Баллада о клевере

— Я объявил шахматам войну. Курон за дверью прерывисто вздохнул. Его Господин… Что будет делать его Господин?! Хор в противоположном крыле дворца заканчивал вечернюю молитву на торжественной ноте, однако возвышенная музыка, воспевающая богов, превратилась в пугающий реквием. Клавесин, орган и низкие частоты, глубокие голоса. Мелодия перед лицом неизбежной опасности — как ветер у моря перед штормом, щекочущий виски. Оруженосца Трефового короля тряхнуло еще раз, когда прозвучал ответ государя. Никогда прежде юноша не слышал такой надрывной испуганной интонации в ровном, чистом, уверенном голосе правителя. Отрок зажмурился и сжался в уголке. — …Что ты сделал? — Куромаку сам себя не узнавал. Он пытался стоять спокойно, но поза выглядела напряженной и угловатой. Покрасневшие от слез глаза начали болеть от того, что король не помнил, когда моргал в последний раз. Губы дрожали от напряжения, зубы стучали. Всё рушилось. Всё ускользало. Вот сейчас, тот самый песок сквозь пальцы — это неудержимое время, и судьба, изменить ход которой не властны сами боги. — Ты прекрасно меня услышал. — Пик пошуршал прядью волос, раскатав ту между пальцев в жесткий наэлектризованный колтун. Он ждал. Он ждал, когда его брат очнется, включит совесть и спросит, что происходит. И с этого момента они начнут общаться. Пиковый король даже простит Куромаку, если тот попросит прощения. Вместо извинений Трефовый перешел на шипение. Неубедительное, впрочем, шипение. И любовь, и теплоту серебристого взгляда поглотила удушающая тьма расширившихся, «лопнувших» зрачков. Злоба явила себя, выпустила когти, показала клыки. — Я не отдавал такого приказа. — Мне не нужны твои приказы, продиктованные алчностью и злобой. — Пик взял ключ в руки, хотя атаковать брата не собирался. — Я и пришел к тебе для того, чтобы показать тебе, что твои распоряжения более не имеют надо мной власти. Я здесь, чтобы поставить тебя в известность и посмотреть, правду ли мне о тебе говорили, своими собственными глазами. То, что я вижу, увы, подтверждает чужие языки. Пик шагнул вперед, перекатывая ключ в руках, его белки глаз стремительно желтели. Пикового короля самого трясло от невероятной обиды, горечь предательства отравляла его душу. — Ответь мне честно, братец — ты власти так сильно хотел? Чего тебе не хватало? Благоухающая долина, золото, минералы, преданный тебе народ, но этого ведь всё равно было недостаточно, верно? Ты хотел управлять самолично всем и вся — и вот итог. Или же тебе было проще прятаться под перчаткой Шахматного короля… — за окном сверкнула молния и грохотом обрушилась на высокий дуб в королевском саду. — О чем ты вообще думал?! Чего ты хотел всеми своими кознями добиться?! Хэлен, Ромео, мои солдаты, тебе никого не жаль, Куромаку. У тебя есть лишь твоя хваленая логика, и твои расчетливые предсказания! Да как же можно существовать вот так, быть таким… Бесчувственным? — Замолчи, Пиковый король. Еще одно слово — и ты пожалеешь о том, что позволил себе подобную риторику с родным братом, который вырастил тебя, поставил на ноги, научил твоей любимой магии и подарил тебе целое царство в управление. Последнее было опрометчивым решением. Тебе нечем понять, как верно следует править. Ты желторотый птенец, вкусивший, как легко и просто воевать, коли за тобой стена воинов и рыцарей, готовых в любой момент отдать за тебя жизнь. Много ли ты сам их жалел? В любом случае… Ты не покинешь это место без моего разрешения. — Куромаку поднял ладонь и резко её сжал, дверь захлопнула магия, мелкий песок забился в щелки. — Я не могу позволить тебе уйти сейчас. — Это мы сейчас посмотрим. — младший брат рванул вперед, дернул дверь, наэлектризовав её, и взорвал