Вальс с дьяволом

      Гермиона подскочила от щелканья ручки и громкого удара двери. Она испуганно приподнялась на матрасе, примяв под собой подушку, вцепилась в одеяло и прищурилась, вглядываясь в темноту. Сердце булькнуло в горле. В следующую секунду зажегся желтоватый свет, ослепивший ее на мгновение и расползшийся слабым полукругом вокруг вошедшей, и она увидела Флер, замершую напротив в длинном темно-красном платье и свечой в руке. Пальцы другой разбирались с карманом, скрытым в подоле, в который она прятала палочку.       — Собир’айся, cher. Ты хотела свободу, и ее нужно зар’абатывать. Одевайся быстр’о! Мы должны выйти как можно скор’ее, — протараторила она, после чего огляделась по сторонам, сканируя тесную комнатушку, но не видя перед собой ничего. Поджатые губы, выпрямленная до хруста спина, сжатый пальцами платок.       — Что-то случилось? — сонно пробормотала Гермиона, расслабляя пальцы, вытаскивая ноги из-под одеяла и опуская их на холодный пол. Флер повернула к ней голову, склонив ее к плечу (резко, как птица диковинная). Золотистая кудряшка упала ей на обнаженное плечо.       — Я злюсь! — всплеснув руками, повторила она, словно эти слова все объясняли, но они лишь заставили Гермиону вздрогнуть от повышенного тона. Маска идеальности, спокойствия, золотой женщины высшего общества, эфирной карамелью обтягивавшая ее, струившаяся невидимыми человеческому глазу лучами по телу и создававшая ощущаемую каждым миллиметром кожи оболочку вокруг Флер — тягуче-вкусную, дорогую, магнитящую, — сползала сейчас под напором эмоций. Светло-золотой, почти ослепляющий цвет багровел и пульсировал вокруг старающейся взять себя в руки волшебницы, и Гермиона, в полусне различившая ее кокон, завороженно наблюдала за ней. — Ты не пр’едставляешь, насколько я зла! — притянув ладонь ко лбу и закрыв глаза, произнесла она.       Гермиона поднялась, оправив длинную накрахмаленную ночную рубашку, и сделала несколько робких шагов ей навстречу. Всегда сдержанная и улыбающаяся Флер, никогда не позволявшая себе лишних слов, сейчас клубилась эмоциями, переполнявшими ее. Пухлые губы задрожали, открывшиеся глаза заблестели в полусвете палочки, и она вдруг отвернулась, испугавшись собственных порывов, после чего пошла на выход из комнатушки.       — Я велела домовикам найти какое-нибудь платье, — произнесла она сдавленным голосом, после чего шмыгнула носом. Вся идеальная правильность рухнула в тот же момент, обнажая в Флер обычного человека. В животе Гермионы заворочался ком волнения от того, что та позволила себе отпустить поводья сдержанности и на несколько мгновений открыться ей. Пусть нечаянно и наверняка из-за гормонов, но Флер показалась не прелестным всемогущим ангелом, а обычной женщиной, тяжело переживающей какие-то свои проблемы. — У меня много того, что я не ношу. Думаю, что-нибудь тебе точно подойдет, — коротко бросила она, после чего вышла вон, с силой хлопнув дверью за собой.       Сказать, что Гермиона что-то поняла в происходящем, было бы ложью. У нее не было ни единого предположения, куда Флер в расстроенных чувствах собиралась отправиться так поздно (и явно без сопровождения мужа или Малфоя) и что настолько сильно выбило ее из колеи, что она решилась взять в качестве сопровождения мало знакомую Гермиону без палочки, которая, если что-то произойдет, и помочь не сможет; да и чем все это закончится, если Долохов узнает о поступках молодой супруги, Гермиона даже представить боялась. Ей, конечно, нужно было как-то привлечь его внимание, но явно не способом, который закончится не то, что не соблазнением, а буквальным повешением.       Не в обиду Долохову, но по его виду сразу было понятно, что он за беременной Флер наблюдает пуще прежнего (взять тот же запрет на посещение Лютного), а значит, как только узнает, что она ночью отправилась непонятно куда и в одиночестве (себя за достойную компаньонку в такой ситуации Гермиона не считала), устроит им всем вместе взятым по первое число.       Надо было как-то осторожно постараться отговорить Флер от необдуманных действий. Гермиона нервно сглотнула и притянула ладони к лицу, растирая заспанные глаза. Пробуждающийся мозг запускал шестеренки, заставляя пинками ускоряться ползающие мысли. Сколько бы Гермиона не пыталась предположить, куда именно они отправятся, ничего не получалось как минимум потому, что мир магии изменился с того момента, как ей было четырнадцать лет, а достойной возможности хотя бы попробовать изучить его у нее еще не было.       Она громко вздохнула. В комнате раздался хлопок, Гермиона тут же отдернула руки от лица и различила во тьме две маленькие фигурки, завозившиеся и зашуршавшие вокруг. По щелчку маленьких морщинистых пальчиков вспыхнули две свечи, которые эльфы притащили с собой. Они подлетели в воздух, увеличивая домовикам обзор. Гермиона присмотрелась к их напряженным лицам. Альдеса не было.       — Раздевайтесь, — хриплым низким голосом приказала одна из домовичек, которую Гермиона замечала несколько раз на кухне. Она была одной из старших или кем-то вроде в их иерархии и часто контролировала работу других эльфов.       Уставшие полуопущенные веки на ее глазах затрепетали в восторге, когда более молоденькая эльфийка протянула ей сложенное платье хозяйки.       Гермиона послушно принялась стягивать с себя ночную рубашку, даже не ощущая неловкости. Ее голову не занимала мысль, что домовикам не понравятся выпирающие ребра, либо их смутит оголенная кожа просто потому, что им было плевать. Они быстро помогли Гермионе одеться в сорочку, подали панталоны и только после того позволили дотронуться до хозяйского черного платья, в которое Гермиона нырнула. Она принялась оправлять юбку, младшая эльфийка метнулась за спину.       