Баллада о клевере

Эрнард не оставлял попыток пообщаться с государем. По природе своей пылкий и упёртый, он послал уже сотню обращений, и когда терпение ученого лопнуло, бросился к дверям оранжереи и проорал: — Куромаку, мне есть, о чём поговорить с тобой! — нард удивлялся, как много можно решить, оставив пустую бюрократию на подкидных дураков, которые её так любят. Конечно, когда стража тебе сзади скручивает руки, это не очень приятное ощущение, но оно того определенно стоило. Отсидев пару дней в темнице сырой за свой бунтарский дух, артефактолог с радостью вдохнул затхлый воздух своего кабинета, и проверил, на месте ли «окулус аэви». Удостоверившись, что наработки на месте, решил остудить голову. Слуги нашли изобретателя мокрым и взбудораженным. — Вам послание от государя нашего, Мудрейшего Куромаку. Разрешите зачитать? — Валяйте, хотя я вроде и сам грамоте обучен, что за намёки? — нард схватил грубое полотно и наспех выжал себе волосы. Суше они от того стали ненамного, и когда алхимик тряхнул головой, как дворовый пёс после речки, пара капель попали на чернила. — Что же вы делаете?! Ради Бога, аккуратнее, господин нард. — «Господин нард»…! — передразнил ученый, но заметив, что слуги неуверенно притихли, жестом отсигналил начинать выразительное чтение. «Эрнард, слышал я ваш голос с утра. Вероятно, вас беспокоит некий вопрос, и вы ищете у меня совета. Я, признаюсь, не лукавля, еще не успел восстановиться после душевного потрясения прошедших веков, но готов к встрече с вами. Подойдите в тронный зал к вечеру второго дня, на закате, и мы обсудим, что вас тревожит. Постарайтесь быть как можно более лапидарны в своей просьбе». — Сколько времени-то сейчас?! — воскликнул Эрнард и бросился к окну. Солнце уже село. Чёрт, проторчал в этом обезьяннике и теперь…! Чуть не снеся на полном скаку бедных прислужников, нард поспешил в торжественную залу. Всё его сердце трепетало от предвкушения. Вот уже совсем скоро что-то начнётся, он уверен!.. Курон подвел государя к трону и помог сесть. Посох, на который убогий король опирался как на дубовую клюку, аккуратно поставил подле кресла, так, чтобы Куромаку мог, если что, с легкостью его схватить. Дурное предчувствие и странное волнение прокаженного не покидало юношу. Совесть заскреблась и не давала покоя. Почему государь всё-таки настоял на встрече с этим беспардонным нардом? Разве не спокойнее ему было бы в стенах своей любимой оранжереи? Однако если бы оруженосец настойчиво попытался переубедить своего господина, тот бы подумал дурное. Мог бы и заподозрить неладное… Да что это, он, Курон, так трепещет перед «аудиенцией»?! Всё ведь делает правильно, всё ради душевного благополучия Его Величества. Прошел час. Куромаку не сдвинулся и слова кроткого не молвил. Напряжение Курона усилилось. Только он обратился было к королю, мол, пора бы государю отправиться отдыхать-почивать, как двери распахнулись, и в залу вбежал Эрнард, разгоряченный и запыхавшийся. Слуга поджал губы и шагнул за трон. Формальность, не более. — Я чувствую энергию моего брата… Песком задел я нардские подвески… Неужто это вы, Эрнард? У меня уже есть к вам много вопросов. — проговорил Куромаку, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. — О, об этом потом, не суть. Я зачем просился-то, Куромаку: веришь или нет, но я нашел способ, как вылечить тебя! — воскликнул нард и открыл свой блокнот. — Ух, и доставило же мне это труда. Я еще не работал со сле… — Нард! — закричал Курон, преисполнившись гневом. — Знай своё место! Твои слова ранят моего господина! Куромаку коснулся ладонью плеча слуги, призывая успокоиться и послушать гостя. — Какие мы нежные. Скажи, Куромаку, ты мне доверяешь? Готов ли ты себя и государство своё спасти? — Спасти… Но ведь… — неуверенно произнес король и ощутил себя еще слабее, чем прежде. Курон побелел и наклонился к государю. — Секретики… Больше двух говорят вслух! — возмутился алхимик, пока юноша нашептывал что-то своему господину. Нард заметил, как король изменился в лице. Помрачнел, осунулся, напрягся, стиснул подлокотники трона так, что те того гляди треснут. Принимал решение. — …мы не можем доверять нардскому проходимцу. — заключил Курон и