петли. Та рухнула прямо перед лицом напуганной Клеопатры. Куромаку не стал останавливать брата дальше, он схватился за нос и сжал его. По тонким пальцам побежали горячие ручейки крови. Присутствие жены не стало для короля Треф неожиданностью — в конце концов, спасибо ей большое, именно она испортила все его идеальные стратегии действий, и что сейчас ему хочет сказать? Добавить свою ложку дёгтя? — Обязательно было всё разрушать, Клеопатра? Всё, что я сотни лет собирал по крупицам, по останкам, как я из ничего строил всё — как тебе хватило совести разнести всё это? Тебе безразличен я, но не подумала ты и о том, что в твои жалкие ламентации будут вовлечены простые люди, которыми ты управляешь. — Куромаку произносил свою тираду тихо, на одной интонации, не меняя позы, не переставая смотреть на то, как кровь пачкает мраморный пол. Возможно, и правда, сам он сейчас был концентрированной злобой, удушающе липкой, как эти кровоподтёки. Однако Трефовый король больше не мог держать эти эмоции в себе — он и так был оглушен произошедшим, цеплялся за честное слово и узкий подоконник. И тогда Клеопатра молвила то, о чем лучше было бы промолчать, но желания беречь чужие чувства у перепуганной, обеспокоенной судьбой воспитанника и государства женщины не было никакого. — Ты всё разрушил сам, Куромаку. Все твои ошибки — это следствие твоего извечного умалчивания, ты стыдился своей собственной слабости и лишь питал её, день за днем. Теперь поздно плакать о разбитой чаше, нужно что-то делать. Твои братья дают тебе второй шанс, если бы ты только изви… Клеопатра влетела в стену и схватилась за горло. Песок стремительно душил её, грозил разорвать тонкие вены, смять ключицы, свернуть нежную шею. Кричать не получалось, песчинки залетели в рот и жрице оставалось лишь натужно хрипеть, тряся ногами в попытке привлечь внимание. Куромаку выглядел спокойным, но глаза его горели серебряным светом, а зрачки-трехлистники чуть косили в разные стороны, как у сущего змия. — Мой господин, прошу вас, не делайте этого! Вы пожалеете об этом! — Курон вбежал в комнату и то ли государь в его лице что-то знакомое увидел, то ли просто вернул себе самообладание, но песок моментально рассеялся и несчастная глухо упала на пол, громко кашляя. — Уйди же прочь, Клеопатра. — прошептал Куромаку и отошел к подоконнику, глядя из окна на то, как фиолетовые войска уходят дальше на северо-восток. Прямиком в лапы шахмат. Осталось последнее, что Трефовый король действительно мог сделать, чтобы всё исправить. То письмо, которое часами ранее он послал Шахматному королю — дошло ли оно…? Там, на Башне перекрестка четырех королевств, всё и должно разрешиться. Кардинал еще может всё объяснить Шаху. Они вместе решат, как им остановить войну и официально объявить о союзе. Заодно Куромаку… Мужчина призвал Колыбель и вгляделся в её иссиня-черные грани с нежностью и каким-то ему доселе неведомым собственническим чувством. Он не слышал, как позади отползала ослабевшая Клеопатра, собственный супруг и руки ей не подал. На ноги жрицу поднимал его личный оруженосец. — Моя госпожа, прошу вас, давайте я сопровожу вас в ваши покои, вам нужно отдохнуть… — Курон поднатужился, закинул руку великой монахини на своё плечо и направился к пустой арке, где когда-то висела дверь. — Негодяй… — раздался шепот в тоскливом полумраке. Куромаку поднял потемневшие очи и поджал губы. Пусть так… Всё равно их всех ждет счастье и процветание. Королю лишь следует поработать еще самую крохотную толику времени, решить пару проблем — и всё восстановится. Его продолжат благодарить и почитать, как благодетеля. Лишь Хэйму небом дарована истинная мудрость, а раз так, то только ему и полагается стоять во главе Карточного