Дверь снова открылась, и зашла Флер с поджатыми губами и сухими глазами. Собранная, несколько раздраженная (в порядках приличий) и готовая выдвигаться.       Прыткая домовичка принялась застегивать ряд мелких пуговиц, более взрослая и расторопная приманила к себе расческу, расплела взмахом руки растрепанную косичку и, контролируя жестами парящую в воздухе щетку, принялась приводить волосы в порядок, несколько раз больно дернув Гермиону за пряди и заставив судорожно повздыхать. Молоденькая эльфийка туго затянула белоснежный пояс, завязав бант, оправила подол юбки, по концу которого проходила белая тесьма, натянула получше рукава с белоснежными вставками Гермионе на кисти и отошла в сторону, довольно дернув ушами несколько раз и робко улыбнувшись ей. Гермиона улыбнулась в ответ, морщинистые щечки залил стыдливый румянец, и домовичка опустила голову, стараясь найти, на что же смотреть мечущимся глазкам.       Через несколько мгновений старшая собрала волосы в аккуратный пучок на затылке и бросила строгий взгляд на подопечную, от чего та аж затряслась.       — Быстр’о умойся, — кивнув проделанной работе, произнесла Флер, все еще витавшая в своих мыслях, после чего вышла из комнаты, заставив жестом руки домовичек следовать за ней, переваливаясь с одной ноги на другую. Гермиона прикусила внутреннюю сторону щеки, чувствуя недовольство от того, что злость Флер выливалась в тоне, после чего послушно отправилась в ванную и ополоснула лицо, стараясь смыть заклокотавшее раздражение.       Флер дожидалась ее у выхода из поместья в окружении импровизированной свиты, когда Гермиона нагнала ее. Красивая молодая женщина со вьющимися золотыми волосами, небрежно заколотыми на затылке, спадающей кокетливо прядью сбоку, щекочущей скрывшиеся под пальто молочные плечи, разглядывала себя в зеркале, плотно поджав губы. Гермиона закуталась в бедную в сравнении с одеждой Флер накидку, приблизившись тихо и вперившись взглядом в ее образ: вокруг хозяйки вместе с духами колебалась слабая прослойка спокойствия — трепещущая, волнующаяся, готовящаяся в любой момент сорваться с нее и представить глазу обозленный и нервный образ. Флер — спокойная перед ужином, когда Гермиона с ней пересеклась, провожая Скорпиуса, — сейчас была совершенно другим человеком.       И это не могло не напрягать. Особенно при воспоминании о том, что она собиралась ехать непонятно куда (непонятно с кем, опять-таки, учитывая репутацию грязнокровок в обществе).       — Готова? — обернувшись и бросив быстрый ничего не выражающий взгляд на Гермиону, не увидев ее в более длинном, чем нужно, платье с подколотой незаметно юбкой, спросила она, после чего глаза соскользнули на пол, и Флер механически поправила мех на рукавах. — Побудешь моей компаньонкой. Не хочу одна выходить из дома, — коротко бросила она.       Гермиона послушно кивнула.       — Что-то случилось? — повторила она свой вопрос, не удостоившийся нормального ответа. Приятный желтоватый свет свечи заскользил по ее бледному лицу, зацепился за кончик носа и потерялся в волосах. — Может быть, поедем завтра?       Флер, вырванная из пелены мыслей, вздрогнула.       — Какое завтр’а, un de mes amis? Сегодня же!       С этими словами она вздернула подбородок и поспешила на выход. Массивные двери перед ней открылись, и Флер выплыла из тепла в белоснежный лунный свет, окунулась в ночь и пронизывающий ветер, словно сиганула с обрыва в ледяные воды бушующего океана. Гермиона прижала руку к воротнику и, поморщившись, бросилась вслед за ней. Как только она переступила порог и подставилась бушующему ветру, весь недавний сон как рукой сняло.       Мерлин побери, ей завтра целый день смотреть за Скорпиусом, развлекать его, читать ему, а она ночью вместо того, чтобы отдыхать, отправляется непонятно куда за Флер, причем, не горя большим желанием к путешествиям и проблемам. Нет, произойди это в тот момент, когда она по глупости рано просила о свободе, пылая желанием изучить мир вокруг и освоиться, реализоваться в нем самостоятельно, она была бы даже счастлива, но это было сейчас. Ночью. В холод.       Да и вместо изучения ей предстояло стараться приглядывать за Флер, превратившейся из разумной молодой женщины в ураганный вихрь, то отступающий, то готовый снести все на своем пути. Еще с Лютного Гермиона знала, что ночь была временем злодеев. В месте, где они все были с одними проблемами, делили на кучу людей лодку страданий и должны были помогать друг другу, могли запросто затащить за угол и изнасиловать. В месте, где люди были намного ближе, чем за стеной, следующим утром никто ничего не сказал бы, так что сейчас все внутри невольно сопротивлялось желаниям Флер, какими бы они ни были.       Гермиона сжала челюсти и нагнала спешащую волшебницу, после чего, поравнявшись с ней шагом, заговорила:       — Княгиня…       — Молчи, — подняв руку в воздух, резко произнесла Флер. Они приближались к темному силуэту экипажа, показавшемуся впереди, рядом с которым виднелась маленькая фигурка домовика, дожидавшегося их. Гермиона не сдержала удивленного вздоха, приглядевшись и увидев четырех запряженных коней черного цвета с заплетенными в косы гривами. — Не пер’еживай. Сейчас ты навер’няка именно этим и занимаешься.       — Вы бы успокоили меня, если бы объяснили, чего хотите. Или что господин Долохов знает о происходящем, — вообще-то князь Долохов, как ей талдычил этим вечером Альдес, чуть не упавший в обморок от ее незнания чужих титулов. Гермиона слушала вполуха, больше занятая размышлениями о том, как бы выделиться перед этим самым князем, чтобы Беллатрикс думала, что она сделала все возможное. Как бы ей ни было тяжело признавать правоту его слов мистеру Яксли, но в глубине души она и правда опасалась терять крышу над головой и расположение Флер, так что даже в мыслях старалась оттягивать размышления о попытках его соблазнения.       Но все это было временно и не стало привычкой, так что в будущем ей предстояло задавить все сожаления и нырнуть в омут с головой. Сложно быть не должно было, особенно ей — грязнокровой девочке, пятну под ногами чистокровных магов.       — Мы едем к Министр’у, — словно сжалившись, произнесла Флер. Гермиона резко остановилась. Министр в ее планы явно не входил! — Не волнуйся, не к нему самому, а к мисс Лестр’ейндж, — с усталым вздохом произнесла волшебница, заметив исказившееся лицо Гермионы. — Это ненадолго и тайно, так что я р’ассчитываю на твое благор’азумие, — поджав пухлые губы, бросила она быстро, после чего с помощью вытянувшегося домовика залезла в экипаж.       Бросив усталый взгляд на лошадей и заметив, как один из них ударил копытом о землю в нетерпении перед предстоящей поездкой, Гермиона последовала за ней, опершись на маленькую ладошку домовика и благодарно ему кивнув. Эльф тут же захлопнул за ней дверь, и внутри зажегся маленький круглый шарик под потолком, медленно крутящийся вокруг своей оси и омывающий пространство вокруг приглушенным светом.       Гермиона осмотрелась вокруг. Идеи о безоблачном будущем где-то в отдалении от Долоховых, когда они выгонят ее с позором, таяли под гнетом настоящего. Они ехали в дом к чертовому Министру магии, а Флер, десять минут назад кипевшая от эмоций, сейчас молчаливо устроилась напротив и отвернулась к окну, явно показывая, что она сказала Гермионе достаточно и на большее та может не рассчитывать.       Она сложила руки на юбке и откинулась на мягкую спинку сидения. Гермиона осторожно устроилась на краюшке, жадно оглядываясь по сторонам и впитывая в себя появившееся ощущение величия. В фильмах леди ездили в таких экипажах, но Гермионе не казалось это удобным, поэтому она никогда не горела желанием очутиться в том времени, как некоторые девочки из класса. Это же было совершенно нерационально, да к тому же тебя внутри трясло и подбрасывало от каждого шага лошадей, а еще наверняка нестерпимо воняло!       Только вот внутри экипажа Долоховых приятно пахло чем-то сладким, но не приторным, и тряска не ощущалась совершенно! Гермиона даже не заметила, что они тронулись, пока взгляд не соскользнул на окно, за которым они проезжали сад. Через несколько минут они выехали за ворота особняка, распахнувшимися перед ними и, как только экипаж пересек черту, медленно начавшими закрываться.       И вдруг кони понеслись вперед на скорости намного быстрее той, что могли развить обычные скакуны. За окном в бешеном темпе замелькали пейзажи, смешивавшиеся в одно неинтересное месиво. Наверняка завизжавший, застонавший, завывший диким зверем ветер было не слышно. Внутри царили тишина и спокойствие, хотя сердце Гермионы больно колотилось в груди, и она буквально прилипла к окну, стараясь различить за ним хоть одно четкое очертание, но не добиваясь успеха.       — Эту пор’оду лошадей вывели в Индии несколько десятков лет назад пар’а волшебников, — со слабой улыбкой, мелькнувшей на губах от восторга на лице Гермионы, на мгновение отвернувшейся от окна, ответила на немой вопрос Флер. — Они не пользовались особой популяр’ностью у магов после падения Гр’индевальда, но в последние годы вновь стали р’аспр’остр’аненным явлением. Совсем скор’о явиться на пр’ием без экипажа будет mauvaises manières.       Последнее предложение ее насмешило, и она хмыкнула, после чего прикусила губу и отвернулась. Гермиона поморщилась, записав новую информацию о мире на подкорку, посетовав пару мгновений на то, что не успела изучить особенности этих скакунов в Хогвартсе, и откинулась на спинку сидения — все ее попытки высмотреть хоть что-то, были бесполезны. Задумчивый взор, утративший заблестевшие искры восторга, упал на сжатые руки Флер.       — Я не могу вам ничем помочь? — тяжело сглотнув непонятный ком в горле, тихо спросила Гермиона. В груди заворочалось что-то странное, словно прозвучавший вопрос был ненормальным. Маленькая девочка в глубине души так и кричала, что предлагать помощь должны были ей — она была пострадавшей и ее проблемы, ее жизнь была похуже, чем у Флер, но Гермиона впервые задавила этот голос. Испытываемые теплые чувства к волшебнице просто не могли позволить ей вновь сконцентрироваться на мыслях о себе, предательски часто занимавших голову.       Лютный учил быть эгоистами.       Да и впрочем, она же понятия не имела о проблемах Флер, а судила с собственной колокольни. Может быть, для волшебницы происходящее в ее душе было в несколько раз хуже, чем прожитые Гермионой годы.       А может быть, все внутри противилось уступкам чистокровным магам, загнавшим таких, как она, в Лютный переулок, переломавшим всю жизнь и повесившим крест на возможности существовать хотя бы в мире магглов. Грязнокровки были кем-то вроде незаконорожденных никому не нужных детей, которые не могли притиснуться к миру низших, влиться в мир божеств (самолично напяливших себе короны на головы).       Флер ведь относилась к обществу, что ненавидела Гермиона. Но даже мысленно причислять ее к остальным почему-то не получалось, словно она и княгиня Долохова, которую Гермиона должна была ненавидеть, были совершенно разными людьми.       — Не можешь, cher, мне не нужна помощь, — подарив благодарственную слабую улыбку, произнесла она в ответ. Клокочущая аура вокруг Флер медленно успокаивалась, и сквозь кроваво-красный начинали прорезаться золотые лучи. — Пр’осто иногда я так р’езко р’еагир’ую на недопонимания, что мне самой от себя становится пр’отивно! — заломив руки, с горечью воскликнула она, опустив взгляд на колени.       Гермиона мельком глянула на ее живот. Флер ведь была беременна, так что понятным вмиг показались и ее резкий всплеск эмоциональности сегодня, и заблестевшие от слез глаза.       — Всякое бывает, — постаравшись улыбнуться, отозвалась Гермиона, после чего опустила локти на колени и положила подбородок на ладони. — Зато с вами весело! А то представьте, какой скучной была бы жизнь, если иногда не происходило что-то, выбивающееся из правил. Никакого разнообразия, только фальшь и лицемерие, — придав голосу высокомерного и заносчивого тона, произнесла она. — Я бы первая вешаться пошла, — шепотом, словно огромным секретом, предварительно театрально оглядевшись, закончила Гермиона.       Флер рассмеялась и несколько расслабилась, распустив пальцы. Гермиона так театрально говорила с плачущими детьми, которых успокаивала в Лютном, но это всегда работало и со взрослыми. Они со временем просто костенели и твердели, пряча эмоции за панцирем, хотя глубоко внутри все равно ждали поддержки и кого-то другого — более сильного в момент их слабости. Кого-то другого, кто не будет обижать, заставляя покрываться иголками, а, наоборот, защитит. Встанет стеной хоть на несколько мгновений, огородит и согреет сочувствием. Даст передышку, после которой человек сам продолжит борьбу.       Как настоящий взрослый.       — Ты пр’осто слишком мало живешь со мной под одной кр’ышей, — тряхнув головой, сказала она с улыбкой. Золотая прядка подпрыгнула, защекотала лебединую шею, заскользила по пушку кожи и съехала с плеча.       Гермиона пожала плечами и вновь повернулась к окну. Неразборчивая мазня, в которую на бешеной скорости превратилась местность вокруг, начинала приобретать более четкие очертания.       — Магглы нас не видят?       — Конечно же нет, — зашуршав тканью платья и расправив подол, отозвалась Флер. Шар под потолком замерцал, предупреждая о том, что они приехали. Ночная тьма воцарилась за окном, и Гермиона, внимательно смотревшая через стекло, различила высокие ворота перед ними. Вот они отворились, и экипаж медленно заехал внутрь. Удерживаемые удилами кони не набирали той бешеной, волшебной скорости, с которой мчались до этого. — Пр’оложили много специальных дор’ог между р’айонами магов и домами пр’иближенных к пр’авящему кр’угу, но пути будут р’азр’астаться.       — Как в девятнадцатом веке, — прошептала под нос Гермиона. Они проезжали через сквер. В траве и между кустарниками стояли маленькие светильники, приятно для глаз окрашивавшие в белоснежный свет ночную тьму вокруг.       Парковая зона вокруг особняка Долоховых была больше, чем у Министра (хотя Гермиона не могла знать точно, ведь они ехали лишь по главной дороге, ведущей к парадным дверям), но здесь не все растения погрузились в спячку. Выходя из экипажа следом за Флер, даже не оглянувшейся по сторонам, а направившейся прямо внутрь с враждебным взглядом и поджатыми губами, Гермиона выцепила несколько кустов с цветущими розами по бокам от недлинной лестницы, ведущей ко входу, у которого дожидался домовик.       Гермиона, приподняв подол платья, поспешила вслед за Флер, бросая короткие взгляды по сторонам. На вычищенные гладкие перила, опирающиеся на пузатые ножки, на темные стены возвышающегося дома и блестящие окна, некоторые из которых внимательными желтыми глазами смотрели на прибывших. Прежде чем скрыться под козырьком, Гермиона оглянулась на их экипаж, но тот уже бесследно исчез вместе с домовиком, сидевшим на козлах.       — Как мне себя вести? — нагнав Флер в холле, тихо прошептала Гермиона. Повторив за хозяйкой, она сняла верхнюю одежду и передала другому эльфу, встретившему их, тут же испарившемуся и больше не вернувшемуся. Первый — с несколькими седыми волосками на висках и сеткой морщин на уродливом лице, горбатый и мрачный (прямо копия Министра в голове Гермионы!), — вытянул руку, приглашая дам пройти вперед.       Флер на него даже не посмотрела, подхватила Гермиону под руку и направилась по знакомому ей маршруту. Теплый свет горел в коридоре, по которому они шли, минуя круглую лестницу почти у дверей и закрытые комнаты. Эльф за ними не последовал, только стоял позади и пялился в спину, прожигая ядовитым взглядом платья и кожу. Они наверняка плавились пылающими дырками. Гермиона поежилась.       Флер заговорила только после того, как они завернули за угол и сделали еще несколько шагов:       — Не выделяйся, не запоминай, что услышишь. Поймешь, что мешаешь, тут же кланяйся и выходи из комнаты, — тихо произнесла она, после чего отпустила руку Гермионы, выпрямила спину, расправила плечи и поплыла дальше. Вся засветилась, засияла, как бриллиант, заблестела, купаясь в невидимых солнечных лучах. Гермиона даже залюбовалась на секунду. От той нервной и чуть ли не плачущей Флер в особняке не осталось ничего.       Они вошли в следующую дверь без стука или представления. Флер просто распахнула ее, позволив золотистому свету упасть на лицо, кротко улыбнулась и по-королевски величественно зашла внутрь. Гермиона шмыгнула следом и осторожно затворила за ними дверь. Сцепив руки перед собой в замок, она остановилась за хозяйкой.       