Баллада о клевере

Любопытная Пандора, едва придя в мир, приоткрыла крышку. Тотчас все бедствия людские вылетели оттуда и разлетелись по Вселенной. Пандора в страхе попыталась вновь захлопнуть крышку, но в ящике из всех несчастий осталась одна только обманчивая надежда. — Неизвестный автор, мифы Древней Греции.

— Это же… — Куромаку перешел на шёпот, сам того не желая. Всё тело прошила дрожь предвкушения и благоговейного трепета перед сокровищем древних. И ведь было, на что посмотреть. Идеально ровные грани куба сливались воедино, испещренные тонкой гравировкой. Неизвестные буквы, символы, образы — загадки в черном теле, настолько симметричном и пропорциональном, что впору поставить в музее всем на удивление. — Нравится? Я знал, что ты оценишь. — хмыкнул Шах. Жаль, мой читатель, что не видел Куромаку взгляда царя Шахмат в тот миг. Темный и пустой, в контрасте с умоляющими речами. Впрочем, государь Клевера был увлечен, почти забыл обо всём вокруг, зачем приехал, откуда — все сознание его потянулось к шедевру прошлого. — Великолепно. Простота форм, и при всём этом… Работа гения-чудотворца. — с обожанием шептал Куромаку, осматривая артефакт со всех сторон. — Возьми его в руки, Хэйму. Он не кусается. — улыбнулся Шах. — Тем более, что я тебя прошу забрать его поскорее, брат мой вернется с минуты на минуту… Не могу рисковать. Скорее же. Бери. Трефовый король осторожно и робко потянулся к кубу, а тот сам прилетел в ладони карточного духа. От драгоценности грелись охладевшие от волнения пальцы. Это было… Волнующе, приятно. — Думаю, вы найдете общий язык. Мне потом нужно будет забрать «Колыбель» назад, поэтому просьба недолгая и непыльная. — Шах приблизился к Куромаку на пару шагов и невольно засмотрелся на широко раскрытые очи государя, полные удивления и чистейшего любопытства. — Постойте. — Куромаку пришел в себя. — Это ведь… Если это «Колыбель», то её нужно содержать под… — …высочайшим надзором, безусловно. Штучка красивая, но опасная. Ты ведь читал о ней, верно? Прикасается к энергии существа и дальше… — Да-да. Я помню. — отрешенно пробормотал Куромаку, будто отмахиваясь от Шаха. — Отдавать её кому попало вы не могли, конечно, а мой разум подходит для присмотра за вашей ценностью. Шахматный король удовлетворенно кивнул и повел гостя к выходу. Вдруг, остановившись на полном ходу, метнулся назад. — Забыл совсем, из головы вылетело. — мужчина вернулся с красной тканью, которой ранее был укрыт волшебный камень. — Накрой. Желательно никому не показывать, возникнут вопросы, а они тебе ни к чему, правильно? Ну, да прибудет с тобой сила, езжай. Куромаку завернул куб в алый бархат и тепло постепенно исчезло. Король будто очнулся от марева каких-то вязких раздумий, обернулся к Шаху и позвал его, против воли разума. Не сразу понял, как сел на коня, оттого чуть не потерял равновесие, что было бы совсем не к лицу серебряному рыцарю. — Шах, вы…! Шахматный король остановился вполоборота, придерживая шторку палатки. Выжидающе смотрел, блестел своими мрачными обсидианами радужек, вся поза напряженно статичная, как на драматической картине. Ответом ему был шелест высокой и мокрой травы. — Я слушаю? — Почему вы не взяли меня тогда с собой? Почему вы так поступили? Я ведь… Готов был пойти с вами, быть вам и сыном, и братом. Я был… помехой? «Почему оставили меня?» — мысль тревожно забилась пташкой, требовала выхода. Шах пораженно приоткрыл рот, и тут же прикрыл, глотая воздух. Шахматный король и ждал, и боялся этого вопроса. Он ведь самому себе не мог признаться, что бросил великовозрастного ребенка тогда из чувства слабости, от страха прогнуться под гнётом эмоций. Что теперь скажешь? «Я никогда не любил тебя»? Правда ли это? «Я был не готов к заботе о тебе»? «Ты бы стал моей ахиллесовой пятой»? — Я всего лишь исполнил свой долг, Хэйму. Я никогда не думал о том, чтобы забрать тебя к себе. Задача стояла иначе. — наглая ложь, ею нетрудно захлебнуться, как порченосной слизью. — Ты ведь хорошо понимаешь это? Ты умнейший из детей, мне знакомых. — Прощайте. — бросил Куромаку и развернулся в седле. Стиснув поводья что было мочи, рыцарь ускакал прочь. Его сердце преисполнилось какой-то горькой досады за собственную слабость в обществе шахматного короля, чуть не обнажил свою душу. Этим Черный генерал мог воспользоваться. Шах облизнул губы и вытер их с каким-то отвращением. К чему, правда, до конца