Баллада о клевере

Возможно, неделю назад. Хэлен запахнула шубку сильнее и вышла в сад. Позади спускались её подруги-дамы — задумчивая Клео, жизнерадостная Николь и вечно недовольная Эмма. Девушка обернулась и пересчитала гостей. Все в сборе. Пожухлые листья то хлюпали, то хрустели под дорогими сапожками, стало ощутимо холоднее. Еще вчера выпал первый снег и моментально растаял. Зима близко. В Червовом королевстве было много розовых (и не только) садов, но почти все они принадлежали королю Ромео. У его жены был собственный вечнозеленый «хвойник» для затяжных холодов и белый розарий для теплых летних дней. В первом гости распивали горячий глинтвейноподобный напиток, во втором наблюдали за деловыми пчелами и пробовали новые сорта мягкого чая. В «хвойнике» стояла небольшая беседка из дерева, окруженная пышными ёлками и засыпанная шишками. Поодаль высился домик любимой белки Хэлен, ничем не уступающий дорогой конуре столь же дорогого сердцу Червовой дамы сенбернара. Николь тут же побежала тискать бедное животное. Впрочем, то было не против, ведь невольно настроением Бубновой заряжались все вокруг (и братья наши меньшие не исключение). — Николь, милая, глювайн* остынет. — ласково позвала королева, помахав рукой в дорогой перчатке (чтобы кожа от холода не огрубела). — Уже бегу, Хэлли! — Николь чмокнула белку в холодный носик и оставила в домике, а сама вернулась к приятельницам. — О чём поболтаем сегодня? Эмма скрестила руки на груди и устроилась на лавке, широко расставив ноги для удобства. Её доспехи чуть звенели. — Ты хоть шлем бы сняла, душка. — обратилась Хэлен к подруге и та, чертыхнувшись, стянула железо с головы. Мужская стрижка, густые черные волосы, подкрашенная алым губа и длинная серьга в правом ухе (и как только о стенки забрала не ударяется, не вонзается в нежную мочку уха до крови? — размышляла Червовая). — Я в ваши куклы-чаепития играть не собираюсь, дайте нормальную чашку, а не это горе в семье. И вообще, зачем вы меня сюда притащили? Я пропустила поход. — Раз в год можешь и уделить подругам внимание. — улыбнулась Клео, а Николь взяла немного серого талого снега и коснулась ледяными пальцами теплой шеи Эммы, отчего та взвизгнула и пригрозила непоседе кулаком. — Я вообще хотела вам напомнить, милые, что сегодня уже год, как я знакома с Ромео. Давайте выпьем за нашу чудесную встречу. Ланс, да, пивную кружку для дамы напротив, не для меня, что ты, детка. — Хэлен приподнялась и чмокнула слугу в щеку, отчего тот вспыхнул пунцовым и поспешил ретироваться. Дама подняла свою фарфоровую чашечку, её подруги последовали примеру. Глухой стук, громкий звяк, легкий щелчок — и вот, тост сделан. — Сегодня рецепт какой-то другой. Что ты сделала? — поинтересовалась Клеопатра, сосредоточенно помешивая кусочек лимона в горячем вине. — Добавила корицу, муж привез. Нравится? — Очень сладко пахнет теперь! — улыбнулась Николь и довольно выпила полчашки залпом. — Хэлли, так может поведаешь нам, как вы с Ромео познакомились? Дама в розовом задумчиво расплела длинную белую косу и начала заплетать обратно, уже другим «узором». Это помогало ей вспомнить те самые мелкие детали, которые вот-вот норовят вылететь из головы куда-то на юг, с перелетными птицами вместе. — Ну… Это было очень забавно. Я тогда, по молодости лет, работала в постоялом дворе, в дальнем крыле которого оказывала определенные… услуги. Мне это нравилось, еще ни один гость меня не обижал, да и не знала я иной жизни. Однажды туда забрел Ромео, мы переспали и… — О нет, можно без этих подробностей, прошу тебя? — Эмма закатила глаза и закинула ногу на ногу, чуть не снесла коленом стол. — Ладно, ладно. В общем, он меня не впечатлил. Я так ему и сказала об этом, мой муж страшно удивился и попросил съездить с ним в его замок. Конечно, я отказалась, негоже было с гостями по стране разъезжать, даме моего статуса тогда сие было совсем не к лицу. Тогда он просто взял и выкупил тот постоялый двор, сказав, что розы увянут в гремучем лесу, без света и тепла. Ромео… Стал моим светом и теплом. Мы часто потом гуляли по аллеям, усыпанным яркими цветами, и даже зная о его постоянных интрижках, я всегда помнила, что отношение ко мне у него какое-то особенное. Еще никто не был так добр к моей персоне. Эмма посерьёзнела, что не укрылось от внимания подруг. «Никто не был так добр», да…? — Дай угадаю — о Пике вспомнила, душка? — Хэлен коснулась руки воительницы и начала играться с её пальцами. Пиковая дама смутилась и отвернулась. — Расскажи нам, как вы познакомились? — Это… Не так уж и важно, верно? — бросила брюнетка, руку, впрочем, не вырывая. Николь и Клео любопытно пожирали глазами серебряную сережку. Придется рассказать, что ли? Эмма клацнула зубами и откинулась спиной на бортик беседки, к которому лавка приставлена. — Я была единственным ребенком моего отца. Это был выдающийся мастер кузнечного дела. Всё в руках спорилось: мечи сами закаливались до нужной кондиции, железные ошметки становились острыми наконечниками стрел, сломанные алебарды возрождались вновь или переплавлялись во что-то совершенно новое. Отец научил меня всему, что знал сам. Наверное, жалел, что у него родилась дочь, но никогда не показывал виду. Говорил мне, что я его гордость, его душа. Однажды спросил меня, хочу ли я сама ему помогать. Конечно, я хотела, но он не ограничивал меня в выборе занятий, несмотря на то, какие слухи ходили за нашими спинами. Однажды недоброжелатели подожгли наш дом. Отец, рискуя жизнью, вытолкнул меня, но сам остался погребен под тяжелыми брусьями. Страх не позволил мне спасти его. Пожар перекинулся и на другие дома, меня схватили и, не без поддержки россказней, сочли за ведьму-предательницу. Еще немного бы, и меня бы сожгли. Потом вдруг — вспышка, раскат грома, и передо мной возник Пик. Сорвал веревки, взял за руку и вывел из дыма на свежий, чистый воздух. Забрал с собой в королевство, не говоря ни слова, не причинив боли, не применив силу. Потом молвил, что быть мне его женой. Я ответила, что никогда не буду нормальной женщиной, носить платья, встречать гостей и «бодяжить» твой розовый чай, Хэлен, уж извини. Я думала, он накричит на меня, настолько был грозен его лик. А Пик просто сказал — «Хорошо, я согласен. Сражаться умеешь?» — и я была настолько поражена, впервые в жизни, что меня и мои желания поняли, приняли, ровно так же, как к ним относился отец. До смерти отныне я буду защищать честь моего супруга, и я не жалею об этом. Мне открылся другой мир, я свободна, я сильна, я самодостаточна. Пик помог мне, но не определил мою жизнь. И я