Чья неприязненная сила, Чья своевольная рука Сгустила в тучи облака И на краю небес ненастье зародила? Кто возмутив природы чин, Горами влажными на землю гонит море? Не тот ли злобный дух, геенны властелин, Что по вселенной розлил горе, Что человека подчинил Желаньям, немощи, страстям и разрушенью И на творенье ополчил Все силы, данные творенью? М. Ю. Лермонтов
Хором отчаянных воплей под аккомпанемент свиста ветра пронеслась по Долине Клевера она — страшная Буря, судьбы-негодяйки любимая забава. Курон не мог не смотреть завороженно за тем, как под землю уходят величественные здания библиотек и школ, как земля, их родительница, сама же и пожирает своих детей.* Вокруг царили лишь боль и страх, они везде — в отражении испуганных глаз, провожавших оруженосца короля, пока тот указывал людям путь в убежища и погреба; в робком шепоте отроков, любопытствующих о причинах таких жутких страданий; в глухом рокоте и хрусте ломающихся колонн храмов и читальных залов. Сквозь это великое многообразие оттенков отчаяния прорывался стук собственного сердца, как маятник, отбивающий музыканту ритм его сочинения и как заводная кукушка внутри, отстукивающая, сколько еще осталось до неизбежного коллапса. Нет, нельзя поддаваться тягости этой мерзкой, король, его государь нуждается в нём, в Куроне. Сдаваться нельзя, еще не время, ведь он тоже, владыка камня и ветра, сражается сейчас где-то очень далеко, и не имеет уже значения, с кем — с шахматами ли, или с самим собой. Четверка треф подбежала к юноше, замершему в тяжелых думах, и пробормотала, заикаясь от нервов: — П-п-п-прибыл государь Ромео, он желает вас видеть! — получив рассеянный кивок в ответ, юной девушки уже и след простыл — побежала дальше уводить раненых. «Его Величество, что ему нужно в такой час? Сейчас совершенно нет времени разбираться со случайными визитами, еще и…» — Курон запутался в собственных ногах и упал бы, если бы сильная рука правителя червей не удержала его за локоть. — Старый друг, а Куромаку где, да где вообще все? Я опять пропустил всё, да неужели правда!.. Тут у вас творится какая-то чертовщина. Пойдем, все мне расскажешь. Ходить-то можешь, или тебя понести? Я умею, тебе понравится! — что Курона всегда поражало в Червовом государе, так это его извечный оптимизм, который невольно заражал всех вокруг. Отрок почувствовал, как жар приливает к щекам, а на глаза выступили соленые, горькие слезы. Ромео перестал улыбаться и достал платок. — Сейчас не самое лучшее время для чая, я знаю. Однако тебе нужен отдых, Курон. Я возьму часть обязанностей твоих на себя, только скажи, что мне сделать. Пойми, я здесь за тем, чтобы помочь брату — а значит и всей его стране, если это потребуется. Я подумал, что хотел бы сам лично поговорить с братишкой, всё никак не решался, волновался страшно, а потом неведомые силы как потянули меня сюда! И значит, не зря, не пустое это было. — Ваше Величество… — промямлил Курон и яростно прижал платок к мокрым ресницам, стыдясь своей слабости. Выждав пару минут и содрогнувшись от внезапного грохота еще одной полетевшей крыши, оруженосец вернул себе самообладание и отрапортовал. — Беда пришла на нашу землю. Король Куромаку, да будет светло имя его, отправился на переговоры с шахматным правителем, да что-то пошло не так. Братья же его отправились с шахматами воевать, на северо-восток. Я не знаю всего. Это то, что мне доподлинно известно по сей час. Мне нужно увести как можно людей из столицы и… Остальное уже как будет небесам угодно. Отрок обернулся и взглянул грустно на растущие на горизонте столпы песчаных вихрей, стремительно надвигающихся из сумрака и гроз на Долину. По мере их приближения усиливался ветер, и ходить супротив него становилось уже затруднительно. Ясно было, что