отстранился. «Что, зачесалось?» — хмыкнул про себя Эрнард и скрестил руки на груди, в ожидании. Если король сейчас откажется, эксперимент закончится, даже не начавшись, и исследование можно будет свернуть. Нельзя этого допустить. Тогда нард пошел ва-банк. — Сколько еще ты будешь оставаться в неведении, а, Куромаку? Тебя всё устраивает?! Что ты немощный, убогий… — Стража! — воскликнул Курон и вышел вперед, но и ученый не собирался уступать дорогу. Продолжил говорить, не замечая государевого верного слугу. — …Несчастный, жалкий и ведомый! Ты смирился?! Ты сдался?! Куромаку, которого я помню, никогда не сдавался. Это и поразило меня, поэтому я до сих пор здесь! Я в тебя верю, и мне небезразлична судьба этой страны богобоязненных и смиренных дураков! Посмотри же на людей своими глазами наконец! Распахни их, открой своё сердце, прекрати убегать! Куромаку содрогнулся, а потом начал медленно подниматься — сам. Он не до конца понимал, о чём говорит нард, ведь безоговорочное доверие Курону всё еще тлело в нём. Но… Но что-то внутри начало сомневаться. В сомнениях рождается истина. «Прекратить убегать»…? Разве он… С его жизнью ведь всё уже кончено, так ведь? Почему Эрнард хочет подарить ему несбыточную мечту? В чем хочет убедить? «Я смирился? Я сдался?» — спросил Хэйму самого себя, честно, без экивоков. И услышал честный ответ. Человек в тонких очках обратился к нему, заплутавшему во тьме. Неужели это единственный путь…? — Ты ничего не потеряешь, если попробуешь. Нельзя потерять то, чего давно уже нет. Не тешь себя надеждами, что твои глаза по волшебству к тебе вернутся. Магия — это пережиток прошлого, а нам пора смотреть в будущее, Куромаку. За наукой — светлый новый мир. И я хочу построить его вместе с тобой. Что скажешь? Это была победа, и Эрнард это уже знал, без всякого ясновидения. Однако стоило нарду увидеть, как погрустнел поверженный в информационной войне Курон, так сразу радость на порядок уменьшилась. Только сейчас ученый подумал, что будет с этим подкидным дурачком, когда Куромаку узнает. Впрочем, он ведь предупреждал, как судьба карает лжецов, да и отступать уже поздно. — Вы придумали, как вернуть мне глаза? — уточнил Куромаку, больше для того, чтобы успокоить себя и свои мысли. — Да, как раз это я и придумал. От тебя лишь нужно слушаться моих инструкций. Шанс успеха половинчатый — может удастся, а может и нет, но игра стоит свеч. Ну и, конечно, потребуется определенная доля храбрости, чтобы посмотреть реальности в лицо. — улыбнулся Эрнард, и король сосредоточенно кивнул. — Я соглашусь, но прежде вы ответите на один мой вопрос. Это необходимо, чтобы я мог вам доверять. — произнес Куромаку и взял золотой посох с трехлистником на конце в руки — больше для уверенности, чем для устойчивости. Эрнард напрягся. Он догадывался, о чем будет его спрашивать государь, и страсть как хотелось уклониться от ответа, но если это необходимо, чтобы убедить Хэйму, то придется пойти и на такие меры. — Назовите свою масть и свой ранг карты. Вы ведь больше не нард, верно? — Не совсем так, я, можно сказать, полунард, и шнец, жнец, и на дуде… В общем, эм… Ладно. — Эрнард глубоко вздохнул и отрапортовал, поборов волнение: — Туз бубен. Куромаку ничего не ответил. Данте оставил посланника своей воли, значит… Отдавать столько силы — рискованный шаг. Получается, что Бубновый король сейчас должен быть… Хэйму стиснул рукоять своей опоры пальцами. Если Дантей настолько доверяет Эрнарду, значит, ошибки в нём быть не может. — Я согласен. — вот и всё. Курон шагнул чуть назад. Это была капитуляция. Нет, не так он должен думать. Благополучие государя — самое важное. Если Его Величество прозреет, быть может, он станет чуточку счастливее, и силы вернутся к нему. А уж о своей лжи… Курон как-нибудь разберется с ней потом. Хэйму подал руку Курону и прошел с ним следом за Эрнардом. *** — Держите его, вот так, да. — Эрнард битый час раздавал инструкции своим помощникам: во время эксперимента всё должно пройти гладко, погрешности не приветствуются. — Здесь закрепите. Потуже, на всякий случай. Ага. Курон сидел подле государя и молча держал его руку. Нард пару раз оборачивался проверить, не лишился ли парень чувств, и всякий раз, хмыкая, отворачивался, если