Баллада о клевере

Работы на Черной горе шли своим чередом. Пешки трудились от зари до зари, махая кирками и отбивая четкий, ровный ритм ударов по твердому камню, застывшей лаве, смывшей все дела великих костей. Катастрофа, которая уничтожила целую цивилизацию, как каучук стирает ровные графитные эскизы, оставила после себя терпкий привкус выученного горького урока предков. — Перерыв, добрые люди. — ознаменовал своё прибытие Черный шахматный король, и пестрые пешки выстроились в ровные шеренги. — Где главный рудокоп, я хотел бы иметь с ним беседу. Шах не хотел быть здесь. Он старался насколько возможно дальше находиться от славной горы Вюрфеншпиль. Давили на него тяжёлые базальтовые стены, дышать становилось тяжело и даже больно. Когда-то, впрочем, это место казалось для него оазисом в пустыне. Когда-то давно это было. — Ваше Величество. — старшина рудокопов, белый слон*, низко поклонился, стирая с грубого грязного лица соленые и холодные капли пота. — Чем могу быть полезен? — Отчитайтесь, дорогой мой, о том, как идут работы за последний месяц, что вы смогли найти. — елейным голосом протянул Шах, сузив свои восточные обсидиановые глаза до щелочек. Рудокоп кивнул и жестом пригласил правителя пройти за ним вглубь шахты. Коридор с каждым метром становился всё уже, потолок его ниже, и в конце его Шаху пришлось идти, согнувшись в три погибели. — Простите за такое неудобство, Ваше Величество. — Не стоит, вы делаете свою работу. К тому же чем дальше мы копаем, тем лучше. — успокоил слона король. — Мы раздобыли много материала для воспроизводства населения, а еще нашли пару мелочей, но это так, археологические находки. Вроде как даже не обладают никакой артефакторной энергией. — ответствовал старшина, показывая серый от каменной пыли свиток, но государь даже не взглянул на него. Его внимание привлекла фигурка на камеральном столе, вымытая и очищенная от перопластических остатков. — Детская игрушка. Кажется, это… — старшина наклонился ближе к Шаху, но тот, пребывая в глубокой задумчивости, отошел от него. — Солдатик. — хмуро произнес король, рассматривая вещицу. Это и вправду была кукла, искусно вырезанная из камня. — От нее еще были два или три оружия… — Мы не нашли ничего больше рядом с фигуркой. Постойте, почему вы думаете, что… — Да, я понимаю. — кивнул Шах и, как драгоценное сокровище, аккуратно поставил солдатика на стол. — Шах, ты опять не выучил грамоту, да? Я ходила к твоему наставнику, он просил меня присмотреть за тобой. — голос сестры был удрученным. Девушка с длинными черными волосами в пол и квадратной родинкой над верхней полной губой присела рядом с взлохмаченным мальчиком, который методично выстраивал жучков в «батальоны» палочкой. У ребенка тоже были две родинки, под правым глазом и на нижней тонкой губе, опять разбитой. — И ты снова подрался? — Хром меня задирает. Как долго это будет продолжаться? Ну вот я и вышел с ним один на один. — мальчишка надулся и пнул одного из жучков. — Если ты будешь прилежно учиться, то перестанет. — сестрица улыбнулась, обняла мальчонку со спины и усадила к себе на колени. Тот довольно улыбнулся, устраиваясь поудобнее на коленках. — Держи, это тебе. В руки мальчика упал солдатик. Следом за ним — копье и два меча. — Мне было скучно после работы, вот я и сделала — как тебе? — Ух ты, он потешный! — Шах сжал солдатика и начал махать им в воздухе, представляя, очевидно, напряженную битву. — И вот, копьеносец хватает своё мощное оружие и пру-у-у — летит на врага и… — …и враг падает на землю — «О боже, меня поверг благородный воин, я оскорблен!» — сестра звонко засмеялась в унисон с братом, но перестала, когда ребенок посерьезнел вдруг. — Шана, а нам тут сказали написать пару строк о том, кем мы бы хотели стать… — начал малыш, отбрасывая палочку. — Хм? И что ты? — Ну, Хром написал, что станет артефактологом, Мариша сказала, что ей хочется родить детишку маленького и нянчиться с ним потом… Ну и там другие тоже писали что-то… — А кем ты хочешь стать, Шах? У сестры большие карие глаза. Они обрамлены густым пушком длинных черных