***
Гермионе казался несуразным тот вид, к которому ее привели домовики. Распутанные и убранные волосы, красивое длинное платье в пол, облегающее ее фигуру, накрашенные глаза и губы, все это выглядело так, будто она неуклюже старается влиться в высший слой, к которому не имеет никакого отношения. Она выглядела красиво, но искусственно, словно кукла на продажу. Ей очень шла работа домовиков, только внутреннее чувство, что это не для нее, мешало улыбаться своему отражению. Гермиона тупо смотрела в зеркало и непонятливо моргала. Пальцы дрожали. — Это не я, — тихо пробормотала она и судорожно втянула воздух. — Вы сделали из меня кого-то другого. Домовичка, вертящаяся вокруг и поправляющая каждую мелочь, стряхивая невидимые пылинки и доводя образ до идеальности, тряхнула ушами и отрицательно покачала головой, после чего брызнула на Гермиону парфюмом. Та поморщилась от сладкого запаха, оседающего на кожу склизкой пленкой. — Это вы, мисс. Настоящая вы, — пищит эльфийка в ответ и дарит ей теплую поддерживающую улыбку, после чего протягивает свою маленькую ручку и сжимает ее ладонь. — Пойдемте. Хозяин и хозяйка не любят ждать. Гермиона закусывает губу и позволяет увести себя по мрачным коридорам особняка. Она смотрит в окна, видя лишь тусклые огоньки в саду, свободно и облегченно вздохнувшему после прошедшего дождя, а на нескольких поворотах чувствует, что сердце пропускает удары — здесь ее тащили, здесь ее грубо вели и сжимали руки, здесь она только гадать могла, что ей предстоит. А сейчас знала. Из нее сделали подарок, из нее сделали обычную вещь, которой обмениваются, и слова, жизнь, чувства которой ничего не значат. Всем этим людям на нее плевать. Они используют ее в своих целях и убьют одним взмахом волшебной палочки, если потребуется, не испытывая при этом никаких мук совести. Она — магглорожденная, выродок этого волшебного мира. И ей повезло, что появился шанс начать более-менее приемлемую жизнь за стенами Лютного. Она даже замуж может хорошо выйти и выкупить себя из плена. Или ее добровольно отпустят, когда придет время. Плен. Ужасное слово, мерзкое, оседающее привкусом горьких сигарет и дешевого алкоголя на языке. Они растирали таким пойлом болеющих детей и употребляли внутрь по несколько глотков зимами, чтобы банально согреться. Напиток чуть ли не дыры прожигал в кишечнике, после него хотелось блевать, но на ночь становилось тепло. А днем, сразу же, как ритуальный костер, обдавающий жаром, тух, надо было двигаться и самим думать, как выживать. По коже Гермионы пробежали мурашки. Она шла в дорогой и теплой одежде по коридору поместья, ее вели в другой богатый дом, как личный подарок. И она уж точно должна была быть довольна жизнью. Должна была радоваться тому, что ее возвращают в тот сказочный мир, из которого забрали. Ей оторвали крылья, а сейчас залечивали гнойные раны. И в глубине души она очень сильно этому радовалась, пусть и придется играть по чужим правилам. Это ведь только первое время, а дальше она сможет найти способ стать неподвластной мадам Лестрейндж, при этом избежав ревностного убийства от жены Долохова или его самого. Было неясно, смутно понятно, что она должна делать дальше. Но Беллатрикс сказала, Долохову нравятся красивые куклы, и Гермионе просто надо отыгрывать эту роль. Глупенькой, красивой и потерянной девочки, нуждающейся в теплом доме и крепком мужском плече. Почему-то она была уверена, что это сработает. У леди Лестрейндж были такие же безумные мысли, как и она сама. Они остановились возле низкорослого мужчины, устало глянувшего на нее, но тут же отвернувшегося и протянувшего свою руку. Он был в черной мантии, приятной на ощупь, но