В комнате сидели две женщины, обернувшиеся на вошедших. Черноволосая, смуглая и ослепительно красивая в кресле у камина с бокалом вина подняла смольные, словно покрывало ночи, глаза на них и слабо улыбнулась, цепким хищным взглядом впившись в образ сиятельной княгини и лишь после того, как несколько секунд она изучала приталенное красное платье с вырезом на бедре и россыпью черных блестящих камней в узоре на груди, уходящих двумя редеющими тонкими полосами вниз по подолу, золотистые волосы, кокетливую прядь и поднебесного цвета радужки, она перевела взгляд на Гермиону на несколько мгновений и удивленно приподняла черные брови.       — Я почему-то знала, что вы придете, — низким бархатным голосом произнесла она, вновь возвращая свое внимание Флер. Гермиона поспешно отвернулась, почувствовав дурманящие интонации и встретившись глазами с ее. Что-то внутри испуганно заворочалось от надменного и слегка насмешливого взгляда, пронзившего ее.       — Конечно же знала, — проговорила вторая женщина, замершая подальше у окна, и Гермиона перевела любопытный взор на нее. Привлекательная, но не броско красивая, будто ядовитый цветок, коим была первая волшебница, в длинном темно-зеленом платье с черной шалью, соскользнувшей с плеч на сгибы локтей, с округлым лицом и приветливой улыбкой — не враждебно-приветливой, как у дурманящего цветка, а по-настоящему радостной (либо настолько искусно притворной, что Гермиона поверила), — и внимательными умными глазами. Присмотревшись к пока не обращающей на нее внимание колдунье, Гермиона узнала в говорящей Розали Лестрейндж, которую видела мельком на балу, когда она шла под руку с Долоховым. Она не была маняще прекрасна, как первая волшебница, не была сиятельна и красива в цветущей молодости, как Флер, но почему-то отпечаталась в памяти. Ее тогда представил Корбан Яксли — настоящий сказочник, промывший уши якобы слезной историей о ее сестре.       Флер повернулась к Розали, лишь кивнув другой волшебнице, и протянула руку, которую приблизившаяся женщина легко сжала.       — Ваш муж пришел просто в озлобленном состоянии, — поделилась она, блеснув глазами. На тонкой полоске розоватых губ растянулась едкая насмешка, и она отпустила молочную ладонь Флер, повернувшись к другой гостье. — Миссис Забини поделилась со мной предположением, что это все от семейных проблем. И уж кому, как не ей, разбираться в этом.       Гермиона, старавшаяся максимально не выделяться, наблюдая за происходящим, подметила, что мисс Лестрейндж задела обеих дам, но как-то завуалированно и вроде даже не обидно, что те нашли нужным лишь обменяться понимающими улыбками друг с другом.       — И пр’авда, мы с миссис Забини р’азбир’аемся в этом в отличие от вас, — холодным тоном отчеканила Флер. Гермиона видела, как ее напряженные плечи распрямились еще сильнее (хотя буквально мгновение назад это казалось невозможным), и она склонила голову набок. Розали явно ожидала продолжения. — С нашим Министр’ом, уж пр’остит он меня за такие слова, не суждено познать гор’ечи семейных р’азмолвок, — цокнув языком о небо, не мучая долго Розали, бросила она.       Поддела, но не исподтишка, как это сделала та, а весьма явно. Гермиона по инерции уткнула глаза в пол — заострившийся взгляд мисс Лестрейндж соскользнул на нее. Выждав мгновение, когда та отвернется, не найдя в грязнокровке ничего интересного, она исподлобья оглядела небольшую комнату с несколькими книжными шкафами и роялем справа, диваном и парой кресел с маленькими деревянными столиками и камином в левой части. Миссис Забини залпом допила вино, остававшееся в стакане, и щелкнула пальцами, прерывая тишину. В воздухе тут же возник домовик.       Вопреки взволнованно забившейся в голове мысли, что их сейчас выставят вон, Розали Лестрейндж искренне улыбнулась, проигнорировав выпад Флер, и вновь сделала несколько шагов ей на встречу, приобняв за плечи и отступив. Все напряжение, вибрировавшее в воздухе и коловшее кожу буквально несколько секунд назад, разом спало.       — А вы сегодня необычайно раздражены, — продолжая вглядываться в лицо Флер, выражение которого Гермиона не могла увидеть, заговорила она. — Но мы не в том обществе, где будут мучить расспросами о проблемах, так что расслабьтесь, — она повернулась к домовику, послушно жесту миссис Забини наливавшему ей вина, и громко вздохнула. — Заварите княгине Долоховой и мне чай с ромашкой, — распорядилась она, после чего вновь повернулась к гостье. — Вы сегодня поздно. Мы уж думали, совсем не придете.       — Я и не собир’алась, — более спокойным тоном произнесла Флер и заулыбалась: Гермиона прямо услышала это в ее интонациях, — но потом подумала, что хочу насладиться последним тихим вечер’ом в вашей компании.       Розали понятливо кивнула и рассмеялась. Эльф появился с подносом, на котором стоял небольшой белый чайничек, выпускавший носом пар, и две чашки на блюдцах.       — Адель будет здесь со дня на день. Я уже чувствую, как весь наш привычный мир перевернется! — всплеснув руками, жарко произнесла она, после чего, словно испугавшись своего порыва, отступила в сторону. Миссис Забини слабо улыбалась, потягивая вино, будто ее все происходившее ни капельки не касалось, и эта Адель (наверняка та самая, про которую рассказывал мистер Яксли) не вызывала у нее и грамма эмоций.       Флер села на диван, стоявший напротив кресла миссис Забини, устроившись на мягкой поверхности и мельком глянув в окно напротив. Теперь изучающему взору мисс Лестрейндж ничего не мешало впиться в Гермиону. Она осмотрела ее за несколько секунд с ног до головы, проскользнула по черному платью и бледному лицу, зацепилась за веснушчатый нос и отвернулась, но Гермиона почувствовала себя не в своей тарелке, и сердце в груди сделало кульбит. От ее взгляда нечего было ожидать, по нему не читались совершенно никакие эмоции (даже недавний смех затронул лишь рот), и это произвело похожий эффект на тот, который имели интонации миссис Забини.       