замечал ответный взгляд, полный неприязни. — Ты прекрати на меня так смотреть. Я предупреждал тебя. — вполголоса произнес изобретатель перед самым началом испытаний. — Ты не стал слушать. — Успокойся, нард, я в норме. — верный оруженосец короля резко оборвал ученого. — Да ну? — Эрнард расплылся в улыбке, от которой у Курона заскрипели зубы. — Ладушки! Что же, приступим, ребята? Государь спит? — Летальную дозу снотворного ввели, должен быть в отключке еще пару часов как минимум. — отчеканил бойкий мальчишка в забавной шляпке. — Мастер Эрнард, я могу посмотреть, да? — Конечно, Хико. Как нельзя стать врачом по книгам, так нельзя и конструктором стать, не замарав рук! Ты мне поможешь, хорошо? Мальчуган просиял и закивал головой. Нард понял, что можно начинать. Артефактолог открыл «аквариум», где плавали свежие новые глаза. Правда, ненастоящие — точная реплика. Если приглядеться, то можно заметить тонкие полосы в серой полупрозрачной радужке. Эрнард с чрезвычайной осторожностью достал вершину трудов своих и приблизился к спящему королю. Помощник снял с глаз Куромаку защитную повязку и изобретатель сглотнул. Его вновь посетила мысль: если бы тогда, много сотен лет назад, он был бы решительнее, возможно, эти двое дурачков так не страдали бы сейчас? «Так, нет, подумаю об этом потом. Нельзя отвлекаться, иначе прахом пойдет. Соберись и…» — Поднимите ему веки и держите, чтобы не закрылись. Шире, ну шире, кому говорю! Хико, подай инструмент, слева от тебя. Умница, ага. — Эрнарда бубнеж успокаивал. Пальцы почти не тряслись. Мальчик подал нарду импровизированную хирургическую ложку, напоминающую черпак для ярмарочного мороженого. Ею изобретатель смог зафиксировать глазное яблоко, сначала одно, потом второе. Теперь осталось спровоцировать магическую реакцию. Это неприятно, Эрнард прекрасно это понимал, но порой приходится «рубить изувеченные ноги», согласен пациент на то или нет. — Вводите препарат. — Эрнард взял Курона за руку и отвел от короля подальше. Помощники последовали примеру нарда и прижались к стенам узкого кабинета, напоминающего операционную века восемнадцатого. Выбор помещения не был случайным. Только в такой комнате можно было провести опасный эксперимент, задуманный ученым. Ассистент уколол Куромаку в шею толстой иглой и отпрыгнул назад. Тело Хэйму забилось в конвульсиях, по полу поползли трещины. — Прости, это необходимо. — прошептал Эрнард, обращаясь то ли к государю, то ли к Курону, которого прижал крепче к себе, в мерах предосторожности, конечно. Оруженосца мелко трясло и тот невольно жался к нарду сильнее. Страх передавался и изобретателю, но тот усилием воли и силой энергии Данте заставил себя стоять неподвижно, грея открытой ладонью чужую сгорбленную спину. Куромаку извивался минут десять, не просыпаясь, а потом вдруг обмяк, безвольно распластавшись на ложе. — Артефакт больше не чувствует движения магии. Всё кончилось, Эрнард. — констатировал ассистент и поправил очки. Курон отлип от нарда и бросился к постели господина. По тонкой шее Трефового короля на месте укола поплыло неприятное лилово-зеленое пятно. Слуга побагровел. — Что вы с ним сделали?! Что вы ему ввели?! Отвечайте! — Лекарство на основе яда, ничего, пройдет. Он сам себя вылечил магией. Сейчас важнее другое… — нард подошел к «пациенту» и задумчиво вгляделся в изможденное лицо. — Когда он проснется, заработает ли «окулус»? Остаётся лишь… О. Куромаку застонал, просыпаясь. Не заставил себя ждать. Зажмурился, потянулся и резко распахнул глаза, не ощутив на носу чужеродного объекта. Распахнул и издал изумленный вздох. Искусственные зрачки то сжимались, то расширялись по его воле, фокусируясь даже на крошечных пятнышках на потолке. Никогда лепнина не интересовала государя так, как сейчас. Он был похож на скитальца, испившего студеной воды после долгих часов мучительной жажды. У Курона же запершило в пересохшем горле. Чтобы совладать с собой, тот вцепился рукой в край постели, стиснул, впился ногтями. В сердце его боролись два страстных чувства — невероятная радость, что господин поправился, и совестливая тяжесть в груди, от которой хотелось сжаться до спичечного коробка. — Мой государь… — тихо позвал юноша. — Курон… — губы