Несмотря на приветствие Лаванды, которое Гермиона про себя называла фамильярным, дальнейшее ее поведение не вызывало никаких придирок. После переворота она продолжила какую-никакую жизнь в новой Магической Британии и прекрасно была знакома с вступившими в силу новомодными правилами и тенденциями, к которым Гермиона, скрепя сердце, с трудом приучалась (или, точнее будет сказать, приручалась). Лаванда делала реверансы княжеской чете и Драко, никогда не позволяя себе лишнего, склоняла голову, приветствуя Гермиону и Скорпиуса, осторожно пожимала мальчику руку перед началом занятий, тем самым давая ему понять, что он не возвышается над ней слишком сильно, и во время учебы в небольшой классной комнате главной была она.
Первые дни по просьбе Драко Гермиона сидела все уроки с ними, жадно вслушиваясь в слова Лаванды. Она не преподавала что-то, неизвестное Гермионе: основы школьной программы, которую она проходила в младших классах, но сам звук учительского голоса, атмосфера занятий заставляли мурашки бежать по коже.
Небольшая классная комната была оборудована недалеко от детской. Деревянная, с большим учительским столом, с первых дней заваленным книгами, черной меловой доской на стене и более маленьким столиком для Драко напротив. Несколько чернильниц на комоде возле стены, над которыми висела карта, стопка бумаги в ящиках, мел, карандаши и запасные ластики. С другой стороны от карты между окнами — портреты нескольких писателей и ученых, а за спиной — движущиеся и внимательно слушающие уроки выдающиеся волшебники.
Они, бывало, хмурили брови или покусывали губы первое время, но достаточно быстро привыкли и к молчаливому, но впитывающему знания, словно губка, Скорпиусу, и к улыбающейся Лаванде, умевшей мгновенно входить в строгий образ преподавательницы и разделять хорошие отношения за дверьми комнаты с теми, что были внутри, и, наверное, даже к тихой Гермионе, либо внимательно слушающей уроки, либо что-то читающей.
Драко тоже присутствовал на нескольких занятиях, но у него была работа и, убедившись в том, что Лаванда его устраивает, он и вовсе через полторы недели перестал появляться. Флер как-то обмолвилась в саду, пока Гермиона играла со Скорпиусом в классики, что Драко должен будет вскоре поехать в новую командировку. Настроение мальчика в тот же момент упало ниже нуля, хотя он постарался этого не показывать, но, привязавшаяся к нему Гермиона быстро подметила, что что-то не так.
Жизнь в доме текла своим чередом. Холодный ноябрь серел, мрачнел, и, ворча, нехотя уступал числа на календаре декабрю. Гермиона словно костенела вместе с ним. Обитатели дома, их нравы и характеры, тепло в помещениях и сытость разморили ее. Но всего этого не хватило для того, чтобы она забыла о Беллатрикс и Долохове, даже наоборот, мысли о них словно обострились и стали посещать ее намного чаще, хотя она и не думала, что это возможно.
Чем больше Флер уделяла ей времени, находя в ней того близкого друга, которого почему-то была лишена до этого, тем сильнее Гермиона желала оттянуть все то, что должна была сделать. Это вдруг вошло в привычку — раздражающую и выводящую ее на эмоции. Поэтому, перебарывая себя, Гермиона улыбалась Долохову, когда встречалась с ним в коридорах, с учтивой вежливостью выполняла мелкие поручения, которые он иногда давал ей, проходила мимо открытых дверей с высоко поднятой головой и равнодушным видом во время его бесед с женой, Драко или навещавшим его Корбаном Яксли, прекрасно зная, что он это замечает. Мало-помалу страх перед его зелеными глазами, так и не покинувший ее, несколько притупился, позволяя жить с ним.
Повысь Долохов на нее голос или нахмурься, Гермиона чувствовала, как сердце начинало заходиться в паническом ритме, но в остальном жизнь в особняке стала намного легче. Даже отношения между супругами, как бы не хотелось признавать этого, но делавшие погоду в доме, смягчились. Флер, остыв, примирилась с повышенной и несколько грубой заботой мужа, а он начал стараться сдерживать себя. Гермиона буквально могла видеть, как он недовольно хмурился, провожая Флер к экипажу миссис Забини или мисс Лестрейндж, как вздыхал, когда та вытягивала его изредка на выходных на чай к каким-то многочисленным прелестным леди и их семьям.
Ему общество осточертело так же, как и стремление Флер к нему. Но у нее к четвертому месяцу беременности начал резко расти живот, гормональные скачки остыли (Гермиона правда думала, что ненадолго), и видимые изменения в ее теле (помимо отхлынувшей волны борьбы характеров) благотворно влияли на Долохова. Наблюдая со стороны, Гермиона внутренне почему-то радовалась их теплеющим взаимоотношениям, хотя, по сути, должна была ненавидеть их умение находить общий язык.
Корсет под платьем затягивался с каждым разом все туже, норовя придушить ее взамен на ярко подчеркнутую красоту хрупкой фигуры и приподнятую грудь. Антонину Долохову, кажется, было плевать — он проходил мимо, изредка удостаивая ее невнимательным взглядом. Гермиона расслабленно выдыхала каждый раз, как их встречи заканчивались, и искусственная улыбка сама собой сползала с губ.
