Пергаменты не утоляют жажды.
Ключ мудрости не на страницах книг.
Кто к тайнам жизни рвется мыслью каждой,
В своей душе находит их родник.
И. В. Гёте — «Фауст»
Пиковое королевство встретило красную Луну. «Лиловый шум» — так называл Пик мнимую тишину, что обжилась в его внушительном доме и редкими стуками сапог и копий давала о себе знать. Подкрадывалась из-за спины, пугала и исчезала, только обернешься. На самом деле, король не считал свой замок уютным. Наоборот, сама цель постройки его была в устрашении мирного населения. В последнее столетие, впрочем, «лиловый шум» давил сильнее, хотелось, как в детстве, поежиться и завернуться в чей-то теплый плащ. Куда-то растворились все походы. Стало некого идти бить, чтобы отвлечься от тягостных дум о собственных прегрешениях. Те же с удвоенной силой нападали на разум государя, выворачивая его память наизнанку. Возможно, если бы не Эмма рядом, Пик бы… — Я принесла вино, генерал. — воительница с характерным звоном ударила сапогом по сапогу, сообщая о своём присутствии в огромной тронной зале, пугающе тёмной ночью, без зажженных свечей. — Довольно с нас званий. Эмма… — Пик сейчас показался девушке особенно уязвимым и потерянным. — Какие сомнения одолевают тебя? Как мне помочь тебе? Скажи только, и я всё сделаю. — с чувством произнесла Пиковая дама, осторожно поставив бокал на небольшой подоконник. — Мне тяжело это признавать, но я беспокоюсь о Вару. Ты же чаще с ним общаешься, чем я, верно? С ним… Всё в порядке? — неуверенно изрёк государь, и осушил залпом полбокала, для храбрости. — А что могло измениться, Пик? Всё так же пропадает непонятно где, мучает животных ради забавы, не открывал книгу уже два месяца. О тебе не спрашивал. Мне скверно от мысли, что он тебя… — …ненавидит? В своём праве, после того, что я сделал. — Нет! — Эмма схватила Пика за плечи и немного вина скатилось по её темным доспехам. — Он точно не презирает тебя. Я бы сказала… Он просто боится. И ты не сделал тогда ничего плохого, это всё Куромаку этот… Это он влез, помешал, всё бы прошло нормально! — Куромаку тогда всё разрешил верно. Это я совершил ужасную глупость, о которой не устану сожалеть. Дама отпустила мужа. Она уже не находила аргументов для возражения, слов для поддержки, и ненавидела себя за это. Пик не сразу заметил, чуть навеселе, как та изменилась в лице. Маг качнулся вперед и привлек девушку к себе, чуть грубовато, но беззлобно, приобнял одной рукой. Эмма сморгнула влагу и покачала головой. — Я буду на твоей стороне, слышишь…? Всегда! — Спасибо, Эмма. Я не думаю, что заслужил такое отношение. Я истощил тебя боями, закрыв глаза на то, что кроме волевой стражницы передо мной еще и дама, которую я должен защищать, а не она меня. — Придурок… Это ведь не так… Оба умолкли, не разомкнув объятие. Эмма заглянула в разум мужа, не выдав в нем своего присутствия. Чуть не захлебнулась, когда хлынул на её сознание поток светлых воспоминаний Пикового короля. В основном они были о Вару: как он делал свои первые неуверенные шаги навстречу отцу, как катался на его плечах, как засыпал на коленях, как старательно читал книги, чтобы порадовать папу, как обнимал за шею каждый раз, когда король возвращался из похода, и еще сотни разных «как», потерянных навсегда. — Я бы хотел помириться с Вару, однако я ума не приложу, как это сделать. — хрипло произнес Пиковый король. — В последнее время мы лишь бесим друг друга. — Вам надо поговорить с глазу на глаз, серьёзно, по-мужски. Вару уже взрослый парень… — Ему всего-то 123 года. — Раньше ты не замечал его