Amor vincit omnias

      На этот раз он далеко не ушел. Ноги понесли его не к сияющим огнями особнякам и многочисленным каналам, в которых плещется стиснутая камнем черная маслянистая вода, а через тихие улочки на выселки города, где по каменистому берегу были разбросаны ветхие лачуги, а на веревках, натянутых на рогатины, сушились рыбацкие сети и какое-то тряпье, воняло гнилой рыбой, а все это обнимал шум моря, бьющегося о валуны. Злость, страх и отчаянная надежда, которую он стремился кулаками умять, задавить, затолкать поглубже, точно тесто, которое упрямо лезет из горшка – все это пузырилось в нем и лезло наружу вопреки всем усилиям. Клиган расхаживал туда-сюда по берегу, пытаясь не навернуться на скользких камнях, сжав челюсти и время от времени сглатывая. Он не произносил ни слова, но внутри у него шел яростный спор – голосяра, чтоб ему сгинуть, снова возник из небытия, и, как и в прошлые разы, он ничего не мог с ним сделать.       Замуж! За кого? У нее кто-то есть? Кто-то, кто заговорил с ней на улице, когда она ходила вдвоем с этой чернявой дурой? Да нет, не может быть. Не может быть такого. Он бы узнал, он бы заметил. Никто не следил за ней более внимательно, чем он. Но, если вокруг нее не вьется никакой смазливый тип с намасленными волосами или толстосум, который просто хочет купить ее, как шлюху, – то где тогда, седьмое пекло, она возьмет себе треклятого мужа? На базаре купит? А что… А что если?.. Нет. Он даже остановился и замотал головой, точно конь, которого одолевают слепни. Нельзя об этом думать, иначе он пропал.       «Да ты и так пропал» – фыркнул голос – «Сидишь около нее, как привязанный, надеясь, что что однажды уложишь ее на спину».       Какая надежда, что ты несешь нахрен.       «Ничего я не несу, кроме того, что ты сам думаешь» – все так же ехидно продолжал тот – «И не ври себе, что не подумал тут же о том, как бы запустить своего зверька в ее норку».       Хотел ли он Пташку? О да. Сколько бы он ни запрещал себе об этом думать, желание росло с каждым днем, проведенным вместе. Cколько раз, когда он валялся без сна, шел по улице или наставлял синяки прыщавому купчику учебным мечом, она врывалась в его разум в таких фантазиях, что и шлюху вогнали бы в краску? Но одно дело – мечтать, а совсем другое – сделать.       Какая в конце концов в жопу разница, что он думает? В Клигане против воли прорезалась тонким лезвием тоска. Что бы там Пташка ни чирикала, она уж точно не имела в виду его. Он – последний мужик на земле, за которого кто бы то ни было захочет замуж, а она так особенно. И потом – что это будет за брак? Одно шутовство, людям на потеху. Когда об этом узнают и Старки, и Ланнистеры – у них пупки развяжутся от хохота. После того, как его голову насадят на пику, разумеется, а перед этим кастрируют, чтоб другим неповадно было. К тому же, от кого и от чего это ее может спасти? А если его убьют, а она останется одна? Что проку от мертвого мужа?       И все же – а вдруг?       «Ничего не вдруг» – отрубил голос – «У нее и выбора-то нет».       Пошел нахер, а? – обозлился на голос, а точнее на себя, ведь это были его мысли как ни крути, Клиган. Разве он этого хочет? Чтобы у нее не было выбора? Чтобы она пришла к нему только от безысходности и ужаса? С другой стороны – а на что еще он может надеяться? Если это единственный способ хотя бы раз сделать то единственное, чего он в своей гребаной жизни хотел больше, чем убить брата, то почему бы и не сделать?       «Верно говоришь» – обрадовался голос – «К тому же, вот поиграешь сейчас в благородство, вернешь ее к матери и брату, а те ее быстренько выдадут за какого-нибудь лордика, которому будет нужно ее имя и деньги, а им – его мечи, а на нее саму всем будет насрать». И который будет с ней груб или того хуже – поневоле добавил Клиган про себя. Ха, а он что, не будет? Возомнил себя дорнийским любовником? У него всю жизнь были только шлюхи, начиная с самой первой, а какая шлюха научит, как быть с девственницей, тем более – благородной леди, юной и хрупкой?       «Ой вот только врать себе не надо» – протянул голос – «Очень даже на тебя заглядывались, просто ты предпочитал в это не верить». Клиган даже рассмеялся от такой мысли. Ну конечно, заглядывались – и тут же отводили глаза, увидев его во всей красе. «Вот осел упрямый, видать, с рожей тебе и мозги все спалили. На лицо ты урод, это да, а ниже шеи – нет, это если баба знает, куда смотреть. Они-то знали, но ты решил побыть гордым, так что теперь не жалуйся».       