Гермиона оказалась пропащей лгуньей с орущей благим матом совестью. «Зато не скучно», — любила она повторять самой себе, отводя Скорпиуса в учебную комнату и оставляя с Лавандой. Их взаимоотношения не ладились. Она радостно улыбалась по утрам Гермионе и часто что-то щебетала за завтраком, окуная ее в атмосферу тепла, рассказывала про успехи Скорпиуса и постоянно старалась вызнать о Лютном. Кажется, именно в этом единственном вопросе у нее отсутствовало проявлявшееся в остальном чувство такта: Лаванда не замечала, как Гермиона морщилась и старалась съехать с темы, не довольствовалась ее короткими ответами и назойливо жужжала о неправильности подобного отношения к людям.
Не будь Гермиона так раздражена к последнему пункту их обсуждения, она, быть может, даже воспылала симпатией к бывшей однокурснице. Но та из раза в раз наступала на одни и те же грабли, с каждый днем становясь все более навязчивой, и, как бы не старалась Гермиона подавить ответное раздражение, получалось у нее плохо.
Она готова была терпеть Лаванду в учебной комнате, за редкими завтраками в компании Драко (в последнее время он возвращался слишком поздно, чтобы вставать так же, как и раньше, пока на кухне кроме эльфов можно было застать только Гермиону), неподалеку от Флер, рядом с которой Лаванда смущалась, розовела и вела себя лучше некуда, словно хозяйка дома была ангелом небесным, которому она готова была чуть ли не поклоняться, и неподалеку от Долохова, нагонявшего на Лаванду ужас, похожий на тот, что испытывала Гермиона.
Энергетика у него была, мягко говоря, не очень. Жаль только, его это не сильно волновало.
Гермиона приподняла серый подол платья и легко сбежала по лестнице. Если собственные причуды Долохова не интересовали, то все, что было связано с Флер и ее тараканами, занимало в его голове одно из первых мест (скорей всего, в некоторых моментах уступая лишь заскокам Министра). Семейный колдомедик, мистер Рочестер, довольно часто навещавший особняк, мельком заметил, что неплохо было бы на постоянной основе вместе с ним приглашать другого врача, специализирующегося на беременности вместо простого посещения консультаций у мисс Свон раз в несколько недель, как делалось до этого.
Флер, в вопросах здоровья превращавшаяся в настолько отвратительную в своей щепетильности и доверчивости женщину, тут же с распахнутыми глазами обратила внимание на то, что и живот у нее меньше, чем должен быть на ее сроке. За полторы недели дом посетили более трех колдомедиков — с прошлым, бедной тихой мисс Свон, о которой так хорошо отзывались домовики, Долоховы расстались по той причине, что она не паниковала, не волновалась и все время заверяла, что беременность проходит хорошо.
Странно или нет было судить не Гермионе. По ее личному мнению, подобная забота о еще не родившемся ребенке вполне похвальна. Да и мисс Свон она лично не знала, понятия не имела, что та советовала Флер, и чем другие ей противоречили, так что лезть в это дело она как не планировала, так и не планирует.
Завернув за угол, погруженная в медленно текущие по голове мысли, Гермиона чуть не врезалась в старого Альдеса, недовольно на нее зыркнувшего. Быстро извинившись перед ним, она принялась жадно оглядывать пришедшего мужчину, которому помогала раздеваться молоденькая эльфийка. Вот из огромных рукавов вынырнули две пухлые руки и показалась широкая грудь невысокого ростом человечка в костюме. Его красное огромное, словно опухшее, лицо сотрясалось, словно желе, при каждом движении. На носу мерцала тонкая оправа небольших круглых очков, визуально увеличивавших свиные прозрачные глаза. Темные прилизанные волосы кругом обходили небольшую лысину у него на макушке.
Гермиона незаметно для гостя сморщилась и бросила вопросительный взор на Альдеса. Тот не изменился в лице или поведении, будто пришедший в дом человек не внушал ему совершенно никаких эмоций. Альдес был идеален своей якобы слепотой и глухотой, которые профессионально проявлялись, как только того требовали приличия. Гермионе до него было еще расти и расти.
— Добро пожаловать, господин Брайтон, — наклонив голову, кивнул Альдес. Гермиона присела в реверансе. Ей была отвратительна мысль, что перед этим отъевшимся человеком, которого она не знает и в котором не видит ни единой заслуги, она преклоняется, как следует новомодным дурацким приличиям. — Мисс Грейнджер проводит вас к хозяевам, — подкрепляя вспыхнувшую у нее внутри неприязнь, господин Брайтон вальяжно пошел им навстречу, не удостоив Альдеса и взглядом.
— Эта прелестная леди? — с улыбкой спросил он и протянул Гермионе руку. Нехотя, чувствуя на себе пронзительное внимание Альдеса, она вложила свою в его толстую и потную. Господин Брайтон вдруг притянул ладонь к губам и оставил слабый поцелуй (Мерлин, хорошо, что сухой, иначе бы она не сдержала вежливого выражения лица!), маленькими осоловевшими глазенками глядя ей в глаза. Черт побери, если он вдруг окажется превосходным колдомедиком и устроит Долоховых, Гермиона решит, что побег из разнежившего ее дома на время его присутствия не такая уж плохая идея. — Безумно рад знакомству, мисс Грейнджер. Ну что ж, пройдемте, не хочу заставлять княгиню ждать.
Он быстро выпустил руку Гермионы и поудобнее взял коричневый чемоданчик с медицинскими принадлежностями. Отвернувшись и почувствовав, как на лице появляется отвратительная гримаса, Гермиона заспешила вперед, слыша, как тучно, но не отставая следует за ней господин Брайтон. Сложив руки перед собой, она незаметно обтерла кисть о юбку.