Хэйму дрогнули в улыбке. Плакать он не мог сейчас, но если бы мог, точно бы обронил пару чистых слез. Радость встречи охватила всё его существо — будто века не виделись. И ведь правда, не виделись. — Наконец-то наш государь… — прерывисто вздохнул оруженосец. -… к нам вернулся. Однако Куромаку не увидел радости на лицах своих подданных. Ассистенты Эрнарда, слуги, сам изобретатель — все поджимали губы и вжимались в стены. Да и выглядели они все так, будто пережили пришествие четырех всадников Апокалипсиса. Вполне возможно, что так оно и было. Худые, бледные, в заношенных платьях, со впалыми очами и потрескавшимися от авитаминоза руками. Смотрели с затаённой мольбой, словно нищие на паперти. Король встревожился и улыбка спала с его лица. Эрнард разрушил тишину и произнёс с ноткой черной иронии в голосе: — Ну, Куромаку, с возвращением. Может, опробуешь свои «новые глаза»? Мне интересно, всё ли работает как полагается. — и отошел, позволяя государю подняться с ложа и привыкнуть к старому новому чувству. Хэйму сделал пару шагов, повернулся, расправил платье (наконец-то мог разглядеть каждую складку), потом снова взглянул на Курона и понял: что-то не так. Что-то произошло. Не сказав более ни слова, Трефовый король поспешил к выходу из кабинета. Все окна были плотно зашторены, двери на балкон закрыты. Слуг в коридорах не было. Тягостное затишье, как из давнего вещего сна. Вазы пусты. Потолок местами обвалился. Треснувшие колонны. Куромаку пробила неконтролируемая дрожь. Нет. Нет…! Хэйму толкнул двери и вырвался на балкон. Холодный, колючий ветер ударил своему господину в лицо. Нет. Тысячи разных «нет» рассекали мыслеполотно и путались между собой. Рыцарь медленно шагнул к перилам, не в силах закрыть глаза. В тот самый миг он, верно, пожалел, что прозрел. Не лучше было бы навсегда остаться в сладком неведении, чтобы сейчас сердце не разрывалось от червоточного отчаяния? Локти и колени духа ходили ходуном. Тонкие, сухие губы тряслись, как у заблудившегося ребенка, который вот-вот заплачет. Открывшийся пейзаж оказался хуже любых ночных кошмаров, когда-либо посещавших пророка раньше. Три района разрушены почти полностью. Какие-то здания держатся на честном слове. На улицах — трупы изголодавшихся горожан. Величественная статуя Хэйму испещрена трещинами. Мор, голод, страх, боль, потери, безысходность везде, куда бы Куромаку не посмотрел. Широкие поля, некогда переливавшиеся всеми оттенками зеленого, превратились в выжженную пустошь. По площади с воплями пронесся подросток. Следом за ним — обезумевший житель. Нагнал у фонтана, повалил и заколол. Куромаку что-то прошептал, протянув руку, но даже сам не смог разобрать, что. Его мысли окончательно перепутались. Ясным оставалось лишь одно: в ту минуту он себя ненавидел так, как никогда прежде. Жгучая ненависть, не находившая выхода. Позади государя, охваченного горем, заскрипела дверь. Курон остановился подле господина, храня обет молчания. Куромаку почувствовал его присутствие. — Это так, мой государь. Ваш сад прекрасен, как и был. Прошу, не тревожьтесь ни о чем. Давайте пить чай. — Я тебе верил. — сорвалось с трепетающих уст короля Долины Клевера. Тихий, ровный, безучастный голос, в нём ни намека на скорбь и отчаяние. Безупречное самообладание вернулось к серебряному рыцарю. Хэйму не смотрел на верного слугу. Он смотрел туда, вдаль, болезненно и долго. Юноша хотел что-то сказать, это желание было мучительным, но язык присох к нёбу. «Государь, я хотел лишь…» «Государь, я думал…» «Государь, только не…» «Я тебе верил». Не доверял. Не полагался. Не рассчитывал. Верил. Верил тебе. Верил в тебя. У Курона подкосились колени и он рухнул на мраморные перила. Слезы брызнули из глаз, но юноша не чувствовал боли. Заместо нее была пустота. Ей вторила обреченность с вяжущим привкусом хурмы. Такая же, какую ощутил его господин, увидев то, что его оруженосец так отчаянно пытался спрятать. Курон бы стерпел крики, рыдания, безумства, он бы всё стерпел, но государь молчал. В застывших чертах его лица изумление от увиденного сменилось холодным равнодушием. Что-то умерло в Куромаку в тот миг, когда он прозрел. Не естественной смертью, впрочем, — это Курон зарубил