благодарна ему за это. Николь и остальные восторженно ахнули, похлопали в ладошки, история и правда была впечатляющей. Хэлен подлила подругам еще терпкого напитка и повернулась к Бубновой. — Что у тебя случилось с Данте? Теперь вещай ты, дорогуша. — А, ну, хе-хе, и поведать особо нечего. Он пришел на мои земли, в мою деревню, собирался там обосноваться, а я хотела использовать додзё для алхимии, да и вообще, с чего вдруг чужак вторгнется на землю моих предков да захватит её? А тот взял да помог мне перетаскать все материалы, добыть драгоценные минералы, яблоки собрать, вместе с жителями деревни пахал поле чуть ли не голыми руками, а по вечерам рассказывал мне о далеких странствиях, да так интересно, что я сама не заметила, как не захотела его отпускать. Это ведь я предложила ему брак, гы. — Ты?! — воскликнула Эмма. Клео хихикнула, она-то знала правду еще давно. Хэлен тоже засмеялась. — И что же ответил Данте? — «Ну, давай, только я поспать люблю и брата своего тоже люблю, старшего, часто, говорил, буду к нему ездить». Братья — это святое, да и Куромаку забавный. Серьёзный такой, но заспорщик! Мы до сих пор не доказали друг другу, что лучше — арифметика или алхимия. Вообще, Данте только кажется ленивым. Если его правильно попросить, он всё сделает, и никогда не откажет. А еще, рядом с ним уютно спать, он большой и теплый, как медвежонок! — и Николь заливисто расхохоталась, этот безудержный смех поддержали остальные дамы, даже Эмма, и та не смогла устоять. Клео заметила, что взгляды теперь обращены на нее. Она вспомнила недавний разговор с Куромаку и сомнения сковали её сердце. Ей отчего-то не хотелось рассказывать про мужа. И вспоминать его вновь тоже. Воспоминания перестали греть, начали не на шутку пугать. Заметив, как изменилась в лице гостья, Хэлен подсела к ней ближе и приобняла. — Если ты совсем не хочешь говорить об этом, то не нужно, наверное? — Да нет, что вы, я расскажу, конечно. Вы не знаете, но моя родная мать хотела продать меня в рабство. И продала. У нашей семьи не было денег, от этого и решили поступить со мной вот так. Я была неумехой в домашних делах, в чем-то неуклюжей, да и мало общалась со сверстницами. Я незаконорожденная у мамы была, и та не то, чтобы ненавидела меня, скорее была холодна и настороженна. Верила, что мое рождение привлекло несчастье в наш дом. Когда новый хозяин схватил меня за волосы и потащил на улицу, появился Куромаку. Он тогда был моложе, чем сейчас. — Да, ты старше нас, вечно забываю. — улыбнулась Николь, в глубине души сопереживая услышанному. — Он вызвал того человека, ни лица, ни имени не помню, на дуэль, а тот поступил совсем нечестно — привел братков в подмогу. Мне было страшно за того храброго и спокойного юношу, который вступился за меня. Была уверена, что и ему принесла несчастье, что его, такого молодого, убьют, забьют ногами до смерти. Подул ветер, и я не преувеличиваю, моих обидчиков «ветром сдуло», и разбросало по каменной дороге. Куромаку же был цел и невредим. Протянул ко мне обе руки, и я, рыдая, обняла его за живот так крепко, как могла. Совсем не знала о нём ничего, но не боялась, ведь его глаза будто светились, пускай тот и редко улыбался. По приезде во дворец, государь спросил меня, чем бы я хотела заниматься, и четко огласил короткий список моих обязанностей. Это выглядело так неловко, ведь он тогда не сказал главного и страшно смутился, когда я спросила: «Вы просите моей руки?» У Куромаку, милые девы, очаровательно краснеют уши. Он не любил меня, как любит тебя, Хэлен, Ромео, но заботился обо мне, подобно старшему брату. Он для всех нас, я думаю, заботливый старший брат. Хэлен странно и хитренько улыбнулась, а потом задала каверзный вопрос. — То есть Куромаку никогда не влюблялся? Я не удивлена. С его страстью к науке и чтению, а еще с такой колоссальной занятостью государственными делами, думаю, и времени-то не было. — Да этот самовлюбленный премудрый пескарь даже и хорошо, что ни за кем не ухаживал. Я представляю это — «Сегодня я прочитал в сороковой главе, третий столбец пятая строчка, что в дождливые дни редко светит солнце, и это научно доказано, что», пфф, аха-ха-ха, господи, как это было бы уморительно. — рассмеялась Эмма, Клео лишь покачала головой. — На самом деле… Даже Куромаку однажды влюбился. Хотя ты права, Эмма, лучше бы он не встречал её никогда. Я не хотела для него такой боли. — Клео перешла на полтона ниже. — Её? — тихонько переспросила Николь. — Изольду, да. Мать Курона. *** Возможно, прошло два дня со встречи на Черной скале. Лениво опускался вечер над Клеверной долиной. Курон менял постельное бельё в спальне короля, прежде чем тот вернется с молитвы. В последнее время Его Величество редко покидал храмовую пристройку, пройти в которую никто из дворцового люда без разрешения и приглашения государя не решался. О чём были его тягостные думы? Волновался ли тот о грядущем или разбирался с настоящим? Кроме того, тот недавний разговор… Капля крови обагрила белоснежную ткань, алым пятном расплылась по хлопку, и оруженосец не сразу понял, что случилось. — О, ч-чёрт, как же я… — посмотрел на злосчастную булавку в своих руках. Не стоит уходить в раздумья, пока работаешь. «Где-то у Его Величества было… Были… Перевязь и мази. Он мне показывал, но я с трудом помню», — пронеслось у юноши в голове. Неподалеку стояли две тумбочки, одна полупустая, другая аккуратно набитая настольными книгами и благовониями. По ошибке Курон открыл полупустую, ту, что стояла подальше, да и, как часто бывает, случайно открыл не тот ящик, наугад. Не будим строго судить испугавшегося юнца, ведь сказки дышат случайностями. Ящик оказался «матрёшкой» из других ящиков, поменьше, и, помощник государя сначала смутился, потом его заела совесть, но рука уже вся кровила, отступать некуда. Курон открыл все ящики до последнего, самого маленького, на вид — футляр для письменных принадлежностей. Слуга осторожно поднял небольшой неплотно закрытый замок, вместе с ним сдвинул крыжку. — Что это… такое? — кажется, произнес вслух. Курон пристально разглядывал странное украшение. Может быть, это было и не украшение вовсе. Два похожих друг на друга формами и размерами полумесяца из стекла, окруженные тончайшей серебристой нитью металла. — Это очки, мой друг. — голос из глубин комнаты. Слуга отпрыгнул от тумбочки, как прокаженный, чем вызвал улыбку своего господина. — Полезное изобретение для защиты глаз. Курон и забыл, зачем лез до «глаз», в прямом смысле. — Ваше творение, мой государь? Удивительная работа. — Нет, не моя. — Куромаку подошел к