Amor vincit omnias

      Казалось, в их жизни ничего не изменилось – разве что теперь на рынок Дория ходила одна, а все, что Санса смогла выпросить – прогулку по берегу вдали от людей и шумных улиц в обществе Сандора, зыркавшего по сторонам. Он и в самом деле охранял ее как настоящий злобный сторожевой пес, как он сам ей сказал когда-то – собака никогда тебе не солжет и убьет за тебя – но лучше не пытаться ее погладить, добавляла Санса про себя. Сандор Клиган, несмотря на целый год, проведенный с ним в одном доме, был для нее загадкой. Как он мог жениться на ней, забрать ее девичество, а уже на следующее утро встретить ее все с тем же хмурым равнодушным лицом, как будто ничего не случилось? Как ревностная, хотя и грубая забота и стремление защитить ее любой ценой сочетались в нем с вспышками злости, если она, по его мнению, пыталась отвоевать себе немного свободы? Она не знала, как объяснить, что никакая безопасность не стоит того, чтобы зачахнуть от тоски в четырех стенах. Она думала, что в безопасности в крепости Мейегора – но, даже если бы к городу не подошли войска Станниса, ей все равно постоянно грозили издевательства Джоффри или удары латной перчатки одного из его гвардейцев. Что ж, по крайней мере, Сандора она больше не боялась. Санса по-прежнему не любила его вспышек ярости, но даже они были лучше, чем это угрюмое молчание и в следующие дни она несколько раз намеренно злила его, и тогда он начинал рычать на нее, как настоящий пес, которого неразумное дитя дернуло за хвост. Санса понимала, как это глупо, но в глубине души ликовала, что хотя бы так он обращает на нее внимание. Так бы и продолжалось дальше – если бы не случился шторм. Санса выросла далеко от моря – вой и свист ветра, от которого стучали деревянные ставни, ливень, обрушивающийся, как из ведра и шум волн, слышный даже здесь, пугали ее и не давали уснуть. Она вертелась в постели, но тревога не утихала, ей было ужасно одиноко. Что ей делать? Разбудить Дорию и попросить лечь с ней? Но она никогда так раньше не делала, к тому же, наверняка кровать у нее узкая, и места им двоим не хватит. Санса повертелась еще немного, точно пытаясь отогнать мысль, которая завладевала ее умом все больше и больше. Да, он недвусмысленно дал понять, что все это только для вида… Но разве она не привыкла к тому, что Пес из тех, кто больше лает, чем кусает, и, что хоть он и ворчал, и ругался, и злился, но все равно делал именно то, что нужно? В конце концов, разве он не заботился о ней по пути в Браавос? И разве многого она хочет? Всего-то, чтобы было не так холодно и одиноко. Сон у Клигана всегда был крепким, но чутким – привычка с юности, когда приходилось спать, где придется, и тут же вскакивать по приказу. Вот и теперь, стоило ему услышать, как открылась дверь его комнаты, он тут же проснулся. Сначала ему спросонья показалось, что он все еще спит и видит сон – на пороге стояла Пташка в одной сорочке и куталась наброшенное на плечи одеяло. Моргнув пару раз, он осознал, что это не сон, и что она действительно стоит на пороге его спальни, и что под сорочкой у нее ничего нет. Но об этом он себе думать тут же запретил, и мгновенно разозлился на нее. - Какого хрена? – грубо спросил Сандор, который, к огорчению Сансы, проснулся, как ни старалась она двигаться тихо, как мышка. - Простите – быстро ответила она – Просто мне холодно… И я очень боюсь грозы. - Твою мать, Пташка… - пробормотал он, откидываясь на подушку и прикрывая глаза ладонью – Ну ты прям ничего получше придумать не смогла. Санса стояла, переcтупая с ноги на ногу на холодном полу, выложенном плиткой. - Пожалуйста. Клиган убрал руку от лица и посмотрел на нее. Не делай этого, твердил ему внутренний голос. Отправь ее обратно, и пусть хоть до посинения там замерзнет, лучше так, чем пустить ее в свою постель и думать, будто будешь вести себя как благородный рыцарь. - Ладно, хрен с тобой… Ложись. Обрадованная, Санса