не понимал. Где же Мэттью черти носят… «- Шаха, не уходи! Я тебе пригожусь! Я, я буду учиться мечу и письму, я стану сильнее и тогда…! Шаха, возьми меня с собой, не уходи, пожалуйста! Не оставляй меня здесь! — рыдания, рвущие горло на лоскуты. Слезы, мешающие смотреть на исчезающий силуэт. Чувство предательства и брошенности. Да, он конечно знал, но со всей своей детской искренностью и чистотой верил в то, что Шах его заберет с собой. Вышло по-другому. — Ты карта, Куромаку. Твоё место теперь здесь. Ну, прощай, дитя. Стань сильнее и посмотри мне в глаза снова. Я буду ждать.» *** 550 лет назад. — Мы остановимся в этой деревушке еще на день. Маттео сходит за едой и вернется. Пошли в комнату. — Шах снял ребенка со своих плечей, которые неплохо было бы и размять, ныли, как будто кирпичи таскал полдня, а не дитя. Мальчик пробежал вперед и огляделся. С любопытством стал залезать под столы и стулья, все разглядывать, открывать ящики, за что получил звонкий щелчок по темечку. — Кому сказал не лезть куда не просят? Что за проблемный ребёнок. — Прости, Шаха. — с жутким акцентом ответил Хэйму и последовал за шахматным королем уже спокойнее в отведённую для гостей грязную горницу. Топят по-черному — заметил рыцарь и поскреб стальным ногтем стену. Грубый дешёвый камень. В спальне стояли две жалких постели, над ними тускло сияло квадратное окно без стекол, но с дверцами. Низкая печка, лавка да лучина. Больше ничего примечательного не было. Мэттью опять будет спорить, с кем Хэйму спать. От этой мысли стало отчего-то хорошо. Мальчик скромно улыбался, неужто заметил, как Шах изменился в лице? — Шаха, мы сегодня поучимся считать? — Я смотрю, это тебе интереснее прочего. — Нет, мне и истории твои нравятся! — Да шучу я, садись на тряпки эти, да сапоги сними. Вот так, умница. — только молвил сие и осёкся. Теплое слово… Опять забылся. Кольцо на среднем пальце тревожно блестело — слишком много чувств. Придется прибегнуть к связи фигур, как только Маттео вернется. Шахматный король сел рядом, так, чтобы не смять плащ. — Ты как это делаешь, он же длинный? — Как ты кимоно носил? — Ну, поднимал. — Вот здесь та же штука происходит. — Хочу плащ как у Шахи. — Подрасти сначала, дурачок. — Я умный! Я быстро научился говорить на шахматном языке! И уже умею складывать двухзначные числа в уме! — Да, да, я понял. — Шах усмехнулся и хлопнул малыша по спине. — Ты у нас мудрец. Хэйму вдруг притих. Мудрец… Какое красивое слово. Так приятно скользит на язычке. Мудрец… Мудрец, мудрейший из мудрых! — Ум — это невероятное оружие, Хэйму. Опасное и всегда стреляет без промаха. Лучше быть однажды умным, чем сотню раз потом — храбрым. — напутственно изрек Шах, тоже снимая свои железные сапоги. — Если я стану умным, Шаха будет рад? — искренне поинтересовался великовозрастный ребенок. — Вряд ли. — возразил собеседник, хрустя плечами. — Почему так, Шаха? — Тогда ты переиграешь меня в сёги*. — улыбнулся шахматный король и Хэйму с радостным писком обнял своего невольного попутчика. Шах подавился воздухом. — Я тебе говорил так не делать, Хэйму, что ты за ребенок такой. — Мне нравится, что я с Шахой. Когда мои братики и сестрички родятся, я уверен, Шаха им тоже очень понравится! Шах не ответил. Подумал о том, что пора бы сменить неудобную тему. На что только? Ребенка не так сложно увлечь, особенно такого пытливого в познании, как Хэйму, но хотелось разнообразия. Дитя, тем временем, недолго думая, спряталось под черный плащ и, блестя темно-серыми глазками, выглянуло из-под него. — Я в домике, тут меня никто не достанет. Шах пристально и серьезно посмотрел на духа, тот тоже притих и сжался. — Куромаку. — Кто? Обсидиановый король забрал плащ обратно из шаловливых ручек и ответил, подумав немного: — Тот, кто прячется под черным атласом. Хэйму хотел было что-то спросить, однако дверь с глухим лязгом отворилась и в горницу взлетел взлохмаченный Маттео. — Я столько вкусняшек принес! И сельдерей твой любимый тоже, Хэйму. Налетай. Шах, тебе свежую лепешку и… — Потом поем. — отказался король, наблюдая, как маленький спутник хватает длинные побеги и уже открывает пасть, чтобы откусить сразу половину. — Стоять, дрожать, бояться. Помыть не помешало бы. И как ты ешь эту дрянь, этот корм для кобыл**… Тебя совсем не учили этикету? Ты же вроде при императоре жил. — Я никогда не видел императора. — произнес Хэйму, грустно провожая