грязной. Грязной для Гермионы, потому что она помнила эти мантии Пожирателей Смерти с того самого времени, как произошел переворот. Первобытный страх, неподвластный описанию, сковал тело, но она не могла противиться. Ей ясно дали понять, чего ждут и что будет, если она вдруг решит ослушаться, не имея при этом точной уверенности в том, что она или сама сумеет спрятаться, или ей кто-то поможет. — Мистер Лестрейндж? — дрожащим голоском пробормотала Гермиона, стараясь отрегулировать дыхание. Мужчина кивнул и приготовился трансгрессировать. — Разве ваша супруга не пойдет с нами? Он качнул головой и крутанулся на месте, утягивая за собой Гермиону. Легкие и все внутренности на несколько секунд словно превратились в однородную кашицу, а мозг кто-то сдавил, желая собрать в маленький куличек, но как только ноги коснулись твердой поверхности, все закончилось. Она согнулась пополам, чувствуя, как крутит желудок. Мужчина усмехнулся. — Она придет чуть позже, как только завершит одно дело, — хрипло проговорил он и снова вцепился в руку Гермионы, решив, что она уже пришла в себя. — Но тебя это не должно волновать. У Беллатрикс везде есть и глаза, и уши. Гермиона громко сглотнула и закусила губу, с интересом, граничащим с опасением, оглядывая сверкающие чистотой ступеньки и перила, серебрящиеся под потолком хрустальные люстры и дорогие наряды собравшихся здесь людей. Женщины чопорно морщили аккуратные носики и дарили некоторым мужчинам улыбки, эмоции выражали только зависимо от статуса возможного собеседника, судя по всему. Меркантильные и испорченные. Почему все так стремятся попасть в это общество? — Сегодня какой-то праздник, да? Рудольфус не сразу обратил на нее свое внимание, сбрасывая черную мантию с плеч и отдавая ее домовику в идеально-выглаженной одежке. Он выглядел очень уставшим, под глазами были огромные круги. — День рождение жены Долохова. Тебя мы подарим ей. Мерзкое чувство появилось внутри у Гермионы, и она спрятала взгляд, разглядывая аккуратные туфельки. Мужчина снова схватил ее за руку и потащил за собой в огромную залу, залитую мягким светом, струящимся от многочисленных свечей и люстр. Здесь было очень красиво, очень тепло. Здесь Гермиона была в том месте, о котором могла только мечтать глубокими ночами, пока жила в Лютном. Она и мечтала, кусая пальцы и представляя себя кружащуюся с каким-то статным кавалером в вальсе. — Руди! — мистер Лестрейндж ощутимо вздрогнул и помрачнел, когда услышал свое сокращенное имя, слетевшее с губ высокого мужчины с золотистыми волосами, перевязанными черной лентой в хвосте. — Как же я рад тебя видеть, дружище! Он быстро приблизился к ним и, не стесняясь, обнял Пожирателя смерти, как старого друга. Рудольфус что-то пробурчал и постарался отстраниться, но мужчина был выше и явно пьянее, так что не позволил ему. Остановившаяся рядом Беллатрикс склонилась к уху Гермионы и громко выдохнула, после чего рассмеялась. — Корбан Яксли, — тихо произнесла она Гермионе на ухо. Та резко кивнула, вызывая на губах женщины довольную ухмылку. Мужчина наконец отпустил Рудольфуса и повернулся к ним, улыбаясь еще шире и ярче. Он прямо-таки светился изнутри, когда подошел к мадам Лестрейндж и тоже приобнял ее, втягивая аромат парфюма. Женщина ему не помешала, провела рукой по вылизанным волосам и что-то прошептала, заставив того залиться хохотом. — Ты испугал мою грязнокровочку, — когда она легко выпуталась из его рук, надув губы, произнесла обидчиво-ласковым тоном. — Мне очень и очень жаль, что я был так не сдержан, — тут же отозвался Корбан и склонился перед Гермионой в легком поклоне, беря ее руку и прикасаясь губами. У него голубые глаза