Баллада о клевере

Верховный правитель у них — священник, именующийся на их языке «Солнце», на нашем же мы называли бы его Метафизиком. Он является главою всех и в светском, и в духовном, и по всем вопросам и спорам он выносит окончательное решение. При нем состоят три соправителя: Пон, Син и Мор, или по-нашему: Мощь, Мудрость и Любовь. — Томмазо Кампанелла, «Город Солнца»

Данте окинул встревоженным взором знакомые величественные врата процветающего стольного града Долины Клевера. Тяжелые, но вместе с тем изящно украшенные городские стены с колоннами «до небес» и изображениями главных символов королевства приветствовали его спокойно и гордо. Двое стражников подошли к королю Алых Листьев и опустили головы до земли, в почтении. Рыжеволосый огласил цель своего визита и его незамедлительно пропустили. Подали сигнал своим подчиненным, дежурившим у механизма ворот парой жестов, не очень понятных самому Данте. Лязг железа, скрип шестерней и громкий гул, от которого, кажется, застонала сама земля. Бубновый кивнул на прощанье и поскакал дальше, в оживленный город. Сеть столичных дорог была продумана до мелочей. До центральной площади от каждого из «концов» идти не более пятнадцати минут, сам макет города походил на ровно очерченную россыпь прямоугольников, каждый из которых отвечал за свой аспект жизни столицы. Будущий Куроград, замечу мимоходом, сохранил эту точность в планировке. В городе было запрещено галопировать — если вы, конечно, не служите в столичном полку или не сам Его Величество. Король Бубен успокоил лошадь и позволил себе насладиться открывавшимися ему видами широких чистых улиц с организованными шествиями добродушных горожан. Что отметил себе Данте, так это то, что и там, и тут он видел шкафы с книгами, стоявшие прямо на улице. Книгопечать была роскошью, но огромная часть финансов шла именно на её развитие. Люди здесь обожали читать. Чтение открывало огромные возможности. Однако была и обратная сторона медали: в королевстве Куромаку было очень тяжело пробиться в придворные ученые — желающих было так много, что экзамены с каждым годом усложнялись всё сильнее. Это должно было деморализовать население, но вышло, что как раз наоборот — претендентов на должности звездочетов, казначеев, докторов права, медикусов было видимо-невидимо. Самый главный экзамен — точные науки — на финальном этапе принимал сам король. Обсчитать его было невозможно, хотя есть легенда, что такой человек всё же объявился, и его мастерство настолько поразило государя Клевера, что тот, недолго думая, своей милостью определил героя как своего ближайшего советника по финансовым вопросам. У этой истории много интерпретаций, но главная из них такова: именно женщина победила Куромаку в счётной баталии. Конь заржал и замер перед огромным монументом, а вместе с ним и Данте задержал дыхание, не отрывая восхищенного взгляда от статуи, что высилась над шумным городом. Всякий раз как в первый — пробирает до мурашек. Памятник представлял собой пятиметровую фигуру государя Клевера из белого мрамора, король Треф держал свиток с грамотой в правой руке, а левой указывал точно на запад, тем самым заменяя собой компас. Сама поза была символична. Свобода и закон. Разум и чувства. Многозначные жесты и пустые глазницы. Этот монумент поставили на пятисотлетний юбилей Куромаку — Данте хорошо помнил тот светлый праздник. Его брат даже заплакал, пряча от смущения глаза в рукаве. Народ любил своего государя, и пошел бы за ним в любую сторону света. Раздался громкий звук городского горна. Все горожане узнали мелодию и с радостными криками поспешили на площадь, чуть не задавив Данте. Король Алых Листьев тоже вспомнил этот звук: по счастью, сегодня — день прихода весны. Настоящей, некалендарной — праздник, главную роль в котором играл сам Куромаку. Не медля более, Бубновый поскакал дальше во дворец, прямо по главной дороге. Если ему удастся, то он