***
Как оказалось, нет. Шёл уже второй месяц нашего «сожительства-содружества» с котами, но вредить друг другу (по мелочам, правда, но неприятно), подставлять другого при каждом удобном случае и упорно «делить» и ревновать меня они продолжали с завидным упорством. Начиная с самого первого дня, когда они подрались за место и право спать рядом со мной, в результате разорвав подушку и постельное бельё и чудом не испортив даже матрас, и заканчивая, например, сегодняшним, когда пропали мои чудесные, незаменимые — некоторые круглые, некоторые с небольшими выступами или чуть вытянутые — лакированные шарики для массажа. Относительно маленькие, размером с мячики для настольного тенниса, ровно шесть штук. Обе наглые морды упорно делали вид, что понятия не имеют, куда они делись, но что-то мне подсказывало, что без чьих-то мохнатых лап тут не обошлось. И, видимо, замешаны были оба, иначе кто-нибудь из них товарища бы уже сдал… Да и как-то странно они переглядывались. Вот же хитрые морды! Вообще, если смотреть объективно и с человеческой точки зрения, их вражда была какая-то… Несерьёзная. То есть они, конечно, друг другу с удовольствием пакостили, да и в целом не обожали ближнего своего, но как только дело доходило до чего-то по-настоящему серьёзного или опасного, они действовали как команда, совершенно по-человечески мудро откладывая все ссоры и делёжки на потом. Может быть, такие отношения были у них из-за того, что они являлись, конечно, не совсем противоположностями, но всё же очень разными. Ярко-жёлтый кот, напоминающий своим цветом лепестки подсолнуха, был (чересчур, на мой взгляд) полон энергии и выплёскивал её чаще всего на моей несчастной мебели, прыгая с какого-нибудь стола на шкаф или подоконник так высоко и с такой скоростью, что даже у меня начинала кружиться голова. А ещё он имел привычку выражать всё, что он думает о ситуации очень громким «мяу-у!», и для большего эффекта что-нибудь ронять, поэтому получил звучное имя «Гром». Сначала он, мне кажется, не понял, что я обращаюсь к нему, но когда осознал, что я дала ему имя… Взгляд его холодных голубых глаз как-то потеплел, словно где-то в их глубине оттаяли льдинки, и они перестали напоминать неживые стеклянные шарики, да и сам он стал больше «нежничать» — запрыгивать на руки, тереться головой о лицо или руки и, под настроение, тихо-тихо урчать. Но ни в коем случае нельзя было в этот момент его поддразнивать или это чудесное состояние комментировать — он сразу спрыгивал с рук, а при попытке снова его взять угрожающе шипел. Честное слово, совсем как неопытный и стеснительный парень! А вот красный кот — кстати, после его многочисленных купаний, которые они с Громом очень полюбили, я поняла, что у него от природы шерсть такого цвета — был совсем другим. Гиацинт был гораздо более утончённый (если так можно сказать про кота, конечно), чем Гром, почти безэмоциональный, и даже по телосложению напоминал скорее не кота, тем более бродячего, а… Художника или музыканта, по человеческим меркам. То же худощавое телосложение — именно оно, а не болезненная худоба, то же постоянное выражение задумчивости и спокойной созерцательности в глазах, то же редкое умение молча и неподвижно наслаждаться чем-либо… Поэтому я и назвала его так же, как и подумала ещё в первый день — Гиацинт. Величественный цветок, в котором кровь и смерть сочетаются со спокойной, самодостаточной и не нуждающейся в том. чтобы её подчёркивать и хитро оттенять. Мне показалось, что будь он человеком, ему бы понравилось. Иногда мне казалось, что Гиацинт — само вдохновение, только в кошачьем обличье. Он любил приходить ко мне, когда я задумчиво играла и придумывала лёгкие, несерьёзные и сиюминутные мотивчики, ложиться на подоконник и задумчиво на меня смотреть, а под его взглядом сочинялось почему-то значительно легче, и мелодии выходили интереснее. К слову, наши — именно наши — с Гиацинтом импровизации Грому тоже нравились, и хотя обычно его сложно заставить не разносить квартиру хоть пару минут, в это время он просто ложился, уютно сворачивался клубком и слушал, чуть прикрыв глаза. И у меня самой было такое ощущение гармонии и правильности происходящего, что казалось, что мы вот так живём уже целую вечность…***