Сандор споткнулся о камень, едва не упал, с трудом удержал равновесие и длинно грязно выругался, так что какая-то женщина, шедшая мимо с тюком на спине, испуганно посмотрела на него и заспешила прочь. Он не знал, что еще сказать, как убедить себя – как убедить ее – что это полнейшая хрень и бесполезная дурость, что это никого не спасет и ни от чего не защитит, скорее уж наоборот. Потому что он этого хотел и ничего не мог поделать с этим желанием. Начался вечерний прилив – набегающие волны лизали его сапоги, поднялся ветер, бросивший ему в лицо пригоршню горьких брызг. Клиган обмахнул лицо рукой, развернулся и обреченно пошел обратно, вытаскивая ноги из мелкой гальки, которой был покрыт берег ближе к россыпи лачуг.       Когда он снова отбросил занавеску, то увидел, что Пташка все еще здесь, так и сидит за столом – кубка с вином не было, а на свободной половине стола она опять разложила свое шитье. Клиган молча прошел к столу, сел, пододвинул к себе миску с остывшей похлебкой, взял ложку, кусок хлеба и принялся за еду. Закончив, он отодвинул миску, вытер рот льняным полотенцем, лежавшим тут же с краю стола, глубоко вздохнул и мрачно уставился на Пташку, которая все так же шила, не поднимая головы – и даже тонкие пальцы, державшие иголку, ничуть не дрожали. Да, выдержка у нее что надо. Ну а почему бы и нет, седьмое пекло? Как бы она иначе выжила в этом треханом Красном замке в постоянном ожидании очередной порции побоев от его братьев по Королевской гвардии? - Замуж, значит, собралась – заговорил он почти спокойно – И ты думаешь, это тебя от чего-то спасет?       Пташка пожала плечами, не поднимая глаз от шитья. Ему захотелось вырвать у нее проклятую тряпку и швырнуть в камин, но в этот миг она все-таки посмотрела на него. - Вы сказали, что мы мало что можем сделать. Но, раз уж мы тут заперты, не лучше ли сделать хоть что-то. Я подумала… - Ты подумала. Ну-ну. - Я подумала – упрямо продолжала она – Если в городе начнется голод и болезни, как в Королевской гавани, то те, кто здесь правит… - Железный банк – вставил Клиган. - Железный банк решит избавиться от всех чужаков. И в таком случае что помешает им сделать с нами что угодно? - Тот жирдяй, чьего сына я учил весь год, кажется, неплохо ко мне настроен. В случае чего мы можем попросить его о помощи. - Вам он, может быть, и станет помогать. Но не мне. Я для него никто, и для всех в этом городе я никто.       В ее голосе звучала непривычная горечь, и Клигану вдруг стало тоскливо. Сколько он ей говорил еще в Красном замке, что она дура, что пора раскрыть глаза и увидеть мир таким, какой он есть. Наконец это случилось – а ему хочется вернуть ту глупую наивную пичужку с разноцветными перьями. - Поэтому – Пташка продолжала все таким же спокойным голосом, снова склонившись к шитью – Мне и нужен муж. Точнее говоря, другого выхода просто нет, даже если это, как ты говоришь, никого не спасет. - Хорошо – он тяжело вздохнул и потер глаза пальцами – Будь по-твоему. И, я так понимаю, спасать тебя снова должен я?       Она опять посмотрела на нее, и тут ее броня дала брешь, за спокойствием он увидел страх и тревогу, вот только чего она боится больше – что он откажется, или что согласится? - Прошу вас. Вы уже столько для меня сделали, я никогда и ничем не смогу вас отблагодарить, но может быть, мой брат… - В жопу твоего брата – «И насчет благодарности ты ошибаешься, но тебе этого пока знать не надо» – добавил он про себя – Ладно, Пташка. Ты права, раз уж взялся спасать благородных девиц от львов, волков и драконов, надо идти до конца, и желательно, не обосраться на дороге – Клиган хохотнул и встал, чтобы налить себе еще вина.       