как только смерчи достигнут города, они не оставят после себя ничего из того, что уцелело во время землетрясения. Ромео сосредоточенно смотрел на пугающую красоту громадных серых торнадо и в этот миг был странно похож на своего старшего брата — настолько серьезным был в тот миг. «Всё-таки они одна семья», подумал Курон. — Я знаю, кажется, что я могу для вас сделать, Курон. Никогда прежде мне не доводилось использовать свою силу в таких масштабах, но… Раз Данте, Пик и старший братик могут, то, должно быть, и я тоже смогу на сей раз кого-то защитить. — Ромео преисполнился решимости и отбросил роскошные пряди розовых волос назад. Государь хлопнул отрока по спине и, не сказав более ни единого слова, величаво прошествовал вниз по главной улице прямиком к воротам столицы, песчаной буре навстречу. Курон крестным знаменем попрощался с государем и вернулся к своим задачам — каждый сейчас ведет свою собственную битву, и он, Курон, тоже. В стенах замка творился сущий хаос. Клеопатра, крепко держа малыша-Брелля за руку, бежала по коридорам, тащила дитя за собой, а на спине у нее висел большой мешок с самым необходимым для долгого пути. — Пусти, пусти, Клео, куда же мы идем, папа еще не вернулся! — рыдал и пищал ребенок, вырываясь из крепкой хватки мачехи. — Молчи, Брелль, и да не вернется он больше никогда! Мы не можем здесь оставаться, ведь ты — последняя надежда Трефового государства. Я заберу тебя отсюда, здесь опасно. — Нет, я никуда не пойду, нет, нет, нет, пусти, пусти, не пойду, ува-а-а-а! — Брелль закричал, рыдая и поскуливая, Клеопатре пришлось насильно взять его на руки и ускорить шаг. На углу коридора, рядом с выходом в сад, она столкнулась с Куроном, который побледнел от ужаса. — Куда вы уносите юного господина, госпожа Клеопатра?! Его Величество вернется, вы не можете! — но Клеопатра оттолкнула оруженосца и босыми ногами забарабанила по мраморным ступеням, пока колонны дворца грозились обрушиться с минуты на минуту. — СТОЙТЕ, не делайте этого! Курону самому хотелось разрыдаться здесь и сейчас, пока в глубине коридора Эрнард выглядывал из комнаты и цыкал. Не успел, а ведь мог бы успеть, если бы тогда еще рассказал обо всем, если бы вспомнил раньше, да какого черта этот подкидной дурак так плачет?! — Эй, ты, подкидной…! — Уйди с глаз моих! — бросил Курон и убежал в библиотеку, вытирая лицо рукавом. *** Пока земля гудела и стонала под весом двух враждующих армий, и лицо её покрывалось морщинами-трещинами, из которых нет-нет да и вырвется высокий огненный фонтан из лавы и газа, шахматы и карты бились не на жизнь, но на смерть. Пешки, орудуя пиками и короткими мечами, с каменными лицами летели на карточных магов, которые наоборот, чрезвычайно экспрессивно выражали неприязнь к «дорогим соседям». Пик, обезумевший от горя, даже не подбежал к своей супруге, а сразу переключился на Мэттью, желая лишь одного — его крови, крови, крови. Глаза налились алым, оглушительно падали с небес на землю лиловые молнии, превращая шахмат в серые угольки. Карель тоже сражался неистово, и не скажешь по нему, что ребенок — ему было суждено стать великим волшебником, кто знает, может быть более могущественным и талантливым, чем сам полководец в пурпурном плаще. Отрок успевал и отражать атаки от тел павших в бою, и нападать самому внезапными, возникающими буквально из неоткуда шаровыми молниями. Мэттью со своей стороны тоже, как мог, защищал свою армию, которая стремительно ложилась под мощным карточным натиском. Его мысли занимал лишь его «брат», который отправился неизвестно куда, да еще и эта из ниоткуда возникшая буря — что-то происходит. Очнувшийся Пион, будто слыша мысли своего государя, тронул его за плечо и проорал прямо в ухо: — Торнадо движется прямо на