переговорит с братом еще до церемонии цветения, если же нет… Дворец встретил тишиной и покоем его долгих, прохладных коридоров. Похоже, утренние молитвы уже закончились, слуги высыпали из дворца смотреть торжество теплого времени года. Однако король еще должен был быть во дворце. Только подумав сие, Данте обернулся на тихий шелест ткани по ступеням дворцовой лестницы. Не смог подавить тихий восхищенный вздох. Конечно, он уже видел брата в таком образе. Конечно, для благочестивого государя так одеваться не должно было быть чем-то из ряда вон. Конечно, Куромаку прекрасен в любом облачении. Конечно, но церемониальные одежды были словно подарком из иного мира. Король Треф замер, его длинные белые покрова, закрывавшие оба глаза полупрозрачной вуалью, «заволновались» — по ним побежали волны из сотни мелких складок, подобных барашкам на морском берегу. Король поджал подчеркнутые черным пигментом тонкие губы, опустил голову под тяжестью большой золотой короны с восемью лепестками и характерным орнаментов из десятка трехлистников. Рукой с тремя кольцами и тонкими цепочками в форме стебельков древнего растения Куромаку поправил малый омофор*, расшитый золотыми нитями, как-то даже нервно. — Ты не оповестил меня о своём визите, Данте. Я бы перенес церемонию на завтра. — тихо проговорил Куромаку измененным голосом, по тембру которого было невозможно понять, кто с тобой говорит — женщина ли, мужчина ли. Это была одна из особенностей церемониального образа — Трефовый король хотел, чтобы каждый подданный на празднике цветения видел в нём то, что ему близко — и тем самым питал свою преданность августейшей особе. Безусловно, почти все жители Долины не сомневались в половой принадлежности своего государя, но эффект неожиданности был блестящим трюком по контролю внимания публики. Куромаку показывал себя чистым бесполым существом, не обремененным мирскими страстями — лишь мирским беспокойством о благополучии подданных. Данте прошел вперед, навстречу брату, и взял обе его хрупких ладони в свои. Лицо озарила радостная улыбка: — Ради меня не стоит. И… Это облачение очень… — неуверенность взяла верх над Бубновым королём и тот поспешил сменить тему. — Прости, что явился без приглашения, назрел вопрос, который я бы очень хотел с тобой обсудить. Куромаку прочитал атмосферу и ответил полуулыбкой. Ему льстило, что брату нравится облик. Однако это не помешало Трефовому заглянуть в ближайшее будущее и узнать, о чём будет беседа. Ожидаемо. «Что же, это только на руку… Возможно, Данте поймет меня, и мы вместе станем разрабатывать план наших дальнейших действий. Я ведь считаю его разум равным себе… Почти». — Мне пора. Ты можешь подождать меня в оранжерее, или… — Куромаку взволнованно посмотрел на открытые врата. Ему хотелось, чтобы брат был рядом, но и желания Данте следует учитывать. — Я бы понаблюдал за торжеством, если ты не против. Может, я спасу твои покрова от пола? — Бубновый подмигнул, встал позади короля Треф и поднял тонкую дорогую ткань, легкую, как пух. — Полы в моём дворце каждый день начищаются до блеска, но, впрочем, кто же возражает. — Куромаку вздохнул с облегчением и направился к монументу, окруженный свитой из стражи и подоспевших советников. Его лицо приобрело выражение благостной безучастности и абсолютной добродетели. Мысли же то и дело возвращались к Колыбели. Её отсутствие напрягало до дрожи в пальцах. Брелль всё это время стоял на втором этаже, незаметный и печальный, с мокрыми усталыми глазами, потирая пальчиками свою синюю ленту, то и дело сжимая её и натягивая. Клеопатра вышла из-за колонны и проводила мужа странным взглядом. Досада за воспитанника и страх смешались в тугой клубок непонимания и осуждения. В сердце жрицы рождалась решимость изменить ход нашей истории. *** Белые волосы, хрустальные глаза, ямочки на лице и аура победителя — таким предстал перед исстрадавшимся Ромео Белый шахматный