Несколько раз господин Брайтон пытался заговорить с ней, но Гермиона, как будто наловчившись умению съезжать с темы в разговорах с Лавандой, избегала долго длящихся бесед. С ним это получалось профессионально в отличие от вечно неспокойной и что-то делающей мисс Браун, что, наверное, было единственным плюсом нового колдомедика в ее глазах.
Благо, гостиная, в которой его принимали, была недалеко, и Гермиона должна была быстро отделаться от обязанности, впихнутой ей Долоховым — другая сторона медали его внимания. Поймал в коридоре, пока она шла в библиотеку, планируя отключиться от окружающего мира на несколько часов на время занятий Лаванды и Скорпиуса, схватил легко за руку чуть выше локтя, заставляя замереть и побледнеть (сердце начало панически биться в груди, легкие сдавило. Еще немного, и Гермиона думала, что потеряет сознание. Страх к Долохову и его мудацким зеленым глазам выбивал ее из колеи равновесия. Как будто одно его ненарочное, секундное прикосновение было сравнимо нескольким грубым ударам, отключавшим мозг). Он усмехнулся, по расширившимся удивленно глазам читая ее реакцию, и просто предупредил, что она должна встретить колдомедика и привести — домовики были заняты подготовкой к завтрашнему ужину с Министром магии и нельзя было надолго их отвлекать.
Еще один удар. Почти фатальный. Если бы Гермиона не ходила до этого по лезвию ножа, приехав в дом Министра вместе с Флер, то она от произведенного эффекта такими обычными словами, сказанными ничего не выражающим тоном, не смогла бы так быстро оправиться и спрятать вспыхнувшее в груди волнение. Ненависть, злость и давняя обида вихрем поднялись в душе, и она покачнулась, но уже в следующую секунду склонила голову в поклоне и мягко пообещала выполнить волю князя.
Ее мутило от подобного раболепия в моменты, когда рассудок тонул в чувствах. Следующая ее тону понимающая усмешка Долохова заставила ее страстно возжелать выцарапать его бесноватые, блядские дурманящие глаза. Но Гермиона, как бы ей не хотелось признаваться в этом, не осмелилась бы: животный страх сковывал движения. Ей оставалось только с ненавистью смотреть ему вслед.
— Мисс Грейнджер, — господин Брайтон вдруг схватил ее за руку и заставил резко остановиться, с силой дернув на себя. Гермиона, так грубо вырванная из своих мыслей, удивленно посмотрела на него. Дверь в гостиную была в нескольких шагах, но он, хотя и был предупрежден, куда идти, почему-то не трогался с места. Его маленькие свинячьи глазки приобрели новое, осмысленное выражение. Гермиона почувствовала, как внизу живота стягивается тугой узел. Что-то было не так в этом показавшемся ей на первый взгляд отвратительном и маленьком даже не по росту, а по душе человеке. — Прошу меня извинить.
Он сделал несколько шагов назад, утягивая ее за угол и быстро осматриваясь. Гермиона и вскрикнуть не успела, как оказалась в небольшом тупике, прижатая к подоконнику. Господин Брайтон стоял напротив. Вся его мешковатая неуклюжесть вмиг испарилась.
— Я займу у вас всего пять минут, моя дорогая, — он быстро облизал тонкую полоску губ, языком сцапывая капельки пота на красной коже под носом. — Моя милейшая высокопоставленная знакомая просила передать вам, что вы слишком медлите. Если все продолжится подобным образом и дальше, она лишится терпения, — прошептал он, после чего, забегав жадным мерзким взглядом по Гермионе, все чаще останавливаясь на приподнятой груди и губах, паскудно захихикал. — Она обещала подарить мне ваш труп. Знаете, я большой любитель до…
Вспыхнув, Гермиона со всей силы дала ему звонкую пощечину. Все его желейное лицо комично затряслось, а тонкая оправа очков, соскользнув с мокрой кожи, слетела на землю.
— Не смейте мне угрожать, — прошипела она, после чего толкнула его в грудь и отбежала в сторону. Глаза жгло, словно они швыряли молнии. Если бы Брайтон сделал хоть один шаг к ней, она бы убила его. Неважно, как и чем, но Гермиона неосознанно понимала, что в тот момент он был на волосок от смерти. Чувствуя, как страх мешается со злостью, ненавистью и отвращением, она плохо контролировала себя и свои эмоции.
Как тогда в Лютном, когда она била по лицу паренька, одного из тех, кого послала мадам Лестрейндж. Но если тогда рассудок Гермионы контролировал ситуацию, то сейчас все готово было покатиться к чертям собачьим.
Лицо Гермионы пылало, малой частью отражая огонь, бушевавший внутри. Брайтон, массируя щеку, на которой отпечаталась ее ладонь, ошарашенно и злобно продолжал сжирать ее глазами, но даже не пытался подойти. Он, наклонившись и хихикнув мысли, пронесшейся в его сумасшедшей голове, поднял оправу, после чего подул на стекла и надел очки обратно на нос.
— Я предупредил вас, прелестница. Не искушайте судьбу. А теперь позвольте мне все же пройти к княгине Долоховой, уверен, она меня заждалась, — спокойным, не сравнимым ни с единым тоном, который слышала Гермиона от него раньше, произнес он и крепче сжал ручку чемоданчика, который не отпускал ни на мгновение.