Мерлин побери, в какое общество они попали и почему Флер чувствовала себя комфортно? Зачем вообще было подниматься и ехать в дом к Министру так поздно? Неужели было что-то важное, что Флер хотела срочно обсудить с этими женщинами? И если было, почему Гермиону все еще не выставили? Разве она не была явно лишними ушами, непонятно еще, на кого работающими и что замышляющими?       — Ваша грязнокровка прелестна, — врываясь в ее мысли, произнесла Розали Лестрейндж. Она повернулась к Флер и слабо улыбнулась ей, пройдя к окну, но уже к тому, что было ближе к женщинам, и опершись на подоконник. Теперь все смотрели на Гермиону. Внимательно, словно она в любой момент могла выкинуть какой-нибудь смешной трюк. Как цирковая собачка. — Она привлекла мое внимание еще на балу, — лизнув острые клыки языком и сглотнув несколько капель яда, совершенно очаровательнейшим тоном, присущим красивым стервам высшего общества, как поняла Гермиона, закончила акула она.       — У мадам Лестр’ейндж со всеми ее минусами всегда был отличный вкус, — сдержанно произнесла Флер, быстро вернув все свое внимание дымящемуся чаю. Она осторожно приподняла блюдце с чашкой, в которую заботливый домовик уже налил напиток, и притянула ее к губам, сделав маленький глоток. — Вы не находите? — оторвавшись, уточнила она, повернувшись к миссис Забини.       — Несомненно, — кивнула та, после чего постаралась скрыть улыбку в бокале с вином. Гермионе нос свербило от фальши и приторности разговоров, которые явно задевали дам, но которые они почему-то продолжали. — Особенно учитывая реакцию мистера Поттера. Вы были знакомы раньше? — обратившись прямиком к Гермионе, уже решившей, что она была вещью, обсуждаемой с хозяином, приподняла слабо брови.       От ее голоса непроизвольный румянец приливал к щекам.       Флер оторвалась от чая и посмотрела на Гермиону спокойным и умиротворенным взглядом, словно была уверена в том, что та никаким словом или жестом не бросит тень ни на нее, ни на себя (к сожалению, мозг не мог полностью смириться с низким положением в обществе, в котором и за человека не считали. Тем более, в Лютном, со всеми его минусами, она была отдельной личностью, а не приложением и побрякушкой). Розали Лестрейндж отвела задумчивые мерцающие глаза от женщин и тоже глянула на Гермиону. В ее взоре не было интереса или любопытства, не было желания задеть, не было абсолютно ничего. Она смотрела так, словно ей в голову пришла какая-то мысль, занимавшая ее куда больше происходящего.       И то, как она выглядела, вдруг придало Гермионе уверенности. Она выпрямила спину и бесстрашно посмотрела в глаза одурманивающей миссис Забини.       — Мы учились вместе. Я не сдержала эмоций, когда увидела мистера Поттера — все же столько лет провела в «заключении» — и первая обняла его. Мне очень жаль, что это бросило тень на мадам Лестрейндж, которая привезла меня, на него, сделав смешным в ваших глазах, и на княгиню Долохову. Я осознаю свою глупость и сгораю от стыда, — отчеканила Гермиона. Прозвучало так, словно она и правда испытывала муки совести. Что обнял ее Гарри, а не она его. И обсуждение этого вопроса болезненно задевало ее гордость.       Миссис Забини заулыбалась еще ярче, отвернувшись от нее к камину. В ее радужках замерцали оранжевые языки стрекочущего пламени.       — Тебе не стоило лгать здесь, — заговорила смягчившимся тоном Розали, заставив Гермиону, не успевшую скрыть враждебности, посмотреть на нее. — Мы видели, что мистер Поттер первый обнял тебя, но твое самопожертвование, пусть и столь пустячное, похвально. Всегда лучше взять вину на себя и не обрекать тех, кто тебе дорог, либо страшен, на проблемы. Ведь злость в нашем мире сильные выливают на слабых, — она отлепилась от подоконника и, легко склонив голову к плечу, улыбнулась. Без яда. Без издевок. Будто она сочувствовала Гермионе. Волчица передумала есть овечку и расслабила хватку зубов на шее. — И именно слабым стоит следить за тем, чтобы их жизнь не подвергалась опасности по вине не думающих о последствиях людей, — она вздохнула и на мгновение опустила глаза. Гермиона вдруг подумала, что когда-то она пережила подобное пренебрежение, и ситуация, о которой заговорила миссис Забини, вызвала в ней туманные воспоминания о прошлом. Либо не она, а ее сестра, наверняка они были близки. Мистер Яксли же говорил, что ту насильно старались выдать замуж, и Розали могла безумно переживать за нее, зная, как ей могло быть плохо из-за решений людей, перечить которым она не могла.       Либо ее саму так же пытались выдать замуж. А еще могли быть сотня и одна других ситуаций. Гермиона же ничего не знает об этой женщине. Лишь то, что обронил мистер Яксли и что может быть приукрашенной ложью.       — Что-то я слишком сентиментальна, — притянув ладонь к лицу и медленно проведя ногтем несколько раз по лбу, взбодрившись и стряхнув с себя напавшую пелену задумчивости, более громко произнесла она. — Какой ужас, кажется, теряю хватку, — она повернулась к Флер и приблизилась к ней. Княгиня подняла поднебесные глаза на мисс Лестрейндж, слабо улыбнулась ей, несколько мгновений не отрываясь смотря в ее красивое лицо, после чего они, не сговариваясь, прервали зрительный контакт. — Нам нужно многое обсудить.       Флер обернулась на секунду к Гермионе, поджав губы и одним взглядом дав ей понять, что сейчас же нужно покинуть комнату. Сделав реверанс и приподняв голову, увидев одобрительный взгляд миссис Забини — единственной, смотревшей на нее, — Гермиона спешно приоткрыла дверь и выскользнула в коридор.       