возраста. Реплика больно кольнула меж ребер. Именно. Пик не замечал, а потому и поторопился. — Он был таким способным… Я так гордился им, возможно безмерно. Пока сопливый Брелль еще только слоги складывал в слова, Вару уже бегло читал и научился первым заклинаниям. Эта отцовская гордость затмила мой разум. Как я мог поступить так по-идиотски?! — Это тебе так Куромаку внушил. Кстати, о нём… Не так давно я была на… Будь оно неладно, чаепитии с другими дамами, и заметила кое-что интересное. Пик отпустил свою подругу и напрягся. Всё, что было так или иначе связано с любимым старшим братом, волновало волшебника. Эмма не улыбалась. — Я заглянула в разум Клеопатры. Она успела закрыться от меня, но не сразу. Её пугают встречи с мужем. С Куромаку что-то происходит. Что-то крайне нехорошее. Жаль, я не успела ухватить детали, но я ощутила… Как вспомню, так вздрогну. — Постой, Куромаку добрейшей души благородный муж. Он бы никогда не обидел Клео, это просто вздор! Однако я верю тебе как никому другому, оттого я в растерянности. Так что же ты ощутила…? Эмма сглотнула, допила остатки вина из бокала и молвила, вполголоса: — Это была тьма. Право, давно не чувствовала подобного. Я поделилась с Хэлен, и она через месяц приедет к Клеопатре в гости, чтобы проверить мои ощущения. Пик лишь кивнул, помрачнев еще сильнее. Ему отчаянно не хотелось опуститься до малодушных сомнений в личности его дорогого старшего брата, его кумира, его бывшего опекуна. Однако не вызывало ли вопросы то, как сейчас начал умалчивать Куромаку? Можно даже сказать, темнить? Разве были на то причины? Он будто консолидировался с Данте, и отодвинул от себя своих младших родственников. Впрочем, много ли знал сам Данте? Если да, то насколько много? Кто-то пробежал по коридору, замер, как прокаженный, притаился, на что Пиковый король лишь тяжело и устало вздохнул. Вару подслушивал. Это неудивительно. Мальчик ненавидел оставаться в неведении, ему отчаянно хотелось… — Я тебя слышу. — громогласно произнес государь и стукнул посохом об пол. Эмма уже было потянулась к забралу шлема, и лишь тогда вспомнила, что оставила тот на скамье у главной лестницы замка. Вару проскользнул в залу, держа что-то за спиной, ехидно ухмыльнулся и всунул нечто железное и массивное в руки Дамы, глядя при этом не на отца, а куда-то за его левое плечо. — Не оставляй где попало. — проскрипел тот, поскребывая носком сапога умозрительную линию на гладком полу. Подождал мгновение, вдруг засмеялся заливисто, и развернулся, чтобы вновь исчезнуть во мраке устрашающе неприветливого коридора. Эмма опешила, удивленно разглядывая свой шлем, и в её голове зажужжал рой самых разных вопросов. Та попробовала коснуться разума Вару, но тот, похоже, научился закрываться от ментального вторжения, подобно Куромаку, пускай и слабо, но достаточно для того, чтобы успеть убежать, ускользнуть, ретироваться. — Вару, стой, нам нужно…! — закричал Пик, в бессилии ударив посохом еще раз или два. Вару, похоже, остановился. Его маленькую, но очень гордую фигурку было сложно разглядеть в сумерках ночи. Луна серебрила его от природы нефритовые волосы, мятным цветом оседала на беспокойно торчащих завитках кудрей. — Тебе, отец, нужно. — только и бросил тот. — Мне самому уже ничего не нужно. Привет! На сём был таков. *** 70 лет тому назад. Вару несся по коридорам замка, не чувствуя усталости. Он лишь слышал, как оглушительно громко его крохотное сердце стучит о ребра, канонадой пробивает уши. Ступенька за ступенькой. Вот исчезает пролёт. Свет из распахнутых дверей парадной