Союза вовеки веков. Отправиться ли на Башню одному или позвать с собой Данте…? Трефовый король прикрыл глаза и заглянул в ближайшее будущее. В тот же миг Колыбель закрутилась и засияла, а государь вынырнул из видения, чуть не потеряв равновесие. Ему открылось знание о том, что дорогой брат падёт от руки Черного шахматного короля, брать Дантея с собой ни в коем случае нельзя. Куромаку не может допустить его смерти. Даже не так. Он… не переживет его гибель. Данте ведь особенный — во все года он готов был поддержать своего старшего брата, подставить своё крепкое плечо, сказать именно то, что Куромаку желал услышать, а еще, Бубновый король ведь… Он ведь… Сердце короля Клевера зашлось, в глазах вновь защипало от горького принятия. Придется идти одному. Чем это обернется — даже сам провидец не знал. Иллюзия, которую наколдовала Колыбель, показалась ему истиной, и эта ошибка, еще одна в длинной цепочке многих других, навсегда решила судьбу Долины Клевера. Король Куромаку облачился в свои доспехи и, никого не предупредив, вышел за пределы дворца. Курон заметил край его плаща за колонной, сраженное тяжелой думой поникшее лицо, выбежал — но не смог ничего сказать своему господину вслед. Не решился молвить то, что он, слабый отрок, позаботится обо всём в отсутствие господина, ни попроситься пойти вместе с ним. Молодой человек никогда не простит себе своё молчание в тот день. Он не простит себе, что в ту злополучную ночь его не было рядом с государем, что государю пришлось… Нет, Курон сейчас еще не знает о том, как будут развиваться события на Башне. Если бы он ведал о том, читатель, отважился бы он остановить короля? Этого мы, боюсь, не увидим. *** Ветер перемен гудел над головами немногочисленного карточного войска, унося с собой печали, покой и листья давно опавших деревьев ноября. Карель, охваченный восторгом перед предстоящей настоящей битвой, подбадривал старших товарищей, отламывая им еще теплый хлеб и чирикая о том, как он планирует бивать этих гнусных фигур, разносить их в два хлопка — и, конечно, показывал это жестами. Эмма трепала мальчишку по рыжим растрепанным кудрям и смеялась громко, от души, в смехе пытаясь заглушить нарастающую тревогу. В арьергарде же в основном молчали, однако Данте не выдержал и разрушил тишину строя, обратившись к электромастеру. — Пик, объясни же мне, что происходит? Я увидел силуэт нашего брата, он поскакал куда-то на юг, совсем один! — Данте вел лошадь чуть поодаль от гнедого скакуна своего младшего родственника, в напряжении стискивая боевыми перчатками поводья. — Ты ведь не получил его добро на сражения… Мудрее будет отступить. — Довольно, Данте, не хочешь марать руки — езжай за братом. Мне твои высокоморальные речи здесь совершенно не нужны. Справимся и сами. — Пик был всё еще рассержен. Его бесила безукоризненная преданность Дантея, который мог слепо броситься за ненаглядным Куромаку и в огонь, и в пропасть. Произошедшая ссора беспокоила Пикового короля, однако он приказал себе не думать более о случившемся. Всё решено. Брат — предатель, люди — мертвы, шахматам пора потесниться. Данте покачал головой и пришпорил лошадь, чтобы выравняться с магом. — Я не стану тебя учить, Пик. Боги тебе судьи. Сейчас я чувствую, что тебе я тут нужнее буду, а в брата я верю, ведь любой ошибается. Ты тоже. Я уверен, что Куромаку спешит исправить то, что натворил, ведь он любит и нас, своих братьев, и народ свой. Не держи на сердце зло, ведь… — Ты сказал, что не станешь учить — и вот опять! — прорычал Пик и ускакал вперед, в авангард, вновь убегая от неприятного разговора. Данте посмотрел в посеревшее небо. Собирались тучи. Откуда это отвратительное чувство… Не об этом ведь дне говорил тогда