***
«Брайан Мэй — зануда со второго курса астрофизики, рост: 2 м и 1 см, предположительно носит парик», — гласила вырезка из университетской газеты. Внизу была приклеена чья-то фотография. Отличительной особенностью человека, запечатлённого на ней, было практически полное отсутствие волос. Видно, что кто-то отредактировал изображение при помощи бритвенного лезвия, сочтя это достаточно остроумной шуткой. «Брайан Мэй — подающий надежды талантливый студент, обучается на факультете физики и математики лондонского Имперского колледжа. Опубликовал статью в журнале «Nature». Парик не носит». Очередная смятая бумажка полетела в направлении мусорного ведра. — По крайней мере, в том, что ты зануда, они правы. «Брайан Мэй — с семи лет играет на гитаре, в качестве эксперимента переспал с парнем, волосы настоящие». — Это не делает тебя менее занудным, скорее, не слишком умным. Да и не было у вас с Томом настоящего секса. Брайан уныло ткнул пальцем вырезку. — Почему тебя так заботит чужое мнение? Если конкретная группа людей будет считать тебя лучше других по определённому ряду признаков, это ещё не значит, что они правы. Ровно так же, как и обратное не делает тебя хуже. Люди всегда будут тебя осуждать, но хочешь ли ты прожить свою жизнь исходя из этого? Хочешь ли ты всегда делать то, что правильно с точки зрения «общества» или то, что нравится тебе самому? — Я просто хочу нравиться людям, что в этом такого? — раздался грустный голос, нарушив тишину комнаты. — Хочу, чтобы все меня любили… и, возможно, мировое господство. — Не пытайся рационализировать, Брайан. Заметка в университетском журнале, восхваляющая твои волосы, не поможет захватить мир. И потом, меня не проведёшь. Я знаю, что, кроме космоса и музыки, тебя больше ничего и не интересует. Так что даже не старайся каждый раз так наивно мной манипулировать. — Кстати, насчёт манипуляций, — отозвалась другая субличность Брайана. — После произведения небольших расчетов мной было определено, что это тело не получало энергии в виде питания с тех пор, как в библиотеке была взята новая книга Фейнмана. Что есть 28 часов. Так что я отключаю все незадействуемые в процессе выживания отделы мозга ввиду необходимости оптимизировать ресурсы. — И да, кстати. ААААААААА Я ХОЧУ ЕСТЬ! ХОЧУ ЕСТЬ! ЕЕЕСТЬ! НЕМЕДЛЕННО! ЕДЫЫЫЫ! — Надеюсь, достаточно убедительно. Потому что, если не будут предприняты срочные меры, направленные на получение пищи, я продолжу. Брайан со вздохом отодвинул от себя вырезку и подумал, что если в скором времени не начнёт общаться с людьми, то ему придётся искать научные труды на тему множественного расстройства личности для того, чтобы понять, как подавить хотя бы самые назойливые из его подсознаний. Для начала будет достаточно того, что жаждет мирового господства. — Только попробуй! Не забывай, что я часть тебя, и мне доступны все твои мысли. Еды в доме не было. Точнее, в доме-то она, может, и была, а вот в квартире, куда Брайан переехал несколько дней назад, не было. Почему же никто не написал, что он играет на гитаре? Конечно, в рок-группе он состоял в период школьных годов, а в университете времени не хватало даже на чтение всей запланированной научной фантастики. Да и люди подходящие не находились. Это, наверное, стало основной причиной. Брайан осторожно покосился в направлении книги с лекциями Фейнмана. В голове тут же раздался душераздирающий вопль, так что пришлось наконец сдать позиции и придумывать, где бы поесть. Он открыл свою записную книжку и в задумчивости уставился на названия заведений поблизости от новой квартиры, которые он недавно посетил. Рядом с каждым названием стояли странные иероглифы, значение которых сводилось к определению высоты оценки данного места. Несколько из них были вполне ничего, особенно то, где милая продавщица сказала: «О Господи Боже, у вас такие чудесные волосы! Вы с ними точь-в-точь Джимми Хендрикс! Я от него без ума!» Хотя цена за несколько минут блаженства была достаточно высокой: рациональная субличность Брайана измывалась над ним уже третий день. Да и сам он испытывал некоторый дискомфорт при мысли, что такая примитивная до безобразия лесть заставляла его уже несколько раз покупать вчерашние сэндвичи с тунцом. К тому же, его продолжало мучить знание о том, что Джимми Хендрикс чёрный.***