Гермиона, словно в тумане, навострив уши и неотрывно наблюдая за ним, сделала несколько шагов в сторону. Она была похожа на тяжело дышащую взвинченную волчицу, в любой момент готовую кинуться на противника, пусть он был бы в тысячу раз сильнее, и исход предвещал для нее лишь переломанную шею и смертельные мучения. В те жуткие мгновения, сгорающая в противоречивых чувствах, размельчающих защитную оболочку вокруг сердца, которая, как казалось Гермионе, за проведенный месяц в особняке должна была лишь окрепнуть, она не могла думать ни о правильности поступков, ни о том, как можно было бы перехитрить Брайтона и заодно ненадолго отвадить мадам Лестрейндж.
Он радостно улыбнулся ей, и грудь его затряслась в сдерживаемом смехе. Качнув головой, он цокнул языком и отвернулся, приблизившись к двери гостиной. Постучался. Гермиона слышала, как глубоко и ровно он дышал. Сердце болезненно ухало в груди.
Вот ручка повернулась, и Долохов собственной персоной открыл дверь. Брайтон тут же лучезарно заулыбался, поздоровавшись с ним с поклоном, и вошел внутрь. Прежде, чем дверь закрылась, Долохов бросил взгляд в коридор. Их глаза с Гермионой встретились, и он, вновь словно читая ее мысли, недовольно нахмурился прежде, чем тоже скрылся.
***
Ситуация выходила из-под контроля. Даже не выходила, а скакала галопом в сторону Преисподней. За пару недель отдыха, сытости, тепла и какого-никакого спокойствия с появлением и словами Брайтона Гермиона получила сильнейшую порцию волнения, гнева, страха, ненависти и желания взять и просто-напросто исчезнуть.
Нужно было что-то делать. Что — в голову не приходило. Пойди она и хоть разденься перед Долоховым, начни накидываться на него с поцелуями и непристойными предложениями, это ни к чему бы не привело. Он был слишком сложный, слишком закостеневший человек. Если до Флер и был период, что он спал с ночными бабочками и Мерлин знает с кем еще, то, женившись, он не позволял себе лишнего. Гермиона даже не чувствовала, она точно знала, что подобный метод не будет работать. Он словно остановился в этом плане, свил себе гнездышко и сидел наслаждался, изредка разбираясь с заползающими паразитами — притирками, ссорами и недопониманиями.
Нет, нужно было что-то другое, более долгое и глубокое. Долохова нужно было заинтересовать. А интерес у такого человека с пустого места не возникнет, сколько мадам Лестрейндж не будет угрожать, беситься и шаманить у костра под проливным дождем, взывая к языческим богам. Чтобы привлечь Долохова, нужно было его зацепить, и рано или поздно Гермионе представился бы подобный шанс. А если она сейчас оступится и совершит ошибку, то первый шаг, сделанный ей на пути к требованию мадам Лестрейндж, станет последним.
А вот это ей определенно не нужно!
Хотелось бы сказать, что она накручивала себя зря: она ведь была буквально под крылышком Долохова, и достать ее здесь было намного сложнее, чем в любом другом месте. Но и тут был прокол — раз человек мадам Лестрейндж так легко прошел в дом, раз она воспользовалась слабостью супругов к здоровью и беспокойству о будущем ребенке, значит, не все было так радужно. Кто знает, в какой момент ее человек или даже домовик осядет в доме? А если та же Лаванда уже работает на нее и ждет только требования?
Гермиона нахмурилась и встряхнула головой. Нет, Лаванда наверное не работает, иначе она давно уже либо подсыпала что-то, либо вколола Долохову. Что-то не убивающее, а медленно действующий ослабляющий яд. Мерлин, ведь даже Гермиона могла это сделать! Превратить Долохова в овоща и убрать с дороги — нет же ничего проще! И почему только мадам Лестрейндж затевает эти долгие противные игры? Неужели так велика вероятность, что на нее все же выйдут в случае, если начнется расследование?
Ну конечно, велика. Что же это сегодня с Гермионой? Антонин — лучший друг Министра магии и простым ядом его уж точно не убрать, не навлекая тем самым проблемы на себя!
Именно поэтому такой замудренный способ вывести его из игры, который, помимо всего прочего, тешит кошачью любовь мадам Лестрейндж загонять мышь в ловушку. Ей словно нравилось запугивать, использовать и управлять, даже не находясь рядом — и Гермиона оказалась частью ее чокнутой головоломки.
Она влияла на нее с первой встречи. А как Гермиона расслабилась и начала проникаться к новой жизни, воспользовавшись случаем, подослала этого дрянного Брайтона. Мерлин, он желал ее, да еще и желал мертвой! Отвратительный, ненормальный, паршивый человек! Ему ни в коем случае нельзя оставаться в доме!
Гермиона почувствовала, как у нее начинает кружиться голова. Брайтон был допущен к самому дорогому, к сердцу семьи — ко Флер и не родившемуся ребенку. Она почувствовала, как ее начинает мутить. Он ведь мог отравить Флер! Это стало бы огромной семейной проблемой, в которую Долохов ушел бы с головой. Брайтон мог бы довольно быстро войти в доверие, насоветовать уехать на солнышко, принять то-то и то-то и черт знает что еще!
Что, если Беллатрикс взяла его как еще один дополнительный план? Если Гермиона не справится, колдомедик, которому доверяют оба супруга, сделает то, что в его силах. Ведь он — уже проверенный человек без тараканов в голове, которые есть у Гермионы. И он, судя по всему, не знаком Долохову как приближенный мадам Лестрейндж, иначе бы его не пустили так легко на порог.