последний росток доверия к этому миру. Теперь всё. Теперь всё. Куромаку резко развернулся и быстрым, тяжелым шагом покинул балкон, так на Курона и не взглянув. Оруженосец же остался сидеть, на белом холодном мраморе, один. Слезы остановить он не пытался. Почему король не ударил его? Почему не накричал? Почему? Всякая ярость лучше стылого равнодушия. Однако, возможно, именно оно и бьет больнее любых рук. Когда узы, связывающие людей, лопаются от натяжения, больно обоим. Курон понимал это, и всё же… — Простите меня, мой господин… — просипел отрок, глотая горько-соленую влагу, захлебываясь ею, словно не в замке он, а идёт ко дну морскому. Тонет, тонет, тонет, тонет…! — Простите ме-е-еня… Никогда прежде Эрнард не чувствовал себя настолько отвратительно. Эксперимент завершился блестящим успехом, но на душе было мерзопакостно. Он наблюдал за Куроном издали, и когда Куромаку вышел в коридор, позвал его, прежде чем тот скрылся в одном из дворцовых переходов: — Эй, Куромаку…! Карточный дух замер. Он улыбался. Нард узнал эту улыбку, и это ему совершенно не понравилось. — Как вы сказали раньше…? — оборвал государь на полуслове. — За наукой будущее? Что же, теперь я в этом убедился. Благодарю вас, Эрнард. Ни слова более. Не обратив на изумленное выражение лица нарда решительно никакого внимания, Куромаку тихой поступью направился в свои покои. Брел, не оглядываясь, не присматриваясь к дверям, не задумываясь, верно ли идёт. Тело его ощущалось воском, а в груди всё сильнее и сильнее разгоралось пламя, от которого с каждой прожитой минутой становилось труднее дышать. Бесконечный путь закончился, и закрылась за государем тяжелая дверь. Он остался один, в сумрачной и сырой комнате. На комоде блеснул артефакт в форме хрустального треугольника, окруженный позолоченными подсвечниками. Богатые портьеры, роскошные портреты, а его люди, его люди гибнут сейчас на холодных грязных улицах, от голода, нищеты и болезней! — А-А-А!.. — закричал Куромаку и снес гардины на пол. За гардинами полетели свечи и скульптуры, разбивались дорогие вазы, хрустело стекло под черными старыми сапогами. Он крушил свою спальню, пока от горькой злости не осталась лишь… Король увидел себя в отражении сотни осколков. Искаженное лицо государя-душегуба. Мой народ страдает из-за меня. Стекло напомнило Куромаку прозрачную воду ручья из далекого прошлого. Он тогда тоже увидел в нём себя — другого себя. Видение оказывается было подсказкой с самого начала. Королю не удалось изменить будущее. Однако он ни разу не задумывался, а так ли стоит его менять? «Эта форма правления себя изжила еще очень давно. Я просто был не готов. Не был готов к переменам. Я цеплялся за золотые годы и наивно полагал, что сумею сохранить хрупкое равновесие, которого многие века с самого первого вздоха пытался достичь. Самоубеждение в итоге и привело к тому кошмару, что я узрел воочию. Я был таким идиотом… А ведь правда». Мой народ страдает из-за Хэйму. Куромаку глухо засмеялся и попятился назад. Из носа хлынула кровь и застучала по битому хрусталю. Не попытавшись даже остановить кровоподтёки, государь бросился к письменному столу, сбил пару-тройку чернильниц с нее, оставив лишь одну, самую невзрачную, и схватился за перо. Прерывисто, со свистом дыша через рот, чертил кардинал Долине Клевера смертный приговор. В его жилах текла чистая ненависть, и с грохотом падала на свиток, изрезанный угловатым полууставом. [Для установления совершенной формы общественно-государственного устройства…] «Я больше не повторю эти ошибки.» [государству необходимо пройти через все стадии своего развития по определенному…] «Больше никогда…» […должны быть строго последовательны и…] От сильного нажатия Куромаку сломал перо. Трясущимися пальцами нащупал другое. Вновь затрещала бумага. «Я ошибался все эти годы.» […только в этом случае общество, которое формирует государство…] Рука отказала, Куромаку бросил перо и чуть отодвинулся от стола, чтобы оценить масштаб своей идеи. Это единственный выход — повторял себе государь одну и ту же тяжелую мысль. Обнародование этого указа поставит точку в истории целой нации. Решение может быть эквивалентно только «да» или «нет». «Да?» «Нет?» «Этого ли я хочу?» «Нет, не