Как говорилось на каком-то умном семинаре (кажется, там): «Даже если у вас есть оптимальная тактика, приносящая стабильную награду (в данном случае — сэндвич с тунцом), то иногда всё равно стоит отклоняться от курса и совершать неопределённое действие, потому что никогда не знаешь, нет ли за углом ещё чего-то получше». За углом была маленькая пекарня, из которой просто чудесно пахло миндальными круассанами. Кхм, в смысле, древняя животная часть Брайана почувствовала запах пищи, которая должна была спасти его от голодной смерти, и направила все имеющиеся ресурсы на её добычу. Вот только дверь заведения была закрыта, несмотря на то, что вывеска гласила: «Открыто с 7 до 15 каждый день». Брайан подёргал ручку, потом постучал. Кажется, животная часть всё же пыталась взять своё, в смысле, добыть пищу для выживания. В конце концов, дверь открыл какой-то хмурый сонный паренёк и что-то пробормотал про прилавки, напитки и кофе. Кофе Брайану бы сейчас точно не помешал, ещё бы — встать в пять утра. Он поспешно прошёл внутрь, пока парень не передумал, захлопнув дверь прямо перед его носом, и вдруг очень ясно почувствовал непреодолимое желание рассмотреть странного мальчишку. Почему-то Брайану казалось, что тот действительно ещё совсем мальчишка. Он применил отработанную тактику, которая позволяла рассмотреть собеседника и при этом не уронить лицо «чистокровного британского джентльмена»: — Пару круассанов, — смотрим приблизительно в глаза, социальная ситуация это позволяет, но все же не пялимся в упор. — Кофе, чёрный, без сахара, — сделать вид, что очень заинтересовала картина за плечом парня, бросить взгляд на потолок, ну вот и всё — данные собраны. Брайан не мог понять, как кто-то может быть настолько красивым. Парень как будто сошёл с картины Баттиста «Авраам и три ангела». Естественно, он был ангелом, а не Авраамом. Такой утончённый и хрупкий, с кожей цвета белого персика, непокорными отдающими золотом волосами и безупречно дополняющими ангельский образ васильковыми глазами. Кажется, этот человек был создан для того, чтобы люди вокруг его любили, наслаждались его бесконечной красотой, как наслаждаются красотой экзотического цветка. И при всём этом, красота его не обжигала калёным железом, он не из тех, кто выставляет её напоказ, пытаясь принизить всех, кто не способен с ним сравниться. О нет, в нём не было и следов той ужасной гордыни, которая заставляла людей менее удачливых страдать от собственного уродства. Красота его была безоружной и обезоруживающей, он преподносил её в качестве дара всему миру, не прося ничего взамен. Брайан испытывал непостижимое им самим чувство, оно гулом нарастало где-то в области живота и приятным теплом распространялось по всему телу, заставляя кончики пальцев трепетать. Долгими годами тренированная визуальная память избавляла его от необходимости неотрывно наблюдать за юношей, он прекрасно мог воспроизвести его образ в сознании. Вот он, подходит к кофемашине, аккуратно пересыпает кофе и что-то там с усердием прокручивает. Хотя образ в голове скорее был похож на мерцающую голограмму или луну, которая не может передать всей красоты солнечного света, но британский такт и учтивость, с которыми он был рождён, не позволяли так откровенно прожигать человека