***
Весь оставшийся день был почти свободен. Первое время Гермиона тихо наблюдала за играющимися Скорпиусом и Лолитой, пока взрослые взахлеб общались в столовой, отослав неголодных детей в детскую. Почти наедине маленький Скорпиус, порозовев от смущения, вручил девочке белоснежную коробку с подарком, обтянутую атласной лентой. Лолита сморщилась и не смогла спрятать шаловливой улыбки: — Ты решил напугать меня, как дядя Антон родителей? Скорпиус обиженно фыркнул и быстро посмотрел на Гермиону. Без слов поняв его взгляд, она сделала вид, что до смерти увлечена первой попавшейся под руку детской книжкой. В ней, словно живые, двигались разноцветные яркие рисунки: ветер раздувал длинные золотистые волосы девушки в башне, пока она влюбленно слушала серенаду всадника на земле. — Я решил сделать тебе приятно. — Правда? — Открывай. Осторожно, словно внутри была самая хрупкая вещь на свете (либо только ждущий своего выхода летающих таракан), Лолита развязала бант и подняла крышку. Ее желтые в ярком свете комнаты глаза восторженно засияли, и она крепко обняла Скорпиуса, повиснув у него на шее, порывисто поцеловала в щеку и упала на пушистый ковер. Достала карусель и провела пальчиком по золотистому узору. Лолита осталась в восторге. Подумать только, девочка богатых родителей, которые готовы были дать ей все на свете, радовалась маленькой карусели, словно в ее спальне в их доме в холодном городе Санкт-Петербурге не было кучи игрушек, словно платья, заколки, побрякушки были чем-то обычным, не лучше лохмотьев, в которых жили дети в Лютном. Она радовалась так, как радуется обычный ребенок игрушке. Самый обычный, не замешанный в играх старших и ничего не смыслящий в политике. Но они со Скорпиусом сейчас были в теплом доме. Гермиона была в теплом доме. А те маленькие дети из Лютного? Каково было им? Волдеморт убрал их с глаз долой, заклеймил грязнокровок, перешедших границу переулка, и решил, что больше проблем не будет? Или их не будет для него? Для бесчувственного монстра, которому плевать на всех вокруг, кроме себя. Вон даже создал пародию на большую и дружную семью, которой якобы дорожил! Очередная декорация в его личном представлении только для того, чтобы в своих глазах выглядеть достойным лидером. Быть уверенным, что у него в жизни есть все. Гермиона прикрыла веки и постаралась выдохнуть. Эти мысли… Какой в них был смысл, если она не могла ничего сделать? Она думала-думала-думала, обещала самой себе все исправить, вытащить этих бедных малюток, стать новой Матерью Терезой, но было ли это в ее возможностях? Не тот вопрос. Сейчас ее волновало не это, а то, что сердце болезненно не сжималось при мысли о грязнокровках в Лютном и детях. Да, разумом она понимала, что им плохо, ощущала злость на Министра и знала, что должна была желать отмщения, но сердце было похоже на затвердевший камень. Ее ведь не перестала волновать их судьба, она все еще думала о месте магглорожденных в этом мире, но почему ее это не трогало так, как должно было? Это было неправильно. Конечно, она могла бы оправдаться тем, что организм поставил стену перед этими чувствами, чтобы они не сгрызли ее до костей, но верила ли она сама в это? Могла ли поверить? Вскоре Скорпиуса и Лолиту забрали в гостиную, и Флер, улыбнувшись, отпустила Гермиону заняться своими делами и отдохнуть. Слово «отдохнуть» в этом доме и в этом месте прозвучало огромной насмешкой, но она лишь быстро поклонилась и вышла из комнаты. Гермиона обняла себя руками и пошла по заполненному тенями прохладному коридору, стараясь ступать так, чтобы никто не слышал ее шагов. Что ей было делать? Отправиться читать? Тогда она только подтвердит, что перестала чувствовать жалость к грязнокровкам. Но, с другой стороны, если она думает о них, если все еще желает отмщения — пусть само чувство произрастает из ее личной обиды и мыслях о несправедливости — это же не значит, что ей плевать? Ей ведь не плевать? Гермиона остановилась и бессильно оперлась спиной о стену, уставившись пустым взглядом в картину мутного горного пейзажа напротив. Если она потеряет чувства, недолго останется до того, чтобы стать новым бесчувственным монстром на подобии Министра или Долохова. Просто действия ее будут направлены в другую сторону — избавиться от влияния чистокровных. Без чувств она увлечется и, ради мести, ради гребанной справедливости постарается добиться того, чтобы они тоже