оруженосцу и аккуратно обернул вокруг его пальца чистую марлю (хотя это сейчас автор хроники использует сей чудный термин, такие детали трудно знать наверняка). — Это подарок. О нём… Да и не только о нём, чего греха таить, я бы хотел поговорить с тобой, Курон. Обещал, что расскажу тебе… — О моей матушке? Куромаку медленно кивнул. За время, проведенное в долгих медитациях, тот преисполнился решимости разворошить прошлое, наконец. — Выйдем на балкон, Курон. — ни слова больше. Государь первым вышел на прохладный и чистый вечерний воздух, отставил телескоп собственного сочинения в сторону и опёрся на перила. Помощник помялся, следовало сначала отдать простыни на чистку, однако другого шанса узнать правду может и не быть. Дела подождут. Куромаку начал свой долгий рассказ не сразу. Наблюдал за стройным серпом рыжеватой луны, тёр между пальцев пыль столетий. — Ты задавался вопросом о своём имени раньше? — Да, господин. — На самом деле, это я дал тебе его. Мне нужно было, чтобы ты, сообразительный отрок, нашел бы меня в любых обстоятельствах, даже от меня независящих. Это было послание, мой дорогой друг. Другая причина… Твоя мать не успела наречь тебя иначе. — Почему так случилось? — решился прервать монолог короля Курон. — Не люблю раскрывать тайны заранее. — грустно улыбнулся рыцарь, прикрыв глаза. — Что же, слушай. Это было давно, но недостаточно, чтобы рана затянулась. Итак, время поведать короткую историю читателю, но не устами нашего героя, а скорее со стороны. Оставим балкон, вернёмся на сотню лет назад. *** 117 лет назад. — Они идут! Вторженцы, они уже на горизонте! — Опять с нас дань сверх нужного содрать решили, ироды! — Не бывать этому! И так с десяток раздраженных и при этом напуганных приближением смутной опасности голосов. Толпой даже не назовешь всё небольшое население мелкой деревушки на пересечении границ земель Карт и нардов. Та едва сводила концы с концами, и промышляла обработкой драгоценных камней, чем и обуславливала свое положение в «пищевой цепочке» двух государственных образований. — Тише, друзья мои! — звонкий голос прорвался сквозь крики и причитания, и ремесленники затихли, завидев хрупкую на вид девушку с гранитным, без преувеличения, стержнем характера. — Я буду разговоры говорить с предводителем вторженцев! Никто с нас и камешка лишнего не возьмёт. Всё решится спокойно. Оставьте волнение до лучших времен и возвращайтесь к работе. Если не умалчивать исторические подробности, то главными «кредиторами» у деревни были нарды, некоторые вожди которых и считать толком не умели, а «покровителями» — карты, однако ни то, ни другое соседство сельчан не радовало. Карты строго требовали не менее строгой суммы дани в обмен на защиту от нардских налетов, и вообще были чопорными, в чем-то косными личностями, а варвары с другой стороны предпочитали не обсуждать дела, а сразу громить, что не по ним, зато их можно было обвести вокруг пальца раз в пару месяцев. Так и жили на тонкой дощечке, перекинутой через ущелье. Серебряные рыцари проскакали до небольшого луга, заменявшего деревенским жителям площадь для общения по насущным вопросам и остановили коней практически перед носом у упомянутой дамы со «свитой» полных, краснощеких женщин. — Мы запрашивали дань еще в день новолуния, прошло с того момента две недели, если точнее — тринадцать дней, и никакого ответа мы пока не получили. Как это понимать? — командующий отрядом, молодой человек с седыми волосами, смотрел внимательно и холодно. — Нам даже пришлось обратиться ко двору, что само по себе нарушает любые порядки. — Многословный ты наш, остынь-ка, а? Девоньки, тащите ведро, да зачерпните побольше! — с улыбкой воскликнула местная «амазонка»-предводительница и игриво улыбнулась господину в латах. — Вода у нас ключевая, чистая, отведайте, милсударь! Женщины и барышни, заливисто хохоча, притащили бадью со студёной водицей. Всё еще хрупкая на вид незнакомка, поднатужившись, подняла оное, да как бросила прямо во всадников, причём большая часть содержимого оказалась прямо на… — В-ваше Вел…! — хотел было крикнуть конник справа, да околел, бедняга. Думаю, вы догадались, кто принял «главный удар» на себя. Куромаку, шумно выдохнув, сдвинул мокрые пряди вправо. Вода неприятно просачивалась в мелкие щели между доспехами, чёрный ворот прилип к горлу. — Это возмутительно. — почти прошептал тот. — Он похож на мокрую курицу! Так их, так, вторженцев-негодяев! — ликовала толпа. — Вы нас, случаем, с нардами не спутали, юная дева? — Куромаку мастерски скрывал негодование, держался гордо, будто на него не колодезную студь вылили, а розовую воду с золотой стружкой. — А вы что, не нарды? — искренне удивилась девушка и изменилась в лице. Совестливо ей стало. — И не орёте на нас даже… Пышногрудая доярка что-то прошептала на ухо «нарушительнице порядков» и та покраснела. — Ой, так вы же карты, господа. Простите, ради всего. Слушай, рыцарь, слезай с коня, пойдем, отогрею тебя. — теплая улыбка. — Не стоит, я уже осведомлен о вашем… гостеприимстве. — А ты не дуйся. — Я не дуюсь, с чего вы взяли? — Дуешься. — Не дуюсь. — Меня Изольда зовут. — девушка потрепала коня за уши и тот подставил мокрую морду под её мягкие руки. — Зачем мне это знать? — Куромаку спрыгнул с коня и поморщился от хлюпанья в ногах. Еще никогда, никто, такая наглость из ряда вон… Однако раздражение постепенно сходило на нет, чем дольше король чувствовал на себе цепкий расстроенный взгляд. — Не нужно на меня так смотреть. Магия высушит меня. Щелчок пальцев — и действительно, от воды не осталось и жалкой капли ни на командире, ни на помощниках его. — Вот это чудо, волшебник, значит? Всё вы своей хиромантией любите решать, а руками? Что вот ты можешь построить, рыцарь? И, кстати, это невежливо, я назвалась, а ты нет! — Изольда засмеялась и оглядела взглядом жителей, чьё настроение приподнялось, страх ослаб. — Я могу построить всё, что в голову придет. Не стоит недооценивать незнакомцев. Имя, значит… Хэйму. Служу при дворе Его Величества Куромаку I. — КУРОМАКУ?! — глаза Изольды загорелись, заблестели, засверкали — тысяча эпитетов. — Тот самый просвещенный государь с огромной библиотекой, полной книг заморских? Это просто удача! — Да, тот самый. — натянуто улыбнулся Куромаку, в походах он всегда называл своё настоящее имя, чтобы не портить имидж полубожественной идеологической фигуры. — Мне ему что-то передать? — Передать… Да не нужно, что, не станет же он знакомиться с простой крестьянкой? Вот и я так не думаю. А знаешь… Твои воины точно не обидят моих соседей? Мы не так уж и богаты, да