Она словно сделала новый вздох. В комнате с этими акулами — по-другому их назвать язык не поворачивался, ведь с их повадками, лицемерными издевками и скрываемой искренностью, они были похожи именно на голодных хищных акул, — дышать было невозможно. Миссис Забини и мисс Лестрейндж впились в шею, надавили на вены, перекрыли кислород и с жадным интересом смотрели, как Гермиона задыхается, сама не осознавая этого. Цирковая собачка, которую было бы весело забить, но они решили оставить это на следующий раз. Растянуть удовольствие.       Гермиона впивается ногтями в кожу кистей и поворачивается к окну в конце коридора. За ним видно, как корявые когтистые лапищи деревьев скребутся в стекло. Дети в Лютном наверняка бы придумали страшилку о том, что таким образом злые духи пытаются попасть внутрь.       В душе шевельнулось тепло. Прошло совсем немного времени с того момента, как Гермиону выловили и привезли в дом к мадам Лестрейндж, но она уже начинала скучать по маленьким ребятишкам, запертым в гнилом мире. По их доверчивым взглядам, холодным ладошкам, шепоткам по вечерам и доверии, которое было сложно заслужить. Они были как маленькие испуганные зверята, к которым нужно было осторожно находить подход, подбираться, задабривать, проявлять любовь и постепенно начинать получать ее в ответ.       Они раскрылись Гермионе, а сейчас она исчезла. Бросила их, пусть и не по своей воле. Торчала в доме Министра с Флер, мирно спала в новой комнате, проводила время со Скорпиусом и мечтала о будущем, когда они были заперты в стенах разросшегося переулка, в тесноте и угарном дыму утреннего костра.       По коже пробежали мурашки, и она резко отвернулась от окна, прикрывая глаза. Ей нужно было добиться свободы и того, чтобы грязнокровок выпустили из Лютного, перестав считать низшей расой. Иначе она предаст доверившихся ей детей. Бросит уже по своей воле на произвол судьбы.       Она делает глубокий вздох и наклоняет голову, рассматривая подол красивого платья. Мягкая ткань, совершенно легкая (магически легкая) на вес, приятно струится по телу и согревает. Платье, вроде бы не зимнее, сохраняет комнатное тепло и в моменты, когда Гермиона была на улице, догоняя Флер и подставляясь ветру, склоняющему когтистые лапы деревьев к земле, ей не было холодно.       У них в Лютном такой ткани не было. Из вне поставлялась самая обычная, не прочная и не согревающая, так что немеющие в холодные времена пальцы на руках и ногах, мурашки по коже и постоянное желание двигаться, чтобы не упасть где-то замертво, были обычным делом, к которому Гермиона настолько привыкла, что старалась не замечать. Здесь же, пусть ее накидка и платье, в котором она выходила в сад со Скорпиусом, не были сделаны из такой прекрасной ткани, что бывшее платье Флер, ей не было настолько холодно.       О ней как будто заботились. «Либо не о ней, а о статусе семьи», — мельком вспомнив хищниц за дверью, подумалось ей. Две акулы, кружившие сейчас вокруг Флер, жадно облизываясь и представляя, как вытянут из нее все соки, высосут, вопьются клыками в нежную кожу, перевернут все хрупкое равновесие, к которому она пришла (может быть, даже с помощью каких-то успокоительных зелий — слишком быстро взяла себя в руки для женщины, у которой гормоны бьют в голову). Сейчас за дверью она наверняка подвергалась точно таким же нападкам, что были в начале разговора, при котором Гермионе позволили присутствовать, отвечала на язвительные гадости и старалась смягчить происходящее.       Как дети малые. Или они такими были при ней?       У Гермионы ведь не то, что опыта, возможности сравнивать поведение в обществе не было. С одной стороны, они могли всегда так общаться, с другой — это был приветственный ритуал, а с третьей — им было просто скучно и не хотелось посвящать посторонних, пусть и приведенных кем-то из «клуба», в настоящие взаимоотношения и дела. Последнее казалось достаточно разумным, чтобы Гермиона остановилась на этой мысли.       Она привалилась к стене, голова безвольно упала на плечо, и волшебница с трудом подавила зевок. Прислушалась к дому Министра магии, в котором явно не планировала оказаться так скоро. Это было поразительно и даже смешно: иногда у нее мелькала идея о том, что в своей будущей борьбе за права грязнокровок она ни один раз явится к нему с кучей документов, петиций и чем-то таким, но все это было настолько далеким и пока несбыточным, что она предпочитала отметать прочь такие мысли, ведь для начала нужно было самостоятельно изучить новый мир и получить свободу.       Но сейчас она стояла здесь. Совершенно одна. Могла пойти в любую сторону, заглянуть в любую комнату (правда, после такого не факт, что она задержалась бы на территории дома надолго), только вот ей это не было нужно. Она была маленькой грязнокровой девочкой, совсем недавно покинувшей Лютный и, как розовощекий малыш, только учившейся ходить. Над ее присутствием, узнай каким-то образом Министр о нем, только бы посмеялись, а это не было хорошей рекомендацией на будущее.       Пройдет время, и она наверняка явится сюда, чтобы разнести его в пух и прах, посмотреть на выражение его лица от ее победы, пафосно швырнуть бумаги в лицо и почувствовать долгожданное успокоение от унижения, которое он испытает, продув в их пока только мысленной борьбе грязнокровке, но свое первое посещение она оставит в тайне.       