ресниц, и Шах подумал, что красивее девушки, чем его сестрица, в Вюрфеншпиле не найти. Однако красавицы все как одна — напыщенные и жестокие, а Шана добрая и искренняя. — Я стану царем и буду править Вюрфеншпилем. — Шах, а что это? — Мэттью обнял близнеца за плечи с вечной беззаботной улыбкой. — Я тебе что сказал делать, Маттео? — раздраженно произнес Черный король. — Это фигурка, детская забава. — Ого, я не знал. А может и знал, но не помню. Как ты тогда сказал — я упал с обрыва и потерял память? — Мэттью пошел следом за Шахом на выход из шахты. Брат ничего ему не ответил. — Но потом ты спас меня, вот я и выжил! Я очень благодарен тебе, братик. — Мэттью. — Шах остановился на выходе и устремил свой взор в безоблачное синее небо. Почему так жарит, апрель ведь на дворе… — Да, братик? — Белый король замер и вопросительно уставился на соправителя. — Я соврал тебе. — едва слышно бросил Шах. Он стянул черную перчатку зубами и посмотрел на обсидиановое кольцо на пальце. — Что? О чем ты, Шах? — Мэттью начал в волнении теребить свой белоснежный плащ. Если бы Черный король мог, он бы закурил сейчас, чтобы освободиться от того, что бременем осело на сердце. Слияние колец уже не помогало унять это гадкое чувство. Мысли о том, что Мэттью просто удобен и покуда он удобен, беспокоиться о его состоянии нет нужды мало помогали. — Я соврал, что завтракал сегодня. — после непродолжительной паузы подытожил Шах и ухмыльнулся. «Пока рано расставлять все точки над И. Нужно дождаться удобного момента, момента, когда его состояние аффекта могло бы сослужить хорошую службу, » — подумал Черный король, не слушая возмущения Маттео. Шах спустился к подножью горы, где расположился его временный лагерь. В шатре стоял Конь-гонец с письмом, подписанным двумя знакомыми инициалами. Бегло прочитав его содержание, Шахматный король довольно улыбнулся. Куромаку может сколько угодно быть пророком, но он никогда не догонит своего наставника в прозорливости. Всё идет своим чередом. *** — Расступитесь! Посторонитесь! — кричал кучер, расталкивая народ плечами. Люди сами отходили в сторону, когда им удавалось рассмотреть двойку червей поближе и увидеть, кого он так бережно несёт на руках. Ужас охватывал их горячие сердца и никто не решался вымолвить и слова. Гвалт голосов раздался лишь тогда, когда фигура извозчика была уже далеко. — Наша королева…! — Это просто немыслимо…! — Что могло произойти?! — Бандиты? Восставшие? Кучер уже терял дыхание и силы бежать, но остановиться не мог. Он звал лекарей, но не мог объяснить, что произошло, и к нему не выходили. Наконец двое аптекарей решились подойти поближе (мало ли — чума?) и рассмотреть пострадавшую. — Её Величество занемогла в дороге, её срочно нужно доставить во дворец к Его Величеству, без промедления! Подайте карету! — орал тот, срывая связки. — Минута — и её уже не будет с нами! Мы не можем ждать! — Милейший, успокойтесь, ради пресветлого лика государя нашего, мы сейчас же займемся перемещением Её Величества в удобные покои. — медикусы унесли Хэлен, лицо которой очертила тонкая кровавая дорожка, протянувшаяся от виска к мягкому подбородку. Стоял чуть теплый весенний день, которым Ромео откровенно наслаждался. Он сидел в розарии жены и пил улун (подарок Данте) в прикуску со свежим печеньем. Удовольствия тела, как считал король-гедонист, основа общего счастья. Коли ты сыт, да вниманьем не обделен, так чему же печалиться? Феликс еще спал, насидевшись ночью за интересной книгой. Отец не стал будить мальчика. Зачем, если тот, быть может, видит прекрасные сны? — Ваше Величество, я глубоко сожалею, но мне придется прервать ваш отдых… — слуга остановился в дверях балкона и не решился пройти вперед. Ромео был слишком доволен, чтобы злиться на своего прислужника. — Да бога ради! Что там случилось? И возьми печенье, чудесное тесто! — однако коморник** в ответ не улыбнулся. Это напрягло Ромео и тот отодвинул тарелку с лакомством к центру стола, куда слетались лепестки чайных розочек, украшавших резную арку над розарием. — Ваша супруга, она… П-прошу, пройдемте со