Дочь солнца и бурная весна

Темнота переполняла помещение и заполняла изнутри находившихся в ней. Абсолютное безмолвие, тихое дыхание и редкий шорох, исходивший от сиделки Трандуила. Пламя топило воск, с каждой минутой уменьшая свечу. Скользящий шёлк одеяла резко был сброшен с кровати, как и погас единственный огонёк, источавший свет. Эльфийка вздрогнула, вскакивая со стула в дальнем углу комнаты, сжимая в руках какую-то книгу. Растерялась и не знала, как повести себя в такой ситуации. В ее обязанности входило лишь сидеть рядом, а в случае чего — сразу звать стражу или лекарей. — Владыка, — подбежала она к кровати, попытавшись протянуть руки, чтобы коснуться его плеч и уложить обратно. — Вам нельзя вставать. Трандуил, пришедший в сознание, сдавленно дышал, до сих пор ощущая запах гари, а на языке вкус пепла. Это были единственные ощущения, оставшиеся после длительной комы и лечения. Тело занемело от постоянного лежания, в глазах темнело, а голова шла кругом. От режущего слух голоса эльфийки Трандуил поморщился, обеими руками хватаясь за виски — ощущение, будто плавился мозг. — Убирайся, — рыкнул он, не узнав своего голоса: хриплый и предательски неуверенный. Не желая провоцировать Владыку, молодая шатенка выскочила в дверь, намереваясь найти кого-то выше стоящего, да хоть саму Королеву, если потребуется. Создав своим уходом дополнительный шум и грохот, эльфийка ретировалась. Переходя в сидячее положение, Трандуил осторожно опустил ноги с края кровати, касаясь стопами пола, но не чувствуя его. Тело отказывалось слушаться, заставляя короля злиться ещё сильнее. Слабость, которая всегда была ему чужда и противна, сейчас — верный соратник. Зайдясь сухим, стискивающим легкие, кашлем, он сжал кулаками простыни, тут же вспомнив произошедшее: пойманный на ветру платок, семья эльфов, живших на отшибе, дракон, нестерпимый жар, удар, холод воды в лесной реке… Анариэль. Восстановив цепочку из собственных воспоминаний, глухо фыркнул, закрывая глаза. Глупая девчонка: решила вернуться, чтобы помочь ему. Когда на смерть идёт один ради другого — это самопожертвование, а когда оба — абсурд. Рискнув всем ради неё, даже подумать не мог, что среди миллионов благ и тысяч лет ей нужен лишь он. Внутри все перемешалось, Трандуил не мог даже собственные чувства понять. Ощутив лёгкое покалывание в стопах, медленно принялся вставать, в полной мере осознав, что такое дистрофия мышц. Он бы собственные руки не узнал, если бы те не были перемотаны бинтами до локтей. С первого раза встать не получилось, снова осел на кровать. Снова разозлился, на этот раз сильнее. Рыкнув, сжал кулаки до побеления костяшек. Необдуманный взмах правой рукой — все, стоявшее на тумбочке у кровати, летит вниз, донося до его слуха очередные неприятные звуки. Вторую попытку он совершает резко, без промедления вставая на обе ноги. Трандуил покачнулся, но равновесие удержал. Тело заработало быстрее, чем сознание. Темнота. Та, которую он так ненавидел и обходил стороной, заполняла все его покои. Не страшна она сама, как то, что в ней бывает. А Трандуил получше других знал, что можно встретить в темноте, какие ужасы заставляля кровь стыть в жилах. Сделал несколько шагов к окну, рывком раздвинув плотную и тяжелую ткань штор. Зажмурился. Свет нещадно ударил в глаза, заставив выставить перед лицом руку. Темнота покинула его покои, забрав с собой и холод, но тот явно ушел раньше, чем Трандуил раздвинул шторы. Его не стало в тот момент, когда король раскрыл глаза впервые за долгое время. Жжение слизистой медленно проходило, позволяя взглянуть на свои покои под новым углом. Что-то изменилось, но не в обстановке, а в его взгляде. Трандуил поднял левую руку, кончиками пальцев прикоснувшись к лицу — бинты. Превозмогая слабость, дошёл до