осторожно легла в кровать и закуталась в принесенное одеяло. Клиган тут же повернулся к ней спиной и, как показалось Сансе, мгновенно заснул. Правда, когда она осторожно попыталась повернуться на другой бок, с другой стороны кровати раздалось: - Будешь вертеться – выгоню. Санса замерла в неудобной позе, потом все-таки очень осторожно, стараясь не шуметь, легла так, как ей было удобно, и довольно быстро заснула. Клиган притворялся, что спит, пока не понял по дыханию Пташки, что она сама заснула, и тогда позволил себе обернуться на нее. Вот какого хрена, а? Зачем она это придумала? Не понимает, что ли, какая это для него пытка – лежать рядом, но делать вид, что ее тут нет? А он сам – зачем согласился? «Потому что хочешь ее – не замедлил появиться голос – потому что надеешься, что тебе еще когда-нибудь перепадет. Потому что хоть так хочешь быть к ней поближе». Да пошел ты – огрызнулся Сандор. Очень много радости лежать всю ночь без сна, когда у тебя от стояка все болит, и мучительно желать девушку, которая спит меньше, чем в ярде от тебя. Он тихо встал – прикосновение голых ступней к холодному полу немного отрезвило его – и вышел во двор. Когда Санса проснулась утром, то обнаружила, что лежит на самом краешке кровати, а Сандора уже нет – впрочем, он всегда уходил из дома до того, как она просыпалась, но на этот раз он сумел это сделать, не разбудив ее. Несмотря на то, что шторм закончился, и в окно светило солнце, она решила еще немного понежиться в кровати, прежде чем вставать. Пустая половина постели невольно напоминала о прошедшей ночи – теперь Сансе ее поведение казалось глупым и детским. Ну в самом деле, неужели надо было ему мешать? Он и так многое для нее сделал. Чтобы как-то загладить вину, Санса постаралась застелить постель как можно более аккуратно, а после нарвала цветов на заднем дворе и поставила их в кувшине на окно, так как ни стола, ни комода в его комнате не было. На следующий день Клиган вернулся домой позже обычного – у его бывшего хозяина-купца был день рождения, и тот оказался достаточно любезен, чтобы пригласить его на скромное, но все же празднование. Клигану это было поперек горла – он не любил шумных сборищ незнакомцев и, к тому же, считал, что лишняя известность ему ни к чему, но отказаться было нельзя, и он постарался сесть в самом темном углу зала и закрыть ожоги волосами и надеяться, что гости – такие же толстосумы – наутро не вспомнят о нем с похмелья. Было уже заполночь, когда он, усталый и слегка пьяный – вина за столом было вдоволь, в отличие от еды – держа в руке свечу в подсвечнике, поднялся к себе. Пташки в комнате не было, на окне стояли цветы. Клиган ощутил смесь облегчения и разочарования. Двигаясь медленно, он поставил свечу, плюхнулся на тюфяк – кровать скрипнула – стащил сначала один сапог, потом другой, и улегся, кое-как накрывшись одеялом. Несмотря на хмель и усталость, сон не шел – он думал о ней. О том, как все-таки сладко было вчера ощущать ее присутствие, пусть даже ее нельзя коснуться. Он посмотрел туда, где она лежала и пожалел, что вчера оттолкнул ее. Может, пойти к ней? «И что? – ехидно пробормотал голос – «Попросишь прощения в изысканных выражениях из баллады, может, еще и на одно колено станешь – и попросишь вернуться в твою постель?». В это мгновение дверь скрипнула, он обернулся так резко, что шея хрустнула – в дверях снова стояла Пташка – и на этот раз без одеяла на плечах. «Чтоб меня Иные взяли!» - восхищенно присвистнул голос, и, в кои-то веки, он был с ним согласен. - Сегодня нет грозы – раздраженно, как показалось Сансе, заметил Клиган. - Да-да, я знаю – зачастила она - Но, я подумала… Если нас все же найдут… Потребуются доказательства, что мы в самом деле женаты… - И, если только мне не отшибло память, они у тебя есть. - Верно – Санса кивнула – Но ведь могут допросить свидетелей… Например, Дорию… А если она сможет сказать, не покривив душой, что мы спим в одной