Вальс с дьяволом

      Командировка Драко была запланирована на утро через два дня после ужина с Министром. Большую часть времени до этого он проводил на работе, получая последние инструкции, завершая нужные дела и готовясь — для работника Отдела Тайн подобные поездки неизвестно в какую местность (все, конечно же, засекречено) представляли опасность, и ему не могли позволить отбыть без хороших теоретических и практических знаний. Это была не первая его поездка, но готовили Драко все так же вдумчиво и серьезно. В этом Гермиона не могла не уважать новое командование.       Ее же мысли были сумбурны, непостоянны и похожи на вязкую, болотную кашу. Встреча с Темным Лордом оставила свой глубокий, но пока неясный отпечаток. Гермиона старалась разглядеть в нем человека, но получалось плохо — его постоянный контроль над Гарри, как будто тот был годовалым несмышлёным ребенком и шагу в сторону без его дозволения сделать не мог, его холодное, чудовищное умение держать и подавать себя, выделяющееся среди остальных, не помогали ей понять, что же он на самом деле чувствовал и чувствовал ли вообще. Гермиона никогда не осознавала причину настолько сильной ненависти к грязнокровкам с его стороны, и их встреча, которая, быть может, могла хоть как-то помочь ей с догадками, не имела никакого значения.       Она все так же боялась и ненавидела Волдеморта. Для него же она была неприятна — Гермиона буквально видела острое презрение, разрезающее ее, словно наточенное лезвие, в его бесчувственных глазах за столом. Она познала монстра хуже Долохова. Жаль только, ничего это в ней не поменяло и ничего не принесло.       Она все так же работала няней Скорпиуса за кров и пропитание, слушала по утрам болтовню Лаванды, с жаром расспрашивавшей о прошедшем ужине и терзающейся волнением об одной лишь мысли, что здесь, совсем рядом, был сам Министр магии, и читала. Доступ к библиотеке был буквально даром свыше — Гермионе приходилось рано вставать, и время до пробуждения Скорпиуса она проводила с книгой, во время его занятий часто читала либо в учебной комнате, либо выходила в коридор и усаживалась на подоконник, прислоняясь виском к холодному стеклу. По вечерам сил на чтение не оставалось, глаза слипались, и она, сдерживая горячку знаний, отправлялась спать — пополнение пустовавших столько времени полочек с новой информацией и размышлениями было благим делом, но все же нельзя было забывать об отдыхе.       Будь она младше, подобная возможность пленила бы настолько, что Гермиона забывала о сне, но сейчас, помимо себя, она была ответственна за Скорпиуса, а с неработающим мозгом качественно выполнять возложенные на нее задачи получалось бы плохо.       Морозным утром в день отбытия Драко, поддаваясь настойчивым просьбам Скорпиуса, отправившегося в постель раньше положенного, ей пришлось отказаться от утреннего ритуала чтения и поднять его. Впервые заспанный, со слипающимися глазенками-щелками он завтракал в компании домовых эльфов, Лаванды, Гермионы и отца на кухне. Борясь с желанием отправиться досыпать положенные два часа, он мужественно пил чай и возился с тарелкой, опершись светлой головкой на плечо Драко.       — И надолго вы уезжаете, мистер Малфой? — прерывая блаженную тишину, спросила Лаванда. Скорпиус зевнул и, зажмурившись, распахнул глаза шире прежнего. Гермиона тяжело вздохнула: Лаванда, кажется, просто не могла не разговаривать и не слушать дольше пяти минут. Она буквально утопала в ощущении неловкости и старалась заполнить его собой. Винить ее было не за что, но Гермиона, даже не смотря на то, что понимала это, каждый раз чувствовала слабые потоки раздражения.       — В этот раз нет. Надеюсь, что буду дома в первых числах декабря.       — Как жаль! — горестно воскликнула Лаванда, вызвав слабое удивление в собравшихся, и качнула головой. Светлые соломенные кудри были собраны в пышный пучок у нее на затылке, и несколько коротких, словно случайно выпавших, прядей обрамляли порозовевшее в жаре кухни лицо — они подпрыгнули, защекотали ее, и Лаванда тут же легким очаровательным движением завела их за уши. — Я уже рассказывала Гермионе, какая чудесная в этом году ярмарка. А теперь у вас не получится сходить со Скорпиусом, хотя я уверена, это доставило бы вам колоссальное удовольствие.       — К сожалению, не в этом году, — дернув уголком губ, пробормотал Драко и глянул на сына — тот приподнял голову, услышав свое имя, и нахмурился, но, не уловив ничего интересного, вновь облокотился на его плечо.       — Мы ходили в прошлом. А в этом я схожу с Гермионой. Ты же не против? — подняв осоловевшие глаза и подавив очередной зевок, еле слышно проговорил он.       — Конечно нет. Только хотел предложить ей составить тебе компанию. Хотя знаешь, — заговорчески продолжил Драко. — Тебе стоит постараться вытащить и Антонина с Флер. Мисс Браун, ярмарка ведь хороша для того, чтобы и они могли повеселиться и абстрагироваться?       Залившись легки румянцем, Лаванда быстро закивала, словно болванчик, которого когда-то давным-давно папа поставил в машине. Маленькая Гермиона все ездила, да смотрела, как его круглая головка болтается из стороны в сторону. Кто же знал, что, глядя на бывшую однокурсницу, она вдруг вспомнит об этой игрушке.       Интересно, папа все так же хранит его или давно выбросил?       — Это потрясающая ярмарка, мистер Малфой! И аттракционы для детей, некоторые даже для взрослых, и множество прилавков со всякой всячиной. Там можно найти все, что душе угодно! — затараторила она.       Драко в ответ слабо улыбнулся, вновь подтверждая мысли Гермионы о том, что Лаванда ему нравилась. Он смотрел на нее со спокойным умиротворением, как на кого-то, приближенного к нему — подобный, только более теплый взор, часто направлялся на Скорпиуса или Флер, с которой они состояли в довольно дружеских и доверительных отношениях.       — Вам стоило бы работать в какой-нибудь газете в разделе рекламы. У вас это получается намного лучше сегодняшних редакторов.       Гермиона заинтересованно пригубила чай. Как бы ее не раздражала Лаванда, а новое шоу, заметное только ей, разжигало ее любопытство — как и когда их чувства друг к другу начнут развиваться, будут ли они справляться с проблемой неравенства и…       Лаванда ослепительно-ярко улыбнулась в ответ, обнажив белоснежные зубы.       — Мисс Браун у нас во всем хороша, — с оттенком недовольства в голосе пробормотала Гермиона себе под нос.       Да что же это такое?! Ей должно быть приятно, как стороннему наблюдателю, лицезреть происходящее в доме и чувственно (может быть, еще и физически) не участвовать в этом! Почему же тогда вновь и вновь ее раздражает любовная драма между Драко и Лавандой? Что за бред?       — Слушайте, — вздрогнув, резко выпрямился Скорпиус, прерывая приоткрывшую рот и совершенно не обратившую на слова Гермионы мисс Браун. Вдумчивый и словно старающийся пробраться во внутренности, переворошить все мысли и вытащить нужное взгляд Драко, на несколько мгновений лизнувший Гермиону, потеплел и переместился на сына. Она выдохнула про себя: не хватало, чтобы Малфой в своей манере надумал лишнего.       И эти глаза. Он смотрел на нее так же, с затаенными далекими смешинками и долбанным пониманием, как когда поймал на подслушивании.       Щеки залились краской.       — А если на этой ярмарке можно найти абсолютно все, то мы сможем подобрать что-нибудь Лоле? Я хочу ее порадовать.       