нас, Мэттью, пора уходить, нельзя оставаться более ни минуты! — Я никуда с поля боя не уйду! Уводи часть армии обратно в Эшекк, справимся и так. — Да ты безумен! Черт с тобой, Мэттью, черт!.. — Пион оттолкнул Мэттью от себя, а тот притянул пешку к себе на сотую долю секунды и мокро чмокнул его в щеку. Стратег раздраженно вытер скулу грязной перчаткой и метнулся к дальним отрядам, схватив первую попавшуюся лошадь и вскочив на нее одним отточенным до автоматизма движением. Данте не мог сосредоточиться на битве. Его пугало происходящее в небесах больше всех. Все дурные предзнаменования Куромаку сбывались, а сердце кричало: «Я не должен быть здесь, мне нужно быть там, с ним!..» Бубновый король решил не противиться воле своей души, и крикнул Пику, пытаясь отвлечь его от сражения: — Мне нужно оставить тебя на время, брат! Брат! — безрезультатно. Тяжело вздохнув и прочитав пару сутр одними губами, правитель Сукхавати забрался на своего верного коня и умчался прочь с поля брани. И да прибудет с Пиком великая сила вовремя остановиться, подумал тот, уходя. Пиковый король очнулся лишь когда алый плащ вдалеке стал совсем крошечным. Срывая связки и топча землю, волшебник орал, до боли и хрипоты: — Данте, ты предатель! Ты трус, ты лгун, даже не смей возвращаться! Мне не нужна твоя помощь, ты чертов…!!! ТЫ СОШЕЛ С УМА! — Пик треснул ключом по земле и та, наэлектризованная, окрасилась в фиолетовый. Государь Грома и Молний понимал, зачем Дантей уехал. Понимал и то, что старший брат отправился на верную смерть — но не смог уйти с ним, оставив своих воинов. Всё рушилось. Всё счастливое, что когда-либо было в его, Пика, непростой жизни. Куромаку подарил ему великую радость — любимую женщину, собственную преданную армию, искусство управлять яростью небес, но и отобрал это всё назад, как взрослый даёт ребенку куклу поиграть, а потом уносит, решив, что с него достаточно. Ненавидел ли Пик своего старшего брата в тот момент, любил ли его, как любил и Данте, и даже простачка Ромео — чародей не смог признаться даже самому себе. Это страстное чувство текло по венам вместо крови, и создавало Пикового короля настоящего, каким он всегда и стремился быть — он ненавидел искусное притворство Трефового короля. Раскрутив посох в последний раз, Пик принял неожиданно осознанное и рациональное решение. Вложив в удар всю силу, маг раскидал несколько десятков пешек и приказал своим боевым товарищам уходить. Возможно, кое-чему Куромаку всё же успел его научить напоследок. Карель и остальные тут же схватили раненых, пока Пик встал в арьергарде, защищая свои отряды и отбиваясь чуть ли не врукопашную от полубезумных пешек. — Уходите первыми, я за вами! — Да будет так, государь! — крикнули воины. На руках у Пауля завозилась Эмма, просыпаясь и постанывая от острой боли в животе. Первое, что стала искать глазами — плащ своего мужа. Отыскав, улыбнулась и протянула к нему руку, но веки отяжелели и дама вновь провалилась в тяжелое забытье, пока рыцарь, ее державший, бормотал что-то бодрое и возвышенное. Ладонь рассекла воздух и безвольно повисла на бедре лошади. Стражница прошептала что-то, прежде чем вновь потерять сознание, но никто не услышал. Мэттью решил ретироваться только когда смерч уже поднял в воздух и распотрошил сотню его пешек. Это было запоздалой мыслью, но в последний момент Белый шахматный король и часть его воинов всё же успели броситься врассыпную, их примеру последовал и Пик, телепортировавшись в последний момент прямо на лошадь к Карелю, который весело и пугающе для маленького ребенка смеялся над незавидной кончиной шахматных фигур. «Ничья, значит», подумал Пик, устало прикрыв глаза. На этом моменте мы оставим побитый и поредевший карточный отряд и проследуем за Данте прямиком