король, материализовавшись на подоконнике королевской спальни. Червовый государь уже давно ждал своего гостя. Он думал, что узел нервов расслабится, когда дело дойдёт до дела, но отчего-то стало еще тяжелее разыгрывать дурачка. — Я скучал. — с предыханием прошептал шахматный генерал и соскользнул на пол, стремительно сокращая расстояние между ним и «его господином сердца». — Я наслышан о твоей боли, дорогой Ромео. Розоволосый предполагал, что тут что-то не то, предполагал с самого начала, и всё же… — Откуда? Откуда ты знаешь? — вполголоса пролепетал карточный дух, всё ближе отходя к противоположной стене. — Стой, не подходи ко мне. Взгляд Мэттью изменился тотчас, стоило правителю Роз окончить реплику. Зрачки короля шахмат сузились до черных точек, тот вскинул подбородок и спросил, нарочито неприятно растягивая звуки: — Я думал, ты хотел помочь своей жене, прекрасной Елене… Красота, что увянет так скоро — не будет ли от того горще? Я могу спасти её для тебя, мой дорогой Ромео. Скажи лишь одно слово на мой единственный вопрос — и всё, твоя супруга очнется от вечного сна и вернется к тебе. — белая перчатка коснулась округлого подбородка Червового короля и провела по негустым фигурным усам. — Ты знаешь этот вопрос, но я с радостью повторю. Итак, Ромео… Ромео тяжело сглотнул и отвел взгляд в сторону, отчего-то позорно краснея, будто в глубине души ему хотелось услышать, о чем его просит Маттео. — …Станешь ли ты моим ферзём? — серебристая радужка потемнела, а вместе с ней помутился и взор Белого короля. Он терпеливо ждал ответа, не переставая поглаживать уголок чужих полных губ. — Как ты себе это представляешь? — выдохнул Ромео, справившись с сиюминутным влечением. Мэттью хихикнул и отпустил своего ненаглядного, а тот принялся жадно глотать воздух, будто его не по лицу гладили, а за горло держали. Отошел к окну походкой, присущей исключительно Шаху, и даже посмотрел исподлобья — ну совсем как близнец — как грифон на мелкого грызуна. Снял перчатку и полюбовался отблеском весеннего солнца на белом золоте своего кольца. — Ты, верно, еще не знаешь, раз вопросы такие задаешь… — уклончиво бросил мужчина. Ромео помотал головой и потер вспотевшую шею. В комнате стало жарче, чем в адской жаровне. — А вот твой брат Куромаку уже в курсе — он всегда был расчетливее. Это и делает его таким скучным. — Постой, о чем ты, Мэттью? Куромаку и шахматы… Шутки какие-то шутишь? — голос дрожит, а колени под платьем трясутся. Ромео не мог унять бешено колотящееся сердце. Он начал что-то понимать. — Очень скоро твой любимый братец сам охотно выдаст тебя за меня. Ну, ради благополучия Карточного Союза. Так что не бойся, никто против не будет. Ну, разве что, твой младшенький, больно буйный парнишка. Пик, да? — Неправда. Куромаку не станет так поступать. — Ромео начал злиться, сам не понимая, как его так угораздило. — Брат ценит семью превыше любых государственных выгод, он всё делает только ради нашего благополучия! Не обвиняй его в том, чего он никогда не совершит, ты меня услышал?! И Хэлен он вылечит, не он — так его ученые, для этого не нужны жертвы, даже в моём лице. — Жертвы? — Мэттью удивленно поднял брови. — Разве ты не фантазировал обо мне по ночам? Ну, не вспыхивай, вешний цвет, хотя так ты еще милее. Ты подсознательно хочешь, чтобы кто-то взял тебя за руку и отвел в далекую красивую башню. С розами. — Я не… — дальнейшие возражения были прерваны плотно сомкнувшимися вокруг пышной от платья фигуры Ромео руками. Губы столкнулись, и на мгновение стало совсем тихо, так, что можно было расслышать легкое накрапывание дождя. — Я ценю твоё упрямство, — переведя дыхание, подытожил Мэттью. — Потому позволю тебе посмотреть, как будут развиваться события. Очень скоро ты убедишься, кто из нас был прав. До свидания, дорогой. Мэттью обратился в белую пыль и растаял в руках у измученного Ромео. Последний с глухим стуком сел на пол и какое-то время