— Пам-пам-пам, пам-пам-пам. Замечательно! Я встала со скамеечки у фортепьяно, невероятно собой довольная. Наконец-то, впервые за долгое время, получилось что-то достойное, а не простенькие короткие импровизации — на большее меня обычно не хватало. С чем-то подобным не стыдно и… Ой, что это я, нужно поскорее записать! Тут же заметалась по комнате в поисках начатой нотной тетради как раз для таких случаев. Нашла и, побросав в порыве чувств всё ненужное на пол, начала поспешно записывать. Эту мелодию я никак не могу просто забыть! Да, в меру сложная, мажорная… Почти закончила. И вдруг, почти одновременно с тем, как я дописала очередную нотку, в соседней комнате что-то с невероятным грохотом упало — судя по всему, весом не меньше среднего пони, и раздалась настолько же громкая, как и звук падения, ругань. Нецензурная. Та-ак, а это уже интересно! Кого это в мою квартиру средь бела дня занесло? Кто меня от новой мелодии оторвать посмел, кто бессмертный?! Почему-то страха из-за того, что там какой-то непонятный чужой человек, не было совершенно. Была злость из-за того, что я окончание той композиции забыла! Да такая злость, что я, ни на секунду не задумавшись о том, что тот человек, возможно, вооружён, быстрым шагом направилась в соседнюю комнату — мою спальню, кстати. Распахнула неплотно закрытую дверь, ворвалась — и застыла от удивления, совсем как тогда, с боевыми котами и хулиганами, только в этот раз было совсем не до смеха. На моей кровати сидел абсолютно обнажённый, но всё-таки более чем симпатичный парень с красными-красными волосами, раскованно, совершенно не стесняясь своего тела и собственной наготы… Зато, глядя на него, стесняться начала я. Правда, тут же постаралась выкинуть все сомнительные мысли на тему «ка-акой мужчина» из головы и сделать как можно более угрожающий вид, но не успела я даже взять себя в руки под на удивление безразличным взглядом парня, как сзади послышался тихий скрип, а мне мгновенно заломили руки за спину и связали выдернутым поясом от моего же платья. Попыталась дёрнуться, поняв, что дело запахло жареным, но сильные руки сзади тут же удержали, а потом мне ловко подставили подножку и повалили грудью на кого-то. Кого-то очень тёплого, стройного, даже мускулистого, и… А-а, опять обнажённого! В тот момент я по-настоящему испугалась. Судя по всему, вторженцев двое, а я со связанными руками даже с одним никак не справлюсь! Нет-нет-нет, только не это! Не так я себе свой первый раз представляла — обездвиженная, беспомощная, в своей же квартире, с какими-то мерзкими насильниками… И ведь даже кричать бесполезно! Кто меня сквозь бетонные стены услышит?! Впервые жалею, что у нас дом новый и с хорошей звукоизоляцией, но зато как жалею! В носу тут же неприятно защипало, и я наконец-то открыла глаза, стараясь не расплакаться, да так и замерла, встретившись с такими знакомыми пронзительно голубыми льдинками, почти прикрытыми длинными светлыми прядями. Сейчас, правда, назвать их «льдинками» язык не поворачивался, так как внутри бушевало настоящее пламя — и затаённое ожидание, и надежда, и желание… И меня снова посетило чувство дежавю. Такая смесь «прохладных» по цвету глаз и ярких эмоций в них, оттеняемых солнечно-жёлтыми волосами, а ещё удивительно красивый цвет, напоминающий кровь, и почти безразличные на первый взгляд глаза… Вдруг с моих губ сорвалось сумбурное и невероятное, та мысль, которую я всё никак не могла поймать за хвост: — Ты — Гром?! А ты, — я перевела взгляд на всё такого же невозмутимого парня, сидящего на кровати, чьё телосложение и взлохмаченные волосы так напоминали второго кота. — Гиацинт?! Они синхронно кивнули, раздражённо посмотрев друг на друга, совсем как в тот день, когда мы встретились, и я окончательно поверила в то, что я либо брежу, либо они на самом деле были моими котами. Но даже при таком раскладе, тот факт, что я со связанными за спиной руками лежу на обнажённом пусть даже и Громе, меня отнюдь не радовал! Поэтому я, наивно посчитав, что больше от меня котам ничего не нужно, а по поводу способа общения — мало ли, какие у кого комплексы и заскоки? — снова сделала попытку встать, но вдруг почувствовала осторожные прикосновения холодных, ярко контрастирующих с почти горячим телом подо мной, пальцев, которые осторожно, но быстро подцепили бельё и стащили вниз, оставляя меня в одном платье. И, как назло, меня угораздило не надеть сегодня бюстгальтер, я ведь дома… Так что чувство собственной уязвимости стало невероятно сильным, стоило только почувствовать сосками чужую грудь, и тонкая ткань совсем-совсем не спасала — даже наоборот, заставляла ощущать это прикосновение более остро. Между тем Гром, как будто не желая уступать Гиацинту, прижал беспомощную меня ещё ближе и зашептал, обдавая ухо горячим дыханием: — Молодец, малышка, угадала с первой попытки. За это полагается награда, — он подмигнул. — Но всё же в одном ты ошиблась — наши настоящие имена совсем другие. Я Дейдара, — сказал он уже вслух, чуть отодвинувшись от меня, но лишь для того, чтобы тут же больно укусить уже затвердевший сосок прямо сквозь ткань, заставив меня вскрикнуть. — А вот этот молчаливый — Сасори, — продолжил бывший Гром, как ни в чём не бывало, кивком головы указывая на того, кто находился, наверное, где-то в стороне, потому что прикосновений я больше не чувствовала. — Мастер Сасори, мальчик, — немного надменно, судя по тону, усмехнулся