Куромаку? «Однажды я… Пока еще не уверен, по чьей вине, но я потеряю контроль над своими эмоциями, чувствами, желаниями, страхами — над своей волей — моим могуществом. Это может привести к страшной катастрофе. Если… нет, когда это случится, прошу, останови меня. Любым способом.» Шахматы собрались вдалеке в плотные пять рядов, нет, рассчитал Пик, это квадраты — четкие и разделенные небольшими пустыми пространствами между каждыми двумя. Черный, затем белый, затем опять черный — посередине, на огромном слоне, возвышался сам полководец, противный во всех отношениях белый генерал Мэттью. Построение достойно похвалы — кто, интересно, додумался до такого? Сейчас невозможно предугадать, в какую сторону двинутся какие войска. Остаётся полагаться лишь на магию и реакцию — шахматы в ней не сильны, к счастью. Хорошего тактика в строю не было, Пику придется разбираться самому. Эмма незаметно сунула свою дрожащую ладонь в крепкие пальцы мужа, позволив себе эту маленькую слабость. — Карты, еще не поздно повернуть назад! — вдруг раздался крик со слона — и нет, это был не Мэттью. Пик не мог четко разглядеть маленькую фигурку, цепляющуюся за черно-белый паланкин и орущую на всё поле что есть мочи. Пиковый король вышел вперед и резким движением провел большим пальцем под подбородком — «голову дама червей рубит с плеч». Это означало конец переговоров. — Пион, не мучайся, эти карточные идиоты только и знают, что махать посохами и кидаться молниями. — Мэттью развел руки в сторону, усмехнувшись. Его комрад оставался спокойным и серьезным, он нервно вглядывался в маленькое лиловое войско и поджимал губы. — Мэттью, не сбрасывай их со счетов. Вполне возможно, что они дадут нам яростный отпор. — пешка присел рядом с королем в паланкин и надулся, когда белый генерал собственнически обнял своего товарища одной рукой за широкие плечи. — Ты ж мой умнейший друг, Пион. Не сомневайся в себе. Именно мы одержим победу, и тогда только представь, что будет! — горячо зашептал Маттео в ухо беспристрастного тактика, а тот скривился от алкогольного душка. — Ты пил перед битвой, идиотина. Не хуже этого борца за добро и справедливость. Протрезвей уже. Я не буду тебя за штаны держать, когда ты решишь свалиться под слона. — Это ты у нас-… Ик! «Кто не курит и не пьет, тот…» …ИДЁТ НА КАРТ ВПЕРЁД! — Осторожно, дурачина! — Пион обеими руками ухватился за талию Мэттью, когда тот вскочил, раскрыл флаг и слон рванул вперед, раскидывать зазевавшихся солдат. От такой тряски белый король чуть не оправдал ожидания своего тайного советника. Пик раскрутил ключ и сотня молний раскрасила небо во все оттенки пурпурного. Данте, тем временем, решился на рискованный манёвр — бросился вперед на разъяренное многотонное животное, протянул руку и остановил слона на полном скаку, прочертив пятками две ровных борозды по земле. Остановившись, шагнул вперед (повторив точь-в-точь приём старшего брата), и сразил противника, одним элегантным перевернув его грузную тушу. Паланкин слетел, а вместе с ним и горе-полководец с пешками в свите. Под сотней центнеров живого веса часть шахматной конницы оказалась погребена заживо. — Данте, аккуратнее! — прокричала Эмма, врываясь в пыл сражения со своим тонким копьём. Лансия была похожа на саму богиню войны, неукротимая и величественная. Каблуком разнеся шлем подвернувшейся невовремя пешки, в то же мгновение рассекла та череп взревевшего коня. Это выиграло Дантею время, чтобы перевести дух и найти Мэттью глазами. Борец знал, что король шахмат так просто не загнется. И верно, Маттео поднялся с отключившимся Пионом на спине, позади тяжеловесного скакуна, весь в грязи и пыли, вскинул ладонь и по сухой траве побежали нити магических