к Башне перекрестка, где и решится не только судьба двух братьев, но и фатум славной Долины клевера. *** Часть пути Дантей смог проехать на своей лошади, но чем ближе становилась башня, тем более роптала лошадь, то и дело останавливаясь после каждого тяжелого толчка. Воину пришлось оставить своего верного спутника и бежать до крепостных стен, уклоняясь от гейзеров и силясь не потерять равновесие, когда земля уходила из-под ног. Один раз он чуть не окончил бесславно свое путешествие, провалившись между разъехавшейся земной коры прямиком в образовавшееся ущелье, но успел вовремя зацепиться за камни и подняться, чтобы, не дав себе и секунды передохнуть, снова рвануть к заветной башне. Та будто ускользала с каждой минутой, и как в кошмарном сне, Данте казалось, будто он бежит на месте и никогда не достигнет цели. Внутренний демон проснулся и напомнил, что даже в стенах крепости Бубновый король не сможет выжить — Куромаку слишком силен. Эти сомнения начали медленно душить карточного духа, как тот не старался успокоиться. Ты слаб. — Нет! — прохрипел Данте и, разбежавшись, прыгнул через новую впадину, прямо в огонь, разведя его руками. Жар не обжигал, ведь стихия бубнового была неистовым пламенем, и в его умелых руках не всепоглощающим, но всесогревающим. — Я обещал ему! Я обещал его спасти. «Куромаку, я иду, я уже почти…» — обратился Данте к серым тучам, сокращая последние метры до двери в форпост. Всем телом навалившись на дверь, Бубновый снес её и, шумно выдохнув, взлетел вверх по винтовой лестнице. Башню шатало, ступени рушились под пятками, подгоняя вперед, а где-то наверху раздавался душераздирающий вой. Он становился всё громче, но Данте дал себе слово не останавливаться, даже если сердце набатом стучит, вот-вот разорвется. Вот он, последний этаж, круглая крыша, свалиться с которой — погибнуть. Однако Дантей ничего не видел, кроме согнутой в странной позе фигуры его умалишенного брата. Нет, это уже не был Куромаку — перед воином стоял зверь, презревший всё, что считал до поры важным, и полностью отдавшийся своему отчаянию, своей обиде и своему страданию. — Брат!.. — слетело с уст Данте, и воздух рассекла острая игла из металла. Она врезалась в стену, но пробила бы череп, если бы Бубновый замешкался на секунду. — Я уже здесь, я опоздал, но я здесь, чтобы… Воин вскрикнул, когда его снесло ветром прямо в колонну, которая хрустнула под весом карточного духа, грозясь обрушиться в бездну вместе с ним. Тысяча стальных лезвий разрушили столб, и плащ Данте пал вместе с ним. Удары Куромаку были точными до сантиметра, да нет, и того точнее. Король не успел сунуться в драку, как уже выдохся, просто убегая и уклоняясь. Как он собирается остановить брата? Это с самого начала было глупо и наивно. «Замолчи, бес», — приказал своему подсознанию Бубновый и отбил железные прутья кастетом. Тогда-то Данте и пришла в голову светлая мысль. Он хватался за иглы и превращал их в обжигающую жидкую массу, из которой отливают мечи. Монстр в теле Куромаку от такого приходил в ярость, хаотично крутя лохматой головой. Он показывал тонкие змеиные зубы и пачкал пол черным ядом. Рычал металлом, кидался металлом, и, кажется, даже плакал раскаленным металлом. Осознав, что сталь уже не помогает против огненного воина, Хэйму поднял воздух песок и попытался им задушить Дантея. Почти успешно. Бубновый не мог сжечь песок. Песчаная веревка тушила пламя и всё сильнее скручивала тонкую кожу шеи, грозясь пережать сонную артерию. Слезы брызнули из глаз, а бес вернулся, и ласково зашептал в ухо: «Брось, уйди, убеги, это всё пустое, у тебя ничего не получится сделать. Он уже потерян, а ты слаб, и всегда был». И Дантей поверил, поверил как раз в тот миг, когда песок рассеялся, кислород обжег