еще и очень уязвимы, а сейчас, как назло, староста приболел, возрастные недуги, пожилой он уже… — И поэтому вы сейчас за него? — полуулыбка. — Ты. Давай на «ты», ради пшеничных колосьев в жар лета, твои высокопарные речи — от них уши вянут. Что ты, как молодой приведенный? Раз мечом не махаешь, значит гостем будешь. Пошли ко мне домой. Голоден? Куромаку врать не умел и не любил. — Да, немного. — Прости, только лепешек напекла, ничего страшного? Сожитель мой на охоте неделями пропадает, а мне самой да детишкам соседским много ли надо? Шагай давай, что замер, как памятник святому угоднику? — Изольда схватила рыцаря за руку и повела за собой. От такой наглости Куромаку, мои читатели, несколько ошалел, если мне позволено так выразиться о титулованной особе. Дом Изольды был один из тех невзрачных снаружи домиков, но таких теплых и уютных внутри, что покидать его слишком скоро никому не захочется. Обставлен причудливыми фигурками и фигурной кухонной утварью, здесь и там на полу лежат пушистые ковры из шкур, кухонка мелкая, но чистая. Единственное, что бросилось Куромаку в глаза — крупный темный след-рубец на обеденном столе. — Что-то произошло со столом? Вы еще и работаете на нём? Изольда как-то странно сразу засуетилась и потянулась за плошками из глины. — Д-да нет, хозяин дома случайно выронил ножик из рук и прямо на стол и упал, вот теперь никак не можем мебель поменять. — бойко ответствовала та. Рыцарь решил не вдаваться в мелочи, которые его не касаются. Девушка поставила лепешки на стол перед гостем, протянула белоснежную полотняную работу, прокомментировав, что «это от жира, ну, кушай, кушай». Куромаку на пробу откусил один и чуть не расплакался. Та постная еда, которую он вкушал во дворце, дабы успокоить тело и дух, ни шла ни в какое сравнение с этим шедевром крестьянской кулинарии. — Как там дамы взаправдашние говорят-то? А, ну конечно. «Путь к сердцу мужчины лежит прямиком через его живот!» — Желудок. — Что? Ну пускай желудок, ты, наверное, лучше меня знаешь. Я-то неграмотная, не училась нигде. Куромаку оторвался от мягкой лепешки, настолько эта фраза поразила его, мой читатель, в самый кишечник. — Постой, но ты же знаешь о книгах, посему я смел предположить, что ты умеешь читать. Изольда хихикнула и закинула ногу на ногу. — Умею, сама научилась. Когда к нам торговцы всякие приезжали, у них спрашивала, предыдущий староста тоже что-то знал, да умер лет пять назад. До сих пор мне сложно осилить пару книг, не понимаю, что там написано. Вообще книжиц у меня кот наплакал, дорогие да далекие, но что-то удалось заполучить! — довольная, как слон. — Я могу прочитать их для тебя. — улыбнулся Куромаку, подивившись сообразительности и целеустремленности девушки. Еще больше тот ушам своим не поверил, когда услышал отказ. — Нет уж, Хэйму, тут я, пожалуй, сама! Неинтересно же будет. А так у меня есть еще одна цель — вот, прочитать эти книжки. Чем не здорово? И король был с Изольдой полностью согласен. Более не настаивая, тот доел последнюю лепешку и вытер руки, прежде чем надеть на ладони латы-перчатки. — Благодарю за обед, было… И вправду вкусно. — Небось с похлебками вашими скудными не пойдет ни в какое сравнение? — барышня убрала плошку в корыто для мытья посуды и повернулась обратно к гостю. — Ты умеешь хранить секреты? Куромаку озадаченно склонил голову. О каких секретах идет речь? Конечно, он неболтлив и всегда сосредоточен, поэтому, сложив два и два, о нём можно сказать как о достойном хранителе тайн, правда правитель Клевера решительно не понимал, что за загадки у простой (нет, право, уже не очень простой) деревенской жительницы? — Допустим, умею. — Волшебно! Тогда пойдем, покажу тебе кое-что, Хэйму. Я уверена, ты никогда такого раньше не видел! Изольда прошла в дальнюю из комнат дома, открыла дверь, украшенную разноцветным стеклом, и государь не сдержал вздоха. Это была мастерская. Полки забиты стеклянными сосудами разных цветов, в углу — печка, большой дубовый стол, заваленный железными слитками, эскизами, перьями и чернильницами. — Это… место, где ты работаешь? — В точечку, но можешь ли ты догадаться, с чем я работаю? — глаза Изольды заблестели. — Очевидно же, со стеклом. — А посмотреть поближе? — Я не из тех, кто заглядывает в чужие наброски, как вор на вылазке. — король даже нос вздёрнул, неожиданное явление. — Что ж ты букой такой родился, я не могу понять. Вот, смотри, сама тебе покажу! — и девушка подняла листок, приложила чуть ли не к носу Куромаку. Тот пробежался глазами по содержанию записей и осмотрел эскиз. Тонкая, красивая работа… — Это стёкла для зрения? — Именно! Знаешь, у меня столько разных желаний и мечт, но эта вот появилась всего лишь год назад! Я все вазы да вазы строила, а у нас в деревне уже две женщины от старости плохо видеть стали, и я подумала, раз через то же стеклышко предмет виден больше или меньше себя самого, то можно ли провернуть такое в пользу людям? Пока, правда, все без толку. Никак не могу понять, в чем же чудо такое… — Чудес здесь нет. Ты умеешь хранить секреты? — хитрые искорки в темно-серых глазах. — Есть такая штука, как диоптрия. — Ой, заклятье какое-то, что ли? Куромаку не стал пояснять, что узнал эту мистическую технологию из сновидения о будущем, однако в меру доходчиво рассказал Изольде, как работает оптическая линза, как её построить и даже предложил помощь. На этот раз мастерица не отказала, и они вдвоём, позабыв о времени и прочих делах, принялись за создание очков. У наших героев получилось, производство спорилось, будто бы те были рождены для работы в паре. Не заметили, как на улице стемнело. — Ой, да задержала же я тебя, рыцарь! Куромаку оценил время, обратившись к внутренним «часам», а потом покачал головой. Еще успеет вернуться во дворец и даже покормить Брелля. — Нет, мне давно не было так увлекательно что-то строить. Я думаю, мы еще свидимся, Изольда. В конце концов, должны же мы проверить наше изобретение. — Куромаку размял отёкшие конечности, после чего вышел из дома вместе с хозяйкой. — Посмотри, Хэйму, звёзды! — вдруг вскричала та и бросилась на улицу, кружась и голову свою русую запрокинув. — Ну подойди же! Куромаку отмер и подошел ближе. — Да, Бетельгейзе сегодня особенно яркая. Там пояс, а вот Малая Медведица скрыта за тонким облаком. — Где Бетельгейзе? — Посмотри чуть выше. Да, вот здесь. — Куромаку не заметил, как взял девушку за плечо, дабы направить её взор по нужному азимуту. — Какая красавица! Ну правда же? — Согласен. Двое постояли еще немного, созерцая белые точки на черном, как смоль, небосводе. Изольда