Нужно было что-то делать. Как минимум, нельзя было позволять Брайтону оставаться здесь, но нельзя было и слишком явно давать понять, что Гермиона отказывается от требований Беллатрикс, чтобы та каким-то неизвестным образом не исполнила прозвучавшую угрозу. Гермиона представила, как жадно, тем самым омерзительным взглядом Брайтон осматривает ее мертвое не сопротивляющееся тело, и со слабостью сползла на пол.
Голова просто раскалывалась, а она не могла придумать и понять, как будет правильно поступить в этой ситуации.
Мораль и совесть вступили в заведомо невыигрышную ни для какой стороны битву с мозгом. Горячие слезы внутреннего смятения и злости покатились по щекам.
Несколько минут она сидела, не шевелясь и ни о чем не думая. В голове вновь и вновь вспыхивал одурманенный поросячий взгляд и желейное трясущееся лицо Брайтона. Злоба на ситуацию, в которой Гермиона застряла, не в силах сделать шаг влево или вправо, бурлила в венах вместе с кровью. Ей стоило больших трудов не сорваться с места, не ворваться в гостиную и не разбить вазу об отвратительную голову Брайтона, потому что в тот момент она была готова на что угодно.
Она была паразитом, клещом, впившимся в кожу и вытягивающим жизненные соки. Не уйти, не сбросить: она жадно цеплялась за жизнь и пила, пила, словно лучше было лопнуть, нажравшись, чем выпустить болезненное умирающее животное и найти другое пропитание.
Еще несколько слез упали на серый подол платья и оставили темные отпечатки. Не жизнь, а отвратительная череда неправильных дурных выборов. Как будто Гермиона каждое свое действие вела к смерти. И даже сейчас она должна была принять ее то ли с той, то ли с другой стороны. Вопрос только, с какой будет гуманнее.
Она запрокинула голову, жмурясь. Если и так, она бы осталась с Долоховыми до конца. Мадам Лестрейндж была сумасшедшей, агрессивной и явно не испытывала к ней нежных чувств, а тут, в этом особняке, пусть в нем и был один из мерзавцев, благоволивший принятому закону о грязнокровках, она словно вписалась, как своя. Пусть коряво и некрасиво — вся жизнь в новой Магической Британии была некрасивой и неловкой, — но вписалась. Ей здесь было почти хорошо.
Она сделала глубокий вздох. Щеки все так же пылали. Где именно Гермиона свернула не туда, было плохо понятно. Но ей все же стоит попробовать усидеть на обоих стульях, пока есть возможность. Все равно упадет. Скорей всего, смертельно. Так чего же бояться, если ничего пока еще не случилось?
Она громко выдохнула и, приоткрыв дрожащие веки, неуклюже поднялась, принявшись отряхивать юбку. Мысли постепенно приходили в норму, позволяя ей адекватно обдумать произошедшее. Смутный, глупый, но почему-то казавшийся ей неплохим план медленно вырисовывался, но она все никак не могла собрать его в кучу. Он все время ускользал, дразняще подбрасывая образы или воспламеняя эмоции, заставляя слезы чертить липкие дорожки по ее пылающим веснушчатым щекам.
— Мерлин, Гермиона, что с тобой?!
Она вздрогнула и невольно отступила назад, со всей силы врезавшись в подоконник и тихо застонав. Сердце ухнуло, а Лаванда, резко вывернувшая из-за угла, с огромными взволнованными глазами подбежала к ней и вцепилась в ее руки с двух сторон чуть выше локтя.
— Что случилось? Кто тебя обидел? Ты в порядке?
Слушая посыпавшиеся с ее очаровательных пухлых розовых губ вопросы, Гермиона решилась на безрассудное действие. План оказался не таким уж привлекательным в представшем ей обличье, но было поздно: тяжело втянув воздух и зажмурившись, выдавливая слезы, срывающимся тихим голосом она заговорила:
— Мерлин, Лаванда, мне так… мне так стыдно. Новый колдомедик княгини… — при воспоминаниях Гермиону натурально затрясло от злобы и отвращения, и Лаванда ахнула, болезненно поморщившись, будто без слов понимала, что именно Гермиона хотела сказать. Ее красивый рот изогнулся, и гримаса отвращения, какой-то прошлой обиды и страха мелькнула в мягких чертах, тут же сменившись искренней обеспокоенностью.
Честно говоря, где-то в глубине души Гермиона была даже тронута ее вниманием и желанием помочь.
— Он приставал к тебе?
Опустив голову, Гермиона притянула ладони к лицу, вытирая слезы. Слова застревали в горле. Не приставал, но довольно явно угрожал и намекал о своих сексуальных предпочтениях. Зрелище так себе, слушанье — тем более.
Она кивнула и согнулась пополам. Руки Лаванды безвольно упали, и она, несколько секунд не в силах произнести что-то, тихо сжимала и разжимала кулаки. Гермиона видела это нервное действие и, даже не смотря ей в лицо, читала по движениям трясущихся пальцев волнение и злобу, спровоцировавшие поток быстрых мыслей у нее в голове. Дело было сделано: Гермиона натолкнула ее на нужную дорожку, оставалось только дожать.
— Он отвратительный, Лаванда. И мне так плохо, словно я сделала что-то неправильное, — Гермиона судорожно вздохнула. — Как жаль, что я никак не смогу избавиться от его присутствия, если… если он понравится княгине и князю.