Сонный взор Скорпиуса мгновенно прояснился. Прикусив губу, Гермиона подавила слабую улыбку, то же сделал и Драко. Они быстро переглянулись и вновь посмотрели на дожидавшегося ответа юного ангела. Только Лаванда еще не знала о Лолите Долоховой, так рано засевшей в маленьком сердечке.       Детская трепетная любовь. Гермиона предвкушала ее чуть ли не больше, чем драму между Драко и Лавандой. Больше. Намного больше. Как бы она не старалась убедить себя, сама не до конца осознавая зачем, что подобного рода кино помогло бы отвлечься, наблюдать за Малфоем-старшим и Лавандой было неприятно. Она каждый раз словно окуналась в грязь и все не могла очиститься. Не понимала только, откуда это пошло: ни один из них ни разу не переступил черту приличий, все в рамках дозволенного и даже меньше, но почему тогда она ощущает себя невольной свидетельницей чего-то постыдного?       — Я уверен, что с такой целью ты везде найдешь что-нибудь особенное, сынок, — тихо улыбнулся Драко.       Гермиона никогда до этого не слышала, чтобы он называл Скорпиуса не по имени.       — Они приедут совсем скоро. Не думаю, что у нас много времени, — зардевшись и опустив голову, пробормотал мальчик в ответ.       Лаванда томно вздохнула и, как только их с Гермионой глаза встретились, блеснула хитрой усмешкой, словно лисица, после чего притянула белоснежную фарфоровую чашку к губам и сделала глоток чая. Жидкость смочила розовый росчерк ее рта, и она, не задумываясь, облизнулась. Гермионе не нужно было поворачивать голову в сторону Малфоя, чтобы увидеть, что в это мгновение он смотрел на Лаванду.       — Ты можешь остаться подольше, пап? — вдруг поддавшись испытываемым эмоциям, положив маленькую белоснежную, словно первый невинный снег, ладошку на руку Драко, прошептал Скорпиус. Его тонкий детский голосок дрогнул. — Ты так часто уезжаешь. Это правда так важно?       Драко, словно забыв о присутствии галдящих домовиков и Гермионы с Лавандой, приобнял сына и прижал к себе, уткнувшись носом в его платиновую мягкую шевелюру. Несколько мгновений он молчал, и розовощекий Скорпиус, наслаждаясь, жадно прижимался к нему. Проявление чувств, а особенно проявление чувств на людях было для хрустальных Малфоев сродни отступу от одного из важнейших заветов. Гермиона не понимала, откуда он взялся и почему они его придерживаются, но каждый раз, когда замечала более близкое взаимодействие между родителем и ребенком, отворачивалась, чтобы не смущать их лишний раз, и делала вид, что ничего не видит.       Конечно же, это не сильно меняло ситуацию, но в глубине души она надеялась, что им становится хоть немного легче, пока внимание чужих глаз, и не важно, кому оно принадлежит, направлено не на них.       Вот и сейчас, следуя этой маленькой традиции, она опустила голову и принялась с большим, чем нужно, усердием поглощать пищу. Надоедливая и легкомысленная Лаванда, к удивлению, поступила точно так же, не проронив лишнего звука. Оставшийся завтрак они молчали, пока Драко со Скорпиусом полушепотом беседовали.       Через полчаса Гермиона, сжимая детскую ладошку, провожала Малфоя у дверей в сизое туманное утро, наполненное холодным пронизывающим ветром. К ним присоединился Долохов, вальяжно спустившийся с сигаретой в зубах в темно-коричневом, туго завязанном халате. Проигнорировав слезы в широко распахнутых глазах Скорпиуса, все еще пытавшегося делать вид, что он в порядке, Антонин легко хлопнул Драко по плечу и пожелал добраться без проблем. Велел всем сесть на дорожку, раз собрались — это была одна из традиций на его Родине, которые обязательно нужно было соблюдать.       Гермиона молчаливо подчинилась, Скорпиус, высвободив руку из ее хватки, упал на тахту рядом с отцом. Антонин, дрогнув уголком губ, устроился на единственном свободном месте напротив — рядом с ней. Отвратительно-горький дым толстой короткой сигареты затесался в волосы и защекотал ноздри. Громко выдохнув, Гермиона отвернулась. От всеобщего состояния (Долохова она в счет не брала) щемило сердце.       