сверкали так ярко и пронзительно, что та даже дыхание задержала. Мистер Яксли был очень красивым и обаятельным. — Могу ли я как-то искупить свою вину? Беллатрикс фыркнула и стала наматывать черную прядь на палец, выжидающе глядя на них. Гермиона постаралась выпрямиться еще сильнее и улыбнуться. Вышло не очень, но Корбан, кажется, не обратил на это совершенно никакого внимания. — Уверен, что могу, — он так и не отпустил ее руку, сжимая девичьи пальчики теперь крепче. — Один танец? О, Беллз, душечка, если ты позволишь, то я хотел бы первым оказать честь твоей прекрасной грязнокровочке. Гермиона почувствовала, как на ее щеках появляется стыдливый румянец; Беллатрикс обнажила довольный оскал и кивнула. Корбан широко улыбнулся и тут же потянул Гермиону прямо в гущу людей. Он держался очень ровно и спокойно, то бросая несколько фраз знакомым, то учтиво кивая. Люди перед ним расступались, и Гермионе впервые показалось, что она и правда рада, что оказалась тут. Грудь тяжело вздымалась, щеки горели, но ей так нравилось ощущать себя принцессой, сошедшей со страниц сказки, что она даже перестала думать о требующемся и предстоящем, желая отпустить все хотя бы на несколько секунд. Яксли остановился на паркете и тут же развернулся, кладя одну руку ей на талию, а другой сжимая ее ладошку. Зазвучал вальс. — Как тебя зовут, девочка? — с ухмылкой поинтересовался он, ловко лавируя между другими кружащимися парами. У нее в глазах плясали искорки. — Гермиона Грейнджер, мистер Яксли. Не боитесь замарать руки, танцуя со мной? — Если ты такую прекрасную себя считаешь грязью, то я не представляю, как можно назвать более низших людей. — Магглов? — А так же чистокровных магов. Он хмыкнул и наклонился к ней чуть ближе, обжигая теплым проспиртованным дыханием, в котором ясно ощущались нотки выпитого недавно алкоголя, но мистер Яксли очень хорошо держался на ногах и никак не показывал своего состояния, чем немного удивлял Гермиону, привыкшую видеть пьяных людей, валяющихся на холодной земле. — Вы говорите странные вещи. — Нет, Гермиона, — вместо статуса ее крови или слишком официального «мисс», произнес он и ловко крутанулся, меняя шаг. — Ты просто слишком ограничено мыслишь. Она, обиженная такими словами, несколько раз непонятливо хлопнула ресницами и отвернулась, слыша тихий смешок, запутавшийся в волосах. Чувствуя парализующее волнение и чужие руки на своей талии, старающаяся оградиться от тысячи мелькающих мыслей в голове, все еще не желавших формироваться в четкий план, Гермиона стала оглядывать собравшихся, мельком подмечая Долохова, по-хозяйки разглядывающего зал и идущего под руку с какой-то дамой. Она была в длинном кроваво-красном платье и смотрела на всех свысока, постоянно ловя учтивые взгляды. — Кто это? — не удержавшись, пробормотала Гермиона. Корбан не ответил, и ей показалось, что он ее вовсе не услышал. — Розали Лестрейндж, — наконец проговорил он. — Женщина Милорда, тетушка Рудольфуса и Рабастана. — Но она выглядит очень молодо. — Она старше их всего на пару лет, — хохотнул он. — Беллз ее ненавидит, — азартно проговорил он и рассмеялся намного ярче, словно чувства мадам Лестрейндж казались ему только лишь хорошей шуткой. — Уверен, если она обратит на тебя внимание, то вы сможете подружиться. В пределах разумного, конечно. — Лесть из ваших уст звучит слишком сладко, мистер Яксли, — пробурчала Гермиона с полуулыбкой, уж точно не разочаровывая его разговором. — Хочешь, расскажу, как ее младшая сестренка ее выдать замуж пыталась, но сама же и вышла? — За Министра? — изумленно вздергивая брови, проговорила Гермиона. — Мерлин упаси, дорогуша! За брата Антонина, от которого