кругов. — Вас, карт, по-хорошему не научишь…! — просипел шахматный воевода, пока его заклинание парализовало Кареля, Эмму и остальных воинов. Тончайшая стальная паутина сковала тела героев, не позволяя шевельнуться ни единым мускулом. Пик разорвал путы тут же, но помочь своей жене не успел — две пешки пронзили ее латы титановыми мечами с алмазными вкраплениями и разбили доспехи. — Пик, прости…! — Эмма повернула голову, скривившись от боли, и улыбнулась чародею, показав острые клычки. Это было не то прощание. Не так всё должно было закончиться для них. Только черное лезвие прикоснулось к белому животу, как нити, связывающие даму, растаяли и девушка сама упала на меч шахматного солдата. Волшебник выпустил свой золотой посох из рук. Пик услышал каждую каплю крови его супруги, попавшую на латы поверженных солдат. Он не видел, что с её картой. Слезы тяжелой поволокой застилали глаза. В голове родились слова проклятья, горькие, от соли ли, что со слезами осела в горле твердым комом. У людей в моменты отчаяния и безысходности перед глазами проносятся все светлые моменты жизни — и Пик сейчас тоже вспомнил, как впервые уговорил жену надеть красивое платье с фиалками. В тот же вечер пригласил её на танец. И король, и его телохранительница совершенно не умели танцевать, и эта попытка окончилась громким хохотом обоих. Маг и воительница, связанные общей мечтой стать сильнее — они ведь даже пообещали это друг другу… — Я буду на твоей стороне, слышишь…? Всегда! Гнить вам в сточной канаве, шахматные истуканы. Пошла ты к черту, мерзавка-судьба. Будь ты трижды проклят, Куромаку. И дрогнула земля. *** Куромаку забрался на крышу Башни Перекрёстка раньше, чем Мэттью объявил начало баталии примерно на четверть часа. Шах уже был там, стоял в арке и смотрел вниз, наблюдал, как мелкие камешки падают с одинаковой скоростью на бренную землю, стукаются друг об друга и о каменную кладку форта. Само сооружение очень напоминало одну из шахматных фигур — ладью, не вдохновлялся ли черный король именно этой постройкой при создании своих верных приспешников? Правитель Долины Клевера ощутил, как в горле запершило. Нервное. В голове у кардинала — сотни вариантов развития событий, но стоило зацепиться за один из них, как голова начинала болеть, и разум не мог решить головоломку. Такого никогда не было. Пока поднимался по винтовой лестнице, бросало в жар и нос кровоточил. Это не болезнь… Что-то вытягивало силы из тела, впитывало, как весенняя земля дождевую воду. — А, Куромаку. Давно ли мы не виделись? — улыбка чеширского кота озарила лицо шахматного генерала, тот отлип от колонны и всплеснул руками. — Неприятный же ты сделал мне подарок, мой друг. Я-то думал, что с тобой можно и дело иметь, и беседы, а ты вот так со мной… Ай-яй-яй. Куромаку опустил голову и начал говорить: — Послушайте, Шах: это было не моё решение — начать войну. Я не мог предугадать, что мой родной брат так нелогично поведет себя, особенно после его же преступления. Он мальчишка, я уверен, что сегодняшний всплеск ограничится обыкновенной потасовкой, и мы с вами сможем наладить отношения, или по крайней мере вернуться к началу. Как мы и договаривались, я расчистил путь для сбора артефактов павшего Вюрфеншпиля, армия Пика более не станет помехой. Я также возвращаю вам Колыбель. Полагаю, пришло время с ней расс… То есть… Шах не прекращал улыбаться. Его черные глаза-бусины блестели в предвкушении. Он уже на пороге мечты… Пара шагов — и Эшекк войдет в эру расцвета, давно потерянный Вюрфеншпиль возродится из пепла. Головоломка блестяще разрешилась. — А я смотрю, вы уже с ней спелись, да, Куромаку? Как дивно… Я бы у тебя её и не забирал, если бы мог тебе доверять, мой дорогой. — глаза Куромаку