ощутили какого это, жить в Лютном. И страдать уже будут не те, кто это начал, а такие невинные дети, как Скорпиус и Лолита. Гермиона зажмурилась. Она должна быть выше всего этого. Должна развиваться и впитывать в себя знания, пока есть возможность, потому что обойтись без них в задумывающейся игре она не сможет. — Что грустишь тут одна? — донесся до ушей до боли знакомый голос Гарри. Казалось, он был вырезан у нее на сердце. Открыв глаза, Гермиона сморгнула пелену тяжелых мыслей и подняла голову. С растрепанными черными волосами, Гарри приближался, спрятав ладони в карманах брюк и заинтересованно рассматривая выражение ее лица, судя по всему, стараясь предположить, о чем она думала. Подойдя, он точно так же облокотился спиной о стену и уставился в картину. — Все вокруг такие радостные, аж тошно. — Это точно, — слабо улыбнулся Гарри. — Семья, любовь, розовые бабочки. Вроде и проникаешься, а вроде не понимаешь. Какое-то время они молчали. Только где-то вдалеке тикали напольные часы. — А у них тут все по-настоящему? — прокашлявшись, тихо спросила Гермиона. — Братская и сестринская любовь, привязанность, уважение? — У Адель с Розали точно по-настоящему, — Гарри пожал плечами. — И от них все по-настоящему по отношению к наставнику, к Долоховым, к Флер и детям. Это так кажется, что Розали — очередная лживая фальшивка высшего общества, — мельком глянув на Гермиону, продолжил он. — На самом деле, в ней есть хорошее. — Хотелось бы верить. В наши первые встречи она была больше похожа на акулу, чем на что-то хорошее. — На акулу? — Ага. Клыки острые, чуйка до крови развитая. Вылитая акула. Гарри рассмеялся. Гермиона повернулась к нему и на мгновение поджала губы, словно выражая смирение с произведенным на нее впечатлением. — А я на кого похож? Она чуть прищурилась. Могла бы соврать и польстить ему, но язык не повернулся. Она все еще хотела видеть в нем прошлого Гарри. Хотела ему доверять. Хотела продолжать любить его той нежной детской любовью, которую испытывала к своему первому другу. Был бы тут еще Рон, и время замедлилось, пока Гермиона жадно глотала мгновения, проведенные вместе. Как в далекие времена, когда все еще было хорошо. — Пока не знаю. Но точно не на акулу, — успокоила она Гарри и вновь повернулась к пейзажу. Он сделал точно так же. — Почему ты называешь Министра наставником? В ответ он пожал плечами. — Я по-разному его называю, но наставник звучит лучше всего остального. Эти годы он лично занимался многими пунктами в моем образовании, заставлял учиться. Представляешь, это возможно. — Слабо верится, — дрогнув губами от захлестнувшего щемящего чувства ностальгии, отозвалась Гермиона, вызывая этими словами улыбку на бледном росчерке рта Гарри. — Я и сам не до конца понимаю, как человек, убивший моих родителей, стал моим наставником. Глупо, но я иногда думаю, что он искупает свою вину. Гермиона молчаливо согласилась с тем, что это было глупо. Наверняка существовала другая, более веская причина, по которой волшебник, похожий на живой труп — холодный, жестокий и пугающий одним своим присутствием неподалеку, молчаливый и внимательный, как хищная змея перед смертельным укусом, — растил Гарри все это время. — А как к нему относишься ты? — С уважением, — уверенно отозвался он. — Я не люблю его ни как отца, ни как дядю или крестного, но я его уважаю. И тебе советую, если хочешь дольше продержаться в этом месте. — Взять и подчиниться несправедливости. Поплыть по течению. Да ты просто мастер грамотного заманивания в свою секту. — Не смейся, Гермиона, я серьезно, — повернувшись к ней, проговорил Гарри. — Министр не тот человек, против которого можно идти просто так. Я знаю, как тебе больно от несправедливости к магглорожденным, я представляю, насколько сильную ненависть ты испытываешь к нему, но, пожалуйста, пусть твои мозги работают если не вперед чувств, то хотя бы заодно с ними. Ты… ты и правда мне дорога. Даже спустя столько лет, ты все еще мой друг. Такое ощущение, словно, пройди даже пара тысячелетий, я все равно не смогу не протянуть тебе руку. Прими ее сейчас в качестве этого совета, Гермиона. Гарри говорил максимально серьезно. Он говорил правильные вещи. Те самые, что она сама понимала, но, видно, не до конца, если он давал ей советы. — Гриффиндорское желание защитить всех вокруг у тебя никто не отнял, — слабо улыбнулась она. — Ты только научился обрекать это в