мной. — слуга поспешно вышел, а Ромео внезапно потерял аппетит. Он, чуть качнувшись вбок, будто навеселе, засеменил за камерарием**. Благородному мужу не терпелось увидеться с женой. Она ведь уже дома? Интересно, как прошла её далекая поездка? И отчего же… Этими вопросами король Червей старался унять буйное сердце, охваченное беспокойством от неведения. Камерарий открыл дверь и тут же отвернулся, будто закрываясь от неприглядного зрелища. Государь прошел вглубь комнаты и, словно оглушенный, коснулся ладони мертвенно-бледной супруги, которая не шевельнулась от прикосновения. Как часто бывает с эмоциональными людьми, в минуты настоящей беды они становятся тише утренней росы. Взгляд их стекленеет, губы поджимаются, и эти люди только и могут, что молча переживать тяжкое горе. — Что произошло? — прошептал Ромео, не присаживаясь и не отходя от края постели. — По словам извозчика, карета уже на подъезде к вратам нашего государства перевернулась, а Её Величество, к сожалению, так и не проснулась с тех пор… Она получила сильную контузию, как сказали врачи. Знал бы я, что это слово значит… Но государыня Хэлен жива. Она дышит и хочет открыть свои глаза, но не может. — Оставь меня ненадолго. Ничего Феликсу…! — голос Ромео сорвался, камерарий кивнул и закрыл за собой дверь. В полумраке комнаты остался лишь король, наедине с телом своей жены. Он опустился на колени и прижал ослабевшую ладонь к губам, позволив паре слез стечь по тонким пальцам, мягким, как и раньше. В былые времена люди не возвращались из комы. — Почему я отпустил тебя одну? Разве не видел, как боялась ты уезжать из нашего маленького мира, где нас никто бы не тронул… Как мог я дать тебе своё благословение… — шептал он, как никогда прежде ощущая внутреннюю слабость. Кого он, Ромео, может защитить? Даже собственную жену, и ту не уберег от зла. — Проснись только, прошу тебя… Не бросай меня и Феликса одних. Ты нужна нам, услышь же… Я люблю тебя, моя вешняя роза. Куромаку. Куромаку точно что-нибудь придумает. Он точно разыщет виновных, расскажет, как пробудить ненаглядную, как радость вернуть назад. Брат же мудр, никогда не бросит в беде! Ромео вскочил и начал неровным почерком писать послание. В нём он подробно описал своё горе, свои страдания, свои опасения. Однако что-то в голове Ромео вдруг щелкнуло, как замочек старой шкатулки. «Хэлен вернулась из королевства Куромаку. На главной дороге уже десятилетия не было никаких разбойников. Тогда я не понимаю…» — Ромео взял еще одну бумагу и продублировал письмо, сам до конца не понимая, зачем. Ищет поддержки? Но чем может ему помочь тот, кто постоянно занят лишь своими медитациями? Положение, впрочем, у короля Червей было отчаянное. Он хотел найти негодяя и своими же перстами впиться ему в шею. Желание несвойственное доброму государю, но очень привлекательное. Немного погодя он написал и третье письмо, отправил все одновременно двумя гонцами и остался ждать, чуда ли, нет ли. *** — Да Линь, как твоё самочувствие сегодня? — Данте облокотился о тонкую деревянную стенку додзё, принял из рук Николь стопочку сакэ, но так и не притронулся. Его верный помощник, один из сисё***, с которым внимательный читатель уже успел познакомиться, удивленно поднял голову и улыбнулся до мимических морщинок. — Вашими молитвами, Данте-сама, всё благополучно. Завтра у дочери совершеннолетие, вот пытаюсь выбрать узор для нового кимоно. Поможете? — рыжеволосый хмыкнул, подполз к слуге, заинтересованно оглядел ткани и, спустя мгновение, предложил багрово-красный цвет. — Отчего же, мой господин? — Алый — цвет счастья, страсти, энергии. Юные девушки и молодые люди, достигнув совершеннолетия, не должны печалиться об ушедшей поре детства — нет, наоборот, они не должны забывать, что вся интересная жизнь еще впереди. Потому я подумал, что такой тон был бы под стать случаю. — Да ладно тебе, Данте. — засмеялась Николь, зачерпнув огненной воды. — Это твой любимый цвет, разве нет? «Верно. В платье такого цвета я впервые запомнил моего старшего брата.» — подумал Данте и лишь пожал плечами. — А, горе мне, старику, я