не обнаружив в кармане хлесткого словца, и молча уставился на обеспокоенного брата. — Могу обнять тебя? Я так хочу поделиться с тобой теплом, оно будто вот-вот вырвется из груди и улетит куда-то далеко, так пускай лучше к тебе. Я жадный, я не хочу делиться тем, что ты мне подарил, Шах, с кем-то кроме. — А ты когда-нибудь спрашивал у меня разрешения? — странным голосом молвил близнец наконец и ощутил, как с его спины сваливается невидимая тяжкая ноша. Становится легко и спокойно. — Ты установил резонанс? — Да. Ты не просил меня об этом, но… — Мэттью взял ладонь Шаха, на которой блестело кольцо, в свою и связался душой с разумом брата. — Нет, это то, что мне нужно. Шахматы так и стояли еще некоторое непродолжительное время, цепляясь друг за друга, ведь оба понимали — никто другой не протянет руку помощи, если случится беда. Злодеям вообще редко помогают герои, так устроен мир. Что же до Куромаку, то он в смятении и усталости вышел из пещеры, вспомнил о братьях, о Брелле и с волевым усилием настроился на новую битву. Мой читатель подумал о големе? Да будет так. *** — Какой же булыжник…! — Пик в очередной раз отпрыгнул от каменных глыб, коими припадочно и бессистемно бросался гигант, вовремя наколдовал электрический барьер, чтобы отразить мелкие, но неприятные осколки и закрыть собой Эмму, которая уже исчерпала себя, сражалась на честном слове и браваде. — Почему просто не соберем силы и не снесем его к чертовой матери?! Данте отбил пару камней своим тяжелым кулаком, но получил по ребрам рикошетом от барьера Пика. Обидеться не успел — не в его характере да и больно было — страсть как. — Куромаку не одобрил бы такое… Это страж гор, существо древнее нас. — Это обыкновенный монстроидный, прекрати разводить пафос, наши силы не бесконечны! — Эмма сзади промахнулась копьем и получила потоком ветра в плечо. Ее отбросило, как пушинку, прочь. Пик терял самообладание. — Эмма, уходи! Ты не сможешь постоять за себя! — От кого я это… — дама Пик закашлялась, сплюнула неприятно хрустящий песок и надела шлем обратно, который по случайности слетел с головы. -… Слышу вообще? Кто твою задницу прикроет? Земля затряслась, покрылась трещинами и Куромаку выпрыгнул из песка, обернулся и отбросил летящие с небес «метеориты» в стороны так, чтобы те не задели ни его семью, ни несчастного голема. — Эмма, буду должен. — король сунул цветок в ладони оторопевшей девушки. — Скорее возвращайся, время на исходе! — Ч-что, я?! — Эмма не нашла возражений и, бросаясь сквернословиями, призвала портал. Только та исчезла, как Куромаку побежал на своего противника, в ближний бой, так близко, как возможно. — Данте, Пик, в стороны! — приказал тот. Король Бубен не стал ждать, пока его младший брат родит светлую мысль, закинул самым наглым образом пикового себе на плечо, после чего дал дёру с мыслью вернуться, если ситуация примет неприятный оборот. Куромаку уперся в землю ногами так крепко, будто прирос к ней и выставил правую руку вперед как раз в тот момент, когда массивный громадный кулак из камня пришелся по его ладони, снес все доспехи до самой шеи. Почва тут же просела под шпорами Трефового короля, стала рыхлой и мягкой. Белки глаз карточного духа словно чернилами налились, а радужка приобрела устрашающую форму трехлистника. Пурпурные вены вздулись, искажая красивое лицо, в десны вонзились самые настоящие клыки. Сейчас Куромаку терял человечность, выпуская с осторожностью звериное монструозное начало на волю. «Ты такой же, как и я.» — обратился тот мысленно к голему. — «Позволь мне избавить тебя от страданий.» «Теперь я знаю, кто ты, мелкий человек. Ты дух, а духам я рад. Помоги мне, воин!» — взмолился голем низким, почти нечеловеческим голосом. Извне был слышен лишь рев, отчаянный, раздраженный. Куромаку поднапрягся, сделал шаг вперед, потом еще, еще, еще и, издав звук (то ли шипение гадюки, то ли лязг металла), опрокинул голема на спину. Грохот был оглушительным. Лагерь шахмат снесло ветром. Данте и Пик не сразу опомнились, все произошло как в театре на сцене во время драматического акта — нереально, почти сказочно. Трефовый король громко захрипел, покачнулся и рухнул на землю у ноги стража, обессилев. Чуть не сорвался. Желание выпустить все эмоции, всю томящуюся в венах силу было столь велико, что лишь выработанная годами стойкость к эмоциональным скачкам не дала поддаться соблазну. Почти отключился, прикосновения и голоса плыли, как глазурь на сладости, сливались в что-то невнятное. Крепкие руки подняли, прижали к чему-то твердому — это Данте, точно Данте. Голем же… теперь свободен? Не может проверить. — Куромаку, слышишь нас? Куромаку? — знакомый голос. О нет, так хочется спать… — «Не забуду я твоей помощи, воин!» — заговорило небо. — «Твоя боль отныне — моя боль. Я тебе пригожусь!» Куромаку слабо кивнул и веки отяжелели. Темно. *** — Вообще-то, за ребенком следить надо! — противный низкий голос торговки бил по ушам и пугал. Он же просто взял яблоко. Оно на прилавке лежало, вот, бери! Если подумать, ладошки такие маленькие, а у Шахи — вон какие большие. Захотелось измерить. Доказать самому себе, что это не выдумка. — Да, простить прошу, кланяюсь в пол, все дела, крайне сожалеем! — никакого сожаления в голосе. — Мой мелкий просто грамоте не обучен, вот и… Держите. Звонка монетка приземлилась на стол и завертелась, как волчок. Красиво. Почему она вертится? Что заставляет вертеться? Не от того ли, что грани у медяка тонкие-тонкие, ровные-ровные? Мне хочется знать больше. — Шаха, Шаха! — так просто — руки протяни и тело станет таким легким, как пёрышко, а с высоты все макушки и лысинки видать. За пару недель успел привыкнуть, это ведь так удобно. — Ну чего, Хэйму? Если крадешь, так делай это аккуратно, горе луковое. — Шаха улыбается. Почему улыбается? Здесь нет ничего смешного! — Шаха, почему монетка вертится? — А мне почем знать? Спросил тоже. Наверное, ветер. Ответ неудовлетворительный. Глупый, несмышленый Шаха! …Шаха? «Или ты затаил обиду на то, что произошло шестьсот лет назад?» Рынок растворился, будто его и не было. Осталось лишь пустое, неясное пространство. Оно сжималось, расширялось, менялось, подобно скомканной бумаге, то прилавки с яблоками, теперь палатка с костром, но одно оставалось неизменным. — Просыпайся, Хэйму.