бегала почти пять лет, причем скрываясь довольно успешно. — Мне не кажется, что это красивая история. — Нет, Гермиона, очень красивая, потому что она была в него до безумия влюблена. — Что-то незаметно, — буркнула она и подняла на Корбана скептичный взгляд. — Если любят, не убегают. — В жизни бывают разные ситуации, — спокойно отозвался он и отпустил ее. Музыка закончилась. — Но никогда впредь не суди людей по нескольким фактам, которые услышала из чужого поганого рта, — серьезно проговорил Корбан и наклонился, вновь прикасаясь губами к ее руке. Гермиона кивнула и прикусила собственный язык, но мистер Яксли вдруг смягчился и ласково провел ладонью по ее щеке, глядя с неким сожалением и состраданием. Он отпустил ее руку и уже было собирался что-то сказать, когда раздался радостный мужской восклик, привлекший внимание нескольких пар, тоже расходившихся, и Гермиону сзади кто-то обнял. Тяжелые руки обвили ее талию, кто-то уткнулся носом в костлявое плечо. Она попыталась дернуться и с паникой глянула на Корбана, но тот лишь хмыкнул и приветственно кивнул мужчине сзади. У этого человека были очки, Гермиона почувствовала холодную оправу, коснувшуюся ее виска. — Мистер Поттер, грязнокровка и инфаркт схватить может. Не думаю, что Милорд одобрит такие убийства, — со смешком проговорил Яксли и вновь поклонился, отворачиваясь и идя в другую сторону. — Гарри? — голос прозвучал слишком тихо, словно издалека. Было ощущение, что это не Гермиона спрашивает, а кто-то другой, кто-то за нее. Она резко обернулась и впилась взглядом в счастливое лицо давнего друга. — Гарри! Поверить в то, что он стоял перед ней так просто, так близко и так далеко одновременно, было очень сложно. Молодой парень, буквально на пару сантиметров выше нее, кивнул и потупил взгляд, тут же отстраняясь и заламывая руки. Они просто молча стояли напротив друг друга и рассматривали. В голове крутилось слишком много мыслей, сложить которые в слова казалось непосильной задачей. Но вот он взял себя в руки и выпрямился, легко склоняя голову в приветствии. — Прости, я не удержался. Все это время думал, что ты погибла. Гермиона почувствовала, что готова разрыдаться. Она боялась протянуть к нему ладони и повиснуть на шее. Ей так хотелось рассказать ему абсолютно все, что с ней произошло, но Гарри выглядел слишком взрослым и слишком спокойным. На лице появилось ледяное выражение, словно по умолчанию осаждающее ее, так что она лишь беспомощно стояла перед ним, чувствуя себя провинившейся маленькой девочкой, и старалась не разрыдаться. — Как видишь, достать могут и с того света, — она вытерла вспотевшие ладони о юбку и уставилась на свои туфли. — Ты очень изменился. Вырос. — А ты похорошела, — кивнул он. — Как ты оказалась здесь? Осознание того, что ее сказка совсем скоро закончится, врезалось в Гермиону обожженной стрелой, и одна слезинка прокатилась по щеке. Вещь. Разрушение семьи. Ее гибель. Такая простая логическая цепочка, доставляющая слишком много боли. — Меня дарят леди Долоховой, — наконец отозвалась она. Гарри громко выдохнул. — Хотя бы, ты можешь быть уверена, что следующий год тебя не увезут в Россию вместе с ней. Я могу быть уверен, — тихо проговорил он непонятные пока слова и постарался улыбнуться. — Мерлин, я так скучал, Гермиона! Я так скучал, а стоя вот так, лицом к лицу, не могу сформулировать ни одной мысли. Гермиона вытерла слезу с щеки и резко приблизилась к нему, утыкаясь носом в черный фрак. Она втянула в себя его запах и постаралась улыбнуться, когда Гарри неуверенно положил руки ей на талию. Это напоминало о детстве, о Хогвартсе, о тех временах, когда они были счастливы. — Что с тобой