Ритуал

      Тонкие нежные пальцы кровоточат, израненные жесткой иглой. В окно врывается ночная прохлада, колыша пламя свечей. Лицо Не Хуайсана спокойно, только по светлой коже непрерывно катятся крупные слезы. Он похож на прекрасную ледяную скульптуру, которую вытащили на солнце. На столе перед ним — тело Не Минцзюэ, укрытое сдерживающими талисманами словно пушистым одеялом. Разобранное на части, жестоко и чисто, его же собственной саблей.       При мысли об этом Хуайсан дергает рукой и снова втыкает иглу себе в палец. Отмечает это мимоходом, совершенно не чувствуя боли. Да и вообще ничего. Уже больше десяти лет, с самой смерти брата. Он тихо напевает песню, что когда-то пела его мама, пытаясь успокоить его боль и обиду.       — Солнца яркий луч, путь найди во мгле…       Хуайсан пришивает ноги и невольно водит пальцами по старым шрамам. Он помнит каждый из них. Многие остались с детства. Как брат упал с дерева, пытаясь достать ему самый вкусный персик. Как поранился, прыгая со скалы в море. Как во время охоты получил стрелу в бедро.       — Я прошу — верни, что так желанно мне…       Он движется выше, оглаживая стальные мышцы рук. Ладони Минцзюэ расслаблены и Хуайсан не успевает остановиться, переплетает на мгновение их пальцы, но не чувствует ответного пожатия и в горле встает тугой ком. Он принимается за работу, с трудом проталкивая иглу сквозь затвердевшую кожу. Здесь стежки ложатся чаще, и Не Хуайсан думает, что это даже красиво. Словно диковинный узор. Как бы он хотел никогда его не видеть. Чтобы безвольные руки поднялись и подхватили его, унеся от всех проблем и забот…       — Раны исцели, жизни свет пролей…       Соленые слезы обожгли пальцы, когда Хуайсан склонился к шее Не Минцзюэ. Здесь он шьет так ровно и аккуратно, как только может, словно брату действительно будет какое-то дело до этого. Подушечки уже онемели, но это не важно. Кожа под его руками грубая и темная, потерявшая всякий цвет. Так гораздо легче отвлечься и не задумываться о своем занятии. Словно бы он просто зашивает ханьфу брата или знамя ордена. Минцзюэ теперь носил их цвета как никогда прежде. Лютый дух, грозное воплощение ярости Цинхэ.       — Я прошу — верни, что так желанно мне…       Щелкают ножницы и работа Не Хуайсана закончена. Сейчас бы брату встать, вдохнуть полной грудью и потянуться от долгого сна… Но этого не будет. Он все ещё лежит неподвижно, связанный талисманами. Хуайсан не выдерживает, слезы текут бурным потоком, когда его руки слабеют и он падает на плечо Не Минцзюэ, приобнимая его. Но нет больше тепла, что успокаивало его по ночам, нет терпкого запаха, что так волновал душу и тело.       Не Хуайсан рыдает, захлебываясь, вжимая голову в плечи до онемения, выплескивая накопившееся за долгие годы напряжение. Шепчет что-то судорожно, пытаясь то ли объяснить брату свой план, то ли рассказать, как он жил — выживал — все это время. Слова кончаются, оставляя после себя лишь ноющую боль в груди и сиплые вдохи.       — Желанно мне…       Глаза Не Минцзюэ закрыты, и можно представить, что он все-таки спит. Хуайсан наклоняется, обхватывая дрожащими руками лицо брата, целуя его поверх талисмана. Бумагу ведет от влаги, символы чуть плывут и Минцзюэ дергается. Хуайсан отстраняется, ласково погладив его большим пальцем по скуле.       — Осталось совсем немного, дагэ… Мы возьмем своё. Смотри, солнце встает.