бьёт в глаза, их наполняют слезы — не из-за боли и яркости этих несуразных и томительно жарких летних дней, а от предвкушения скорой встречи. Отец вернулся из похода. Вот, он уже опускается на колени, разводит руки в стороны, а с его стороны дует теплый ласковый ветер, проносится по потолку и полу, кровь приливает к щекам и проливается слезами на пурпурный мрамор, вот, наконец, дыхание заходится и они снова вместе, будто и не разлучались. — А ты подрос. — голос отца слышится грубым и резким, но Вару различает плохо скрываемое тепло в его низких тонах. — Это хорошо. — Молоко противное, но я каждый день его пил, днем и вечером! — с гордостью заявляет малыш. Его яркие зеленые глаза сияют от восторга. — Показывай, что привез! — А тебе всё забавы да диковины подавай. — засмеялся Пик и провел большой ладонью от лба до затылка, чуть потянув за густые кудри, как Вару это нравилось. Тот сщурился, словно довольный озорной котёнок, и ухватил отца за руку, когда тот поднялся. — Поздоровайся с дядей. — обратился к малышу король и повернул ребенка к своему брату, который как раз явил себя в сияющих на дневном солнце серебристых доспехах. О Куромаку Вару знал и много, и недостаточно, чтобы сделать свои собственные выводы. Он слышал, что вошедший — могущественный волшебник, правитель соседнего государства, и то, что весь мир зовёт этого седого «мудрейшим». За что — так и не смог понять. «Тебе еще рано об этом думать» — на любые сложные вопросы отвечал Пик. Это бесило не по годам смышлёное дитя до невозможности. Еще Эмма отчего-то недолюбливала этого чудноватого дядьку с застывшей улыбкой. Мало того, что застывшей, так еще и ненастоящей. Зачем он притворяется, если его притворство очевидно? Похоже, это замечал лишь Вару, остальные то ли не могли, то ли попросту не хотели себя беспокоить. — Здравствуйте. — буркнул валет пик, опустив голову (так учил отец). Рыцарь замер, протянул руку к мальчику и коснулся его плеча. Тяжелая и до мурашек холодная — тут же отметил для себя отрок. «Улыбка» дрогнула, уголки губ чужого государя поползли вверх. — Рад встрече с тобой, Вару. Я Куромаку, твоего отца старший брат. — мягкий, приятный голос, чуть, правда, искаженный, будто сквозь железку пропущенный. Вару решился поднять глаза и нахмурился. — Ну, полно. — оборвал знакомство Пиковый король. — Время нам отобедать, а потом мне нужно кое-что показать Вару. Полагаю, время пришло. — Что? Что показать? — любопытство охватило бойкого мальчишку. Куромаку чуть подтолкнул племянника вперед и попросил, тихо, но настойчиво: — Вару, посмотри, готова ли ваша обеденная. Я услышал странные звуки, кажется, с кухни… — посмотрел куда-то в сторону. И правда, вдалеке что-то громыхнуло. Потом еще раз. Вару подскочил и понесся к кухаркам, он уже вообразил себе, что наконец-то поймает того самого домового из книжек. Король Треф дождался, пока тот удалится на достаточное расстояние и серьёзно молвил, уже не прикрываясь дружелюбием: — Пик, трижды подумай, прежде чем сделать. — Ты о чём? — То, что ты решил показать Вару. Не нужно, еще не время. Ему нужно подрасти, брат. — Куромаку легко тронул мага за локоть, заставляя сосредоточиться. — Прекрати меня учить. — Пик был раздражен и сконфужен. Братец опять посмотрел в будущее? — Что ты там опять увидел? Я просил тебя при мне свои предсказания не изрекать, любезный брат. Я знаю, что мне нужно сделать и зачем. Вышел дворцовый смотритель и с поклоном попросил хозяина и гостей пройти трапезничать. Для младшего из братьев это был отличный предлог, чтобы ретироваться. Мудрейший