так». «Этого хочет мой народ. Мой народ устал так жить. Мой народ ждёт перемен. Он ждал слишком долго. Я больше не могу колебаться». Трефовый король прикрыл глаза. Выбирать — невыносимо. Стоять на месте — еще тяжелее. Теперь Куромаку придется смотреть своей судьбе прямо в стеклянно-серые искусственные глаза. То, что виделось ему сущим кошмаром, адом на земле он теперь был готов встретить с распростертыми объятиями. Хэйму не слышал, как на другом конце коридора кто-то с громким стуком врезался в стену. Не слышал испуганные вскрики и просьбы слуг остановиться, «не убивать господина Эрнарда». Нет, это такие мелочи, это совершенно не трогало государя Клевера. Взгляд Карточного духа был прикован к скукоженному почерневшему листу. И король сделал свой выбор. Дело оставалось за малым — найти доказательный пример. Долго искать не пришлось — подобного рода государство, кое Трефовый государь задумал, уже существует на этой земле, и его основателя Куромаку очень хорошо знает. «Я предам Долину земле. Хэйму же забвению предам. Только так я смогу построить на развалинах эпохи мрака и пороков дивный новый мир», — решил Куромаку и наклонился обратно к свитку. Из спальни вышел лишь когда холодная ночь вступила в свои права. *** 2 месяца спустя. Для Курона, казалось, прошла вечность, прежде чем Куромаку вновь обратился к нему. Пары месяцев, проведенных вдали от своего государя, было достаточно, чтобы основательно подумать о своих поступках. Оруженосец знал — господин его не простит уже никогда. Доверительные отношения, которые складывались между ними века, сломались, как башня из спичек, за один день. Что если бы он поступил иначе? Что если бы рассказал государю всю правду еще тогда, давно… Когда господин был слеп и несчастен? Как бы смог Куромаку пережить услышанное, в своем-то немощном состоянии? Он уже хотел один раз покончить с собой, второй раз его рука бы не дрогнула, а Курона рядом могло бы не оказаться. Верный слуга не пережил бы такого исхода. Что он представляет из себя без своего наставника и покровителя? Курон ведь пуст, и лишь любовь и преданность к государю делают его живым. Так размышлял юноша, не поднимаясь с идеально застеленной постели, когда к нему постучали. Он уже не разменивался любезностями — теперь это не имеет значения. Резко распахнул дверь и бросил грубое: — Я вас не зва…! .Ваше Величество? — отрок вцепился в дверную ручку, того гляди сломает. — Почему вы здесь? — Понадобится твоя помощь, Курон. Мне нужно облачиться в церемониальное перед выступлением. Ты забыл о своих обязанностях? Я могу позвать другого слугу. «Но позвал меня». — Нет, мой государь, это было вольностью с моей стороны взять себе отдых. Пройдемте, я подготовлю ваши покрова. — преисполнившись могучим чувством благодарности констатировал Курон и выскочил из комнаты. Замер, обернулся и встретился с безучастным взглядом своего господина. До щемящей боли в груди хотелось подойти к нему и уткнуться лбом в предплечье, как раньше. Раньше Куромаку всегда отвечал мягким похлопыванием по плечу и словами утешения. Раньше его господин… — Курон, в чем дело? — строгий тон. Оруженосец покачал головой. Нет. Его государь больше никогда не улыбнется как раньше. Не положит теплую ладонь на русые волосы. Не попросит подать чай. Не пригласит в поход. Больше никогда… Курон ощутил проклятую резь в глазах. Юноша быстро вытер веки рукавом рубахи и устремился вперед по коридору. Куромаку хотел вновь окликнуть своего слугу, но не стал. Странное дело, но на Курона он не злился. Стоило увидеть государю печальное лицо изольдиного сына, как гнев сошел на нет. Однако Трефовый король больше не может позволить себе колебаться, и проявление мягкости к подчиненным — это жест неуверенности. К тому же, юноше давно пора повзрослеть. Этот мир жесток, и лучше если Курон познакомится с ним сейчас. После процедур очищения в специально отведенных для этого ваннах, где король привычно был совсем один, Хэйму вошел в спальню, где уже всё было готово к его облачению. Белоснежная вуаль скроет его стеклянный взгляд. Тяжелая золотая корона напомнит о бремени его жизни. Плетеные украшения — рудимент уходящей эпохи. Черный краситель для верхней губы как дань