же с письмом к вам зашел, Данте-сама, а потом отвлекся на камелии, на тепло вашего дома и вот… Прошу вас, примите сие. — Да Линь протянул свиток королю Алых Листьев и тот в недоумении развернул. От Ромео? «Братец, произошло ужасное! Я пишу тебе, преисполнившись самых неприятных чувств, однако не к кому мне боле обратиться! Так или иначе, нужно постараться рассказать по порядку. Нет, знал бы ты боль моего сердца от случившегося — ты бы точно как я расплакался, разозлился на тяжкий рок! Моя жена Хэлен не ранее как вчера отправилась к своей подруге Клеопатре, и в ночь перед отъездом супруга была крайне обеспокоена предстоящей поездкой. Что же произошло дальше? На пути обратно карета с Еленой перевернулась и радость моих очей больше не проснулась с того самого момента, как [Чернила смазались, похоже, от слез] Нет сил больше ничего объяснять, я напуган, прошу, дай мне свой братский совет. Есть еще одно, о чем я хотел бы тебя попросить. Если это возможно, пожалуйста, посети дом мудрейшего брата. Всё может выглядеть сумбурно, и я не умён, как вы оба, но моя интуиция сильна и я полагаю, что происходит что-то нехорошее. Люблю и крепко обнимаю, твой брат Ромео.» — Николь, мне сегодня нужно будет уехать. — будничным тоном произнёс Данте. — Но сперва я бы хотел повидать Габриэля. — Езжай, Данте. — мягко и понимающе улыбнулась бубновая дама. — Вы только вчера с ним провели полдня вместе, а сегодня он отправился с крошкой Юн Фэй за сумеречными цветами. Не смотри так, с ним вместе пошли послушники из храма. В любом случае, сейчас ты его не увидишь, при всём желании. Мне ему что-то передать? Данте вернулся к своей стопке и осушил её, не глядя. — Я просто сейчас подумал вдруг, что хочу подергать его за ушки. — от прилива отеческой любви Данте прикрыл глаза. — Еще успеется. Ты права, сначала дела. Нет, постой, может, устроить дневную сиесту? Ну, Данте хотя бы попытался. — И не надейся, ленивый медвежонок. — Николь поцеловала мужа к макушку и ушла в свою хэйю, проверять, приготовился ли новый отвар. Король Бубен вздохнул и нашел в себе силы подняться. «Так надеялся вздремнуть часок-другой… Впрочем, послание и вправду настораживает. Да и Куромаку уже давно не видел.» — карточный дух покосился на бамбуковые створки шкафа, где своего хозяина уже давно ожидало серебристое кимоно с камелиями. В прошлый раз Куро надевал его… Полгода назад? Или даже больше. — «Почему у меня такое неприятное предчувствие? Пора ехать.» Данте облачился в свои походные доспехи, вскочил на резвого коня и, взметая клубы пыли, поскакал, не оглядываясь, туда, куда влекла его сама судьба, которая уже решила всё за героев моего рассказа, возможно, еще в самом его начале. — Данте, мне подходит? — чуть смутившись, произнес Куромаку, поправив рукава и пояс. Младший брат перевел дух и кивнул, не в силах оторвать глаз от того, насколько идеально легла ткань на бледные тонкие руки. — Как будто сама природа ткала это кимоно на твоём теле. — наконец выдавил рыжеволосый и чуть подвинулся, чтобы дать старшему сесть по левую руку от себя. Они всегда так садились под крышей этой восточной беседки, чтобы цветы камелии были ближе к дорогому брату. Он ведь их так любит. — Негодник, зачем ты говоришь такое… — криво улыбнувшись, король Треф отвернулся, только пунцовые мочки ушей торчат из седых прядей. Данте до конца не понимал, почему сказал именно это, но нисколько не смутился. «Огонь в бумагу не завернешь.»**** Лепестки цветов, танцуя в теплом летнем бризе, бесшумно касались воды, оканчивая свой путь у зеркала реки, чтобы, на исходе дней, посмотреть на себя со стороны, на свои пригрешения и ошибки, оглянуться на свою скоротечную жизнь. Отчего-то Данте был уверен, что брат думает о том же. — «То, что историей люди зовут, ничто иное, как буйство вечных чувств: их войны, их перемирия. То есть рост мира сего. И коли мир принял за константу ты — ну, тогда…»***** — Куромаку оборвал стих на полуфразе. Заметил, как внимательно его слушает младший, как сияют его большие карие глаза. Данте и вправду заслушался, яркие образы всплывали перед глазами, и молодому философу пришлось отметить, что его мудрый брат столь же хорош в написании хокку, сколь и сведущ в делах политических. Нет, я лукавлю. Карточный дух в тот момент думал совсем не о том. — «…краса природы в ностальгии успокоит твоё сердце.»