большого зеркала в полный его рост, увидев в отражении незнакомца: те же волосы, тот же рост, вот только слишком худ стал, лицо осунулось, а бинты уродовали былую красоту. Половина лица закрыта — причина изменения восприятия глазами. Нервными движениями стал срывать с себя бинты, даже не ожидая увидеть таких последствий. Думал, что закрывал оба глаза, прячась от света, на деле же — фантомные ощущения. Открыв дверь в покои короля, Анариэль замерла на месте… Ей даже на секунду показалось, что зрение ее подводит, что все происходящее — сон или галлюцинации от постоянного нервного напряжения, но, ущипнув себя за руку, поняла, что не спит и что король правда стоит на ногах. Трандуил миллион раз проклял свет, который позволял ему видеть собственное отражение. Лучше бы он не одергивал шторы, не выпускал тьму. Та, что была его врагом, теперь станет заклятым другом. Зеркало не может искажать изображение и врать, зеркало — не глаза, за переданную информацию от которых отвечает мозг. Может, все же глаза подводят? Нет. Трандуил видит все слишком реалистично: шрам, тянущийся от виска до подбородка, исказивший и забравший половину его лица. Сквозь прожжённые мышцы щеки можно увидеть ровные ряды белых зубов. Леденистая голубая радужка померкла, размывшись в белке, а зрачок бесследно исчез, хоть зрение левого глаза и не пропало вовсе. Цвета поблекли, фигуры размылись, видимые общие очертания предметов были застланы вязкой пеленой, но глаз видел. Трандуил сделал тяжёлый вдох, чувствуя, как воздух надолго не задерживается во рту, покидая его сквозь опалённое отверстие, неприятно щекоча омертвевшие ткани. Злость уже не самая важная эмоция — в голову медленно цепкими лапами пробиралась безнадежность, необратимость и омерзение. Трандуил чувствовал отвращение к отражению в зеркале, ещё не до конца проснувшимся мозгом не понимал, что изуродованный эльф напротив — это он сам. Наклонил голову влево, наблюдая, как отражение сделало то же самое, затем вправо, услышав ненавязчивый хруст собственных шейных позвонков. Фантомные ощущения никуда не девались — Трандуил чувствовал себя полноценным. Провёл языком вдоль нижней губы, неуверенно и крайне медленно приближавшись к левой щеке, но тут же остановился, вернув язык в исходное положение. Струсил? Великий Владыка Лихолесья, проведший всю жизнь в опасности, глядя в лицо своим страхам, не смог даже допустить мысль произошедшего. Эллет понимала, что Трандуил слышал ее шаги, ее сбивчивое дыхание, но подходила к нему тихо, боясь спугнуть, словно бабочку, что вот-вот улетит, стоит лишь сделать резкое движение — и ты больше никогда не догонишь ее, упорхнёт в свою неведомую страну. Отвлёкся на шум позади, но в зеркало смотреть не перестал. Он знал это дыхание, знал эту легкую поступь; запах, который источала эллет, давно разложил на ноты. Анариэль была той, к которой тянулось сердце, но отталкивал разум. «Погубит!» — кричал внутренний голос, — «Тебя и твой народ. Слишком много чувств, слишком много слабости.» Но так ли все на самом деле? Действительно ли чувства — это слабость? Именно чувства толкнули его на самопожертвование, которое он всегда считал глупостью. Одним внутренним переживанием короля стало меньше: Анариэль жива — это главное. Ему предстоял длинный и тернистый путь к осознанию того, что, как он думал, умереть тогда — лучше, на деле — вздор. Настоящее чудо, что он до сих пор дышал. Все чувства смешались в один непонятный, давящий комок, что застрял прямиком в горле, не позволив сказать и слова, хотя их было так много в голове. Что сделать? Обнять? Уйти? Что?! Сделав ещё несколько шагов, Анариэль прошептала: — С пробуждением, мой король… Услышал тихий, такой родной, ласкающий слух и заставляющий играть все струны души, голос. «Оттолкнуть! Дракон