времени. Старый знакомый омофор, тисненый золотыми нитями. Всё это — лишь пережиток, от которого, после этого вечера, государь избавится без сожалений. Новой государственной формации — новый облик. Пока же… — Прошу вас, государь. — тихо обратился Курон и Куромаку склонил голову, чтобы отрок покрыл его седые волосы мягкой полупрозрачной тканью. С необычайной осторожностью оруженосец надел на господина венец из лепестков лилии. На металле — темная гравировка в форме трехлистников. Курон много лет смотрел на нее, но никогда не замечал главного. Этот убор — тоже символ. — Благодарю, Курон. — произнес почти тепло, но нет, кто старое помянет, тому… И тут дверь в спальню государя скрипнула. Оруженосец подскочил и бросился вперед, закрывая кардинала собой от посторонних глаз. — Посторонним вход…! — Это я его пригласил, Курон. Что же, войдите. О, да, похоже. Почти идеально. — улыбнулся Хэйму, глядя на мужчину в коричневом одеянии странной формы. Короткое карэ из серых волос, угловатая бурая корона на голове, тонкие очки полумесяцы. Что происходит?! Ростом вошедший был точно с государя, да и по телосложению был схож. Коротко поклонившись, тот остался молча стоять на пороге. Оруженосец решительно не понимал, что происходит. — Как тебе, Курон, моя новая «ряса»? — странно улыбнулся государь. — Больше никаких платьев. Это рудиментарно, мой друг. Будущее — за удобной одеждой. — Го… сударь? — Что же, пойдем, уже пора. Мне нужно кое-что тебе показать. Юноша в изумлении проследовал за Карточным духом и его двойником прямо на главную площадь, где обычно встречали приход Весны. Горожане удивленно взирали на странную процессию из охраны, непонятно одетого господина и самого царя, но подходить ближе не решались. Потеряли дар речи. Спустя столько лет государь Хэйму вышел к своим подданным? Он не легенда? Правитель Долины Клевера стоял на небольшой сцене и взирал на замерший в ожидании его слов народ. И стар, и млад — все собрались внизу и не отрывали с белых покровов взволнованных взглядов. Он ведь… Должен что-то сказать? — Друзья мои… — начал король размеренно и спокойно, как обычно начинал свои торжественные речи. — Мне жаль признавать это, но спустя много сотен лет уединенных размышлений и разрухи в дорогом моему сердцу государстве, я, Хэйму, король Долины Клевера по данному мне свыше имени Куромаку I объявляю вам о своём отречении. Я передаю бразды правления доверенному мне лицу, которого вы также будете чтить и знать, как Куромаку. Прошу вас жаловать его так, как вы любили и уважали меня. Объяснить причину своего решения я не волен, но Куромаку поведает вам об этом лучше, чем я. Прошу вас, дайте ему шанс спасти нашу поверженную землю, а мне попросить у вас прощения. Если б Курон не прижимался в тот момент к колонне, он бы точно упал от услышанного. Быть того не может. Всё смешалось в голове у юноши, раздался неровный гомон тысячи взволнованных голосов, никто не верил пафосным речам и ничего не понимал. Куромаку начал медленно клониться к земле, пока не согнулся так, что золотой венец слетел с его головы и прочертил грязную линию по серым камням площади. Точка перед антрактом. Это был красивый, но пугающий жест. Люди не знали, как его трактовать верно. Воспользовавшись замешательством, Хэйму ушел со сцены с довольной полуулыбкой, а его двойник продолжил речь на том месте, на котором она оборвалась. — Король Хэйму I привел своё государство, доверенное ему не выдуманными богами неба и земли, а вашими далекими предками, в упадок. Из-за него и его недальновидной политики страна Клевера страдает так, как никогда прежде. Более четырех веков назад произошел природный катаклизм, и король Хэйму не сделал ничего, чтобы исправить последствия стихии и улучшить качество жизни людей. Я, как глава новообразованной народно-демократической партии, забираю у него титул Куромаку с его дозволения и призываю вас к пониманию — только вместе, в едином порыве, сможем мы достичь процветания нашей несчастной родины. Больше не можем мы полагаться на мнимых богов — Карточных духов, их силы себя исчерпали. Будущее лежит в другой плоскости. Мы будем развивать науку, поднимать производство, решать реальные экономические задачи и рука об