постели, как муж и жена, то это тоже может быть нам на пользу…- не договорив до конца, Санса смешалась и ужаснулась про себя: что за чушь она несет? Какое кому дело, как они спят? Да и вообще, спасет ли хоть кого-нибудь из них это почти несуществующее супружество? - Знаешь, Пташка… - неторопливо прохрипел Сандор, глядя на нее из-под полуприкрытых век – Если ты хочешь спать со мной в одной кровати, то, седьмое пекло, надо так и сказать. Санса густо покраснела и потупилась. Ну не объяснять же ему про свою бессонницу, которая снова вернулась к ней, и про то, что ей действительно уютно и тепло спать, зная, что он рядом, и что он, в отличие от любого другого мужчины, не будет настаивать на своих правах, или что он напоминает ей Леди! - Я, между прочим, вовсе не против – продолжил он – Если ты, конечно, не будешь мне мешать и вертеться. После этого он как-то криво махнул рукой, и Санса, чьи ноги уже успели превратиться в ледышки, юркнула под одеяло как можно скорее. Из-за того, что свое она взять забыла, теперь ей пришлось лечь ближе к нему, чем в прошлый раз, и Санса понадеялась, что его это не разозлит. Устраиваясь поудобнее, она невольно задела его ногу, и Сандор выругался. - Простите – прошептала она. - Прощу, если будешь лежать тихо – рыкнул он в ответ, и, как и в прошлый раз, отвернулся от нее. Возможно, дело было в том, что он во хмелю, но в эту ночь он заснул тут же, и ощущение ее тепла за спиной ему не мешало. Зато, проснувшись, он обнаружил, что лежит на животе, Пташка рядом с ним – на спине, а его рука покоится прямо на ее груди. Ну охренеть теперь. Клиган даже беззвучно расхохотался прямо в подушку. Гребаные боги! Да прекратят они уже над ним издеваться? «Ты сам над собой издеваешься» – голос проснулся вместе с ним – «Боги тут ни при чем». Послав голос в пекло, он осторожно убрал руку и встал. Надо будет сегодня сходить в бордель, хоть так станет полегче. Следующие несколько дней прошли для Сансы достаточно мирно. Она все меньше тревожилась и все быстрее засыпала, никакие сновидения ее не тревожили, а утром она неизменно просыпалась в постели одна. Сандор больше не рычал на нее и не грозился прогнать обратно в ее комнату, но она все равно старалась лежать тихо и неподвижно. Но в это утро она проснулась от того, что ей стало щекотно. Открыв глаза и придя в себя, Санса обнаружила две вещи: первая – что она лежит на боку, а Сандор лежит совсем близко у нее за спиной и крепко обнимает ее обеими руками, и вторая – что он дышит ей в затылок, и именно от этого она и проснулась. Лежать так было неудобно – руки у Клигана были тяжелыми, да и тело затекло за ночь. Но, стоило ей пошевелиться, Санса обнаружила третью вещь, и это заставило ее негромко ойкнуть и тут же пожалеть об этом. Кровь прилила к щекам, сна как ни бывало, и тут Клиган проснулся. Седьмое пекло! Он проснулся от того, что Пташка рядом с ним завозилась и что-то сказала, и быстро понял, что случилось. Твою ж мать, а ведь он так старался. Тело Сансы под его руками было твердым, как камень, и, чувствуя нарастающую злость и горечь, он убрал руки и отвернулся, стараясь не обращать внимания на боль в паху. - Ну чего ты хотела, а? – прохрипел он – Я тебе не Бейелор, мать его, Благословенный. Особенно, знаешь ли, когда речь идет о законной жене – добавил он, помолчав. Санса молчала и не двигалась. Смущение, охватившее ее, постепенно уходило, и на его месте постепенно появилось что-то другое, но что? Наконец, она решилась заговорить: - Но… Ведь вы сказали, что это только ради того, чтобы брак был признан… - И что? – взорвался Клиган – Да, я себя веду как благородный, мать его, рыцарь, чего зато не скажешь о тебе, Пташка – вряд ли твоя септа учила тебя прыгать к мужику в постель! Вот только, если я тебя не трогаю, еще не значит, что я тебя не хочу. Смутное чувство, зревшее в Сансе на протяжении всех этих странных целомудренных ночей, обрело форму вопроса: - Каково