***** — закончил Бубновый и осторожно накрыл своей загорелой ладонью фарфоровые пальцы Куромаку. Что-то невыразимое отразилось во мгле черных зрачков, ресницы взволнованно дрогнули и Данте качнулся вперед. Тогда и вошла Николь, чтобы пригласить на храмовую трапезу, тогда волшебство лепестков растворилось и куда-то утекло вместе с бурным течением садового ручья. *** Часы отбили пять вечера. В оранжерее было тускло и прохладно. Солнце весь день отдыхало за массивными серыми тучами, не посылая миру даже дождя. Туманное утро сменилось туманным полуднем, а за ним — такой же туманный сумрак на исходе суток. — Курон, тебе же приходили письма сегодня, верно? — Куромаку знал, что его слуга уже некоторое время стоял за кустом, не решаясь подойти. Мужчина опустил чашку и вылил свой чай в ручей. Кристально прозрачная вода в нём потемнела и окрасилась в неприятный ржавый цвет. — Да, я как раз и хотел передать одно из них вам. — Ты должен передать мне оба послания, Курон. Кем бы не был второй адресат. — Адре…? Д-да, сейчас. Однако я мог бы отдать Её Величеству, мне не сложно…! — отрок засуетился и положил оба свитка на чайный столик. Кардинал в задумчивости осмотрел каждое, и, не поднимая сосредоточенных глаз, отдал Курону распоряжение идти отдыхать. — Так мне всё же…? — Нет нужды. Я лично передам своей жене это письмо, как только она проснется от дневного сна. Она же спит, верно? — улыбнулся правитель. — Вот и не будем её беспокоить по чем зря. Она устала после этих странных дней… Ты тоже, Курон. Посмотри лучше, как у Брелля дела, прежде чем идти на покой. — Будет исполнено, мой господин. — Курон не стал задаваться лишними вопросами. Государь лучше знает, в любом случае. Все его решения всегда были верными. Нет причин сомневаться в них. Вот только… — Государь, а может быть вы сами зайдете к юному принцу? Работа разлучила вас с ним очень надолго. Во взгляде преданного оруженосца — огонёк надежды. Куромаку ответил не сразу. — Конечно, я зайду к нему, но я не обладаю Ясным Оком, чтобы сейчас же заглянуть к нему в горницу, верно? А беспокойство никуда не делось. — Да, конечно, мой господин. Простите, не смею вас больше задерживать! — Курон от смущения и стыда зарделся, а потом бросился исполнять поручение государя с присущим ему энтузиазмом. Как собака рвется из шкуры, чтобы добежать и ухватить палку, так и Курон без промедления делает то, о чем его попросят. Это сравнение позабавило Куромаку, но лишь на мгновение. — От Ромео, значит… Быстро, однако, работает почта. — Куромаку ознакомился с письмом, адресованным лично ему, и еще раз убедился в своих предсказаниях. Не теряя более времени, правитель поднялся и вышел в старое крыло замка, где уже зажгли свечи. Король взял одну и вернулся к своим любимым растениям. Остановился у ручья и посмотрел в свое отражение. — Не смотри на меня так. Твое будущее не наступит. Этим миром правлю я, и тебе придется с этим смириться. Сколько вообще существует вариантов будущего? Каждое ли мое действие что-то меняет? Ну, а если так… — король смотрел в очки-полумесяцы и улыбался. — То мне не нужно твоё будущее. Всё, что я хочу — это лишь постоянство, баланс — и чтобы это время не заканчивалось. Куромаку взял свиток с подписью «Её Величеству Клеопатре I» и полоснул по нему пламенем свечи. Бумага почернела, скукожилась и в пару мгновений обратилась в пепел. Этот пепел государь смыл в ручье — вода все стерпит. Своё послание король оставил на столе, а свечу уронил прямо в чей-то черный галстук. По поверхности пошла рябь и вот, пламя потухло, не оставив после себя и легкой дымки. «Мудрости искал, а нашел разбитую бутыль, и даже без послания. Не ошибся ли ты?» — чей-то грубоватый голос в памяти раздался. В памяти ли? Куромаку обнял себя руками. Отчего-то ему стало очень тошно. — Что же я делаю…?