распахнулись в удивлении, а Шах, тем временем, подошел совсем близко. — Экстравагантное же ты место выбрал для нашего рандеву. Отсюда отлично видно поле битвы — вероятно, ты рассчитывал, что если во время переговоров что-то да пойдет не так, то легко сможешь переключиться на братьев и помочь им в бою. Добрый, заботливый старший брат… Жаль только, что недоглядел ты за своими воспитанниками. Какая досада. Или может… А-а-а, я понял, может быть ты хотел бы пронаблюдать моё свободное падение с крыши этого форта? Шучу-шучу, что ты так боишься? Куромаку почувствовал немоту в ногах и ладонях. Сердце забилось в груди, словно вешняя птаха в золотой клетке. Что происходит? Шах завел правую руку за спину, левой же коснулся серебряных лат на плече Трефового короля. Наверное, именно тогда государя и охватил животный ужас — всё его тело отказывалось подчиняться ему самому, он совершенно не чувствовал ни единую клеточку своего тела. Не мог даже глаза закрыть. Из приоткрытых пересохших губ рвались наружу короткие вздохи. Колыбель подлетела к Шаху так, чтобы кардинал её прекрасно видел. Вот оно что… С самого начала Куромаку был во власти мириад иллюзий. Всё, что он чувствовал и о чем он думал, что видел в вещих снах и видениях, пока артефакт был при нём — всё было миражом, тонко сшитым невидимыми руками сокровища древних. Брать Колыбель было ошибкой с самого начала. Шах ловко поймал Куромаку в ловушку, которую тот не смог заметить. — В таких условиях устанавливать союз несколько поздновато, не находишь? Да, когда я предлагал его тебе, ты горделиво отказывался и воротил нос, а как запахло жареным — побежал падать ниц, самому не противно от самого себя? — Шах не мог остановиться говорить. Его распирало от удовольствия и восторга. Вот, вот она — кульминация, которую он ждал много сотен лет. Безумная гримаса застыла на лице Черного короля. — Куромаку, прости, но единственное, чем ты можешь искупить вину — это своим царством и могуществом. Могущество я уже у тебя забрал, Колыбель тому свидетель, а вот что мы будем делать с короной, с братьями твоими дорогими, хм? Ты прав, без тебя им и шагу ступить тяжело, ты возвел опеку в абсолют и убил любую самостоятельную мысль, последствия чего сейчас и пожинаешь. Я считал тебя мудрее. Мне так жаль, мой дорогой! Не медля более, Шах вытащил из ножен фамильный кинжал и поднял его над головой перепуганного Куромаку, сделал глубокий вдох… …И не смог. Вюрфеншпилец сжал нож до белых пятен на костяшках пальцев, однако рука отчего-то отказывалась повиноваться хозяину и мелко тряслась. Это не была Колыбель. Это не был страх. Это было… Шах учил себя никогда не оглядываться, когда довел дело до победного конца. Он следовал этой философии всю свою долгую жизнь. Почему же сейчас невидимая сила не даёт ему покончить со всем, что отделяет от славного Вюрфеншпиля? Что это за сила? — Когда всё пройдет как надо, когда, ну… Когда у нас появится кроха, ты его точно полюбишь, Шах! И мы будем с ним гулять, я буду с ним играть, он такой лапа будет! Толстенький пухляшик, как все дети. Ты разве не хочешь помацать детские щечки? — Миркэ, я не извращенец. — Господи, ну я же не про это! Я говорю о ребенке — о нашем с тобой ребенке. Разве жить одной маленькой семьей не будет замечательно? — Миркэ… Ладно, делай, что хочешь. — Ты улыбаешься, ну не отворачивайся, я же видел! Шах до крови прикусил губу, терпкий металлический вкус задержался на языке. Осталось совсем немного. Почему именно сейчас, в этом жалком заплаканном лице, он видит Хэйму? Того самого неуклюжего, чересчур сообразительного, озорного и любопытного восточного мальчика, которого оставил 500 лет назад на произвол судьбы? Может… Может быть и не нужно его