легкие и серебряный змей заревел, схватившись за лицо, от жуткой, невыносимой боли. На периферии сознания Бубновый король спросил себя, почему такой ловкий и быстрый воин, как Куро, не пытается двигаться? Это стало поворотным моментом в непродолжительной схватке, когда преимущество перешло на сторону короля Алых листьев. Куромаку не может двигаться, ведь он ничего не… «Черт!» — на Данте снизошло внезапное откровение и вместе с ним пришла решимость. Он сможет остановить брата. Нужно всего лишь истощить его, подобраться ближе, чтобы… Лезвие из железного песка сверкнуло и отсекло выпавшему из реальности Данте правую руку. Это было ослепительно больно. С оглушительным звуком крови и мяса конечность отлетела в сторону и упала с башни. В глазах поплыло, а от потери крови закружилась голова. Несколько минут Бубновый приходил в себя, бегая хаотично — главное не остановиться, как бы не было тяжело. Куромаку точно рассчитал место, где стоит его противник, ощутив присутствие вездесущим песком, а значит ему тяжелее провести расчеты с подвижными объектами. Если бы тот имел четкий обзор, то у Данте не было бы никаких шансов на победу, но сейчас… — Куромаку, услышь меня, пожалуйста!.. — воззвал к душе брата раненый воин. — Я здесь, я рядом, позволь мне спасти тебя, позволь мне сейчас…! Свист ветра. Что Данте на самом деле хочет сказать Куромаку? Может быть, это последний шанс выразить невыразимое, то, что прятал вездесущий бес сомнений всякий раз, когда старший брат улыбался весеннему ветру, подставляя лицо под его ласки, всякий раз, когда смотрел своими теплыми серыми глазами, читая Дантея как открытую книгу, всякий раз, когда позволял брать себя за руку… Неужели и сейчас страх возьмет верх? Нет, этому не бывать. Зверь замер, тяжело дыша и будто прислушиваясь. Данте сделал пару шагов вперед, восстанавливая отрезанную руку остатками магии. Эта битва кончится без волшебства, грубо и просто. Непослушные волосы зажглись ярким пламенем, а зрачок вытянулся ромбом. В черных пустых глазницах Куромаку безумно скакал трехлистник, белый и слепой. — Куромаку, я люблю тебя. — тихо и без философских прелюдий произнес Данте, и на сердце его стало так легко, что захотелось плакать от какой-то безудержной радости. — Я люблю тебя, прямо сейчас люблю. Я заберу твою боль с собой, ты позволишь мне сделать это? — Д̧̹̰̠̼̲̠͉ ̛͓͍͜а͖̰̗̬̱͞ ̞̫͎͜͡ͅа̸͠҉͔н͍̻н̴̩̻̭́т̸̡͇̙͈̝̥͟е̥͓̺͉̮̺͙͙͕́… — зашипел зверь, по тонкой его скуле, по изуродованному истощением и корыстным умыслом лицу стекла кровавая слеза. — Да, это я. Я пришел. Будет… Немного больно. Но скоро всё закончится. Буря кончится. Боль кончится. — успокаивающе произнес Данте, полностью уверенный в своих словах. Когда-то давно, лет 300 или 400 тому назад, Бубновый и Трефовый короли отправились охотиться. Хэйму хотел научить младшего брата всему, что знал сам — в том числе и как поймать дичь для пропитания. Для маленького Дантея каждый поход был интересной прогулкой, новым приключением, и он не понимал, почему старший всегда так серьезен и внимателен. Однажды они наткнулись на очень злого и яростного волка. Дантей сразу же захотел убить его, опасаясь за родного братика, но удивился тому, что последний остановил его со словами: — Его время еще не пришло. Посмотри в его влажные глаза, Данте. Он страдает, ему больно. — Почему ты так решил, Куро? — Почувствуй его, прикоснись к его сознанию. Ты можешь это сделать, Данте. Прими его боль, как принял бы свою. А теперь… — Куромаку заметил, как посерьезнел Данте и довольно улыбнулся. — А теперь поможем ему. — Но как? Куромаку подошел ближе и позволил зверю укусить себя, успокаивающими движениями гладя его холку и позвоночник. От этих прикосновений волк немного присмирел и покорно лег перед юным карточным