руку, без раболепства перед шарлатанством «волшебников», стремиться в новый мир. Я объявляю о создании Народно-демократической Республики Куроград. Народ в ужасе молчал. К смене правящего режима, конечно, никто не был готов. Что теперь будет? Новые законы? Да и со старыми нормально. Новые запреты? Да и старых достаточно, Долина Клевера — одно из самых свободных государств Карточного Союза! Не пустые ли это обещания? Кто вообще такой этот мужчина, взявший на себя титул их великого государя? Где-то в толпе одинокий художник заканчивал набросок портрета короля Хэйму. Вовремя успел — эта работа вызовет фурор спустя несколько десятков лет! Так и назовет: «Отречение». Где-то сквозь толчею пробирался любопытный ребенок и удивленно глядел на «странного дядю в прямых штанах». Где-то сбоку теснились у стен своих домов великовозрастные старухи и нервно перебирали костяными пальцами грозди чёток. Было так тихо, что стук карминовых бусин был отчетливо слышен. Оглядев народ пристрастным взором, двойник короля отдал честь и покинул площадь, исчез в стенах дворца. В парадной, у лестницы, стоял Хэйму, и смеялся. Утробный смех, запрокинутая голова, с которой медленно сползали белые-белые покрова на белый-белый мрамор дворцовой лестницы. Что-то было в этом фарсе горькое и фаталистичное. Курон ждал, пока его господин успокоится, чтобы задать свои вопросы. Но вот, король умолк, а оруженосец не стал спешить со своими выводами. Быть может, государь вложил в своё выступление какой-то скрытый смысл, который слуге самому предстояло понять? — Блестящее представление, Куромаку. — раздался насмешливый голос Эрнарда. Он спускался по лестнице к королю, замершему на самой нижней ступени, и хлопал в ладоши. — Ты всегда был отличным актёром. А теперь жду пояснительную бригаду. Что еще за Куроград? Зачем этот хмырь? — Этот «хмырь», коим вы обозвали одного из моих слуг… — Корвет, можете снять это всё! —… действительно больше не нужен. Куромаку стащил омофор с плеча и сложил его в четыре сгиба. — Разве Куромаку — это не имя? Я ничерта не разобрал из этой речи. — возмутился изобретатель и сложил руки на груди. Курон ждал, разделяя любопытство нарда. — Нет, друзья мои. Мое настоящее имя — Хэйму. Имя, данное мне при рождении. Куромаку — это титул, которым меня нарекли шахматные короли еще в далеком детстве. Я сохранил его… И, видно, не зря. Народ не поймет разницы двух заморских слов. Что Куромаку, что Хэйму — всё для них едино, а я смогу, не теряя власти, исправить все свои ошибки, начав заново. Даже двойник-слуга замер с широко открытыми глазами. Он лишь исполнял волю короля — отчеканить на публику выученный текст в странном прикиде — и вовсе не задумывался о высоких смыслах всего этого. — Заново? То есть… Республика Куроград — это… — Курон, наконец, понял намерение своего государя. — Да. С этого момента Долины Клевера больше нет. На ее месте я планирую построить новое государство, монументальное, мощное, и что самое главное — без опоры на ненадежную магию. Соединив сердца людей, их силы, волю и умы, я смогу привести их к процветанию. Наша цель — мир. Средство её достижения — Куроград. Эрнард был в восторге, Курон был в отчаянии. Эти двое были олицетворением двух настроений, преобладавших в обществе в это смутное, неспокойное время перемен. Куромаку же знал четко, что все в этом дворце, и все в этом государстве пойдут за ним и очень скоро сами убедятся, что только такая формация подходит прогрессивному государству, отказавшемуся от предрассудков прошлого. Утопия ли, но ведь царю Шаху удалось же построить в Эшекке именно такой режим? Знай своих врагов — и ты сможешь брать всё лучшее у них с минимальными преобразованиями. — Так вы со мной? — улыбнулся Хэйму. Поверите ли вы, мой читатель, но Курон, Курон! — преданный блюститель традиций — первым отдал честь. За своим королем он пойдет и в огонь, и в воду. Любые решения его теперь не подлежат сомнению. Только честным трудом сможет мерзкий слуга попросить у государя прощения за всю свою убогую ложь. «Да настанет Новый Порядок».

У ветра узкие глаза и жёсткое крыло, И мокнет белая коса под ледяным дождём. Я объясню тебе войны скупое ремесло; Я покажу тебе маршрут, которым мы идем.