это? - Что? - Как это, когда хочешь…? От удивления Клиган даже повернулся к ней, окончательно стряхивая с себя остатки сна. Ничего себе вопросы! Это что, жизнь с ним в одном доме сделала ее такой или же браавосская служанка напела в уши? Вот тебе и невинная дева, благовоспитанная леди из великого дома. Впрочем, девой ее уже никак не назовешь – его стараниями, между прочим… - Ты хочешь знать, как? Санса тоже повернулась к нему лицом и кивнула. - Это как голод, Пташка. Или жажда. Только в сто раз сильнее, как будто ты не ел несколько дней или шел по дорнийской пустыне без капли воды. Когда ты хочешь трахнуть бабу – тебе насрать на все остальное, на тот же голод, на усталость, на боль… - И когда вы… Ты… Получаешь… – Санса приложила немало усилий, чтобы подобрать слово, которое не заставит ее онеметь от стыда. - Когда я трахаю какую-нибудь шлюху за деньги – это бывает неплохо, иногда даже хорошо… Как большой кусок мяса на вертеле или кувшин свежего эля. А вот ты… Санса затаила дыхание – она не знала, почему ее это так волнует, почему ей надо знать, что думает и ощущает Сандор Клиган, когда хочет ее – ей вспомнился тот давний разговор, что она случайно подслушала в борделе год назад и вдруг поняла, что это странное, непристойное, смущающее ее саму любопытство, возможно, зародилось в ней еще тогда. Может быть, она просто испорченная, дурная девчонка, раз ей нравится слушать о таких вещах? Или это целый год в обществе одного лишь Клигана и Дории сделал ее такой? Он замолчал, подыскивая слова. Как ей объяснить? Как рассказать о звере, который начинает рваться с привязи всякий раз, как он на нее смотрит, не говоря уже о большем? Каких усилий ему стоит сдерживаться сейчас, и каким острым было чувство торжества в ту ночь, когда он стал у нее первым, вопреки накатившей на него потом горечи и голосу в голове, который продолжал твердить ему о том, что вся эта затея – полнейшая хрень, и что теперь, случись что, его не пощадят ни Тайвин Ланнистер, ни Робб Старк? И как, седьмое гребаное пекло, решиться сказать ей, что одно дело – шлюха, какой бы она ни была, а совсем другое – она, Санса Старк? - Я не могу сказать тебе, Пташка… - наконец, выдавил он. – Но могу показать. С этими словами он вдруг заполнил собой всю постель, а Сансе стало страшно, и больше всего захотелось сбежать в свою маленькую уютную комнатку. Но вместо этого она застыла, глядя на него расширенными от страха глазами – как она может теперь сбежать, ведь она сама, можно сказать, навязала ему себя, и сама завела этот разговор? Да, он был прав – септа ее такому не учила. Как не учила и тому, что делать, когда мужчина говорит тебе нечто подобное. Впрочем, ничего ужасного Клиган делать не стал – сначала он сел, откинул одеяло и какое-то время просто смотрел на нее – внимательно, неотрывно, нахмурившись и cжав губы. А затем он обхватил рукой ее лодыжку и провел ладонью вверх до колена и обратно. Сансе стало еще страшнее, по коже побежали мурашки. Она лежала, опершись на локти, и наблюдала, застыв, как его ладонь – огромная, слегка смуглая, с мозолистой кожей и черными волосками на тыльной стороне – неторопливо скользит по ее икре. И, когда ей показалось, что она уже почти к этому привыкла, он отпустил ее лодыжку, и теперь обе его руки гладили ее ноги, с каждым разом забираясь чуть выше под ткань рубашки. Санса тяжело дышала, мурашки стали сильнее, в то время как лицо Сандора оставалось все таким же замкнуто-хмурым. Когда он вдруг приподнял ее ногу и прижался губами к стопе, Санса еле слышно ахнула – это было слишком непривычно, слишком странно, и, как ей казалось в глубине души, страшно неприлично. Но деваться было некуда. А его поцелуи двигались все выше и выше, к коленям и вверх по бедру – вторая рука тем временем уже совсем забралась туда, где ей совершенно быть не полагалось, отчего Сансе тут же хотелось резко сдвинуть бедра и все-таки сбежать – но она продолжала лежать и смотреть. Ее