повел плечами и молвил, казалось, почти равнодушно: — Как пожелаешь. Обед прошел без происшествий, исключая, впрочем, отказ Эммы сесть за общий стол. Пик попробовал настоять, однако трефовый жестом остановил его, показывая, что не стоит начинать скандал из ничего. Тогда маг оставил попытки и махнул рукой, отпуская жену в свои покои. — Не могу понять, отчего она так тебя не переносит. — столовые приборы рассинхронно зазвенели, запах чудесного супа окутал всю залу. Пик прихлебнул тихо, а Вару за ним повторил, за что и получил щелчок в лоб от отца, мол, чему бы хорошему подражал. Озорник, впрочем, нимало не обидевшись, украл из тарелки своего учителя теологии теплую лепешку, пока тот отвлекся на пышные формы черноглазой кухарки. — А я, кажется, понимаю. — с присущей ему загадочностью ответил собеседник, методично отрывая от хлебца идентичные кусочки и укладывая их в суп мозаикой. Улыбнулся как-то странно и больше ничего не сказал, а Пиковый король отчего-то не уточнил. Видимо, решил оставить эту неловкую тему. — Отец, так что же ты мне покажешь? Пик отложил ложку в сторону и серьезно уставился на своего миниатюрного валета. Давно Вару не чувствовал на себе такой тяжелый взгляд. Не увидел тот, как потемнели усталые от бессонных ночей глаза дяди. Не услышал, как стиснул тот до белых пальцев свой тонкий ножик. Куромаку, впрочем, помнил, что не может переступать некую черту, которую сам провел для себя — вправе лишь наставлять, направлять, поучать своих совершеннолетних братьев, но никак не решать за них. В тот миг он впервые задумался, что, возможно, это ограничение излишне. — Я вернулся с войны, Вару, и пока сражался, пока падали за наши с тобой жизни воины и багряным красили поле брани, я узнал о том, кто их всех предал, нашел себе укромное теплое место и оттуда решил судьбу этих молодцев за них самих. Ты увидишь, как черны бывают приближенные к тебе, и как поступать, когда обман вскроется. Мой сын, запомни хорошо то, что ты увидишь. Ситуация выходила из-под контроля Куромаку, однако усилием воли он заставил себя не вступить в дискуссию. Пик же не станет… Не станет же? Трефовому королю отчаянно хотелось верить, что его брат умнее, однако, пускай был тот и не глупец, но самоуверен и горяч, эти два свойства его яркой личности толкали на необдуманные поступки. Впрочем, в чертоги разума вторглась новая мысль, поразившая и одновременно возбудившая самосознание государя. «Это будет ему уроком. Урок сей надолго запомнит он,» — с каким-то циничным удовольствием заключил серебряный рыцарь. Часом позже, правда, Куромаку ужаснется своему малодушию и проведет грядущие два дня в усердных молитвах и медитациях. Обед окончился звуком меланхоличного колокола на главной площади столицы. Пик взял встревожившегося ребенка за плечо и повел во внутренний двор замка, где еще расположились конюшни с молодыми здоровыми лошадьми. Куромаку следовал чуть позади, заведя руки за спину. Наконец, великий волшебник замер посередине пустыря и поднял посох, издав грозный клич. Солдаты приволокли связанного толстыми грязными веревками мужика, чьи руки были перевязаны отдельно и висели безучастно перед ним. И впрочем, стоило мужчине завидеть своего государя, он тут же поднял свои ладони к небу в мольбе сохранить ему жизнь. Вару попятился назад, хотел броситься наутек прочь от того, что не на шутку пугало, но отец грубо схватил мальчонку за тонкое запястье. — Смотри, Вару! Не отводи глаза! Никто не будет тебя уважать, если проявишь слабость души перед предателем, на чьей совести — сотни