мечтала, чтобы люди с болезнью глаз в будущем тоже смогли бы оценить эту невероятную красоту. Куромаку хотел, чтобы мир был таким же спокойным, как сейчас, чтобы ни один странник не побоялся бы встать и посмотреть в небо вот так, как смотрит в него Трефовый король. Их желания разнились, но, в общем-то, были смежны. — Хэйму, твоя рука… — Изольда неловко улыбнулась, и серебряный рыцарь тут же отдернул ладонь. — Прошу прощения. — логический разум Куромаку тут же пустился в теории о том, как он мог так отвлечься от реальности. — Ничего страшного, я не против. — засмеялась та, смягчив небольшую грусть расставания. — Точно вернешься? — Слово рыцаря, Изольда. — Я буду ждать. А как приедешь снова, так столько всего интересного вместе сделаем! Куромаку лишь кивнул и хлопнул в ладоши азбукой морзе, призывая своих воинов присоединиться к нему. Те откликнулись тут же, выбежали из домов, да на коней вскочили тотчас. Король залез на верного гнедого последним. Изольда еще долго махала рукой уходящим во тьму силуэтам, хотя знала, что вряд ли её можно разглядеть издали, да еще и в сумерки. Она знала также, что не пройдет и пары месяцев, как Хэйму вернется. Это и произошло. *** — Что же было дальше? — заинтересованно спросила Хэлен, пока что романтичность истории её вполне устраивала. Эмма фыркала какое-то время, но потом замолчала, поняла, что на негодование не обращают внимание. Николь ушла к белке, девушке быстро становилось скучно сидеть и слушать. Это не значит, что она совсем перестала быть в теме, просто перемена деятельности — это и есть отдых, как говорил Данте. Клеопатра подумала немного и продолжила. — Я узнала о том, что Куромаку стал задерживаться в той деревне неслучайно. Мое Око показало мне всё то, что между ними происходило. Мне кажется, я поняла чувства мужа раньше, чем он осознал сам, ведь логика и трезвый расчет стояли для него всегда на первом месте. Даже во дворце, занимаясь делами или обедая, он тогда стал часто задумываться, и в какой-то момент мое сердце не выдержало. — Куромаку, так нельзя. — сказала я с укоризной. — Ты можешь упустить свое счастье, если ничего не предпримешь. На лицо супруга было любо-дорого смотреть. Если бы тот жевал, то безусловно бы поперхнулся. — Клеопатра… У меня с Изольдой ничего не происходит. — Это меня и беспокоит. Я же вижу, как ты смотришь на нее. Она дорога тебе. Мне тоже понравилась эта бескорыстная девушка, я знаю, о чем говорю. — сложила руки, чуть наклонилась вперед. Куромаку тогда отвел взгляд, не нашелся, как возразить. — Предложи Изольде поехать с тобой к нам. — Я не могу настаивать и определять её жизнь. — Иногда мне кажется, что ты меня не слышишь. — я попробовала настоять. — «Предложи ей», я все прекрасно слышал, милая. — строго ответил государь. — Хорошо, но один отказ — и я умываю руки. Не в моей компетенции… Я не узурпатор. — Ты боишься. — попала не в бровь, а в глаз. Бедный супруг даже дернулся. — Ты боишься не только отказа, но и согласия. Не знаешь, как построить свою жизнь тогда. Доверься сердцу хотя бы раз, дорогой. О чем оно просит тебя? Куромаку кивнул и вышел из-за стола. Я тогда еще не знала… Знал ли он? Да не знал, тоже. Знал бы, вероятно, все бы предупредил, не мог же смириться с судьбой? Хэлен напряглась и взяла Клео за руку. — Что случилось с Изольдой? — осторожно поинтересовалась та. Клеопатра не поняла, почему её глаза увлажнились. Отчего горло разорвал придушенный всхлип. Почему дышать стало тяжело. — Пожалуйста, не плачь, дорогуша, ну, полно. — Червовая дама заключила подругу в объятия и держала столько, сколько потребовалось, чтобы та успокоилась. Так же и Данте хватал Куромаку за плечи сто лет назад, и чувствовал себя абсолютно беспомощным. Они оба чувствовали себя совершенно бессильными против рока судьбы. *** — А у нас сегодня фестиваль! — вдруг воскликнула Изольда, а потом взволнованно подула на стекло, чуть не испортила. — Правда? — ответил Куромаку, вставляя готовое стеклышко в оправу. — По какому поводу? — Так ведь же урожай чудный поспел, где один сноп был, там уже и два, а зная, как бедна наша земля всем, что не есть камень, то… Хе-хе. Сегодня будут пляски да гулянки. Останешься? Король задумался. Время у него было, но на любых нерелигиозных и непафосных торжествах тот чувствовал себя лишним и неловким. Отложил очки и, как мастерице показалось, загрустил. — Ты чего, ну? Печалишься чему? — обеспокоенно спросила Изольда своего нового друга. — Я… Буду, наверное, мешаться там. — нервно улыбнулся государь. — Да и тем более, что… — Не говори так! Слушай, а ведь у меня для тебя кое-что есть. У тебя когда день рождения? Куромаку удивленно моргнул и задумался. С какого момента он себя помнит? Столько лет прошло… — Где-то в начале весны… Или в самом конце зимы… Я не знаю. — Не знаешь? Как же так, ты сирота? — Сирота, да. Кто отец, а кто мать мне — не ведаю. — Ну, неважно, тогда. Будем считать, что твой день рождения… Сегодня, да. — Изольда бросилась под стол и начала быстро выкидывать из-под него разный мусор, пытаясь, видимо, докопаться до истины. И докопалась. — Нашла, вот ведь, специально же сделала для тебя и отложила, да далече. Открой. — девушка протянула рыцарю небольшую коробочку. Да, ту самую, которую увидел Курон в далеком будущем. В ней лежали готовые очки в форме полумесяцев. — Это… для меня? — Нет, блин, для буренки. Надень, а я посмотрю, может, что подпилить надо. Куромаку с величайшей осторожностью взял пенсне и нацепил себе на нос. Пришлось как раз впору. — Ого, я не прогадала! Сострой грозное лицо, как тогда! — Изольда оживилась. — Ты почему смеешься? И зачем мне очки, я прекрасно вижу… — у Куромаку привычно заалели мочки ушей. Он посмотрел в зеркало, и мир свернулся в тот же час, как прокисшее молоко. Накрыло короля марево воспоминаний из будущего. — Хэйму? Хэйму, что с тобой? — Что? Да нет, я… — Куромаку пришел в себя и улыбнулся через силу. — Они идеально симметричны. В симметрии есть красота природы. Почему ты выбрала именно эту форму? — Ты похож на Луну. Луна не слепит, Луна не жжет, Луна спокойно взирает на мир и ласково касается отраженным светом этого беспокойного мира. Таким я вижу тебя, Хэйму. Я подумала… Что тебе понравится. — Изольда сама немного смутилась. — Я буду дорожить ими, хранить, как зеницу ока. Спасибо. — Куромаку льстило сравнение с небесным телом, но тот виду не подал. — Постой, они у тебя немного за волосы зацепились. — прежде, чем рыцарь успел возразить и сделать шаг назад, девушка коснулась его щеки рукой и убрала непослушную прядку. Куромаку понял, что