произошло за это время? — Министр взял на свое воспитание, — куда-то в волосы выдохнул он и хмыкнул. — Пришлось стать тем самым слизеринцем, которых я когда-то давно ненавидел. — А мне пришлось стать почти сквибом, — тихо поделилась Гермиона. — Помотала жизнь, да. А где Рон? Что с ним? — Он жив, жив, успокойся, — чувствуя, как она затряслась, ласково заверил он. — Они переехали в Румынию к Чарли, чтобы избежать проблем. Если тебе будет позволено, я помогу написать ему письмо. Я уверен, он будет так же рад, как и я. — А ты рад? — поднимая на него наивный взгляд, спросила Гермиона. — Безумно. Гарри был теплым и уютным, он словно приносил в ее голову те воспоминания, которые она лелеяла и бережно хранила на протяжении всех лет. Он озарял светом бывшие чувства и смахивал пыль с ее зачерствевшей души, одним взором открывал старый альбом с колдографиями и показывал Гермионе, как им хорошо было вместе. А она только и могла, что молча смотреть и заново учиться ощущать радость, счастье, горе. Они бы могли стоять так вечность. Они, скорей всего, и простояли бы, крепко зажмурившись и перетягивая друг из друга картинки прошлого, еле заметно улыбаясь, если бы Беллатрикс резко не отдернула Гермиону, впившись длинными когтями в нежную кожу, и прижав к себе. Глаза у нее безумно горели, а губы искажались в оскале. — Я отпустила тебя всего на несколько минут, — прошипела она ей на ухо и угрожающе глянула на Гарри, когда тот постарался приблизиться, останавливая его. — Я отпустила тебя на несколько минут, а ты уже на глазах у стольких людей обжимаешься с мальчишкой Поттером! Неужели тебе так не нравится, когда я отношусь к тебе хорошо и доверяю? Неужели с вами, грязнокровками, по-другому просто нельзя? Гермиона громко вздохнула и постаралась вырваться, но мадам Лестрейндж оказалась на удивление сильной. Она развернула ее к себе лицом и приблизилась, останавливаясь буквально в нескольких сантиметрах возле губ, шепча в них: — Если еще раз увижу, как ты все портишь необдуманными действиями, вырву все патлы и выжгу твои большие глазки, грязнокровочка. Так что прежде чем делать еще что-то в подобном духе, хорошенько подумай, — она угрожающе улыбнулась и отстранилась, глядя теперь на Гарри, замершего сзади. — А ты лучше бы не о красивых дурочках грезил, а о благополучии Повелителя. Беллатрикс еще глубже впилась ногтями в ее руку, оставляя там глубокие белые следы, и потащила сквозь расступающихся перед ней людей прочь от Гарри в совершенно другую сторону. Гермиона только беспомощно ступала следом, чувствуя, как на глазах снова появляются слезы. Она боялась потерять его вновь, когда только нашла. Даже мысль о таком вызывала дрожь и страх. Прежде чем мадам Лестрейндж выдернула ее из зала, при этом зыркнув в сторону какой-то статной леди с золотистыми волосами и голубыми глазами, пытавшейся их остановить, Гермиона оглянулась, замечая, что Гарри, как ни в чем не бывало говорит с другой дамой. Сердце пропустило удар, огромные двери захлопнулись, отрезая их от звуков скрипок и людского говора. — Куда мы идем? Беллатрикс обернулась и продемонстрировала ей безумную ухмылку, на секунду отпуская ее руку, чтобы обхватить тонкую кисть поудобнее. — Дарить тебя. Или богатая обстановка выбила из памяти, где находится твое место и что ты обязана сделать? — насмешливо оскалилась она, бросая презрительно и отворачиваясь. — О тебе хорошо отзывались, грязнокровочка. Я не хочу быть разочарованной. Наверное, стоило заверить, что не будет, но у Гермионы не было на это сил. Слишком сложно. Слишком непонятно. Она ведь и правда не знала, что надо будет делать, как и где она будет жить. Она ничего не знала, а