юных жизней! Лишь внушив мерзавцам страх станешь ты истинным королем, чью полноту власти никто посмеет оспорить. — от крика батюшки Вару поплохело, он беспомощно перевел взгляд на дядю, оставив все дурные мысли о нем. Сейчас дядюшка казался тем самым спасением, но почему же он молчит? Почему держится в стороне? Куромаку спрятал кулаки за поясницей, стиснул их, пока не онемели. Губы собрал в тонкую линию, отчего на коже проступили неприятные полосы вен. В короле боролись два одинаково сильных чувства — желание увидеть, что будет с Пиком, когда тот осознает свою ошибку и желание защитить кроху от мерзкого зрелища. Пик поднял посох еще выше, отчеканил, дрожа от гнева, заклятье, и со всей силы воткнул ключ в пыльную землю. В то же мгновение преступник заорал, что есть мочи, а его связанные руки, от кончиков пальцев до плечей, начали синеть, чернеть, гореть, покрываться гигантскими волдырями и тлеть с характерным запахом жареного мяса. — Моли о пощаде, да не о моей, а перед душами убиенных тобой извиняйся, урод! Несчастный выл что-то невразумительное, умоляя простить ему ужасные грехи. — Пик, хватит, полно. — голос позади. Пик не слышал, он вершил справедливый суд, а Вару даже крикнуть не мог, лишь трясся, цеплялся за отца и плакал, плакал, плакал… — ПИК, ПРЕКРАТИ СЕЙЧАС ЖЕ! — раздался нечеловеский глас, раскатом грома обрушился на уши солдат. Преступник отлетел ветром далеко в конюшню, заклинание прервалось. Потом Пиковый король ощутил, будто теряет равновесие — опора исчезла, как и пропал Вару, стоявший рядом. Маг обернулся и увидел, как Куромаку прижимает к себе икающего валета, ритмично подрагивающего под сильными руками дяди. — Это кончилось, это кончилось, Вару, всё… — бормотал тот, но слова эти были уже не нужны. Вару заверещал, схватившись руками за свои кудри, образ жареной плоти никуда не исчезал, прочно засел в его памяти и исказил его миропонимание. Куромаку пришлось насильно усыпить малыша, чтобы облегчить его страдания, хотя знал, что это лишь полумера. Мальчик обмяк и соскользнул бы на землю, если бы трефовый король не взял его на руки. — Я… Я был уверен, что… Что он поймет… Он же видел войну… Он же её уже видел… Он же научился магии… Он же не Брелль… Я думал… — тошнота подступила к горлу Пика и тот схватил пальцами своё горло, тяжело сглатывая. Пот скользнул по длинной пурпурной пряди и дальше по доспехам. — Унесите ребенка. — мрачно, и при этом нарочито мягко приказал Куромаку, передавая валета в руки подоспевших служанок. Пиковый король наблюдал это с огромным недовольством. Это он должен был отнести Вару…! Однако сейчас младший брат ощущал себя провинившимся, что в детстве бывало нередко, и всё еще не осознавал масштаб проблемы в полной мере. Оглушительно громко, разрушая вязкую тишину, прозвенел шлепок. Пик не почувствовал боли на своей покрасневшей щеке, но мысли прояснились. Сначала был шок — брат, родной братик ударил его. Потом — девятым валом накатившее понимание того, что успел наделать. — Пик, я когда-нибудь поступал так с тобой, как ты только что поступил с Вару? — Куромаку встряхнул ладонь, которой ударил, пришлось сосчитать силу удара точно так, чтобы не разнести брату поллица и при этом оставить след, как на коже, так и в душе. — Я тебя не предупредил? Я тебе не посоветовал подождать? Вару — ребенок. И будет ребенком еще очень долго. Его экстраординарные когнитивные (значение заморского слова Пик решил спросить потом, сейчас это интересовало меньше всего) способности — дар, а не проклятье. Ты же понял их превратно и напугал