смотрит на Изольду слишком долго. Взгляда, впрочем, отвести не мог. — Изольда, поедем со мной. В мое королевство. Там столько книг, сколько твоей душе будет угодно. Там чудесные сады и добрые люди. Я сделаю все, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Я научу тебя читать самые сложные тексты. Ты увидишься с королем. — невысказанное «прошу тебя» повисло в воздухе. Казалось, что Изольда вот-вот согласится. Куромаку видел радостный свет в её глазах. Она даже приоткрыла рот, чтобы, в порыве, что-то сказать. Надежда сломалась надвое, когда взгляд померк, а губы явили пару слов: — Всему в мире свое место. Я не брошу эту деревню, совесть меня потом загрызёт. Даже если я возьму мужа с собой… — Мужа?.. — Да, разве я не говорила тебе, Хэйму? Я замужем. И недавно поняла… Ты ведь умеешь хранить секреты? Да и не секрет это вовсе… Я, похоже, жду ребенка. У меня будет сын! Ну, или дочка. Если будет сын, то я отправлю его служить к тебе в войска, он станет героем, каких свет не видал. Если будет дочь, то верю, что ей понравятся мои книги. Поедет к тебе учиться, вот, чем же не перестройка заскорузлых устоев? У женщин тоже должно быть право на образование. Ты со мной ведь согласен? …Хэйму? Куромаку нашел в себе силы кивнуть. Его губы дрогнули, хотел улыбнуться, а не получилось. — Я тоже женат. — вдруг произнес тот. Изольда не смогла скрыть удивления. — Она красавица? — Кто? — Жена твоя, конечно. — хохотнула Изольда, смягчая неловкость. — Да. Она красива. — безрадостно ответил Куромаку. — Ты несчастлив в браке? — Брак по расчету. — Как у нас много общего, у меня ведь тоже. Отец выдал три года назад за зажиточного мясника, а потом умер. Мы с мужем даже не виделись какое-то время после свадьбы. Мне еще повезло, я думаю. Ладно, не будем, наверное, об этом больше. Пойдем, поможешь нам к фестивалю подготовиться. Поможешь же? Кивок в ответ. — Куда денусь? На улице подготовка была в самом разгаре. Ребятишки бегали с украшениями то к одному дому, то к другому, мужики вырезали из дерева лавки, женщины пекли дома самые вкусные деревенские лакомства. Куромаку огляделся. Чем бы он мог помочь… — Мужики, тащите столб! — послышался бойкий басистый голос лесоруба. — Сейчас! Навалились и как взя… Что? С-столб поднимается сам по себе! — жители отошли на пару шагов в стороны, наблюдая волшебство воочию. Куромаку легким движением пальцев поставил столбик ровно перпендикулярно земле, воткнул в рыхлый чернозем, как зубочистку в кекс и улыбнулся Изольде. Ему нравилось чувствовать восхищенные взгляды на своей спине. — Вот так и помогай! Я же пойду узнаю у тети Алейды, как у нее дела с выпечкой! Встретимся через пару часов здесь же! Итак, меньше чем за полдня вся деревня была и украшена, и даже отстроена силами Куромаку и сельчан. На гостя-героя надели венок из полевых цветов, всячески его привечали и хвалили. Король подумал, что, если бы мог, перенес бы дарованной силой деревню поближе к своему царству. Может быть, стоит попробовать провернуть подобное в другой раз? Государь обернулся, услышав музыку. И стар, и млад несли лютни и флейты, Изольда тоже притащила свои музыкальные инструменты и запела, обозначив начало празднеств. Трефовый король признался себе, с большим, правда, трудом, что заслушался приятным голосом мастерицы. Он бы слушал так и дольше, и всю грядущую ночь, не двигаясь с места. Не слышал лишь сплетен буквально за своей спиной. — Смотри, как заграничный рыцарь на Изольду-то нашу глядит! Приворожила его, поди. — Да, но муж же как её? Вот вернется, и как же? — Ух, старая, молчи, тут такая, как её… Романтика, а ты про того мясистого пьяницу вспоминаешь. Изольда закончила петь последнюю песню и, вскочив, принялась дирижировать местных бардов, чтобы те да запевали да заигрывали повеселее. — Танцуют все! — крикнула та и жители понеслись в пляс. Девушка подбежала к Куромаку и потащила его за руку. — И-изольда, ты чего?! — смущению короля точных наук не было предела. — Танцевать пошли! Сидишь тут опять, как мыслитель на распутье, пока все веселятся и поют. Разве не грустно тебе здесь одному обретаться? — Изольда, не стоит, я не умею танцевать… — Не умеешь?! А как же с женой-то своей? — Мы не танцуем. В моем госуд… В нашем государстве не принято танцевать. — Вот глупости! Пошли, научу тебя. — и барышня закружила бедного рыцаря, который и не подозревал. — Н-не так быстро…! — Ты же смышленый, повторяй за мной, а потом забудь про свою умудреную головушку и следуй тому, что твое тело и сердце тебе говорят. — Изольда вовсе не смущалась. В какой-то момент она зачерпнула медовухи из общего кувшина и положила руку Куромаку к себе на талию. — Ты не голем трехтонный, Хэйму. Обхвати меня и отпусти свою неловкость. Может, выпьешь? — Воздержусь. — нервно произнес государь, но подчинился и осторожно повел Изольду танцевать что-то отдаленно напоминающее вальс. Через некоторое время дух все же смог раскрепоститься, остановил свой взор на спутанных русых локонах Изольды. — Изольда, когда я вернусь в следующий раз… Не составишь ли мне компанию на конной прогулке? Хотел показать тебе немного клеверной долины. Ты была на восточных равнинах раньше? — Нет, но хотела бы. Что же, договорились? Только не затягивай с приездом. Доделывай свои все дела и скачи в гости. Говоря о другом… Ты ведь мне никогда не рассказывал, Хэйму, о своей семье, своей работе? Куромаку задумался и кивнул, чуть погодя. — У меня есть трое братьев. Они все разные, но при этом дороги моему сердцу. Жена-жрица, с великой страстью к путешествиям. Маленький наследник, мой воспитанник, недавно родился. Я еще не знаю, подружимся ли мы с ним, но… Я прикладываю все усилия. — Уверена, ты будешь хорошим отцом. — Он мне не родной… — Хэйму, дело не в родстве, понимаешь? Дело в том, кто воспитывает, кто заботится. Выносить ребенка, конечно, сложно и важно, но более этого — обеспечить дитя светлое будущее. Ты так не считаешь? — Положим, солидарен. Музыка играла до самой полуночи. Жители отбили себе все ноги в безудержных гуляньях, брага лилась рекой, и Куромаку никогда раньше не чувствовал себя настолько человеком. Он смеялся от души и жадно вдыхал свежий ночной воздух, пьянел от одной мысли, что здесь и сейчас никто не потребует надеть тяжелый венец и часами вершить судьбы людей, не зная отдыха. Это ли счастье? *** — Вы были дружны с моей матушкой, Ваше Величество. Это знание греет мое сердце. Служа вам, я будто воздаю ей должное… Хотя ничего, вроде бы, ей и не должен. Я даже не был с ней знаком. — И я жалею об этом. В том моя вина, мой юный друг. Мог ли