от нее уже требовали слишком многого и унижали за неверный шаг или маленькую оступку. В горле застрял предательский ком. Мадам Лестрейндж втащила ее в гостиную. На обтянутых кожей диванах восседали несколько человек. Флер, Гермиона узнала ее сразу же, как увидела их, поднялась навстречу и удивленно распахнула глаза. Рядом с ней развалился равнодушный Долохов, читавший газету, а напротив, спиной к вошедшим, сидел белобрысый мужчина и маленький мальчик. Совсем-совсем маленький, дети такого возраста в Лютном погибали чаще всего, но и оберегали их лучше. Гермионе была доверена группа немного постарше, но глухая тоска все равно зародилась глубоко внутри. Беллатрикс поздоровалась и даже не поморщилась, когда Флер приблизилась и взяла ее руки в свои, говоря что-то стандартное. Гермиона молча стояла рядом и разглядывала качающуюся сережку в мочке девушки, смотрела, как та заправляет за ухо прядь золотых волос и нечаянно задевает украшение кончиками пальцев. Свет отражается в дорогом камне и сверкает радугой. Красиво. — Это одна из самых лучших грязнокровок в Лютном, — вдруг громко оповестила Беллатрикс всех собравшихся и толкнула Гермиону в спину, чтобы та склонилась в поклоне. — Мои люди выловили ее, и я дарю ее вам, леди. Флер, кажется впервые за прошедшие долгие тягучие минуты, вновь посмотрела на Гермиону и расплылась в теплой улыбке, хотя и старалась ее скрыть. Очень бледная и кутающаяся в меховую мантию, она выглядела слабой и нуждающейся в помощи. И смотрела она с такой искренней привязанностью, что у Гермионы на щеках появился стыдливый румянец, когда она увидела ожидающий взор мадам Лестрейндж. — О, дор’огая, ты плохо выглядишь, — тут же воскликнула Флер и схватила ее за плечи, оставляя на щеке легкий приветственный поцелуй. Беллатрикс поморщилась. — Тебе не холодно? Гермиона отрицательно качнула головой и вновь посмотрела на маленького мальчика. Тот дремал, облокотившись на мужчину и не обращая совершенно никакого внимания на происходящее в комнате. Проведя пустым взглядом по ангельским чертам лица, она посмотрела на мужчину, уже обернувшегося. Что-то внутри упало и разбилось, потому что в голове появилась картинка с зазнавшимся мальчиком, которому она разбивает нос. Все тело дрожало. Гермиона покачнулась, понимая, что явно не ожидала стольких встреч в один день, да и морально к этому не была готова, но Флер ее удержала и что-то защебетала, утягивая на диван. Беллатрикс смотрела на эту картину с еле сдерживаемыми раздражением и отвращением, но молчала, стараясь никакими эмоциями не раздражать Долохова, с интересом оглядывавшего происходящее. Драко Малфой только нахмурился сильнее, увидев ее, но в целом не подал ни единого знака, что узнал. Только крепче сжал маленькую ладошку сына и повернулся к окну. Пламя вырисовывало причудливый узор на его бледном напряженном лице. — Подготовьте ей комнату, — раздался звонкий голосок Флер над ухом. — И вызовите лекар’я, у нее жа'р. Долохов хмыкнул и поднялся, вытаскивая из кармана портсигар и кивая Беллатрикс на балкон. Та оторвала равнодушный взгляд от своих вычищенных туфель и сглотнула, но выпрямила спину и пошла следом, ничем не показывая своего волнения или каких-то переживаний. Перед глазами все снова поплыло, и тело ослабело. — Бедная fille, — шепнула Флер и сжала руку Гермионы. Пальцы у нее были холодные.3. Подарок
1 августа 2020 г. в 20:13
Пар кольцами вздымался в воздух, кружась и обдавая теплом, щекоча ноздри и теряясь в спутанных каштановых локонах. Он заполнял собой ванную комнату, создавая приятную призрачную дымку. Пахло чем-то сладким: карамелью, смешавшейся с фруктовым привкусом. Пахло незабываемо.