пафосную и одновременно трогательную речь. Гарри сделал глубокий вздох. Ухмыльнулся. И в его повзрослевшем лице мелькнул маленький мальчик из прошлого. — А ты думала, как я очаровываю светских дам? — поиграв бровями, спросил он. Гермиона рассмеялась. Они оба знали, что она приняла его наставления и услышала. Научиться дружить заново, когда они стали другими людьми и пережили совершенно разное, было не так уж просто, но сейчас, пока все остальные были заняты, у них появилось время наконец поговорить нормально и без притворств. — Расскажи мне о том, как ты жил все это время, что делал, чем занимался, — тихо попросила Гермиона. Гарри бросил последний взгляд на мутный серо-бежевый пейзаж перед ними и скатился по стене на пол. Оглянувшись по сторонам, Гермиона последовала его примеру, смяв юбку, за которой так страстно следил Альдес. И следующие несколько часов воздух в коридоре, сливаясь с далеким тиканьем часов, разрезал лишь голос Гарри, вещавший о том, как было больно лишиться привычного мира, как он учился мириться с присутствием Министра в его жизни, как в него вбивалось понимание общества вокруг, как он приспосабливался. Как вода обтекает камень, а не идет под него, так и волшебники приняли новый ход истории и подстроились.***
— Гермиона! Гермиона! — ворвался в повисшую тишину крик Скорпиуса. Вздрогнув, Гермиона резко подняла голову с плеча Гарри, больно ударив его — они так и сидели на полу и задремали, устав говорить и расспрашивать друг друга о прошлом. Потирая висок, Гарри сонно огляделся по сторонам. — Гермиона! — вновь крикнул Скорпиус откуда-то издалека. Так, стоп. Скорпиус кричал?! Почувствовав, как панически забилось сердце в груди, Гермиона резко подскочила и пошатнулась. — Что случилось? — непонятливо оглядываясь по сторонам, спросил у нее Гарри. — Понятия не имею! — взволнованно всплеснула руками Гермиона. — Пойдем скорее! Бросившись в сторону лестниц, откуда, как ей казалось, доносился крик, Гермиона задрала подол мешающейся юбки выше щиколоток. Гарри бежал сзади, по пути зевая. — Гермиона! — вновь позвал ее отдаляющийся голосок. Она спешно сбежала на второй этаж и огляделась по сторонам. Скорпиус перестал звать ее. Дверь в просторную гостиную, из которой на пол струился желтый свет, была настежь распахнута. Не помня себя, она ворвалась в комнату и с широко распахнутыми глазами, тяжело дыша, огляделась по сторонам. — Где Скорпиус? Что с… Скорпиус сидел на диване рядом с Лолой, голова к голове. Они читали книгу, лежавшую у них на коленях. Лившийся у взрослых разговор резко оборвался. Следом за Гермионой в гостиную ворвался и запыхавшийся Гарри. Мозг обхватило ощущение, словно Гермиону окунули в реку, и кто-то держал ее под водой — от заполнивших внутренности переживаний не получалось сделать нормальный вздох. Она пошатнулась, и вовремя сориентировавшийся Гарри подхватил ее за плечи, помогая устоять на вдруг ставших ватными ногах. Министр нахмурился и недовольно опустил глаза, словно не видел этого. Флер и Адель одновременно резко подскочили со своих мест. Лица — одинаково перекошенные волнением. — Скор’пиус был с нами, все хор’ошо, — не до конца понимая, что происходит, мягко проговорила Флер и приблизилась. — Что с вами двумя такое? — Очень хороший вопрос, — отозвался за Гермиону Гарри. Собрав все силы в кулак, она выпрямилась и вновь осмотрела комнату, удостоверяясь, что все дети и взрослые, которые должны быть в доме, были на своих местах. — Мы услышали, как Скорпиус кричал и звал Гермиону, будто его убивают. — Он не кричал, — за Флер сказала Адель. — Они с Лолой последние полчаса молчат как мышки. — Ты же не думаешь, что мы лжем? — по решительному лицу Гарри увидев, что он ей не поверил, вступился за Адель Антонин. — Дети как сидели, так и сидят. Тем более, что с ними может тут случиться? По сути, он был прав. Понемногу успокаиваясь, Гермиона поняла это: дом был защищен, за ним присматривала куча домовиков, у которых как будто одной из жизненных целей стояла защита маленького Скорпиуса и беременной Флер, но бравший верх над эмоциями рассудок не мог так сразу успокоить бившееся в горле сердце. — Что тогда слышали мы? — все не сдавался Гарри. — Может, птица кричала за окном, — чувствуя себя максимально неуютно под столькими взглядами, ответила ему Гермиона. — Мы же задремали, могли и не сообразить спросонья, что к чему. — Птица, отчетливо зовущая