я что-то изменить? Увы, время — худший враг всего живого. Я успел проводить её в последний путь, сделал самый тяжелый выбор в своей жизни. — Выбор? Король коснулся вялых лепестков отцветшей лилии и те воспряли, оживились, раскрылись снова. — Я позволил ей умереть, Курон. Возможно, я остаток моих лет буду винить себя за это. Да, желание Изольды было таково, но… Это могла быть ошибка. Не мог, впрочем, пойти против воли моей дорогой подруги. Простила бы она меня, поступи я иначе? Эти сомнения грызут меня до сих пор, а сколько лет прошло. — Расскажите мне… об этом. И Куромаку продолжил свой рассказ. *** — А я не упаду с этой лошади? Она вроде спокойная, но и я… потяжелела за эти месяцы. — Изольда с любовью погладила свой округлый живот, что вызвало в Куромаку волну тепла. Король аккуратно приподнял девушку и усадил в седло, перед собой. — Твой муж знает обо мне? — Да когда он вернулся с охоты, то едва ли на меня взглянул, сразу к мужикам ушел, потом мясо отбивать, продавать и опять уехал. Супруг не общается со мной почти. Его собственный будущий ребенок даже не интересует. Куромаку нахмурился, дернул поводья и лошадь спокойно, рысцой, поскакала по равнине. Государь контролировал её прыть, чтобы Изольде не стало мутно. Девушка сияла, вертелась на месте то влево, то вправо, алчно пожирая глазами прекрасные виды. — Восхитительно. — Согласен. Ты в порядке? Голова не кружится? — Все чудесно. Ты так боишься, как будто бы я… — Изольда отчего-то отчаянно покраснела и отвернулась. — Да о чем я говорю… Куромаку сделал вид, что не услышал, чтобы не усугублять ситуацию. — Знаешь… Сегодня думала, кто же это будет… Мальчик или девочка? Оно толкалось недавно, так забавно. Резвый малыш. Хэйму, это глупо, да? — Что же? — Что я уже так люблю это еще неродившееся дитя? Я так хочу его защитить… Эта маленькая жизнь… Вот бы показать ей все красоты этого мира. — Я так не думаю. — мягко сказал государь. — Безусловно, матери во время беременности могут чувствовать особое тепло к своему будущему ребенку, но я не думаю, что у тебя это произошло вынужденно. Ты ведь с самого начала хотела… его. Король осторожно коснулся рукой живота Изольды, заранее извинившись, и сосредоточился. — Это мальчик, можешь радоваться. — ответствовал тот с легким смешком. — Будущий воин. — Останови-ка лошадь. — сказала Изольда вдруг. Куромаку удивился и потянул за поводья. Оба спустились на землю и король чуть не упал, когда девушка крепко обняла его за шею. — Сын… У меня будет сын, Хэйму! Хэйму, полумесяц мой, ты уверен? Сын же? — Сын. — чуть смутился Куромаку, а в следующий миг почти забыл, как дышать. Изольда в порыве радости расцеловала его в обе щеки. Земля под ногами завибрировала, из нее полезли гибкие ростки тонкого плюща. — Чем я заслужила такого друга, как ты? Прости меня, дурочку на сносях, но мне хочется и плакать, и смеяться. Я так счастлива сейчас! Вот был бы ты неженат, да и я незамужем, я бы тебя поймала и никогда бы никому не отдала. Ты же святой человек! Но почему… Почему ты смотришь на меня с такой невыносимой печалью? — Изольда накрыла обе скулы Куромаку своими теплыми ладонями. — Я бы хотел позволить себе так много, но законы связывают меня по рукам и ногам. — тихо ответил ей рыцарь. — Законы природы, законы морали… — вдруг прошептала девушка. — Нет, Хэйму. Источник жизни — в сердце. Чего бы тебе хотелось сейчас? Это и есть истина. — Я хотел… — Трефовый король яростно зажмурился и припал губами к костяшкам пальцев удивленной Изольды. — Нет, это не имеет ни малейшего смысла. Это пустое. Скоро будет дождь, я отвезу тебя обратно. Куромаку не видел в желаниях света. Наоборот, он полагал, что именно страсти уведут его в кромешную тьму, из которой тот никогда не выберется целым. Впоследствии так и произойдет, но этот Хэйму еще не знал о предрешённой ему судьбе, её фатализме. Пока рано и моему читателю знать об этом. — Хэйму! — окликнула Изольда своего друга. Дух не повернулся, судорожно ухватился за поводья, поправляя их в каком-то беспричинном волнении. — Ты возьмешь моего сына к себе в армию? Научишь его считать и писать? Обещай мне, Хэйму! — Мне ничего другого не остаётся. Да, обещаю, Изольда. Небеса разрезал яркий луч метеора, вспыхнул и погас в тяжелой атмосфере. Метафорически выражаясь, жизнь несчастной «хрустальной» Изольды погасла так же быстро, ничего после себя не оставив, кроме горечи потерянного времени. *** Клеопатра осушила свой третий бокал и вытерла слезы досуха. Ей предстояло поведать о самом главном, самом тяжелом дне этой трогательной истории. Слова подобрала, силы нашла, осталось лишь молвить… «Я не смог спасти Изольду» — скажет спустя время Куромаку своему верному оруженосцу. — Он так хотел ей помочь, но в конце концов… — голос Клеопатры сейчас дрожит, как рябь на глади озера. — Однажды мой супруг увидел страшный сон. Вещий сон. Только проснувшись, тот бросился вон из замка, даже не попросил меня заменить его на ближайшем приеме, хотя я бы вышла к послам вместо него и без лишнего намека. Я никогда не видела его таким испуганным, таким… Мне тяжело говорить об этом, мои милые. Око мне тогда ни о чем не поведало, я не могла понять, что происходит. В смятении, я дала слабину и позвала Данте приехать и помочь мне встретить мужа, в каком бы состоянии тот не вернулся. Николь широко раскрыла глаза. Она вспомнила, как точно, сто лет назад, король Алых Листьев получил послание от кого-то и тут же отправился путь, оправдавшись, что выезжает по делам. Улыбнулся не так, как обычно. Тогда дама не придала тому значения, даже не стала волноваться, время-то было позднее. Вот, значит, как… — Муж Изольды узнал у соседей, что та общалась близко с незнакомцем-рыцарем, рассвирепел от горячительного и ревности, а потом пошел вершить над женой самосуд. Тогда бедняжка была на последних месяцах беременности, вот-вот, еще бы немного, и должна была родить. Ах, если бы только та не решила защитить честь Куромаку в словесной перепалке, возможно, она бы… *** -…Сучка** драная, грязный твой подол, че-е-ертовка, да, знаю теперь, как ты к мужу мила, как к законному супруг…ик! Ну постой… Ну погоди же мне, коза из хлева… Иди сюда!.. — мясник вопил, ревел басом, махал ножом перед Изольдой, путь на волю для которой был закрыт железным замком. Соседи, безусловно, слышали этот жуткий вой, но не выходили — в деревне домашнее насилие было обычным делом. — Н-не подходи ко мне!.. Не смей, у меня твой ребенок! Пожалей хотя бы его!.. — Изольда почти перешла на крик, не могла даже заплакать от страха и всплеска адреналина. Мужчина схватил