не подавал признаков жизни. Неужели он, Червовый король, и правда станет шахматным ферзём? *** Гул оживленных голосов тут же стих, когда государь Клевера предстал перед своим народом и медленно протянул к нему руки. Те счастливчики, кто стоял достаточно близко и мог коснуться кончиков пальцев короля (увы, и только — Куромаку стоял на небольшой возвышенности в тени своего памятника), считали себя благословленными. Все прочие же с трепетом и радостью рассматривали правителя как божество, раз в году сошедшее с небес на бренную землю. Не женщина, не мужчина, не юноша и не старик — Куромаку был всем и одновременно ничем из того, что мог вообразить себе обыватель. Карточный дух поднял руку и попросил абсолютной тишины. Ему тут же подчинились, боясь выпустить лишний вздох. На такую покорность Куромаку ответил приветливой улыбкой и начал свою речь, не напрягая голос — у площади была хорошая акустика. — Друзья! Нам выпала великая честь уже второй раз за этот год видеть вас всех в добром здравии. Мы верим, что это священное провидение толкает Нас быть ближе к своему народу тогда, когда он в Нас нуждается. Сегодня — особенный день. Мы знаем, что все помнят о приходе весны. Только потеплеет, и вот, распускаются цветы, поют птицы, с лепестками играет нежный бриз, выползает луна из-за туч в ясные весенние ночи… Каждый год день прихода весны дарит надежду, что следующий год будет полон радостей и что не случится в нём печали. Мы стараемся следить за тем, чтобы ваши мечты исполнялись, друзья. Так было раньше, да будет так и впредь. Священной силой, дарованной нам плодородной землей, быстрокрылым ветром и песком времени, Мы объявляем начало весны! — Куромаку распростер руки и случилось чудо, которого с нетерпением ждали все жители Долины. Данте видел это волшебство раньше, но всякий раз восторгался его масштабом. Земля мягко дрогнула — и полезли из нее тонкие стебли, обвивая друг друга и сливаясь в новые деревья самых причудливых форм. По стенам домов поползли лианы, моментально обрастая яркими бутонами камелий, лилий, гортензий. Фонтаны заработали, площадка вокруг них преобразилась и очистилась. Впрочем, не только она. Вода во всех сосудах, даже та, что зацвела неделю назад, приобрела удивительный вкус и лишилась любого запаха. На головах девушек и юношей, которые заранее заплели тонкий венок из первых вешних растений, распустились букеты самых разных цветов. «Это праздник самой жизни. Почему я осознал это в полной мере только сейчас? Причина, почему Куромаку так любят, в том…» — задумался Данте, отойдя от благоговенного шока. Послышался громкий крик. — Владыка! — сквозь толпу протиснулась молодая, но очень болезненная девушка со свертком в руках. — Помогите моей дочери! Пожалуйста, поделитесь и с нами чудом! Умоляю вас… У меня единственный ребенок, я больше не смогу родить, я про… Куромаку было достаточно одного слова. Он прошел чуть вперед, присел на одно колено, несмотря на неудобные, невероятно тяжелые одежды и коснулся лба протянутого ему ребенка двумя пальцами. Хворь, тревожившая дитя, рассеялась, температура малыша спала и девочка сладко засопела. Обрадованная и растроганная мать не сдержала чувств и зарыдала, Куромаку мягко улыбнулся ей и выпрямился. «… в том, что он не боится протянуть свои руки народу ладонями вверх». — закончил мысль Данте и присоединился к рукоплесканиям. — «Курон стоит чуть поодаль от господина, и, похоже, думает о том же, о чем и я. Но где Брелль? И где Клеопатра? Почему я их не вижу?» Куромаку замер в странной позе. Может быть, Бубновому королю это лишь почудилось, но он был неестественно напряжен. Лишь спустя пять долгих минут король Треф молвил что-то еще (Данте уже не слушал) и направился обратно во дворец. Младший брат тут же бросился следом. Только тяжелые двери замка за ними двумя захлопнулись (и послышались объявления Курона как представителя государевой воли о грядущих