Второй кубок вернул ему ясность мысли, хотя ему и хотелось ущипнуть себя за руку – он все еще не мог поверить, что он, безродный уродливый дезертир обсуждает подробности собственной свадьбой с леди из великого дома, да еще до кучи прекрасной, как летний рассвет. Знала бы эта леди, как этот серый блохастый пес мечтает ее поиметь и так, и эдак, и еще с переподвывертом. Мечтает – и никогда не сделает… - Я спрашивала Дорию – голос Пташки, у которой иголка продолжала сновать в руках, снова стал ровным – о том, по каким обычаям женятся браавосийцы, но в конце концов, поняла, что это будет слишком хлопотно. Мне кажется, Заморская септа будет лучше всего. - Какая еще в пекло септа? - Для вестеросцев. Недалеко от Черно-белого дома. - Твою мать, ты что, ходила туда? - Да… Несколько раз. По дороге с рынка – поспешила добавить Санса, испуганная тем, как исказилось его лицо – Я просто заходила помолиться, вот и все. - Если бы я знал, что ты шляешься где попало, то запер бы дома гораздо раньше. - Но что может быть опасного в септе? - Причем тут сраная септа! Ты хоть знаешь, что такое Черно-белый дом? - Конечно – Сансу удивил такой простой вопрос – Это храм Многоликого бога, которого чтят в Браавосе. Дория рассказывала мне. - Седьмое пекло… - пробормотал Клиган – А ты знаешь, кто такие слуги Многоликого? - Дория сказала, что они добры и милосердны, и что дар Многоликого бога доступен каждому.       Сандор наклонился над столом и навис над ней, его лицо оказалось так близко, что Санса ощущала запах вина в его дыхании. - Слуги Многоликого – прохрипел он, буравя ее глазами – убийцы. Их дар – это смерть. Любой человек может прийти туда и попросить о помощи, и, если ему не откажут, то всякий, о ком он попросит, все равно, что уже мертв. А ты ходила там, как ни в чем ни бывало. - Но, если кто-то захочет меня убить – то он может сделать это и здесь, разве нет?       Он промолчал, не желая признавать ее правоту и еще сильнее показывать, как сильно его разозлило одно только упоминание слуг Многоликого. - Значит, септа – сквозь зубы проговорил Клиган, когда гнев отступил. И что – мы придем и как на духу скажем септону наши настоящие имена? Как ты думаешь, как скоро здесь окажется отряд Красных плащей как бы не с самим лордом Тайвином во главе? - Но, если мы поженимся под вымышленными именами, то брак признают законным? - Не знаю, Пташка. Разве что придется убить этого придурка, если он начнет болтать. - Нет-нет, пожалуйста, не надо никого убивать! Я немного говорила с ним, когда заходила в ту септу. Он старый человек, добрый и безвредный пьяница – прямо как сир Донтос. Он сказал, что служит здесь уже двадцать лет, и за все это время никто не разу не навещал его, и сам он уже забыл, как выглядит Старомест. Я думаю… Я надеюсь, что он просто не узнает, кто мы такие. - А если узнает? - Тогда вы пойдете к тому торговцу и попросите его помочь. Или что-нибудь еще случится… Главное – что никто не сможет меня забрать против моей воли – ни Ланнистеры, ни – она добавила тише – Брат и матушка. - Ага. Только я. Не боишься давать мне такую власть над собой?       Санса искоса взглянула на него из-под шитья и сказала тихо: - Но я и так в твоей власти. Если бы ты хотел причинить мне зло, то уже давно бы сделал это.       Да уж, можно не волноваться – Пташка все та же, хоть и научилась складно говорить. Верит, что он не причинит ей зла. А он мог бы – действительно? В ту ночь, когда он пришел к ней, пьяный от вина и от страха – да, мог бы, и только гребаное чудо его удержало. И в ночь после турнира – пожалуй. И в тот раз, когда он пьяный караулил ее на лестнице. Но сейчас, после года ожидания… Седьмое пекло, о чем он думает? Он согласился спасти ее от Ланнистеров и отвезти домой. Если для этого надо, чтобы пьяный старик пробормотал над ними несколько слов, то он согласен. К тому же, возвращаться в Вестерос все равно пока слишком опасно. А там – кто знает. - И вот еще, Пташка. Для Железного банка, возможно, хватит и слов септона, но по законам Вестероса, чтобы брак признали законным, мне придется тебя трахнуть. Думаю, старик Тайвин и даже твой брат не поскупятся на септу, чтобы та посмотрела у тебя между ног.       Санса вздрогнула от того, как грубо он это сказал, но это была правда. - Вряд ли это будет хуже, чем снова попасть в плен к Ланнистерам… Или к кому-то другому.       Клиган скривился, в глазах на мгновение мелькнула горечь. - Что ж, спасибо за честность. Так когда мы все это провернем? Можно хоть завтра, раз уж ты не хочешь терять времени.       Но она покачала головой, а затем, кивнув каким-то своим мыслям, сказала: - Через три дня – и так на него своими голубыми глазищами посмотрела снизу вверх, что последние бастионы у него внутри рухнули. Хрен с ним, будь что будет. Через три дня она станет его, хоть бы и на одну ночь, а потом весь гребаный мир может гореть в седьмом пекле.