— Ну как это не сможешь? — осторожно обнимая ее и мягко заставляя распрямиться, воскликнула Лаванда. — Мы обязательно что-то придумаем! Нельзя позволить, чтобы такое происходило, это же даже не по-человечески! Мы что-нибудь придумаем! Можем хоть сейчас пойти поговорить с ними, объяснить все!
Гермиона замотала головой и отстранилась.
— Нет, нет. Нельзя волновать княгиню, ты же понимаешь, она сейчас совсем не в том положении. А князь… — Гермиона скривилась. — Уверена, ему будет плевать. Ко мне здесь только мистер Малфой хорошо относится из тех… из тех, кто может помочь.
Лаванда нахмурила светлые брови. Кивнула.
— Значит, идем к мистеру Малфою. Подобное поведение, как минимум, позорит честь рода, оскорбляет Долохова — раз к его грязнокровке, ты прости, так легко под юбку залезть! Какой он хозяин после этого?!
Железной хваткой она вцепилась в руку Гермионы, совсем позабыв о том, что хотела позвать ее за Скорпиусом, обедавшим в компании домовых эльфов, и понеслась прочь к комнатам Драко. Удивительно, как быстро она разобралась в особняке, в отличие от Гермионы, до сих пор иногда путавшейся в многочисленных коридорах и лестничных пролетах.
Стараясь сдержать ликующую улыбку, Гермиона с силой жмурилась и, незаметно для Лаванды, другой рукой терла глаза, чтобы опухшая краснота не схлынула раньше нужного. Конечно, она не рассчитывала на подобное участие со стороны той, но все складывалось не так уж и плохо, если не учитывать того, что Драко в первоначальный план совсем не входил. Несмотря на все, Гермиона не желала оставлять попыток заинтересовать Долохова (
на всякий случай) и просить о потворстве собиралась у него. Она плохо понимала, как именно осмелится на этот шаг и что сделает, но… но лишних ушей в этом разговоре не было!
Не успела она отговорить Лаванду, несколько раз останавливаясь и пытаясь достучаться до нее стеснением, нежеланием распространяться и Мерлин знает, чем еще, осознав наконец, что все несется совсем не в нужную ей сторону, как они оказались возле кабинета Драко, и та бешено забарабанила в дверь. Гермиона зажмурилась. Слишком громко, слишком грубо и страстно!
— Мистер Малфой! — как только дверь отворилась и в проходе появилась удивленная и недовольная шумом верхняя часть тела Драко, готовившегося к вечерней смене, с которой он вернется только под утро, воскликнула Лаванда и затянула Гермиону в комнату, оттолкнув растерявшегося Малфоя. Драко ничего не оставалось, как закрыть за ними дверь и наградить хмурым пытливым взглядом. — Мистер Малфой, это просто кошмар!
Гермиона зажмурилась и опустила голову, чувствуя, как пылают щеки. От ощущения неловкости и глупости хотелось провалиться сквозь землю.
— Что случилось, что вы так врываетесь ко мне? — не скрывая ядовитого недовольства в голосе, спросил он.
— Много чего! — тут же с жаром отозвалась Лаванда, сделав вид, что совершенно не заметила его тона. — Неужели честь вашей семьи, честь семьи Долоховых стоит так мало, что вы с такой легкостью ей пренебрегаете? Неужели новые сплетни на пять минут для кумушек важнее морального состояния тех, кто живет с вами под одной крышей? Мистер Малфой, я просто не понимаю и не знаю, что делать! Посмотрите на мисс Грейнджер, посмотрите! — вновь хватая Гермиону за руку и вздергивая ее, чуть ли не прокричала она дрожащим от слез голосом.
Гермиона мысленно проклинала себя за то, что решилась прибегнуть к Лаванде. Она чувствовала, что щеки больше не пылают ненавистью или злостью — они горят самым настоящим стыдом.
— Не надо, — рыкнула она, выдергивая ладонь из женской хватки. Лаванда ошарашенно моргнула, а хмурый Драко перевел все внимание на нее. — Прекрати.
Если слова и подействовали как-то на Лаванду, то очень плохо: буквально в следующую секунду она отвернулась и с мольбой посмотрела на Драко, но заговорила уже тише.
— Новый колдомедик приставал к Гермионе и угрожал ей прямо под гостиной, где сейчас стелется перед княгиней! Я знаю таких мужчин, мистер Малфой, не понаслышке, и, клянусь, в следующий раз будете собирать мисс Грейнджер разбитую морально и физически по кусочкам! Дай Мерлин, если живую, потому что психи встречаются разные! Вы, наверное, не понимаете, почему я так заступаюсь, но… — она сделала несколько шагов к нему и продолжила совсем шепотом. Наверное думала (если и думала), что Гермиона не расслышит, поглощенная своими переживаниями, но она ошибалась. Именно из-за терзавших Гермиону переживаний она слышала каждое слово. — Моя близкая подруга встречалась несколько раз с подобным типом, — дрожащим голосом проговорила Лаванда. — Она попала в бордель к Кэрроу, и никого он, конечно же, не смущал. На третьем «свидании» ее вынесли вперед ногами с изуродованным лицом и расквашенными ножом внутренностями там, — она невольно опустила взгляд, и Драко повторил за ней. — Я не могу… не хочу позволить случиться подобному вновь, когда в моих силах сделать хоть что-то. Если не вы, я пойду к князю и княгине!