торжествах), как Куромаку тихо шепнул, протянув руку к алому плащу: — Данте… Бубновый среагировал молниеносно и подхватил парализованного брата, тело которого свело болезненной судорогой. — Что происходит, Куромаку?! Такого не было никогда прежде! Ты болен? — но Трефовый король слышал братское слово как-то глухо, в ушах шумело, но шум разрывал чей-то голос на древнем забытом языке, который звал его, Куромаку, вернуться. «Колыбель… Мне нужно увидеть её… Этот приятный голос…» — онемевшие конечности пришли в чувство и серый дух даже смог расстегнуть самостоятельно черный ворот своего платья. — Куромаку, что с тобой творится? — уже спокойнее спросил младший, помогая старшему поднять свое ослабевшее тело и принять вертикальное положение. — Ничего. Усталость от работы. — грубо бросил Куромаку. — Это не объясняет… Впрочем, у меня к тебе очень много вопросов. Пойдем в оранжерею. — Данте не отпустил Трефового и вместе направился с ним на второй этаж, мимо воодушевленных и возбужденных праздником слуг. — Почему Брелль не пришел посмотреть на чудо? — Не имею понятия. Может, ты просто его не заметил. — тем же тоном, что и раньше, ответил Мудрейший. — Нет, я даже не почувствовал его присутствие, Куромаку. — Король Алых листьев нахмурил густые брови, но до дверей сада больше ничего не спрашивал. Во дворце было невыносимо душно, несмотря на распахнутые окна. Как будто что-то невидимое обволакивало всё живое, проникало во все маленькие щелочки, впитывалось в портьеры, ковры, листья декоративных растений. Впитывалось и отравляло, капля за каплей, медленно, педантично. Больше всего вязкой ауры было вокруг Куромаку. Тот будто бы источал её, а во впавших мрачных глазах пророка померк свет. Трефовый король отлип от плеча брата и повернул дверную ручку. Дверь печально скрипнула и впустила свежий весенний воздух в коридор. Куромаку шагнул через ручей, к столику, где покоилась коробка квадратной формы, прикрытая алым бархатом. Данте не сразу понял, что с прекрасной оранжереей не так. Лишь вглядевшись, он приметил пожухлые стебли, почерневшие цветы, желтые пятна на коре деревьев. Несмотря на то, что в столице царствовала весна, в саду Куромаку словно осень вступила в свои права. — Куромаку, что-то не так. — озвучил свои мысли рыжеволосый воин. Ответа не последовало, лишь звон фарфора, будто чашки стукнулись и жалобно зазвенели. — Разве? — спустя вечность раздался вопрос. — Я работаю больше, чем раньше, мне некогда следить за всеми цветами. Иди сюда, здесь уютнее. — Ты всегда много работал, но это не мешало тебе использовать магию для удобрения растений. — карточный дух сел за стол и посмотрел в коричневую мутную субстанцию без запаха. Это точно чай? Говоря об этом, не пахли и цветы вокруг. — Итак, ты хотел что-то узнать у меня, я весь внимание. — улыбнулся Куромаку, как ни в чем не бывало. Только пальцы чуть тряслись, когда тот сжимал чашку, от этого по чайной воде бежала рябь. Почему тут так тошно…? — подумалось философу. Данте кивнул брату, показав, что готов говорить, но не знал, с чего начать. Вопросов было предостаточно, но все они были недостаточно весомыми. — Я получил письмо от Ромео. — Я знаю. Улыбка старшего стала натянутой и неприятной. Тот будто бы пытался стиснуть зубы, взгляд колкий и внимательный. Просчитывает — понял Бубновый. — Ты тоже его получил, верно? Тогда пересказывать сюжет не придется. Куромаку, спрошу прямо — что происходит в последнее время? С тобой, с твоим дворцом, с королевством? Ты никогда не падал после церемонии цветения. Даже несмотря на кошмары по ночам. Если тебя что-то беспокоит… — Меня ничто не беспокоит. — Ты плохой лжец. — Больше не беспокоит, Данте, ведь я нашел то, что изменит этот мир, переведет стрелку компаса власти на нас. — и с довольным уверенным видом Куромаку содрал ткань с Колыбели, являя ее идеально ровные грани своему близкому другу. Данте потерял дар речи. Конечно, он