взглядом заветный овощ. — Его никто не может видеть. Он сидит в особой комнате и не выходит. И меня ничему не учили, только проверяли мои чудеса. — Это заметно. — хмыкнул шахматный король, а потом опустил овощи в принесенный бабкой-хозяйкой горшок с водой. Надо бы еще магию использовать, кто знает, откуда в этом хлеву берут воду и кто там обжился. — Шах, о чем сегодня нам расскажешь? — Маттео привлек Хэйму в свои объятия и взъерошил седые волосы своей большой ладонью (такой же точно, впрочем, как и у черного близнеца). Мальчик довольно пискнул и ответил на объятия, интерес в его глазах вспыхнул серебристым огоньком. — Дайте-ка подумать… Про Вюрфеншпиль, может быть? — вымытый сельдерей Шах отложил в сторону на полотно с незатейливой вышивкой. — О, про то самое давно исчезнувшее царство? — воскликнул Маттео. — А ты-то чего радуешься, я тебе уже пересказывал. — поддразнил черный король, протягивая кусочек сельдерея довольному дитяте. Последний сразу в рот запустил и, счастливо причмокивая, зажевал бедную травку. — Не подавись только. — Не поффафлюфь. — Будем считать, я понял. — Шах уселся на койку обратно, закрыл ставни окна, чтоб не дуло и начал свой рассказ. — Это было еще задолго до меня и Маттео. В горах, далеко отсюда, выросло огромное царство, и не было в нем ни бед, ни горестей. Жили там одни лишь мудрецы, духи кубиков-костей, а все дела по дому и в поле вершили за них Артефакты. — Артефакты? — пискнул ребенок. — Да, особые волшебные предметы, созданные руками вюрфеншпильцев, которые могли и поле пахать, и скотине жизнь поддерживать, и силу нехилую владельцу давать. Не было равных вюрфеншпильцам, нет и сейчас. Рутина просветленных людей — прогулки в полях, медитация в горах, постоянное обогащение разума — никогда им не надоедала. Если и был рай на земле, то это был Вюрфеншпиль. — Я думал, что мощнее государства, чем у шахмат, нет. — протянул Хэйму, и стал чавкать заметно тише. — Как видишь, было. Горы — естественная преграда — не давали мелким туземцам нанести народу костей хоть какой-нибудь вред. У каждого вюрфеншпильца с детства было счастливое число — число родимых пятен на его лице. Традиционно верили в то, что количество, равное родинкам на коже, приносит счастье и удачу. — То есть, если как у тебя, Шаха, два пятна, то и два там… Две лепешки! Ну, я к тому, что у тебя пятнышко под глазом и губой… Шах напрягся и замолчал. Хэйму был проницателен. — Ну да. Что-то вроде того. — Черный король взглянул на Маттео, который уже отрубился. Лёгок на помине. — Но всё в мире конечно, Хэйму. И счастье, и горе. И мы с тобой тоже однажды исчезнем. — К-куда исчезнем? — испуганно промямлил ребенок, бросился к сумке, где лежали карты. — И братики мои, и сестрички? — И они тоже. Ты многое потеряешь, Хэйму, многое обретешь, а потом и обретенное тоже канет в лету. Так случилось и с Вюрфеншпилем. — Что произошло? Сейчас Вюрфеншпиля нет? — Хэйму сел рядом с Шахом, по правое плечо. — Однажды главная из гор, окружавших царство, взорвалась жидким огнем. Пламя сжигало всё на своем пути, а людей превращало в мелкие угольки, черные, как мои волосы. Почти никто не смог спастись тогда. Так и погибло великое государство. Лишь Артефакты, защитив себя сами, остались, нетронутые, под пеплом. Запах жареного мяса… Представляешь? Глаза Хэйму увлажнились от страха. — Ты рассказываешь так, будто сам это… видел. Шах вздрогнул и прикусил губу с черным пятном на ней. » — Тятенька! Матушка! Сестренка! Мне страшно, мне тяжело дышать!.. — сильные руки толкают в спину, чувство, ни с чем не сравнимое — свободное падение куда-то в пропасть. — Спасайся, Шах, здесь лава не…! — голос сестры растворился в хрусте веток. Грохот и мрак, а еще запах гари, неприятно щекочущий ноздри.» — Шаха? — Хэйму осторожно ухватился пальчиками за чужую руку и начал трясти, взволнованно. — Почему ты молчишь? — Что? Ах, да. Ты доел свой сельдерей? — Уже. — Тогда тихий час. Ложись к Маттео, там теплее. — А это вся история? — мальчик подлез под бок к белому королю, и тот сонно притянул малыша к себе на грудь. — Да, завтра расскажу что-нибудь еще. Закрывай глаза. Шах и сам опустил веки, темнота мягким шлейфом окружила его, а потом начала белеть, пока не иссякла полностью. «Колыбель» сестры — да, она в безопасности. И клятва из глубин памяти… Обещание вернуть всё назад, повернуть время вспять. «А этот Хэйму может оказаться полезным.»