сорочка задралась вверх – Санса предпочла не думать о том, насколько высоко, и насколько все это вообще правильно – потому что самым правильным было все же выпросить у него разрешение сходить на рынок и купить в лавке травника сбор от бессонницы, а она этого не сделала, ну так что ж теперь – приходится расплачиваться за свою глупость. Вот только в чем заключается эта плата, ей было не до конца понятно… Поток этих полубессвязных размышлений резко оборвался, а Санса запрокинула голову назад и гортанно охнула, ощутив, как сами собой поджимаются пальцы, а ноги твердеют от напряжения. Мурашки давно превратились в волны дрожи, прокатывающиеся по ее телу сверху вниз и снизу вверх, вслед за неутомимыми руками Сандора, но теперь ее ласкали не только его руки, и средоточием этих ласк была часть ее тела, в ее понимании предназначенная совершенно для другого, вот только теперь это уже не имело никакого значения, потому что… Когда последняя волна, самая сильная, заставила ее выгнуть спину, вцепиться пальцами в простыни и вскрикнуть – больше от потрясшей ее новизны того, что она испытывала, чем от чего бы то ни было еще – она краем ускользающего разума вдруг поняла, что Сандор имел в виду. Какое-то время спустя она, еще задыхаясь, сумела выговорить: - Так вот, значит, что ты чувствуешь… - Да, Пташка – ответил ей Клиган, который лег рядом и уже без стеснения обнял ее и прижался лбом к ее щеке – именно так. Только в сто гребаных раз сильнее. Санса поежилась – разве можно вынести это «в сто раз сильнее»? Вместо этого она повернулась к нему, точно отвечая на молчаливый зов, и позволила поцеловать себя прямо в губы, стараясь не думать о том, прилично ли целоваться после того, что он только что делал. В конце концов, напомнила она себе – будь она настоящей леди, которая заботится о приличиях, то сейчас лежала бы в своей комнате в своей постели. А теперь, видимо, уже ей таковой не быть. Кто же она теперь? - Ты моя – тихо ответил на не заданный ей вопрос Сандор, кончиком большого пальца обводя очертания ее губ, и вдруг быстро, скупо улыбнулся – Теперь уж точно моя, седьмое пекло. С этими словами он легко встал, быстро оделся и вышел, не попрощавшись – а Санса осталась лежать в растрепанных чувствах, чувствуя, как утренний ветерок холодит вспотевшую кожу, а в теле бродит странное ощущение, похожее на голод. *** Теперь бессонные ночи снова превратились для него в самую сладкую пытку, где он был и палачом, и жертвой: все, о чем он мечтал, пока валялся без сна то в своей комнате в Башне белого меча, то уже здесь, в Браавосе – все это он воплощал в жизнь, но только для нее. Пальцы, губы, язык – все шло в ход, и каждый раз, когда ему удавалось довести ее до пика, он испытывал подобие извращенной болезненной радости – но себе во всем этом отказывал. Это было похоже на безумие или на опьянение, после которого никак не наступает похмелье. Сандор не мог перестать и не мог трахать ее в свое удовольствие. Он словно оказался в клетке, из которой не было выхода. Каждый вечер голос в голове орал ему, что он придурок и погубит себя и ее, но стоило Пташке появиться в дверях спальни – он терял власть над собой, а наутро, просыпаясь с болью в паху, он не мог понять, что это было, и, пока она спала, уходил в нужник и там высвобождал трижды никому не нужное клигановское семя. Умом он понимал, что долго так продолжаться не может – однажды он сорвется и сделает то же, что и в первую ночь – только теперь, распробовав Сансу, он вряд ли сможет сдержать себя, а после этого она его и видеть не захочет. Но держаться от нее подальше и не пользоваться этой неожиданной свалившейся на него удачей – они одни, вдвоем, далеко от ищеек Тайвина, от ее гребаной семейки, от всех Семи Королевств, гори они в пекле, и оба, по крайней мере, он могут забыть о том, кто они, и что их разделяет – не мог. Искушение было слишком велико, и, как бы он не проклинал себя за слабость