духом, подергивая лапкой. Из бедра торчала толстая стрела, и причиняла боль при каждом движении. Данте задержал дыхание. — Запомни, Дантей. Нет злобы без причины, нет зла без умысла. Зверь злится, когда страдает. Чтобы пришло облегчение, необходимо причинить еще немного боли… Вот так. — одним резким движением Хэйму вырвал стрелу из лапы волка, раздался жалобный скулеж. — Теперь всё будет хорошо. Посмотри на него. — Он улыбается… — пискнул Дантей, присев на корточки рядом со старшим братом. — Конечно. В страдании рождается тьма, в покое рождается свет. Данте огнем и дыханием обратил песок в стеклянные капли, не прекращая наступать на Куромаку, который испуганно попятился назад, но почти потерял ориентацию в пространстве. Бес сомнений сбежал в глубины подсознания, боясь этой стоической решимости, которой преисполнился алый воин. Король бубен улыбался. Он услышал зов Ромео в своей голове, и ответил недрогнувшим голосом: — Потерпи, братишка, мы скоро вернемся.Забирай эту ложь, Горе, нежить и небыль, Я стеклянный сосуд со свечою внутри; Мы отвержены — что ж, Упади же из неба, И у этого мира меня забери.**
Дантей сорвался на бег, подняв массивный кулак к грозным небесам. Куромаку закричал в последний раз, и в последний раз дрогнула земля. *** Ромео принял весь вес торнадо на себя. Он сотворил великолепный розовый купол, а сам встал покрепче, уперся ногами в вибрирующую землю, выставил руки вперед, и сразился со стихией лицом к лицу. Это было невероятное ощущение. Сначала король Червей зажмурился от страха, а потом раскрыл глаза пошире. Бездна из ветра и песка смотрела на него выжидающе, она орала так громко, что волшебнику казалось, будто она сейчас вырвет его барабанные перепонки с мясом. Откуда взялись силы — он не знал. Такой как он, слабый, ленивый, вечно сводящий любую проблему к шутке — откуда нашел храбрость посмотреть в эту неизвестность? Пока Ромео искал в своем сердце ответы на эти вопросы, торнадо нещадно давило на купол. Поползли розовые трещины, и король решил оставить раздумья на потом. Черный зрачок вспыхнул неоновым розовым, принял причудливую форму лепестка розы. Эта страна нуждается в его силе, откуда бы она не взялась, сейчас это совершенно неважно! Он, Ромео, выстоит и поедет к Хэлен пить розовый чай и трепать Феликса по голове. Надо лишь немного потерпеть. «Данте, ты где?! Что у вас происходит?! Долго я еще буду стоять, раскорячившись, мне хочется домой!» — в голове раздался смех брата и его просьба немного подождать. Ну раз немного, то ладно, это можно. — Ну держись у меня, смерч, ты мне всю прическу растрепал, негодяй…! Не устоишь против моей природной красоты, аха-ха-ха! — у Ромео тряслись и болели руки, внутренняя сторона ладоней облезла от поверхности купола, который тот держал, как атлас держит небо. И вдруг — земля успокоилась, а смерчи с грохотом рассеялись, разнеся барьер на куски, сбив с ног Ромео и нескольких зевак. Вдалеке вспыхнула всеми цветами радуги атмосферная аврора, сквозь черные тучи пробились столпы яркого света. Жители радостно закричали, ликуя, выбежали из погребов и убежищ, обнимая и целуя друг друга, пока Червовый король удивленно поправлял спутавшиеся кудри. Всё закончилось, что ли? Данте не приврал? Курон подошел к государю и поклонился до земли. — Вы спасли нас, Ваше Величество… — Да я не… П-постой, куда ты убегаешь, Курон, я бы хотел отобедать! — но оруженосец уже возвращался к своему коню, расталкивая толпу, с одним лишь желанием — скорее отправиться к своему господину, найти его, живого ли, мертвого ли, нет, лучше живого, да спаси его небо. *** Данте не хотелось подниматься. После того, как он врезал кулаком Куромаку в челюсть, последнее, что помнил, это блаженная прохлада каменного пола. Вот