тебя по имени, — кивнул Гарри. Голос его сквозил неприкрытым сарказмом. — Я ведь проснулась первая, испугалась, ты распереживался и не до конца понял, что именно слышал, — настойчиво произнесла она. В том, что ее звал Скорпиус, теперь уже она не была уверена: было похоже на бред, что никто из всех этих волшебников не заметил, как ребенок разрывается от страха и кричит. — А как именно это было? — спокойно, ничем не выражая ни единой эмоции, спросил Роман. Повернувшись к нему, Гермиона по привычке опустила глаза и послушно заговорила: — Мы задремали, когда якобы Скорпиус закричал в первый раз. Издалека, даже не понять сразу, откуда именно, доносился его голос. Мы с мистером Поттером бросились сначала к вам, чтобы понять, что произошло, потому что дом огромный и бегать по нему просто так, заглядывая в каждую комнату, не было смысла. — Прибегаем к вам, а Скорпиус сидит живой и здоровенький. И никто ухом даже не ведет, — недовольно закончил за нее Гарри. Гермионе осталось только кивнуть. — Где же вы спали вдвоем, что так запыхались? — впервые за все время подал голос Министр. К удивлению Гермионы, Гарри сделал вид, что не расслышал его вопроса. — Нужно на всякий случай проверить дом. Мало ли, какие были причины у этого крика. Хмурый Антонин поднялся и парой щелчков пальцев вызвал домовиков. — Ты прав, — бросил он только, прежде чем начал раздавать им поручения. Гермиона вновь затравленно осмотрела комнату. К Скорпиусу и Лолите оказывается подошла Розали, которая приложила длинный палец к губам, не позволяя им все это время вмешиваться с вопросами. Флер, судорожно вздохнув и непроизвольно обняв руками выделившийся живот, словно поддерживая его, отошла к такой же хмурой, как муж, Адель. Тень легла на круглое раскрасневшееся лицо волшебницы. Гермиона не успела понять, кто первым из приехавших супругов задал другому непонятный ей вопрос на русском, но лица их одновременно вытянулись. — О чем вы? — тут же обеспокоенно спросила Флер. — Шурик, — только прошептала Адель и сжала челюсти. — Вы ведь закрыли его, когда мы собирали вещи? Роман кивнул. Перевел взгляд на Лолиту. Та в ответ постаралась слиться с обивкой дивана, но, судя по строгому взгляду отца, получилось у нее плохо. Просто отвратительно. — Он так жалобно просился выйти, — оправдываясь, затараторила девочка. — Я только щелочку оставила. Ему же там страшно было одному в темноте среди банок и трав! — Лола! — одновременно недовольно воскликнули все Долоховы кроме Флер. Та просто прикрыла глаза, взмахнула руками, успокаивая дыхание, и дернула уголком пухлых губ. Розали Лестрейндж глянула на Министра и еле сдержала нервный смешок. Кажется, все вокруг кроме Гермионы понимали, что за Шурик, почему его надо было запирать и что вообще происходит. — Так, я правильно понимаю, — заговорил Антонин. — Что вы притащили сюда Шурика? Старого доброго Шурика? Рома? Адель? — Не повышай на меня голос, я сама не в восторге, — огрызнулась Адель и нервно провела ладонью по волосам. Поморщилась. — Поставь вазу на место, Антонин, кровью дела не решишь. Гермиона даже не удивилась, когда Долохов, прожигая (слава Мерлину, не ее) Адель пылающими от злобы глазами, послушно опустил вазу с искусственными цветами обратно на деревянный столик. Флер села на краюшек дивана рядом с детьми. Лолита, пока взрослые разбирались между собой, предпринимала все новые и новые попытки впитаться в воздух. — Что происходит? — тихо спросила Гермиона у Гарри. Вопрос ее услышал Антонин и, не оборачиваясь и продолжая прожигать взглядом «любимых» родственничков, мрачно отозвался: — С нами происходит Шурик. Самый бесконтрольный из всех возможных домовой. И не эльф, который никому вреда не причинит, да, Долорес? А самый настоящий русский домовой без дома и в другой стране! Ну как, на молоко его приманим, на печенье или на тебя? — Антонин! — воскликнула Флер. — Антонин, Антонин, — передразнил он и сделал глубокий вздох. — Ладно, давайте серьезно. Нужно быстро придумать, что делать, пока… Кажется, было поздно. Ваза с искусственными цветами сама собой взлетела в воздух и замерла на мгновение. В следующую секунду дом сотряс безумный крик, и ваза со всей силы влетела в стену, всего в сантиметре пролетев над головой даже не моргнувшего от удивления Министра, наблюдавшего за происходящим, как за интереснейшим книжным сюжетом. Свечи замигали и погасли, погружая особняк в темноту.