девушку за длинные волосы и резко потянул на себя, бросил на пол. — Да кто ж верит тебе теперь, хе, что это мой, а? Чай не нагуляла ли от рыцаря своего ненаглядного? — и, с разворота, негодяй ударил жену в живот. Та не издала ни звука, стиснув зубы и сломав себе ногти. Закрыла глаза, вспомнила Хэйму. Хотела, чтобы Хэйму был рядом сейчас. — Ну так и не жалко тогда, еще нарожаешь, в подоле принесешь. Дело-то нехитрое, да? Еще удар, еще одно воспоминание. — Я была бы счастлива, подонок… — процедила та хрипло. -…Если бы это был его ребенок. Я бы плюнула тебе в твою пьяную морду. Хэйму… Не такой, как ты… Он — Луна, а ты — навозная яма, и до небес тебе не добраться. Никогда. Особо сильный удар, который последовал за этим монологом, вызвал у Изольды преждевременные схватки. Громкий всхлип, боль, так много боли. Страх. Убьет малыша, убьет… «Хэйму. Хэйму, прошу тебя…» Грохот — дверь из петель вылетела, да в прихожую, а следом за ней последовал и мясник, кубарем. Крепкий захват железной перчаткой за грудки, потом — бросок, а в горло — цепкий удушливый песок. — Ты поплатишься за свой смрадный поступок, ублюдок. — голос из преисподней. Само чудовище пришло по душу мужа Изольды, оно не знает пощады. Монстр в тонких стальных доспехах, на бледном тонком лице — черная сетка вен и символ трехлистника в черных, как смоль, зрачках. — О-отпусти, молю, она сама меня…! — пески, пыль и Куромаку другого мнения. Минута — и бездыханное тело мешком падает на деревянные доски. Минута — и король уже подхватывает свою подругу на руки, слышит ее полные отчаяния стоны и понимает — он не может медлить больше, пора избавить от страданий, от этого ребенка. — Х-хэйму… — глаза светятся надеждой. — Т-ты пришел ко мне… Ты спасешь нас, да…? — Изольда, постарайся выслушать меня. — Куромаку перешел на бормотание, его губы дрожали. — Я спасу тебя, если ты разрешишь мне сделать кое-что. Девушка помотала головой. Она, кажется, начинала понимать. — Я не хочу… Я так люблю своего сына… Он… Он должен появиться на свет, я чувствую э…! — крик и пугающее бульканье крови. — ТОГДА Я НЕ СМОГУ СПАСТИ ТЕБЯ!.. — закричал Куромаку от полного бессилия. — Я… Я ведь не всемогущ… Зачем же ты так со мной, Изольда? — Я… Я знаю, что я могу тебе доверять… Ты не оставишь его в беде… Ты примешь моего сына, как за своего, Хэйму… Ты мой единственный… Дорогой мне человек. Нет, ты ведь… Дух карты, верно? И имя твое… — Прошу тебя, нет, не называй его… — шепот. — Куромаку, верно…? Прошу вас, Ваше Величество… Исполните моё последнее желание. Вот и всё. Королю хотелось кричать. Нет, не кричать, орать во всю глотку, сорвать голос, разорвать тишину. Изольда тоже его… — Дурачок, купился, да?.. — то ли всхлипнула та, то ли засмеялась. — Кем бы ты ни был на самом деле… Ты — Хэйму. Поможешь… мне? Куромаку кивнул и не думаю, что стоит вдаваться в подробности того, что происходило далее. Созвали крестьянок, кормилиц и прочих. Благодаря могуществу карточного духа, Изольда смогла выдержать сложные роды, ведь король контролировал искусственно потоки крови в её организме, не дал той погибнуть раньше, чем та увидит своего единственного сына. Тогда он отчётливо понял, что любая сила имеет предел. Любая жизнь конечна. Любая радость мимолетна. В голове промелькнули пророческие слова Шаха о потерях и расставаниях. О безвозвратно утраченных возможностях. — Посмотри на него… — шипение монстра, то ли змеиное, то ли сквозь металл. Куромаку продолжал сжимать запястье Изольды, под большим пальцем слабо пульсировала вена. Девушка нашла в себе силы, чтобы коснуться своего ребенка. — Какой хорошенький, правда… Такой лапа… — протянула свободную руку к духу и прижала пальцы к потемневшей от магии щеке. — Хэйму, спасибо тебе. Верю, с моим сыном… Ты никогда не останешься один. Он будет тебе верной опорой… А когда будет грустно или одиноко… Посмотришь на него и вспомнишь обо мне. А теперь отпусти меня, ты ведь страдаешь. Ты бы держал мою руку всю оставшуюся жизнь, да, Хэйму? — Изольда. — прорычал дьявол из бренной плотской оболочки. — До свидания, Хэйму. — Изольда резко вырвала ладонь и упала без чувств. Кровоизлияние случилось моментально, смерть пришла легко и быстро. Куромаку сполз на пол, тяжело дыша, белки глаз посветлели вновь, а рот наполнился вязкой слюной, смешанной с противной на вид и вкус кровью. Тяжелое дыхание. Зияющая рано меж ребер. Крик новорожденного. Вот подошла кормилица, повздыхала и взяла ребенка на руки. «Надо забрать его. Нет, он не переживет поездку… Мне негде пригреть его… Нужно ждать. Нужно все продумать, иначе… Чёрт. Чёрт!» — Как зовут-то мальца, милсударь? — Как… зовут… — Ты выпей, выпей, милок, легче тебе станет. И ей легче. Ушла уже. Освободилась. Ну, ну, вставай. — Куромаку на деревянных ногах поднялся и вышел на свежий воздух. Дышал глубоко, смотрел в небо. Кажется, только природа — константа этого мира, подумалось вдруг. — Курон. Его зовут Курон. По этому имени он найдет меня. Я вернусь за ним, как только смогу. Даю слово. И король обещание сдержал. *** -…Пришел тогда, полумертвый, в руки к Данте упал и, кажется, плакал. Я не видела, твой супруг, Николь, не позволил. Двери в оранжерею закрыл, а уж что происходило за ней — одним богам известно. Вот такая вот… История. Дамы замолчали, вознесли молитву. Каждая из них безмолвно сопереживала Изольде. — Все там будем. — подытожила Эмма и собрала чашки. — Вечереет, пойдёмте в замок. Простудитесь еще, дурочки. *** Разговор кончился у плакучей ивы на окраине Клеверной долины, средь широких равнин. Искусственное озеро, созданное волшебством Куромаку, блестело в лунном свете, а старое древо спокойно и величаво склонилось над ним, любовалось своему отражению. — Здесь я и похоронил её, Курон. Потом на столицу напали нарды, и я не смог вернуться к тебе раньше, чем через 16 лет. Твою деревню попросту разрушили и знал бы ты, как сильно я тогда испугался. — государь печально улыбнулся и обратился к древу. — Ну здравствуй, Изольда. Прости за ожидание, я привел твоего сына. Я рассказал ему о тебе, теперь он всё знает. Листва приветливо зашелестела, подул легкий ветер, а тонкие перья-листья, мягкие и блестящие, взмыли в небо, чтобы потом прокатиться ладьёй по кромке озера. Курон почувствовал, что плачет. Рот трясётся, сколько не сжимай, щеки горят, а в сердце развязывается какой-то невидимый узел. Шагнул в сторону и ткнулся лбом в серебристые латы. Куромаку привлек юношу к себе и ласково погладил по волосам, не говоря ни слова. — Спасибо вам… Ваше Величество, большое спасибо… — Не за что, Курон. Поедем домой.