бы заснуть здесь и сейчас… Нет, пока рано, там брат, вон, лежит… Нужно встать и идти… Увы, получалось только ползти, превозмогая соблазн всё-таки прикрыть глаза и соснуть эдак часик или два. Лучи солнца окрасили башню в оранжевый, а ветерок был приятный-приятный, как прикосновение перышка. Окончательно «разбудил» Данте звук чьих-то шагов. Бубновый король встрепенулся, поднял голову и встретился с глазами не абы с кем, а с Мэттью, который, воровато озираясь, забирал то, что осталось от статуи его брата — голова и руки. Двое ничего не сказали друг другу, и будто поняли друг друга без слов. Брат — это святое, даже на войне, даже если они враги. Мэттью поджал губы, кивнул и пошел вниз первым, нежно прижимая каменный бюст к груди и перескакивая через сломанные ступени. Данте дождался, пока шаги стихли, и всё-таки поднялся, пошатываясь. Куромаку валялся без чувств где-то на самом краю крыши, по его подбородку плыл сине-зеленый синяк. Переборщил…? От тела брата более не исходила та зловонная энергия, да и куба этого злосчастного нигде не было видно. Желая удостовериться в своих предположениях, Данте сел рядом с Трефовым на колени и отвел седую челку в сторону. Подавился воздухом, так как забыл на одно мгновение, что должен дышать. Там, где раньше были прекрасные серые глаза сейчас — пустые окровавленные глазницы без белков. Так вот почему… Вот почему он обезумел. Если бы только Данте был тогда рядом, то он бы… — Черт! — крикнул в сердцах и ударил сломанными кастетами по каменной кладке. Нет, нельзя выходить из себя, нужно успокоиться. Брату нужна помощь. Его нужно вернуть обратно домой, в Долину клевера. Собрав всю волю в кулак, Дантей поднял легкое костлявое тело Хэйму, и воину казалось, будто он несет одни доспехи, настолько ослабел несчастный Куромаку. В ядре его карты, наверняка, уже не осталось волшебства. Удивительное рядом, но лошадь не пострадала от смерча, правда изрядно перепугалась — еще бы, кто бы не испугался. Коню Данте обрадовался больше, чем даже солнечному свету и ясному небу. Значит, не придется два дня идти пешком, доедут за несколько часов. Король Алых листьев забрался на скакуна и, не торопясь особо, поскакал обратно, прижимая брата к своей груди. Тот мирно сопел, пускай и вид его был далек от безмятежного. Грязное от кровоподтеков лицо, с кожей, натянутой на череп, как у иссохшего старика. Жив. Это самое главное. С остальным они разберутся вместе. Всё будет хорошо. — Ваше величество! — услышал Дантей знакомый голос. Это Курон, вот он, славный малый, машет рукой вдалеке. Карточный дух обрадовался ему, как родному. — Как у вас дела? — спросил Данте, улыбаясь устало. — Буря закончилась, но разрушения масштабные. Если бы не Его Величество Ромео, от столицы бы ничего не осталось, кроме пыли. — Ромео молодец. — Курон наклонился к королю и Данте не успел его предупредить. От увиденного отрок вскрикнул, зажал рот рукой, и его вырвало прямо на землю. Рвота и слезы, все напряжение наконец раздавило бедного юношу, и Данте успокаивал его примерно час. — Прости, Курон. Я немного… Опоздал. — Кто это сделал? — ожидаемый вопрос, хотя и неприятный для Бубнового короля. Не хотелось отвечать. — Шах, шахматный король. Моя вина, Курон. — Нет, это исключительно вина этого негодяя. Боже, сударь, скажите мне, что он мертв! Он ведь мертв, правда?! Данте решительно кивнул. Он своими глазами видел каменную статую, вероятно Куромаку постарался. — Давай поедем во дворец, Курон. Куромаку нужна помощь. Он будет долго восстанавливаться после случившегося. Мы все будем… Однако Брелль скрасит страдания брата, я уверен в том, что…! — Госпожа Клеопатра забрала юного господина. Они покинули Долину клевера. Двое больше не произнесли ни слова. На небе занимался закат.