Оба Малфоя были людьми. Обычными людьми. И спустившийся попрощаться Антонин в таком домашнем виде, поддавшийся искреннему желанию проститься с волшебником, с которым они довольно долго делили кров, со своим крестником, сейчас тоже не был лишен человеческих черт, пусть в нем их и было в несколько раз меньше, чем в Драко.       Они не просидели и минуты. Поднялись. Скорпиус последний раз поцеловал отца в щеку, Гермиона приблизилась, чтобы отвести его в сторону, посмотрела прямо в штормовые, наполненные непреклонной сталью глаза. Он не хотел уезжать. Подобного рода тихое и словно скорбное прощание только усугубляло все.       Идя на поводу у резко вспыхнувшего в груди щекочущего желания, она слабо улыбнулась и, опустив голову, потянула послушно отлепившегося Скорпиуса за руку. Драко, словно нечаянно, коснулся ладонью ее предплечья и быстро, незаметно сжал, после чего, попрощавшись, вышел вон из распахнувшихся навстречу дверей, запустивших осенний холод в дом.       Поежившись, Гермиона быстро поклонилась Долохову, продолжавшему курить и своими отвратительными, опасными, дурными глазами наблюдавшему за ней, и повела Скорпиуса наверх. Если у них появилось немного дополнительного времени с утра, можно заняться чтением — все равно ни на игры, ни на рисование у мальчика сейчас нет настроения, а сидеть просто так без дела до уроков с Лавандой нет смысла.       Уходя, она чувствовала едкий запах дыма в носу. Взгляд Долохова прожигал спину.

***

      Хотелось бы сказать, что жизнь после того, как Драко уехал, пошла своим чередом, но не тут-то было. Не успела Гермиона ни на что решиться, как спустя всего три дня после его отбытия на порог особняка Долоховых прямо к обеду заявилась мадам Лестрейндж. Она вновь возникла в жизни, словно гром среди ясного неба, доносом о себе от домовика заставила Флер побелеть и выронить пяльцы, а впервые за долгое-долгое время оставшегося на день дома Антонина, решившего устроить себя отдых, тяжело вздохнуть.       Гермиона была уверена, что на языке у него было несколько хлестких выражений, но в присутствии тихо рисовавшего в углу огромной гостиной Скорпиуса и под внимающим взором Флер он сдержался. Велел пропустить Беллатрикс в сопровождении нескольких домовиков за ворота.       Гермиона, чувствуя, как нервный ком встал в горле, постаралась сделать вид, что ее это не касается, и ближе склонилась к Скорпиусу. Руки предательски тряслись.       Она слышала, как зашуршало бледно-желтое платье Флер в мелкий белый горошек, и она поднялась с дивана, подошла к Антонину, взяла его за руку, останавливая на мгновение.       — Я не хочу видеть эту женщину в доме, — тихо проговорила она. — Особенно после трюка с колдомедиком.       Насторожившись, Гермиона приложила все силы, чтобы не показать, что она слушает их. Долохов не отозвался, хлопнула дверь. Они вдвоем вышли из комнаты, ясно показывая, что обсуждать этот вопрос при ней и Скорпиусе не собираются.       Они знают, что доктора Брайтона подослала мадам Лестрейндж?! Откуда? Гермиона ведь не говорила, значит, было выяснено какими-то другими путями. Мерлин, эта история была замята буквально на следующий же день — мерзавца, от воспоминания о котором, об отвратительной плотоядной усмешке которого холодные мурашки ползли по коже, вычеркнули из памяти и разговоров. Переговорив с семейным колдомедиком мистером Рочестером, Долоховы все же вернулись к мисс Свон. После слухов об угрозах Гермионе и, похоже, новостей о том, что Брайтона подослала мадам Лестрейндж, они намного выше оценили беспроблемную беременность и кроткий характер мисс Свон.       