Ее истеричные нотки возымели свое действие: на лице Драко словно сошлись все дождливые тучи Лондона.
Он кивнул, бросив на Гермиону странный, смешанный взгляд, после чего распрямился (невольно приблизился к Лаванде, пока она шептала ему о кусочке своего прошлого) и сделал шаг назад, неловко закашлявшись.
Он посмотрел на Гермиону, только глазами — светлыми, взволнованными происходящим глазами, — спрашивая, правда ли это. Она кивнула. Драко прикрыл веки.
— Он не говорил, что тронет меня, пока я жива, — тихим дрожащим голосом пробормотала она. — Его прельщает все мертвое, гнилое и не сопротивляющееся.
Лаванда в ужасе закрыла лицо руками и замотала головой. Драко все так же молчал и, наблюдая за светловолосой волшебницей, так близко принимающей происходящее к сердцу, что-то обдумывал.
— В этом доме, мисс Грейнджер, вы всегда можете получить помощь. Как минимум от меня.
Гермиона подняла на него удивленный взгляд. Драко, говоря это, смотрел на бледную, словно смерть, Лаванду.
Вдруг в голове мелькнула странная, почему-то неприятная мысль — кажется, он был ей увлечен, раз так стремился помочь, начиная с того, что взял преподавать сыну, договорился о крыше у нее над головой и вытащил из лап прожорливых Кэрроу, наверняка стремившихся заполучить такой прелестный экземпляр в свою коллекцию. Драко Малфой был увлечен полукровкой, и ее просьбы и присутствие вдруг начали иметь для него значение. Драко Малфой был…
***
Гермиона ходила из угла в угол в небольшой спальне, игнорируя молоденькую домовичку Элли, сидевшую на деревянном стуле и с внимательной увлеченностью наблюдавшей за ней. Мысли путались, раз за разом возвращаясь к безрассудной глупости Гермионы, угрозам Брайтона, небольшой историей из жизни Лаванды и ее настоящей обеспокоенности. Да еще и взгляд Драко, с которым он так трепетно и сочувственно смотрел на нее. Гермиона получила всего пару его взоров — и то, не очень-то и сопереживающих, хотя в данный момент ее ситуация была намного хуже.
Она резко остановилась, припоминая момент в рассказе, где волшебницу вынесли вперед ногами. Мурашки пробежались по коже. Ну уж нет, она, Гермиона Джин Грейнджер, никогда не позволит подобному произойти с ней! Ишь что удумали, угрожать ей смертью! Да еще и тем, что ее тело попадет в сальные похотливые руки Брайтона, словно до этого она недостаточно натерпелась!
Омерзительно!
Гермиона сделала еще круг и наконец перестала сжимать уже порядком помявшийся серый подол платья. Завтра еще и Министр с мисс Лестрейндж на ужин приходят, словно мало было ей волнений! Неужели получше времени для такого чудесного способа
отравить увидеть его не было? Или все так выгодно подстроено, чтобы она в самом деле не успела добыть отраву и подсыпать ему? Видно, Долохов не так уж плохо разбирается в людях, раз с такой паскудной усмешкой, читая все ее тайные противные желания, сообщил об ужине с такой легкостью, будто и правда должен был отчитаться за занятость домовиков перед служанкой.
Гермиона еле сдержалась, чтобы не рыкнуть, после чего зажмурилась и вздернула руки в воздух.
— Хватит с меня этих дурацких игр!
Эльфийка, глупо моргая, с чуть приоткрытым ртом внимала каждому ее действию. Иногда обретенная любовь домовиков выходила боком, но сейчас это было последним, что волновало Гермиону.
— Я что, за человека уже не считаюсь? — резко распахнув глаза, вопросительно уставилась она на Элли. Та, испуганно моргнув, ошарашенно мотнула головой. — Ну вот! У меня тоже есть чувства, свои заскоки и желания! Или все забыли об этом в своих играх? — она фыркнула. — Достали! Никакого спокойствия с ними!
— Мисс Грейнджер, — жалобно начала ничего не понимающая Элли, но Гермиона резким жестом прервала ее. Прикусила изгрызенную пухлую губу.
План с побегом и бродяжьей жизнью где-нибудь не здесь и вдали ото всех политических паутин, в которые ее затянули, звучал не так уж и плохо, если бы не было одного «но» — Лютный. И какое-то маниакальное, сокровенное желание Гермионы избавить грязнокровок от всеобщего гнета.
Только вот, если все продолжится в подобном ритме скерцо, она быстрей начнет гнить в земле, чем успеет сделать хоть что-нибудь!
Словно сонная муха, выползающая из спячки и разминающая ленивые тяжелые крылья, Гермиона вновь принялась ходить по комнате, перечисляя в голове свои невыгодные позиции во всех исходах, стараясь понять, что именно ей нужно делать там, где, судя по всему, кроме просьб отмолить ее грешную душу, делать уже нечего.
Долохов не дурак, явно поймет, что за просьбой Малфоя стоит что-то помимо приставаний. Как будто после Лютного Гермиона перестала быть женщиной, которую могут травмировать подобного рода действия в ее сторону! А мадам Лестрейндж, получив в пересказе реакцию Гермионы от Брайтона и узнай, что его, дай Мерлин, выгнали к чертям собачьим из особняка, сразу же запишет ее имя в список будущих покойников!
Ситуация не из лучших. Еще и Драко, после смерти жены даже не смотревший на женщин, так быстро прислушался к Лаванде!