вспомнил тот самый день, когда поступил опрометчиво. То, что он принял за обломок копья сейчас плавало перед его пораженным лицом, медленно крутясь против часовой стрелки и играя с бликами света. Та же гравировка. Та же форма. Та же зловещая энергия, щекочащая нервы. Откуда эта вещь у Куромаку? — Скажи мне честно, Данте. — промурлыкал Куромаку. — Разве не прекрасна эта точность форм и эти прямые, ровные углы… Ты видишь воочию шедевр неизвестного гения, ощущаешь его безграничную мощь. Признайся, ты хочешь коснуться её. — Её? — медленно повторил Данте. Куб будто гипнотизировал Бубнового короля. В его голове рождались и умирали сотни разных идей. — Колыбели. Ты ведь понял? Она выбрала меня, но я готов поделиться этой силой с тобой, ведь ты мне небезразличен. — Куромаку улыбнулся почти ласково, и пока он говорил Данте отчаянно пытался выйти из странного подобия гипноза. — Куромаку, я чувствую опасность от этой вещи. — Правитель Сукхавати потер виски и крепко зажмурился. Кажется, получилось освободиться от ментальных оков. — Она мутит сознание и… — Вздор какой. Ты даже не знаешь, какие четкие у меня мысли благодаря Колыбели. Любые вычисления даются с поразительной легкостью. Прикоснись к ней, ну же. Не бойся. Она пугает лишь на первый взгляд. Давай. — кардинал чуть отодвинул куб от себя и тот приблизился к рукам собеседника. Данте забылся и почти погладил один из острых, как бритва, углов, но тут же отшатнулся и вскочил со стула. — Куромаку, эта вещь на тебя влияет. Она погубит тебя! Я уже видел, как нарды из-за неё…! — Бубновый государь осёкся, испугался. Это было глупостью. — Что ты сказал? Нарды? — нечитаемое выражение на лице у короля Долины. — У нардов была Колыбель? Или же… Расскажи мне всё. Куромаку поднялся, подошел к гостю вплотную и скользнул руками по его предплечьям. Данте понял, что похлеще некого черного куба его запутывает такая близость с объектом своего восхищения. Тем временем холодные, как лёд, ладони прикоснулись к подбородку, большие пальцы обвели скулы. Зачем так близко… — Куромаку… — не в силах сопротивляться напору, Данте сдался. Не мог темнить больше. — Я наткнулся на осколок, похожий на осколок Колыбели, когда сражался вместе с Пиком. Там, на границе Пиковой империи. Прошу, не… Серебряный рыцарь широко раскрыл глаза, полные порочного любопытства, и от радости был готов засмеяться. Он нашел, нашел наконец способ создать еще одну Колыбель! Если у нардов было что-то подобное, тогда… — Ты не ошибся, милый брат? — как можно ласковее уточнил сероглазый. — Не мог. То же ощущение, та же аура… Куромаку, даже не думай. Эту вещь нужно уничтожить, и как можно скорее. Сделай это ради меня. Может быть, именно она и погубила несчастную Хэлен. Куромаку сменил милость на гнев. Он тут же отдернул ладони, его лицо побагровело и он чуть ли не крикнул: — Ты хочешь сказать, что я причастен? Ты такого обо мне мнения, Данте? Я понял. Ну конечно, я всё понял. Ты тоже не веришь мне… — неприятная усмешка. Слова будто ножом по сердцу ударили, Данте скривился. Не это хотел сказать. Однако почему Куромаку так возмутился, если не имеет к делу никакого отношения? — Куромаку, брат мой, я не хотел… — Данте извиняющимся взглядом скользнул по коричневой рясе и шагнул вперед, робко и неловко обнял дорогого друга. — Я не могу думать о тебе скверно. Я не так выразился. Прости меня, родной. Объятия отрезвили Трефового короля и тот ощутил гадкое шевеление совести где-то там, где бьется сердце. Осторожно обнял в ответ и тихо, очень тихо произнес: — Ты в чем-то прав, Данте. Я будто в бреду. Почему мне так страшно…? — секундой позже Куромаку ощутил мягкое прикосновение к своим волосам. Это побудило кардинала поднять голову и вглядеться в добродушные черты алого воина. — Куромаку, позволь мне расправиться с Колыбелью. Философ смотрел с решимостью и уверенностью, чем не мог похвастаться его августейший родственник. Король