взглядом. Где-то далеко на задворках сознания рациональная ответственная часть Брайана кричала в бесконечных муках боли и страданий. Кажется, в её крике можно различить что-то о фундаментальной ошибке атрибуции и о том, что лишь самый последний идиот судит о человеке по его внешности. На это литературно-поэтическая часть ответила цитатой Оскара Уайльда: «Только поверхностные люди не судят по внешности». Брайан же впервые был совершенно равнодушен в отношении споров своих субличностей. Он знал, что чувство, которое он испытал, прекрасно и желанно, и никакая рациональность не могла так просто всё разрушить. — Ваш заказ: кофе и два миндальных круассана, возьмёте что-то ещё? — Нет, благодарю Вас. — Ну давай, скажи что-нибудь. Н.У. Т.Ы. П.Р.О.С.Т.О. С.К.А.Ж.И. — Господи. Ну. Почему. Же. Всё. Настолько. Сложнее. Если. Человек. Тебе. Хоть. Чуточку. Нравится. — С вас пять шиллингов. — ДА КТО ВООБЩЕ ВЛЮБЛЯЕТСЯ В СЛУЧАЙНОГО ПРОДАВЦА В ПЕКАРНЕ? — кажется, это был последний аргумент (к слову, совершенно неубедительный) ответственной субличности, который она из последних сил попыталась донести до сознания Брайана. — Ты, идиот. Вот кто, — твёрдо и со злостью прошептал он. И, кажется, прошептал вслух. — Вот же ж чёрт. Надо срочно избавляться от этой ужасной привычки, вызванной практически постоянным одиночеством, — говорить с самим с собой. Ладно, нам не привыкать, просто сделай отрешенный вид и копайся в карманах, как будто ищешь деньги. Ну ты и бестолочь всё-таки. Брайан не мог не согласиться сам с собой. — Нет, в такой обстановке сказать явно ничего не выйдет. Его глаза на секунду скользнули по тому месту с правой стороны груди, где обычно у официантов находятся бейджи с именем. — Ну да, конечно, совершенно ничего. Это было бы слишком просто. Брайан подавил разочарованный вздох и, призвав на помощь всю свою силу и врождённую английскую сдержанность, оплатил заказ, поблагодарил и спокойно удалился к своему столику у окна. Собрав последние остатки этой самой английской сдержанности и хладнокровия, на голову разбитой безымянным выглядящим словно ангел с голубыми глазами оттенка океана парнем, он уставился в свой кофе и пытался не смотреть в направлении витрины. Ему неожиданно пришло в голову, что этот человек выглядел таким хрупким и беззащитным и по каким-то безумным причинам больше всего на свете Брайану хотелось сейчас подойти к нему, обнять и долго шептать успокаивающие глупости на ухо. Но, когда он все же решился взглянуть на него, то обнаружил лишь нестройные ряды свежеиспечённых миндальных круассанов и малиновых маффинов в бумажной обёртке на главной витрине. И никого за ней. По каким-то известным одной лишь бесконечной вселенной причинам Брайан вдруг испытал пронзающее чувство дежавю. Даже не дежавю, но он не знал, как точно назвать это явление. Его почему-то необъяснимой убежденностью с головой накрыло чувство родства с этим человеком. Как будто они всю жизнь провели вместе, знают все секреты друг друга и могут ощущать, что чувствует и думает другой. А потом кто-то такой же жестокий, как загадки Вселенной, которые людям не дано решить, стёр все его воспоминания, похитил все его знания и чувства и оставил одного погибать на дорогах судьбы, без друга, без брата, без любовника. Что-то где-то когда-то свернуло совершенно не туда. Что-то где-то когда-то пошло совершенно не так. Кто-то где-то когда-то допустил ужасную ошибку, нарушил ход событий, отобрал у него, возможно, самое дорогое, что могла преподнести жизнь. Брайану хотелось кричать от собственной беспомощности, хотелось попросить помощи хоть у кого-нибудь. Но никого не было. Чувство неправильности и несправедливости, преследовавшее его всю жизнь, лёгкими уколами в живот, на этот раз захлестнуло с головой. И он тонул.***
