Матриархат

Катя, казалось, уже должна была привыкнуть к вниманию противоположного пола, но когда в клубе к ним с женсоветом за столик подсел мужчина и стал проявлять знаки внимания в её адрес, Пушкарёва стушевалась. А потом вспомнила, что должна играть свою новую роль: уверенной в себе бизнес-леди, президента крупной компании. — Потанцуем? — предложили ей. И она согласилась, поправив прядку, выбившуюся из новой короткой причёски. Мужчина, имени которого Катя даже не запомнила, уверенно вёл её в танце. За последние полгода она танцевала четырежды: со Ждановым (он был пьян и неуклюж), с подающим надежды ресторатором Михаилом Борщёвым (он был трезв, но также неуклюж), который на день прилетел в Египет, чтобы организовать фуршет на открытии конкурса красоты, и с Иваном Хорошевым, Кириным другом по балетной школе, который был абсолютно идеальным танцевальным партнёром, сколько бы ни пил. И в целом, говорила Кира, был идеальным партнёром: в быту, в сексе, в путешествиях — во всём. “Я проверяла”, — пьяно смеялась Кира, но не уточняла, какую из сторон совершенства именно она опробовала на себе. И одну ли. Они уехали на выходные за город, в престижный коттеджный посёлок, где у Хорошева был дом. Один мужчина и две девушки — в принципе странная по Катиным меркам компания. Особенно мужчина, не знакомый ей. Особенно тот, который оказывает недвусмысленные знаки внимания им с Кирой обеим. Воропаева с бокалом красного вина осматривала их танцующих так, что Иван наклонился к Катиному уху и шепнул окончательно смутившее её: “Ревнует”. Этот танец был четвёртым. “Зачастила, — думала Катя. — Кто бы знал полгода назад, что на один танец с Денисом за все предыдущие годы за несколько месяцев появится столько конкуренции”. От мужчины с окончательно забытым именем пахло табаком так сильно, что Катю воротило. Куревом пахло сильнее, чем от Жданова на их первом свидании алкоголем. После Хорошева новый партнёр, пусть и просто танцевальный, не выдерживал никакой конкуренции. Верно Кира говорила: “Если попробовать икру чёрную, никогда не перейдёшь на кабачковую”. Катя танцевала с мужчиной под, о ирония, их со Ждановым песню “О нём”. Столько, казалось бы, маркерных точечек для памяти: запахи, звуки, даже место какое-то хоть и модное по меркам Тропинкиной, но дешёвое, сродни тому, где их прятал Жданов и, кстати, которое тоже котировала Тропинкина, — но ничего, никакого Андрея. Пушкарёва держала дистанцию, удобную ей, контролировала, как низко опущены руки партнёра, и думала только о Кире. О её звонке за пару минут до появления этого настойчивого товарища. — Мы с Сашкой заканчиваем, еду к тебе, ты где? — Не надо, — попросила Катя. — Я сама приеду. В какой ресторан? — Боишься? — парировала Воропаева вопросом на вопрос. — Катя, они уже завтра узнают всё о наших отношениях. Это через несколько часов. Если уже не знают, у них же уши по всей компании. Хватит. — Не боюсь, — ответила Пушкарёва, хотя сначала хотела ткнуть Киру в то, что та сама сегодня струсила за пару минут до ключевой точки дня, сбежав из конференц-зала. Чего Кате бояться после сегодняшнего представления на совете директоров? — Про президентство я им сама сказала, только умолчала, кто будет моим вице. У них, как ты понимаешь, много неправильных вариантов. Я ни один не прокомментировала. Когда за Машей приехал Фёдор, а за Татьяной Толик, Катерина обрадовалась. У Пончева была большая машина, и Светлана, и Шура с Амурой, и Ольга Вячеславовна тоже засобирались. И на танец с этим непонятным субъектом Катя согласилась, может, и потому, что девочки уходили, а не хотелось сидеть одной за огромным столом и цедить коктейль. А может, согласилась потому, что к Кириному приезду хотелось подготовиться вот так: найти того, кто прижмёт тебя к себе в танце через десять минут после знакомства. Пусть посмотрит, что не только она кукловодом приставляет к Кате мужчин из своего круга. Воропаева появилась в Катиной жизни после произошедшего скандала сама: позвонила по телефону, который Катя взяла с собой в Египет, так как наивно ждала объяснений Жданова, на которые не дала ему времени в каморке. Звонка Андрея Пушкарёва ждала день, два, три, на четвёртый день в Африке она зашвырнула мобильник в чемодан. А следующим утром чемодан запиликал корпоративной трелью, о которой она тогда хотела навсегда забыть. Катерина ждала очередных обвинений в стиле “Андрей такой… такой!.. Как ты, серая мышь, могла с ним связаться?” Но Кира извинилась и попросила о встрече. — Меня нет в стране, — непонимающе ответила Пушкарёва. — Я знаю, — не удивившись, ответила Кира. — Я видела вас по телевизору, Катя. Позвоните мне, когда будете в Москве. И прошу, не рассказывайте Юлиане ни о чём, что произошло в “Зималетто”. И Катя не рассказала. Виноградова была восхищена профессионализмом Пушкарёвой и позвала к себе в агентство уже на постоянную работу в России, но приглашение было не принято. — Хочу заниматься чем-то, что не связано со светским обществом, — объяснила Катя. А Виноградова, помня про тот жаркий поцелуй её временной помощницы с Андреем, свидетельницей которого Юлиана стала, перевела отказ в форму “Не хочу заниматься чем-то, что связано со Ждановым”. И такой отказ приняла, настаивать не стала. И вообще на Катю решила не давить. Купила, конечно, ей парочку вечерних платьев для рабочих вечеринок, несмотря на Пушкарёвское негодование, но, чувствуя стены и то, что девочке морально тяжело, решила не напирать. “Не всё сразу, — думала Юлиана. — Будет готова, сама придёт”. А Катя, может, и была готова. И хотела всё рассказать, потому что на неё эта история с Андреем дико давила, потому что она о ней молчала и рассказывала всё или почти всё только Кольке, а он был в другой стране, на другом континенте, а ей очень хотелось выговориться. Виноградова была бы отличной жилеткой по многим причинам, плюс сама видела всё, что Жданов так прятал от посторонних глаз. Но Кирино холодное “Не рассказывайте Юлиане ни о чём, что произошло в “Зималетто” зацикленно повторялось в Катиной голове. И Катя молчала. А потом прилетела в Москву и позвонила Воропаевой.