собеседник где-то в области моей кровати. — И я не собираюсь делить с тобой одновременно что бы то ни было. Поэтому, — я почти кожей ощутила прожигающий желанием взгляд, — мы поступим по-другому. Дейдара подо мной на мгновение развернулся к бывшему собрату, видимо, уточняя, правильно ли он его понял, а потом накрыл рукой мою промежность, неожиданно осторожно массируя и расслабляя. На секунду мне показалось, что там движется что-то гибкое, такое же тёплое, как его рука, но как только я успела об этом задуматься, едва заметное чувство пропало. Затем он аккуратно, явно с трудом сдерживаясь, ввёл один палец во влагалище… Я вздрогнула от непривычного ощущения. Конечно, я не была невинным цветочком — то есть да, невинным, но отнюдь не цветочком в вопросах самоудовлетворения, но когда в тебя погружаются чужие горячие пальцы, двигаясь совершенно непредсказуемо, это не идёт ни в какое сравнение с тем, что я испытывала раньше. Второй вошёл легко, а вот третий заставил изогнуться от приятного чувства наполненности, и тут же неосознанно разочарованно вздохнуть, когда это призрачное ощущение исчезло. Вдруг я изумлённо и испуганно вскрикнула, чувствуя, что ко входу во влагалище прижимается что-то почти обжигающее, влажное и очень-очень большое. Оно же не войдёт! Не войдёт, не надо! Меня тут же прижали к крепкой груди, надёжно зафиксировав, и это что-то стало понемногу протискиваться внутрь. Из глаз от боли брызнули слёзы, а горячая плоть всё погружалась и погружалась, грозя достать до самой матки… Но всё же остановилась, не достигая. Тёплые руки осторожно, но как-то неловко погладили меня по спине, а сам Дейдара замер, пытаясь помочь мне привыкнуть к новым ощущениям. Боль и вправду сначала немного утихла, а потом, как только он начал медленно и неглубоко входить, прикусывая и обводя языком то один, то другой сосок, почти полностью пропала, сменившись постепенно нарастающим удовольствием, которое вытесняло все мысли о неправильности происходящего и вообще всей странности ситуации, оставляя только возбуждение и отчаянное желание не останавливаться ещё пару тысяч лет… Как же хорошо! Внезапно Дейдара остановился, словно уловив моё состояние, опустил руку к промежности и собрал выделившуюся смазку. Потом, судя по всему, обо что-то её размазал, иногда задевая пальцами мои вздрагивавшие от этих прикосновений бёдра, потом убрал руку, и вдруг к тугому колечку мышц сзади прикоснулось что-то прохладное и круглое, размером с мячик для пинг-понга. Я напряглась, пытаясь развернуться и посмотреть, что это, но тут послышался насмешливый и чуть хрипловатый от возбуждения голос Сасори: — Надо же, дорогая, а ты говорила, что твои любимые чудесные шарики для массажа пропали… Мы их тебе возвращаем. Предпочитаешь по одному или все разом, м-м? Дейдара окинул моё побледневшее, и затем и покрасневшее от осознания лицо возбуждённым взглядом, и в этот же момент первый шарик вошёл сначала наполовину, срывая с моих губ длинный стон, а потом и полностью, продвинувшись на какое-то расстояние от входа. Мы с лежащим подо мной Дейдарой синхронно вздохнули, а к заднему проходу прикоснулся уже второй шарик, входя гораздо быстрее и бесцеремоннее, чем первый, снова заставляя меня застонать, а парня резко выдохнуть и, ругнувшись сквозь сжатые зубы, начать двигаться. Вскоре за вторым шариком последовал третий, за ним ещё один, и ещё… Когда они кончились, было ощущение, что я до конца, до предела наполнена и этими шариками (которые как будто даже проворачивались внутри), и членом Дейдары, который, абсолютно перестав сдерживаться, рвано входил и почти выскальзывал наружу с каждым толчком, уже не сдерживая собственных стонов. Меня распирало изнутри и я перестала отдавать себе отчёт, скулю я или кричу, или давно сорвала горло, изо всех сил цепляясь освобождёнными в какой-то момент руками за уже исцарапанные мной плечи, а весь мир как будто погрузился в мутную пелену удовольствия… В тот момент Дейдара резко вышел из меня, кончая и пачкая своим семенем наши животы, на что нам обоим было уже абсолютно наплевать, и тут же стали аккуратно и медленно, по одному выходить злосчастные шарики, как будто их вытаскивали за невидимые ниточки, вызывая последние, уже совсем слабые стоны. Когда вышел последний, я, полностью обессиленная, упала на крепкую мужскую грудь, даже не пытаясь встать на ноги в таком состоянии и тем более куда-то бежать, но меня вдруг резко оторвал от чужого тела, а потом, подхватив на руки и не обращая внимания на возмущённые возгласы Дейдары, перенёс на кровать и скомандовал кто-то, у кого я от усталости заметила только бледный овал лица и красные, словно цветок гиацинта волосы: — Спать! — и уже с лёгкой ухмылкой в голосе: — Тебя ещё вторая часть ждёт, дорогая, и одними деревянными шариками ты больше не отделаешься. А пока — спать!