был лишь началом.» — не унимался разум, а сердце пропустило удар. Король не спокоен, как обычно, но горделиво распрямленная осанка не давала забыть, кто он такой. Не хотел или не мог повернуться? Продолжал смотреть на себя в зеркало, хотя за спиной отчетливо видел ее в отражении. — Я стал монстром, которым ты меня считала, — хлесткая фраза сорвалась с его губ. Не понимал, что так не легче — ни ему, ни ей. Как юный обиженный мальчишка, забыл подумать о том, что пережила она. Увидев лицо короля в отражении, Анариэль едва ощутимо пошатнулась, но взгляд не отвела. Внутри все сжалось от боли, не за себя — за него. Трандуил спасал ее: бросился в бой с драконом, а она сейчас испугалась. Он не дракон, что испепелит ее своим взглядом, хотя в любой другой день Владыка мог бы это сделать, но не сегодня. Внутри все такое вязкое и липкое, заполняющее органы, сосуды, дыхательные пути. Трандуилу хотелось вывернуть все своё тело наизнанку и соскоблить всю грязь и черноту души, избавиться, как выметают мусор из дальнего угла — нарочито сильно надавливая и старательно двигая метлой. Хотелось взять кинжал и срезать ту изуродованную часть лица, но понимал, что это не поможет. Может, выколоть себе глаза? Тоже слабое утешение. Он знал, что ей неприятно. Понял по глазам, которые шире распахнулись, увидев изувеченное лицо. Анариэль не могла отвернуться из уважения к нему или из страха, который он внушал. Мерзко. Трандуила начинало тошнить от себя, от своего существования. Силой держал в замке ту, которая меньше всех хотела находиться рядом. Неужели она так боится, что до сих пор здесь? Было миллион шансов уйти. В ее голубых, как самые чистые океанские воды, глазах он видит растерянность, прикрытой тенью ужаса. Не спасают даже темные пушистые ресницы, слегка подрагивающие на вдохе в полную грудь. Лицо короля — прямое отражение его души, как он думал. Заслуженные раны, но их недостаточно для извинения. Простит ли Анариэль когда-то его по-настоящему? А сможет ли он после всего смотреть ей в глаза и простит ли сам себя? Оба осознали, как сильно и в чем именно были неправы, раз за разом разбивая лбы в одном и том же месте, сгорели в итоге совсем в другом. Терзая друг друга сопротивлением, погибали от любви. Слишком много сил потрачено на его выздоровление, слишком много эльфов ждали, когда король оправится и выйдет к своему народу. Анариэль это понимала больше всех и желала, чтобы Трандуил поскорее вернулся к своему привычному трону; чтобы горделиво раздавал указы и слушал подданных; чтобы отправился в поселение, где маленькие детишки ждали его историй у костра. Эллет давно не думала о себе, заполняя все своё существование королем. Он стал для неё той центральной опорой, ради которой она поддерживала настроение в замке и за его пределами, следила за всем и отдавала указы, которые не отличились бы от указов Трандуила. И вот сейчас, пройдя все испытания, перед ним стоит не та девочка, которая насильно была отдана замуж, а королева, достойная своего короля. И она не боится каких-то шрамов на его лице, ведь он тот, кого эллет так любит. Трандуил не выдержал пристального взгляда и повернулся к ней лицом. Разрешил воочию увидеть весь масштаб последствий его слабости. Ни единый мускул на его лице не дрогнул, пока он внимательно изучал изменения на ее лице по мере обработки мозгом информации. Она помнила тот разговор и эти брошенные сгоряча слова, но никогда не считала их серьёзными. Почти не дышала, пытаясь смотреть не на раны, а в родные васильковые глаза, с ужасом обнаружив, что радужка левого глаза бесследно исчезла. Стянув с руки чёрную перчатку, эллет мягко протянула ладонь к его щеке. Медленно и слегка дрожа, чувствуя, как внутри все замирает и молит о том, чтобы Трандуил не отталкивал, чтобы