— Словно собака побежала выполнять команду хозяйки, — буркнула себе под нос Гермиона и вздрогнула. Мерлин, и почему ее вообще это волнует? Ну побежал и побежал, нравится она ему, пусть и дальше нравится, ей-то что!
Она легко ударила себя по губам и встряхнула головой. Малфой на пару с Лавандой в ее мыслях должен был занимать самое последнее место.
Итак, что она имела? Честно говоря, тут уж жизнь имела ее, как любил выражаться старый пьяница на углу в Лютном. Он умер на улице. Алкоголь — единственное, что поставляли без перебоев из-за стены — не позволил ему даже доползти до теплого места. Задохнулся несколько лет назад в луже. Его сожгли тем же утром. Жизнь явно шутку оценила и хорошенько поимела его в качестве гонорара.
— О чем вы, мисс Грейнджер? — жалобно пролепетала Элли.
Гермиона мотнула головой.
— Ничего. Развяжи корсет, пожалуйста, — стараясь придать голосу спокойствия, проговорила она и слабо улыбнулась. — Что-то я задумалась о всяких глупостях. Кажется, книги на меня плохо влияют.
Домовичка спрыгнула со стула и, переваливаясь, подошла к ней, после чего принялась творить, расслабляя сковывающие дыхания шнуры и позволяя сделать свободные, болезненные, покалывающие вздохи. Итак, мир катился в бездну, а Гермиона не могла даже спокойствие сохранить, утягиваемая вслед за ним. Падение в пустоту закончится жестким ударом, который переломает ей шею и вытянет в одно мгновение все жизненные соки. И стоило так крутиться и переживать сейчас, если все, по сути, уже было предопределено?
Она зажмурилась. Конечно стоило. Ради детей в Лютном, ради прозябающих и замерзающих сейчас намертво людей, ради таких невинных малышей, как Скорпиус, на плечи которых со временем тяжелой ношей лягут грехи их предков. Стоило бороться ради Гермионы. И, если ее и правда в любом случае вынесут отсюда вперед ногами, нечего было лишний раз волноваться.
Она выбрала свою дорожку. Стоило продолжать идти по ней.
— Вы сегодня очень странная, мисс Грейнджер, — с любовной нежностью проворковала Элли. Платье упало на пол, и Гермиона, переступив его, подошла к постели и достала из-под подушки ночную рубашку, после чего пожала плечами и что-то вроде бы утешающее произнесла в ответ, скрывшись в ванной комнате.
Как бы она не пыталась убедить себя, что все уже решилось и оставалось лишь ждать последствий, чтобы разгребать их, получалось плохо. Зудящее чувство ныло в груди и не давало покоя. Когда она вышла из крохотной комнатки, заплетая волосы в косу, в ее спальне вместо ушедшей по своим делам Элли, заботливо повесившей платье в узкий платяной шкаф, стоял Антонин, мать его, Долохов.
В желтоватой полутьме комнаты его мерзкие, блядские глаза казались намного страшнее и опаснее, чем в свете дня. Гермиона с трудом сглотнула и судорожно осмотрелась по сторонам.
Эльфийки и правда не было, на прикроватной тумбочке стоял стакан с теплым молоком, оставленный ей, а дверь в коридор была открыта. Хоть что-то хорошее. Долохов, вновь и вновь читавший Гермиону, как открытую книгу, наверняка заметил отразившееся в ее широко распахнутых глазах облегчение.
— Плохо выглядишь, — произнес он, после чего посмотрел себе за спину на свет, падавший сквозь дверной проем, и обернулся с корявой пугающей ухмылкой. — Оно и понятно, если верить всему тому, что наплел Драко.
— Что он наплел? — безжизненным голосом переспросила Гермиона. Во рту пересохло.
Долохов приподнял пугающий зеленый океан глаз к потолку, задумавшись на несколько мгновений, после чего начал перечислять, растягивая удовольствие и наблюдая за реакцией Гермионы. Как кот за пойманной полудохлой мышью, у которой даже сил бежать нет.
— Что вы с мисс Браун устроили жуткий переполох, что новый колдомедик оказался прогнившей мразью, решившей, что можно запугивать и пользоваться моими людьми у меня под носом и ему за это ничего не будет, — он поводил губами из стороны в сторону. Уродливый шрам на его лице задергался. — Про себя к его отчету я добавил, что мою честь, помимо прочего, позорят чужие игры. Вам, мисс Грейнджер, — резко перейдя на официальное обращение, заговорил он ледяным тоном, заставившим все внутренности Гермионы задрожать, — стоит наконец включить очаровательную головку, а не только бегать вокруг, хлопать ресницами и приоткрывать губки в надежде на чужое внимание. Я не дурак и не святой, долго терпеть подобное не буду.
Гермиона громко сглотнула и постаралась слабо улыбнуться ему в ответ.
— Я ничего не делаю, князь.
Долохов повторил ее улыбку и кивнул.
— Надеюсь. Не хочется заставлять переживать княгиню неожиданным, — он осклабился, — неожиданным завершением ее привязанности к кому-то.
— Складывается ощущение, что жестокий всемогущий Антонин Долохов дает мне второй шанс, — не скрывая ненависти в голосе, бросила ему в лицо Гермиона, перебарывая бешено бьющееся сердце и пакующий чемоданчик в могилу рассудок.
В ответ на ее слова Долохов почему-то расхохотался.
— Я не даю вторых шансов. Просто иногда людей нужно подталкивать к верным решениям.