убивать? Это ведь необязательно. Шах просто сделает Куромаку своей марионеткой, удобным инструментом — куда эту силу еще девать? В Колыбели всё все равно не удержишь. Надо всего лишь… — Скажи мне вот что, Куромаку… Зачем тебе твои глаза, коими ты так гордишься, если ты и так слеп? Кинжал отразил свет от фейерверка из лиловых молний, вспыхнувшего вдалеке. Мерзкий звук рвущейся плоти и последовавший за этим жалобный крик. Для Куромаку же, с этой самой минуты, всё исказилось, и наступила, на этот раз точно, абсолютная темнота. Колыбель всё еще не отпустила измученное параличом тело Хэйму, а шахматный король тихо, утробно захихикал, вытирая пальцами маслянистые кровавые пятна с точеного ножа. — Больно? Знаю, больно. Я позабочусь о тебе, дорогой, не волнуйся. Это всего лишь необходимая мера, чтобы… Ну, дела проще пошли. А братья твои молодцы, конечно. Бросили тебя тут одного, оставили, занялись своими делами — ты так ценил эту хрупкую семейную чашу, что не заметил, как та разбилась — я сочувствую. Бывает такое, да, думал, что крепко держал, а нет-нет — да и выскользнуло. И кто виноват в таком раскладе? Ладно, береги себя, рано или поздно тебя подберут твои дорогие братья, а мы очень скоро увидимся, уже у тебя дома. Шах развернулся на мысках и с чувством выполненного долга направился к лестнице, да услышал шорох позади себя, утробное рычание, то ли львиное, то ли… Шахматный король развернулся и увидел, как Куромаку начинает двигаться. Его грязное, потемневшее лицо странно стянулось, словно на скелет натянули кожу, а во рту выросли длинные, кривые клыки. Колыбель заметалась в броуновском движении, по её гладкой черной поверхности побежали веточки трещин. И пары минут не прошло, как великий артефакт угасшей цивилизации взорвался, и всё накопленное вернулось обратно в карту Куромаку, желание у которого было лишь одно в тот темный час. — П͏̖̀ͅ ̠̦̮́р̳̦̲̠͜ͅо͓́͘͡ ͎͚͖̖̬̲̱̞̹͜͡п̬̮͟ ̲͇͟͜а̨̡̱͎̘́ ̤̺̗͚̼̮̙̻͙д̞͓̱̺̜͞ѝ̱̺̠̮͖̥̞͝ ̱̫͕̠̩̱̳̩͘͡о̵̖̬̣̹͇̟͘н̸̺͙͝ ̪̲̺̟̹͢о҉̛͈̺̲̹̥͍о̯͈̜͔̣͙̱ ҉͚̹̻п͓͞р̝̥͇̺̙͙ͅ ̱̬̝̩̥͞ͅо̸̶͙͍͝п̴̮͖͠а͈͈͙͢ ̶̩̠̠̣͝д̧͙͓̩ ̛͉̜̣̝̀ͅо̢҉̤̞̖̤̲͙̗ ͇͇͉͎̩͔͍͡м̬̯͉͎͍͖̟͚͈.̵̰̮͢͞ Великий король шахмат не успел сделать последний вдох, как превратился в минорную каменную статую, с протянутой к небесам рукой. Какова была последняя мысль Шаха прежде, чем мир для него погас навсегда? Родина ли, или может быть Эшекк? Чье лицо увидел в забытье? Пшеничные волосы, толстая кисточка усов, добрые карие глаза и три коротких слова. Миркэ? И дрогнула земля. *** — Папа, папочка, посмотри туда, я на крыше увидела, пойдем со мной, скорее…! — маленькая девочка с трехлистником на платье схватила уставшего отца за руку и потащила на крышу аккуратного домика с черепичной крышей. — Ну чего, ну чего ты, милая, я очень устал сегодня… Боги небес, что это такое?! — мужчина обхватил малышку и прижал к себе, не смея отвести взгляд от бурых туч, сквозь которые едва ли проникал свет. На других домах также начали собираться зеваки, и стоило им увидеть воочию то, что медленно росло на горизонте, как сердца их замирали в ожидании беды. С юга на долину Клевера надвигались три гигантских пыльных торнадо, которые стремительно росли в ширину и высоту, не по часам — по минутам. Через полчаса после появления странного природного явления начались первые толчки — землетрясений в трефовом государстве никогда не было, поэтому жители оказались полностью безоружны перед гневом матушки-земли. В панике люди поспешили собирать свои вещи, но из-за сильной тряски не успевали даже выбраться из своих домов, которые складывались, как карточные домики. На улицах начался хаос. Крики, лошадиное ржание, детский плач — все перемешалось, и Курон, выбежавший на главную площадь, понял. — Ваше Величество…