позволил себя любить. — Вы не монстр. Голос ее вновь звучал мягко, заученно, вызывающе трепет, но не успокаивая. Трандуил не верил в искренность этих слов. Ему было бы проще, если бы она закрыла глаза, отвернулась и убежала, никогда больше не пожелав его видеть. Им обоим было бы проще. Но проще — это не для них. Видел, как медленно тянутся ее пальцы навстречу его лицу, боковым зрением улавливал все. Долго не мог понять, зачем она это делает, все так же стараясь найти ответ где-то в линии ее алых губ или морщинке над бровью. Не нашёл. Едва слышимый шорох оповестил о протесте короля: быстрым, неожиданно грубым движением он перехватил ее запястье, не позволив двинуть рукой дальше. От пальцев до самого плеча его прошиб такой разряд тока, будто шаровая молния нашла свою цель в нем. Трандуил тяжело дышал. — Не смей, — хотелось, чтобы звучало, как приказ, чтобы она снова послушно опустила взгляд и не смела больше обращаться к нему, но на этот раз Трандуил вообще не был уверен, что способен хоть кому-то снова указывать. Точно не ей. Анариэль вздрогнула, когда сильные пальцы обхватили запястье, не давая пошевелить рукой. Все тело напряглось и вытянулось, словно тетива, а приказной тон даже повеселил эллет, доказывая, что ее любимый вернулся: перед ней стоит он — величественный король Лихолесья. Сжимая зубы до неприятного скрежета, Трандуил смотрел на эльфийку сверху вниз, ни разу не моргнув. Внутреннее сопротивление куда-то безвозвратно исчезало, не давая ему возможности стоять на своём. Ощущение полного безразличия и равнодушия ко всему, что еще совсем недавно казалось значимым. Эмоциональное истощение. И спустя так много попыток изменить и наладить все, просто опустились руки, надежда покинула, в свою очередь оставляя за собой холодный ветер в чертогах души и чувство свободы где-то вдалеке, до которой так и не добраться. — Не смейте мне приказывать, — мягко сказала брюнетка, не отводя от Трандуила взгляда. — Я хочу к вам прикасаться. В ее словах уже не было страха, как и в глазах, что были наполнены болью, но не страхом. Никакие увечия не могли убить ее чувства к королю, на это не способен никто. Даже Трандуил. Будь он в тысячу раз холоднее ледников, будь он груб и резок — Анариэль будет любить. — Я очень рада, что вы очнулись, — эллет попыталась освободить руку из его хватки. — Очень, — уже шепотом добавила Анариэль. Он молчал, а губы вытянулись в тонкую линию, напрягшись. Анариэль смела ослушаться его и сделала это с абсолютной лёгкостью, спокойствием во взгляде не отводимых глаз. Трандуил чувствовал, как рвётся нить, нет — перерезается вековой канат его самообладания, как чувства и эмоции заполняют все: разум, сердце, легкие. Бежать некуда, вернуться назад нельзя. — Не могу ответить тем же, — безразлично хлестко ответил он, отпустив руку эллет. Король действительно считал, что его жизнь должна была оборваться у той реки, но судьба преподнесла скверный подарок, который, к сожалению, не вернуть назад. Ему тошно от собственной слабости к глубине ее глаз, мерзко от своего внешнего вида, но продолжал смотреть на неё, как смотрят на океанские волны, не в силах оторвать взгляда. Анариэль медленно затягивала его в пучину своей любви, в водоворот эмоций, из которого не выплыть. И хоть внутри у короля настоящий шторм, то снаружи штиль, убивающий своей долгосрочностью. Анариэль пропустила мимо ушей его обидные слова, сделала максимально безразличное лицо. За время его отсутствия эллет научилась скрывать свои эмоции почти на уровне с Владыкой: ни улыбки, ни печали, ни грусти, ни, тем более, обиды и боли ему и кому-либо другому не покажет. Это мастерство она отточила. До сих пор Анариэль стояла и смотрела на него, хлопая глазами. Терпела все, что он ей говорил, желая посильнее задеть, лишь