Гермиона с наслаждением втягивала в себя пряный аромат, на несколько секунд забывая, где она находится и что с ней происходит, словно отключаясь от этого мира и погружаясь в блаженную пустоту, наполненную только этими причудливыми запахами, щекотавшими рецепторы в ноздрях.
Домовики раздели ее и закутали в легкое светлое полотенце, не обращая внимания на то, как она старалась прикрыться, стоя перед ними обнаженная и не позволяющая отнять у нее грязную одежду. Но они были слишком настойчивы и имели магическое превосходство, поэтому даже на протестующие слова Гермионы никто не реагировал.
Им было абсолютно плевать на ее наготу, но, видя затравленный взгляд побитого животного, готового перегрызть глотку любого, кто приблизится, пусть даже с желанием предложить помощь, они решили, что сохранят себе нервы и время, которое может быть потрачено на пустые пререкания, прикрыв ее.
Они выливали на нее горячую воду и маленькими пальчиками растирали шампунь в спутанном колтуне волос; они намазывали ее кожу липкими и струящимися маслами, так ловко убирая все раны и синяки, что Гермиона даже терялась, видя чистую гладкую кожу; они давали ей немного фруктов в перерывах между приведением тела в порядок и, перешептываясь, наблюдали, как она накидывается на еду и жадно смотрит на нее, еле сдерживаясь, чтобы не вцепиться зубами в мягкие кожицы и не пролить на себя приторно-сладкий сок.
Домовики расчесывали ее волосы и распутывали колтуны, они массировали кожу головы, заставляя Гермиону удивленно вспоминать о том, как приятно ухаживать за собой. Как приятно, когда кто-то о тебе заботится.
Гермиона вспомнила родителей, давно потерянных для нее родителей, которым стерли память. Новый Министр приложил слишком много усилий, чтобы о магическом мире знали только маги и сквибы.
Противный ком встал в горле, и она закашлялась. Гермиона не любила вспоминать ту радость, то искреннее счастье и спокойствие о своем будущем, которые испытывала давно-давно, еще в прошлой жизни. Думать о таком было слишком больно. Она боялась не выдержать.
Домовики сушили ее волосы и собирали их заколками в какую-то красивую прическу, убирали косы, постоянно что-то бормотали и творили. Гермиона жевала кусочек яблока, чувствуя, как кисло-сладкий вкус щиплет язык и стекает по горлу, заставляя его всего на секунду сжиматься, после чего она сглатывала и прикрывала в блаженстве глаза.
Пар понемногу таял, и в зеркалах в белоснежных рамах, расставленных с двух сторон от нее, появлялись отражения. Мокрое полотенце облепляло тело Гермионы, грудь просвечивалась, так же как и фигура, и выпирающие ребра, и болезненные гематомы, которые медленно исчезали. Она отвернулась. Смотреть на саму себя почти обнаженную и такую открытую кому-то другому, пусть и эльфам, было противно.
Дверь открылась. Резко отлетела к стене с грохотом, зеркала дрогнули, и по ним прошлась рябь, а Гермиона поперхнулась кусочком яблока и закашлялась.