Да и она сделала выводы — за все прошедшее время, а минула всего неделя, она уже дважды побывала в особняке с коротким визитом. Гермиона видела ее мельком, когда выходила на прогулку со Скорпиусом. Мисс Свон была высокой и тонкой темноволосой женщиной слегка за тридцать с неглубокой сеточкой морщин вокруг глаз и с острыми скулами. Бледные губы всегда были поджаты. Когда они пересеклись, она лишь слегка дернула ими, поздоровавшись таким образом со Скорпиусом, а Гермиону проигнорировала.       Не было смысла винить ее в этом. Мисс Свон была полукровной волшебницей, как рассказала позже тем же днем все знающая Лаванда, с кровью обедневшего чистокровного рода два поколения назад. Ее семья, как и большая часть общества сейчас, подчинялась Темному Лорду, его политика за прошедшие годы вторглась в мозг, навела там свои порядки и чудным образом заставила принять их: Гермиона была грязнокровкой, человеком, дай Мерлин, на уровне домового эльфа, а у мисс Свон — талантливого колдомедика, услугами которого желала пользоваться половина высшего общества, была не пальцем делана, пусть и синева крови немного подпортилась.       Гермиона лишь слабо улыбнулась в ответ на виноватый взгляд, который Лаванда бросила на нее. Конечно, ей было неприятно, но пренебрежение мисс Свон погоды не делало — они не были знакомы лично, да и не факт, что познакомятся когда-нибудь, учитывая ее специализацию на ведении беременности и приеме родов, так что Гермиона не собиралась расстраиваться.       Ей многочисленными правилами, которые она старательно учила под руководством Альдеса, было положено склонять голову перед полукровными волшебниками. Перед незнакомыми (по крови, конечно же), чистокровными и Министром — уже реверанс. В такие моменты ей нравилось утешать себя мыслью, что Темный Лорд лично выписывал новые обычаи, сидя ночами в розовом халате (той же марки, что и у Долохова, благо, у нее теперь есть ориентир) и старательно разгрызая кончик пера. Правдоподобности этому образу, за который Министр, узнав, по головке бы не погладил, предавало то, что Гермиона видела его вживую.       Но все эти ставшие рутинными разговоры и переживания ни в какое сравнение не шли с Беллатрикс Лестрейндж. Эта неугомонная женщина пугала. Особенно сейчас, когда она внаглую заявилась на порог дома Долоховых без приглашения, явно чувствуя себя сильней в этой ситуации и имея какие-то неведомые Гермионе основания на подобного рода визит.       Либо что-то произошло в политической игре, либо та совсем с катушек слетела, но это был перебор — сначала она подослала доктора Брайтона, сейчас же не испугалась предстать лично.       Не выдержав, Гермиона подорвалась со стула. Скорпиус вздрогнул и поднял на нее удивленные глаза.       — Я отойду на секундочку, — спешно проговорила она. — Обещаешь никуда не уходить?       Нахмурившись, он кивнул и вновь повернулся к рисунку. Гермиона пулей вылетела прочь из комнаты; Долоховых в коридоре, к счастью, не оказалось. Стараясь идти тихо, она повернула в сторону главного холла и остановилась на углу, чтобы слышать звучавший там разговор, но при этом никаким образом не показать, что она была неподалеку. Гермиона без труда различила насмешливый голос Беллатрикс:       — И чем же я заслужила того, чтобы в свой выходной меня встречал сам хозяин дома?       Перед глазами мгновенно вспыхнуло ее лицо, костлявый шаловливый палец, накручивающий черный локон, насмехающийся изгиб губ. Сердце билось о ребра так сильно, что, казалось, вот-вот сломает их и выпрыгнет наружу.       — Может, я соскучился по твоей очаровательно постаревшей мордашке, раз ты, как сама сказала, в единственный выходной появилась у меня на пороге, — сдержанно, ничем не показывая злости или недовольства отозвался Антонин. Гермиона услышала, как цокнули каблуки по полу, что-то опустилось на небольшой столик рядом с вазой, задев ее и зазвенев. Наверное, сумочка.       — Княгине Долоховой не понравились бы эти слова.       — Значит, хорошо, что ее сейчас с нами нет.       — И правда, не стоит лишний раз волновать беременную. Что сказал новый колдомедик? — с показным интересом проговорила Беллатрикс. Гермиона неслышно сделала шаг назад — ей показалось, что по стене скользнула тень, кто-то из них переменил свое местоположение. Панически боясь быть замеченной, она прижалась к стене, будто та могла впитать ее и спрятать от чужих глаз.       — Спросил, где хочет быть похороненным. Я посоветовал землю неподалеку от Лестрейндж-холла. Надеюсь, ты не против такого удобрения?       Гермиона вздрогнула. Прозвучавшие спокойно и ровно слова Долохова будто бы были тугими путами, что сжали ей внутренности. Он убил Брайтона? Закопал? И так легко говорил об этом подославшей его Беллатрикс, будто бы они обсуждали погоду? Он так просто относился к человеческой жизни? Отнимал, не задумываясь и не чувствуя угрызений совести?       Кем же он был в самом деле?! Неужели этот внимательный и заботливый муж, этот отдаленный, но поддерживающий крестный, протягивавший близким руку помощи, был в самом деле лишен всего человеческого? Нет, она никогда не думала, что он хороший, добрый и славный, она всегда знала, с кем имела дело, и ее ненависть к нему и обстоятельствам не позволяла забывать об этом, но… убийство, пусть и убийство насквозь прогнившего и отвратительного человека? И разговор о нем настолько умиротворенный и повседневный, словно это так, раз плюнуть?       Гермиона почувствовала, что ее начинает трясти. Стараясь успокоиться, она сделала медленный мучительный вздох.       — Откуда вы знаете о его новом месте жительства, Антонин? Следите за мной? — с ноткой недовольства переспросила Беллатрикс.       — Никак нет, просто ты слишком предсказуема, Белла. А слежка — слишком низко даже для меня, не говоря о том, что скучно. Теперь все же вернемся к причине твоего визита. Я жду ответа или вышвыриваю тебя вон, словно помойную крысу.       Так, подождите, кто убил Брайтона? Получается, что Беллатрикс после того, как его раскрыли и Антонин узнал, кто старался пробраться к ним в дом? Она испугалась и уничтожила свидетеля? Но почему, почему Долохов тогда ничего не сделал, почему молчаливо позволяет ей приходить к себе домой после того, как она постаралась протянуть руки к самому дорогому, что есть у человека — к его семье?       Непонимание сумбурно, словно смерч, носилось по голове, всплывало множество предположений, но Гермиона не могла сосредоточиться ни на одном.       — Не злитесь, друг мой, — вновь придав голосу завлекающих багряно-интимных ноток, проворковала Беллатрикс. Цокнули каблуки, еще одна тень скользнула на стену напротив, еле заметно подрагивая в такт пламени танцующих свеч. Гермиона невольно отступила еще дальше, нахмурившись и напрягая слух, чтобы не пропустить ни единого слова.       Сердце билось до того сильно и быстро, что ее тошнило. От страха быть раскрытой и нет, от действий явно сумасшедшей Беллатрикс, так легко избавившейся от человека, от слов Долохова, со спокойствием и некой усмешкой позволившего ей сделать это и так просто намекнувшего на то, что он все знает. Гермиона не понимала их игр, путалась в тайных мыслях и понятия не имела об их планах!       И как в этой липкой паутине из лицемерия и обмана она могла разобраться, на чьей стороне быть?       — Я забежала к вам прямо от Повелителя, — раболепно прошептала она. — Из-за новой моды брать грязнокровок из Лютного работать на богатых волшебников или дарить им, изредка даже давать шанс самим зарабатывать, поставляя необходимый для жизни минимум в переулок, вы сами знаете, их стало больше обычного. Вы ведь читали идеи Кэрроу по этому поводу?       — Читал, конечно, эти глупости. Метить как дворняжек. Дай угадаю, Министр согласился?       — Удивительно, как сразу после вашего ужина, — оскалилась Беллатрикс с триумфальным довольством в голосе. Гермиона прикрыла глаза и выдохнула. Мерлин, что там придумали на этот раз? И чем она так вывела из себя спокойного, словно мертвого Темного Лорда, что он так сразу согласился на идею, которую даже Долохов назвал бредом?       — Да. И, раз уж я втянула вас во всю эту историю, подарив грязнокровочку, — кстати, как она? — то занесла «метку» самостоятельно. Можете проверять любыми способами на наличие заклинаний, проклятий и заговоров, уж я знаю, какой вы параноик, но она прямо из Отдела Тайн — еще невскрытое, — хихикнула Беллатрикс. Ее тень протянула длинную изогнутую руку к Долохову, что-то передавая.       Нутром чуя, что разговор подошел к концу, Гермиона, не дожидаясь того, чтобы быть пойманной, так же неслышно пошла обратно. Позволила себе ускориться и тяжело задышать, жадно глотая воздух, только через несколько поворотов — сердце грозилось убить ее бешеным ритмом.       Она вернулась обратно в гостиную. Щеки болезненно полыхали. Скорпиус поднял на нее удивленный взгляд, нахмурил светлые брови, но ничего не спросил. Протянул маленькие ручки в белоснежных манжетах, заляпанных краской, к рисунку и встряхнул его, привлекая внимание Гермионы к двум жмущимся друг к другу снигирям.       Он очень хорошо рисовал. Стараясь забить голову чем-то другим и мучительно ожидая, когда ей передадут эту глупую и непонятную «метку», она на автомате принялась расхваливать его работу. Опустившись рядом, рассеянно растрепала мягкие платиновые волосы.       Дверь гостиной распахнулась, и на пороге возник Долохов — на его совсем недавно выбритых щеках проступила черная щетина с несколькими вкраплениями снежно-седых волосков, глаза были наполнены мрачным спокойствием. Он вальяжно подошел к Скорпиусу, коротко похвалил его работу и велел Гермионе подняться, после чего, больно схватив за локоть, оттащил в сторону от мальчика. На мгновение ей показалось, что он знал, что она вновь подслушивала, и таким незамудренным способом решил преподать небольшой урок, оставив на коже синяки.       Она вновь посмотрела на его лицо, избегая встречи с глазами.       Не знал.       — Министр велел носить всем грязнокровкам, не снимая, — он протянул ей небольшой сверток. Трясущимися руками Гермиона взяла его, нечаянно задев горячие, будто только из печи, пальцы Антонина, и развернула.       Это была толстая серая нитка.       — Мадам Лестрейндж за этим приходила? — продолжая разглядывать ее, не касаясь, спросила она раньше, чем успела подумать, насколько неправильно служанке ее положения задавать подобные вопросы хозяину. Особенно такому хозяину, как Антонин. Но в этот раз ей повезло: Долохов, пребывавший в своих мыслях, не обратил на это никакого внимания.       Беллатрикс могла наложить убивающее проклятие на эту нить. Гермиона не справлялась со своей ролью, а, как показывает опыт с доктором Брайтоном, пешек, которые становились бесполезны, она уничтожала, не задумываясь.       — Да. Притащила тебе такой же, но этот Том прислал еще с утра. Ему я доверяю больше, — коротко бросил Долохов и, кивнув Скорпиусу, вышел вон.       Перебарывая в себе отвращение, Гермиона взяла нить в руки. Как только подушечки пальцев коснулись ее, она шевельнулась и, словно змея, взвилась вверх, обернувшись вокруг тонкой кисти и замерев. Метка грязнокровки. Чтобы каждый вокруг теперь знал, что она — почти не человек.       Долохов выразился правильно, пусть и слишком обидно и болезненно. Ее пометили, как дворняжку на улице.