бы соответствовать собственной маске. Трандуил слышал громкое биение сердца, думал — ее, пока в висках сильно не запульсировало и не пришло осознание, что она абсолютно спокойна, а вот его грудная клетка едва выдерживает. Вот только теплилось на дне ее души ожидание, что Трандуил очнётся, и они смогут начать все сначала, оба станут по-настоящему счастливыми, но нет. Король продолжал ее отталкивать, сыпать ненавистные ей слова и мучить надеждами. Пока разум вторил, что Анариэль погубит все, сердце понимало, что причина всех бед, как раз таки, сам Трандуил. Она не толкала его на дракона, не принуждала себя любить. Во всех опрометчивых решениях инициатором был он. Нервно заправив прядь волос за ухо, которая упала на глаза, Анариэль продолжала смотреть на него, в безнадежных попытках за толщей ледников разглядеть хотя бы лучик солнца, хотя бы отблеск, что указал бы верный путь. — Я понимаю ваше нежелание быть со мной, — хрипло начала эллет, но глубоко вздохнув, продолжила, опустив глаза на свои руки, медленно натягивая перчатку: — Пусть я вам неугодна; из вражеского рода; со вздорным характером; не та, кого бы вы хотели касаться, но мы муж и жена — этого уже не изменить. — Анариэль подняла на него взгляд, который был чище неба в безоблачный летний день, кристальнее моря вдалеке от цивилизации, — Мы с вами неправильно начали нашу историю, Владыка. Давайте попробуем снова? И начнём правильно, — брюнетка взяла двумя ладонями его руку, несильно сжимая. — Прошу, не отталкивайте меня… Его напускное спокойствие уступало ее абсолютному безразличию к его словам. Она точно знает, что хочет, у неё было время принять твёрдое решение. Трандуил мешкал перед ответом, отмерял собственный пульс: ровный до тех пор, пока их глаза вновь не встретились. Предательски сжалась грудь, от чего король шумно и рвано выдохнул. Точно знал, что она не притворялась, не вела двойную игру. Разве не чувств он от неё хотел? Трандуил не знал, как отличить хорошее от плохого, как начать вновь себя контролировать. Анариэль манила его, намного сильнее, чем в начале, намного меньше, чем будет днём позже. Ее светлый образ пробрался под кожу Владыки Лихолесья, обосновавшись, отпечатался на внутренней стороне век: каждый раз, когда он закрывал глаза, видел ее. От любви не скрыться и не убежать. И тогда король предпринимает последнюю попытку, чтобы обернуть в бегство саму любовь: — Неправильность состоит не в том, как мы начали, а в том, что начали вообще, — собственные слова резали сильнее самого острого кинжала, сдавливали сосуды и не давали крови двигаться к сердцу. Мир тихонько обрывался внутри, когда Трандуил стал замечать на лице Анариэль изменения. — Тебе лучше уйти. Его слова, словно стрелы, летели в открытое сердце, безжалостно пронзая ничем не прикрытый орган. Анариэль почувствовала сильный укол в области груди, такой, что страшно было сделать вдох, потому что грудную клетку разорвало бы от боли. Она не хотела верить в то, что слова короля идут из глубины его души. Нет, он бредит — не отошёл от своего состояния. Нужно дать ему время. — Как вам будет угодно, Ваше Величество, — Анариэль специально сказала эту фразу с таким тоном, чтобы не выдать свою рвущую в клочья органы боль: холодно и даже отстранённо, как будто все, что происходит, совсем для неё ничего не значит. Она будет сражаться за него и не отступит ни при каких обстоятельствах. Сколько бы стрел с ядом он не вонзал в неё, Анариэль не сделает и шага назад. Убрав ладони с его руки, королева поклонилась и медленно покинула покои супруга. И только оказавшись за их пределами, поняла, что должна бежать в свою комнату, чтобы никто из слуг не увидел ее слабости, чтобы никто не знал, как горько она будет плакать, заперевшись за дверью своей спальни.