Гермиона притягивает ладонь к лицу и прячет за ней горькую усмешку, мелькнувшую на губах, после чего проводит по зачесанным волосам, цепляется пальцами за пучок и безвольно роняет руку обратно на приятную ткань подола. Дерево царапается о стекло, где-то вдалеке хлопает дверь, и дом вновь погружается в тишину, словно здесь никого и нет, а желтые мерцающие глаза — светящиеся комнаты внутри — были лишь бредом разыгравшегося воображения. Только и есть внутри акулы и домовики, которые неслышно передвигаются и наверняка внимательно наблюдают с высокомерными взглядами за происходящим, уже занеся Гермиону в список подозрительных персон, увязавшихся за княгиней, и сейчас присматривая за тем, как она себя ведет.       Интересно, если резко повернуться в сторону и уставиться на длинную белоснежную вазу с тонкой искусственной веткой и несколькими нежно-розовыми цветами в ней, замершую на повороте, пристально вглядываясь в полутьму и фарфор, кто-нибудь из эльфов от испуга ойкнет, грохнувшись в обморок?       Буквально несколько секунд всерьез раздумывая над этим, Гермиона слухом уцепилась за далекие шаги, доносящиеся словно из-за дымки, настолько приглушенными они были. Волшебник шлепал по лестнице, неторопливо спускаясь (или поднимаясь), наверняка не смущаясь столь поздним визитом. Флер не смущалась, а она явно была не единственной приближенной к дому Министра, так что другие тоже могли быть.       Странно, правда, что обитель важнейшего человека страны походила на проходной двор, но это все еще не было проблемами или интересами Гермионы. Если хозяин (хозяева? Можно ли мисс Лестрейндж величать полноправной владелицей?) не были против и даже позволяли приводить явно не входившую в круг доверия грязнокровку, то проходной двор для них был весьма удобен. Или у них были определенные дни для такого? К примеру, по пятницам вход свободный, а по средам лишь по специальному браслету?       Гермиона вновь заулыбалась и устало потянулась. Тело наливалось свинцом, глаза слипались от скуки и тишины, в которую она с головой окунулась. Тот мир, узнать который она так стремилась и что позволила сделать Флер, взяв ее с собой и на несколько минут разрешив посмотреть на хищных акул, не был настолько привлекательным, как она думала, потому что это было совершенно то, к чему Гермиона стремилась. Это была скучная глянцевая картинка, измазанная сладостью растопленной карамели, приторно-яркая и показательно красивая, но не говорившая ни о чем стоящем.       В маггловском мире Гермиона такой журнал просто вышвырнула бы в мусор и с омерзением помыла руки, но она была среди волшебников, в начале напугавших ее своим присутствием, будто бы пробравшихся под кожу, но сейчас, в отдалении, казавшихся пустыми изнутри, но блестящими снаружи погремушками. Ладони фантомно чесались, и она бездумно потерла их о юбку, после чего отлепилась от стены и, взбодрившись, вздрогнув воробушком и затрепетав заледеневшими крыльями — ручка двери опустилась, и образовалась тонкая щелка, сквозь которую теплый свет комнаты вылился на пол, отошла в сторону.       — Это все, что я знаю, — послышался усталый, без серебрящейся пыли лоска и надменности голос Розали Лестрейндж, заставивший любопытную Гермиону навострить уши. — Они слишком озабочены секретностью дел, так что большего найти я не смогла, — фыркнув, закончила она. Дверь приоткрылась сильнее, и Флер, придерживавшая ручку, сделала несколько шагов назад. Ее напряженное лицо не выражало ничего, что могла бы понять Гермиона, и глаза, устремленные на женщин внутри комнаты, были скрыты падавшей тенью. Поднебесное спокойствие превратилось в ураганные омуты.       — В ближайшее вр’емя я не собир’аюсь р’азговар’ивать с Антонином на такую тему — он очень сильно р’азозлится, так что будем довольствоваться малым, — отвратительно серьезным, непривычным для слуха тоном, произнесла она. — Спасибо, — позволив себе слабую улыбку, кивнула, после чего полностью вышла из комнаты и затворила дверь.       Гермиона сделала робкий шаг навстречу, и Флер, погруженная в какие-то свои мысли, с мелькнувшим удивлением посмотрела на нее, словно не ожидала увидеть. Буквально за мгновение живые эмоции сменились тем же напряженным раздражением, с которым она покидала особняк.       — Едем обр’атно, я выяснила все, что хотела, — коротко бросила она, после чего отвернулась от Гермионы и пошла вперед по коридору. Кокетливая золотая прядь подпрыгнула, и одним движением Флер завела ее за ухо, срывая резко всю очаровательность образа.       Она была чем-то обеспокоена. Что-то явно интересное проходило мимо Гермионы, а из разговоров, что она слышала, даже предположить, что именно, было невозможно, но внутри голову подняло предательское зудящее любопытство: это «что-то» явно было важно узнать не только Флер, но еще и миссис Забини, и мисс Лестрейндж (которая, к слову, была женщиной самого Министра), а значит, неинтересным это быть просто не могло.       И в покое мысли Флер в ближайшее время оставить не собиралось, так что Гермионе вдруг открылась прекрасная возможность изучить мир вокруг нее и выяснить скрываемые подробности важного «чего-то». Кто знает, когда ей это пригодится, и где она сможет использовать знания, которые осторожно постарается добыть? Может быть, они позволят избавиться от навящево бьющихся в голове требований мадам Лестрейндж, пугающего Долохова и невидимых наручников, цепью привязанных к ему и его жене?       А может быть, просто дадут возможность изучить то, что беспокоит современных волшебников, и заработать уважение в глазах окружающих. Ей ведь уже пора начинать что-то делать для далеко идущих планов. И в сонных мозгах мелькнувшая возможность казалась еще одним вариантом, о котором она не должна забывать.       Ну не могут эти акулы высшего общества считать секретным делом потерю дорогой сережки на лестнице!