***

      Новое платье село на нее как влитое – Дория помогла затянуть шнуровку на спине, затем расчесала волосы. После того злосчастного путешествия они давно уже вернули себе и яркость, и густоту, и за этот год сильно отросли. Когда служанка убрала гребень, они легли ей на плечи густым сияющим покрывалом. Девушка даже захлопала в ладоши от восторга, радостно улыбаясь. - Как госпожа хороша!       Санса улыбнулась ей – они объяснялись на народном валирийском, языке браавосийских улиц, но Дория все равно старалась говорить с иноземной хозяйкой попроще. - Как причесать?       Санса задумалась. Ей были к лицу сложные прически, которые носили в Красном замке королева Серсея и ее дамы, но то ли это, что ей нужно сейчас?       Свадьба… Санса мечтала о замужестве с самого детства, и представляла себе, как это выйдет в мельчайших подробностях – от цвета своего платья (белое, как северный снег? светло-зеленое, как молодая трава, которое так хорошо подчеркнет ее волосы? Или голубое, как бледное весеннее небо, чтобы ее глаза сияли ярче? И к каждому свои украшения – медальоны, цепочки, браслеты, шпильки и ленты в волосах) до полного списка блюд на праздничном столе; сам обряд – в маленькой материнской септе или у корней чардрева с плачущим кровавыми слезами ликом; хмельной и немного страшный обряд провожания, которого она никогда не видела, но о котором столько слышала.       Однажды она случайно проговорилась об этом Арье, и та ее так задразнила, что Сансе впервые в жизни захотелось ударить сестру. Тогда она убежала и скоро нашла утешение в Джейни – подруга с удовольствием ее слушала и изредка добавляла к этой блестящей картине что-то свое. Мечта Сансы всегда оставалась неизменной, разве что образ жениха, поначалу смутный и расплывчатый, постепенно приобрел черты благородного рыцаря из баллады – Сервина Зеркальный Щит или Симеона Звездноглазого. После обручения с Джоффри мечта стала еще более роскошной – теперь вместо Винтерфелла Санса представляла себе уже Красный замок с его Большим бальным залом королевы и золотой и серебряной посудой, музыкантами и шутами, а место выдуманного рыцаря занял прекрасный принц. Правда, прекрасным он пробыл недолго.       Санса окинула взглядом свое отражение в зеркале и грустно улыбнулась: вот и настал желанный когда-то день, только свадьба у нее совсем не такая, как представлялось в детстве: нет рядом ни отца, чтобы благословить ее, ни матери, чтобы помочь ей одеться, иногда украдкой отирая слезу, нет братьев, которые будут охранять ее до заветного часа – лишь наполовину в шутку; не будет улыбок слуг, которые знают ее с рождения; не будет даже злючки Арьи. Есть только чужой город и маленький дом, уже знакомый ей до самого последнего уголка и мельчайшей трещинки на стене. Выскобленный дочиста простой дубовый стол, привычная тушеная курятина в остром соусе с лепешками и кувшин вина для свадебного пира, служанка вместо гостей. И он – жених, муж, неведомое, что ждет ее за дверью спальни, под покровом ночи. Огромный мрачный мужчина с колючим взглядом и вспышками ярости, с тьмой, клубящейся внутри, с лицом, будто разделенным на две половины – и обе почти всегда ее пугали, хоть и по-разному. И розовое платье.