дитя. Хотя я уже не уверен, только ли ты напугал его, Пик. Не перестроились ли уже его мысли? Впечатления детства — самые сильные, и по крупицам собирают нашу будущую личность. Что же сделал ты с личностью Вару? Ты сломал её? — Замолчи!.. Пик очнулся в своей холодной, одинокой спальне, и с отвращением понял, что говорил во сне. Красные всполохи зари на окнах. Запах сырости и пороха. Начинался новый день. *** Куромаку бодрствовал всю ночь. Он не работал — это была одна из тех редких ночей, когда, глубоко задумавшись и погрузившись в извечные расчеты итогов прошлого и прогнозов будущего, он неподвижно сидел в оранжерее, подобно восковой скульптуре. Сегодня его тревожили в основном воспоминания. Их было много: Изольда, детство братьев, прогулки с Шахом… Колыбель. На этом слове уже начиналось настоящее. Король не выдержал. Зашуршала ряса, скрипнул стул, всё вокруг перестало быть идеально нетронутым продуктом скуки дотошного перфекциониста — лозы поползли по оконным стеклам, цветы оплели омофор, а в ясных очах — поволока страстного любопытства. Приятная на ощупь ткань стекла по столу и куб медленно поднялся в воздух, а потом сам прилетел в изучающие ладони государя. От одного прикосновения по венам бренного человеческого тела потекла какая-то доныне сокрытая сила, мысли стали настолько упорядоченными, что Куромаку не сдержал благоговенного вздоха и какой-то экстатической дрожи. В его руках — мощь древних, вся их мудрость, совершенная квинтэссенция знаний и мастерства чудотворцев из эпохи легенд. Прикрыл глаза, и тут же перемножил четыре шестизначных числа. Да что там числа, это пыль! «В любом наряде буду я по праву тоску существованья сознавать. Я слишком стар, чтоб знать одни забавы, и слишком юн, чтоб вовсе не желать,»* — сама собой сложилась в голове цитата какой-то поэмы, из прошлого ли, из будущего ли, но всё это было уже так неважно, так бренно и суетно, что Куромаку моментально отбросил лишние размышления, что раньше удавалось ему с большим трудом. С Колыбелью всё будто бы было проще. Думать, творить чудеса… Государь провел ладонью по стеклу и распустились лозы цветами дивной красоты. Прозрачные, как капли росы, лепестки преломляли свет небес и радугой красили пол, стол, стулья, подол невзрачной коричневой рясы. Не заметил, как медленно закружился под куполом, а Колыбель обращалась вокруг него, как Луна вокруг Земли, Земля вокруг Солнца. Король перевел дух, охваченный восторгом от открывшихся ему перспектив, и пришел в себя. — Что же я… Нет, я обязался сохранить Колыбель для Шаха. — Куромаку лихорадочно водил руками по своему дорогому одеянию, нервически оправляя складки, и при этом, как убийца в ночь до трибунала, был одержим. Огляделся. Никого не было. Никто ничего не увидел. — Конечно, все же еще спят… — Куромаку знал, чего ему бояться. И знал, чего так сильно хотел. Да, карточный дух дал обещание, но кто свидетель? Колыбель сослужит ему, правителю большого и богатого государства, хорошую службу. Как только Шах попросит отдать её, он, Куромаку, отдаст без промедления. Но сейчас… Сейчас еще не вечер. *** Наше время. [Одно входящее сообщение.] [Кому: **********] [Отправитель: введите код доступа] [Без темы.] [Мне нечего сказать о солнцах и мирах: Я вижу лишь одни мученья человека. Смешной божок земли, всегда, во всех веках Чудак такой же он, как был в начале века! Ему немножко лучше бы жилось, Когда б ему владеть не довелось Тем отблеском божественного света, Что разумом зовёт он: свойство это Он на одно лишь смог употребить** — D:\file\cjrrupt.\nosignal]