Брайан не помнил, как ушёл и как добрался домой. Он не помнил, что делал и о чем думал последние несколько часов. Он не помнил, как оказался на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и почему в уголках его глаз скопилась влага. Брайан вдруг подумал, что его разумная сторона давно не подавала признаков жизни. Вполне вероятно, она распласталась где-то на краях сознания, полностью нокаутированная абсурдной новизной происходящего. Вдруг ещё одна волна осознания накрыла его, и он мучительно застонал. Ну конечно, теперь он понял, почему парень из булочной ощущался таким родным и знакомым. Казалось невозможным, что он не понял этого сразу. Воспоминания о нескончаемых снах, которые он видел с тех пор, как начал осознавать своё существование, подхватили остатки его истерзанного сознания и унесли неиссякаемым водоворотом куда-то за горизонт событий, где время уже не властно, а реальность перестает быть реальностью. Грёзы всё сильнее поглощали Брайана, он нёсся сквозь пространство, до боли напоминающее его тайные мечты о Космосе, а лихорадочные отблески из давно ушедших снов вспыхивали яркими звёздами и тут же гасли. Брайан видел человека с волосами точно смоль, он был объят языками дьявольского пламени, которое не причиняло ему вреда; он двигался грациозно, как дикая кошка, вышедшая на смертельную охоту, а пение его подобно пению сирен, которые одной силой своего голоса подчиняли себе людскую волю и отбирали жизнь. Брайан лицезрел мужчину, чья воля непоколебима, и каждое движение сквозило решимостью. Он жил для других и ради других, он шёл впереди, гордо подняв голову, ведомый другими и ведя других, ибо они были связаны нерушимой клятвой братства. Брайан любовался юношей, который навсегда поселил в его сердце любовь. Тот дарил людям себя и свою музыку, столь необычную и столь прекрасную. Он улыбался, и свет его улыбки ярче софитов Галлийского театра, а смех его звонче весеннего ручья сверкающими искрами рассыпался вокруг. И наконец, Брайан видел себя. Он был среди них, и он был столь же прекрасен, как и они. Он создавал произведения, которым не было равных, и они благоговейной музыкой проникали в умы людей и дарили умиротворение, зажигали и вдохновляли на подвиги, объединяли и примиряли. И эти четыре человека вместе были частью чего-то настолько исключительного, настолько грандиозного и неповторимого, что Брайан даже в своих снах не мог поверить в реальность происходящего. И они были связаны узами столь крепкой дружбы, что, казалось, только смерть способна их разлучить. Он многократно пытался понять, что именно означают эти сны. Давно забытая жизнь, которая была, или будущее, которого не будет? Реальные люди или плод его фантазий? Сны безумца или провидца? Что они пытались до него донести и пытались ли донести хоть что-то? Возможно, это загадка, ответ на которую ему не суждено узнать. Но столь же возможно и то, что впервые за долгие годы у него появилась подсказка, где его искать.***
Ночью у него начался жар. Он бредил и метался в агонии, цепляясь за обрывки воспоминаний о сегодняшнем дне. Но он не мог сдаться. Не теперь.***
Послесловие: 1) Колесо раскрутилось и понеслось, оставляя пекарню и заявку где-то позади, а незадачливый автор с грустью смотрел ему вслед, не в силах что-либо сделать. 2) Что-то вроде неудачных первых дублей. Я просто оставлю это здесь. Он был прекрасен: высокий как пальма. Вы точь в точь, как тот чёрный, только белый. Ты потеешь, когда тебе говорят «привет». И почему я не могло зародиться ну хотя бы у Уинстона Черчилля. Плюс 100 баллов заведению, где работают ангелы. Ты ли это, древняя животная субличность? А ещё пытается притворяться асексуальным, эксперименты на себе ставил… Умри, ты не рационален. Все вместе они были частью одного организма/краба/.