Треф подумал немного и молвил: — Нет, Данте. Я закончу то, что начал. Это ведь шанс победить шахматы, стать сильнее, я не могу его упустить. Я должен, ради нашей семьи… Убрать любую угрозу… Но отчего же я так устал? Данте догадывался. Алым глазом он недобро покосился на притихшую Колыбель, видя в ней корень всех огорчений своего дорогого брата. — Пусти же меня. Мне нужно написать письмо. — Куромаку завозился в объятиях, борясь с желанием остаться в них подольше. — Кому? — Данте подчинился и опустил руки себе на пояс. — Пику. То, что ты мне поведал, нужно обсудить с ним. Прости, что я на тебя повысил тон и… Смутил тебя. Я не знаю, что на меня нашло. — примирительно улыбнулся Куромаку, вспомнив вольность, которую себе позволил. Данте вспыхнул и отвернулся. — Н-ничего страшного. Просто, возможно, ты заскучал по человеческому теплу. — Я никогда с ним и не знакомился, если ты имеешь в виду то, о чем я подумал. — Ты же извинился, зачем смущаешь еще сильнее? — Прости, вырвалось. — легкий смех. Данте будто забрал себе часть той тяжести, что висела камнем на душе серебряного рыцаря. Кроме того, он понял, что должен сделать. Младший брат оказался превосходным источником информации. Да и объятия благотворно подействовали на общее состояние государя. Взяв в руки позолоченное острое перо, Куромаку быстро написал короткое послание, запечатал его и заглянул в будущее. Все должно свершиться так, как ему, королю, увиделось. Конечно, письмо было не о Колыбели. Ради достижения поставленной цели Трефовый король не стал жалеть даже собственного брата. Это был тонкий политический ход, а может быть великая глупость, но кому теперь судить. Буря, тем временем, всё ближе. Будь осторожен, читатель. *** Пик не мог поверить, как не мог унять грохот собственного сердца меж тонких ребер. Завывал ледяной ветер, ему вторила канонада стонов и пронзительный плач некогда бравых преданных ему солдат. Небо хмурилось, не желая проясняться до следующего промозглого утра. Пятна крови длинными багровыми нитями и тяжелыми каплями с клинков мечей и наконечников сломанных копий достигали пыльной, потрескавшейся земли. — Вам следовало послушаться указания Его Мудрейшего Величества, мой господин… — всхлипнул Пол и обнял себя руками. Как так могло произойти? — Это невозможно, Пол. Наши маги всё рассчитали, я сам трижды проверил… Это невозможно! — Пик попытался подняться с одеревеневших колен, схватившись за ключ, но силы покинули его вместе с обрушившейся на волшебника досадой. — Ваш брат никогда не ошибается… Простите, я должен помочь уцелевшим. Позже я займусь отчетом и попрошу помощи у Долины Клевера. — Пол зажал рот рукой, чтобы не лишиться остатков позднего завтрака прямо у тела своего погибшего товарища и ушел, оставив правителя пиковой масти совсем одного. Пик закрыл глаза. Подумал, что как в детстве — откроет и проснется под боком у родного братика. Подождал немного, поднял веки. Чуда не случилось. Поле, по которому прошел внезапный, непредвиденный никем, кроме Куромаку, смерч, было завалено поломанными телами верных подданных Пикового государства. Руки и ноги оторваны, вывернуты под самыми невообразимыми углами, на мертвых лицах с открытыми в немом крике ртами — вопрос. Почему? *** Брелль развернул послание и медленно, внимательно прочитал его содержание. Лицо тронула робкая улыбка. Папа больше не злится на своего валета? Мальчик прижал письмо к сердцу, а потом обнял воздушный змей, который как раз подсох после окрашивания. Ну конечно, Куромаку просто устал за эти дни от работы. Он бы никогда не сделал Бреллю больно. Они скоро увидятся и всё вернется на круги своя. Как же будет замечательно запустить ввысь воздушного змея после церемонии цветения! Брелль еще не знал, что скорая встреча с отцом разлучит их на долгие столетия, и вновь встретиться им суждено лишь за круглым столом Съезда правителей карточной долины, пятьсот лет тому спустя.