Вошла мадам Лестрейндж. Даже не вошла, влетела. Черный подол дорогого вечернего платья тянулся шлейфом по вычищенному сверкающему полу, смольные кудри были собраны в небрежный пучок, несколько прядей спадали на бледное лицо. Безумные глаза шально сверкали, пока она оглядывала тело Гермионы и кривила губы в уродской похотливой усмешке.
— А наша грязнокровочка ничего так, — с тихим смехом проворковала она и приблизилась. — Тебе нравится?
Гермиона нерешительно кивнула и опустила взгляд, но Беллатрикс вцепилась в ее подбородок длинными ногтями и заставила посмотреть себе в лицо. Она стояла совсем рядом, ее волосы касались щек Гермионы, а домовики испуганно и учащенно дышали, стараясь выполнять свою работу как можно лучше.
Они боялись свою хозяйку.
— Я пришла рассказать тебе о предстоящем, дорогуша, — она повелительно взмахнула рукой, и один из эльфов тут же щелкнул пальцами, придвигая к ней стул. Удобно устроившись напротив Гермионы и, сложив руки на груди, она надула пухлые губы. — Ты ведь помнишь, что являешься подарком для Антонина Долохова? Но, кроме хорошего услужения его нежной женушке, ты должна будешь постараться привлечь его внимание, разладить семью и отвлечь его на эти проблемы. Так он немного отпустит свою железную хватку, и я наконец смогу спокойно вздохнуть, — ее рука непроизвольно дернулась к тонкой шее, потирая ее. — Ты можешь что-то придумать? Какой-то план?
Глаза у нее безумно сверкали, и Гермиона подумала, что это страшно. Ситуация, в которой она оказалась и из-за которой ее вытащили из Лютного, складывалась не самым лучшим образом. Она снова расходный материал. Снова всего лишь средство.
— Почему именно я?
Беллатрикс передернула плечами.
— Тебя он часто видел. Да и ты чем-то похожа на его бывшую возлюбленную. Знаешь, то ли чертами лица, то ли глазами, но есть в тебе что-то такое, — она хмыкнула. — Хотя, с другой стороны, абсолютно ничего.
— Кем она была?
— Русская рыжая бестия, которая терпеть не могла политику Милорда и постоянно настраивала Антонина против всех. Сучка, — зло бросила Беллатрикс и резко приблизилась, вцепляясь в руку Гермионы слишком сильно — она не смогла и яблока удержать, скорчившись. То с громким стуком ударилось о плитку и покатилось прочь, но женщина не обратила на это совершенно никакого внимания. — Знаешь, я даже рада, что ее убили авроры. Что она захлебнулась в собственной крови и рвоте за решеткой. Лучшего она и не была достойна.
Леди Лестрейндж была безумна — Гермиона видела это с самого начала, но ее мрачное торжество из-за смерти обычной девушки с характером было страшно. И то, что она даже пыталась их сравнить — тоже. Гермиона боялась, что не сможет выполнить поставленную задачу, и из-за этого Беллатрикс убьет ее лично. Хохоча и разрывая на части.
Она дернулась, но та руку не отпустила.
— Ну так что? — возвращаясь к начальной теме разговора, прошептала женщина. — Ты справишься?
Ничего кроме согласия от нее не ожидалось, и Гермиона кивнула, чувствуя, как кусок застревает в горле. Было страшно. Было противно от самой себя. Она ради собственной жизни готова была стать манипуляторшей и помощницей незнакомой ей Беллатрикс, разрушить семью милой Флер, которая всегда к ней так по-доброму относилась. Это не было проявлением гриффиндорской сущности. Это больше походило на то, как крыса, стыдливо поджав хвост, бежит с корабля.
Но у нее не было другого выхода. Хотелось жить. Во всяком случае, пока она находилась в доме мадам Лестрейндж, и та безумно оглядывала ее, то улыбаясь, то злясь на какую-то мелочь, она не могла подумать о другом решении.
На самом деле, Гермиона была трусихой.