днем, вечер возвращал все на свои места. Если бы она хоть словом, хоть взглядом дала ему понять, что ей это не нравится или что он ей противен – возможно, тогда бы он перестал. Но, проклятье, Пташка с такой охотой поддавалась его ласкам, позволяя ему делать с ней все, что он хочет, что даже ему не удалось бы обмануть себя мыслью, что она все это делает якобы из чувства долга и послушания, в котором ее воспитывали, не получая от этого особого удовольствия – очень даже она его получала, и стремление вырвать у нее желанный стон, почувствовать, как напрягается и выгибается ее тело под его руками, как горячеет кожа, а голубые глаза смотрят куда-то сквозь него – было той наградой, к которой он стремился, и которую каждый раз получал. Как можно отказаться от такого? Он не евнух и не септон, он… «Безумец, вот кто» - ворчал голос по утрам – «Гребаный пустоголовый безумец, который сам не ведает, что творит. И добро бы еще хоть сам кончал, так ни себе, ни людям». Санса не так представляла себе семейную жизнь. В ее воспоминаниях родители на людях вели себя чинно и сдержанно, самое большое проявление нежности, что она помнила – поцелуй руки от отца, нежная улыбка от матери, ну а что происходило в их спальне ночью – о том никому знать не следовало. Днем же они оба были заняты множеством дел, к тому же, лорд Эддард часто уезжал из замка по делам. Возможно, все дело в этом. Будь они с Сандором настоящими лордом и леди, живущими в замке, им тоже было бы чем заняться – но они были заперты в маленьком домике в городе, охваченном страхом. Из-за закрытия портов в Браавосе стало не хватать еды, цены выросли, и теперь их трапеза стала скудной – рыба, выловленная местными рыбаками в заливе, ячменный хлеб, сушеные фрукты, вода с каплей вина и зелень с ее грядок, которые она так старательно возделывала вместе с Дорией. На это Санса не жаловалась, но ей было совершенно нечем занять себя… Днем. Ночью у них обоих занятие находилось всегда. Сандор больше не возражал против того, чтобы она спала в его постели, скорее уж наоборот – приветствовал это, вот только спать он ей не давал, порой до самого рассвета. Если бы это было возможно, Санса уже давно умерла бы от стыда – еще в первое утро, за завтраком вспомнив о том, что было ночью, она покраснела так, что об ее щеки можно было обжечься. Но дни шли, и стыд становился все слабее, пока не исчез вовсе – и за то, что она испытывала по ночам, и за то, с каким нетерпением начала ждать этих ночей. И все же где-то в самой глубине души происходящее казалось ей неправильным – что-то царапало ее изнутри, но она не могла понять, что именно. Озарение пришло к ней все так же ночью. Она полулежала между его раздвинутых ног, спиной ощущая жар его груди и, а на шее – его дыхание, в то время как пальцы Сандора выделывали прихотливые танцевальные фигуры у нее на животе, подбираясь к средоточию у нее между ног. Санса закусила губу в предвкушении удовольствия, откинулась назад, подняла лицо вверх и вдруг поймала его взгляд – в нем было страдание. Здесь что-то не так. Все происходит неправильно, не так, как должно. Он должен испытывать такое же удовольствие, как и она, а не боль. Санса чуть-чуть поерзала и ощутила, как к ее ягодицам прикасается его мужской орган – твердый и напряженный. Она двинулась чуть заметнее, и Сандор резко вдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. - Прекрати – прошипел он ей в ухо. Но Санса не собиралась прекращать – ей нужно было понять, что происходит. Она двинулась еще раз, сильнее прижимаясь, и он резко убрал руку. - Я кому сказал, прекрати. Санса уже повернулась к нему и смотрела прямо в глаза – смотрела долго, пытаясь проникнуть под его маску угрюмой злобы, которую он носил почти всегда, даже наедине с ней. Вожделение в них читалось легко, его она уже научилась различать, но теперь она видела и боль, и ярость, а еще, еле заметное – смятение и страх. Следующая мысль вспыхнула в ее голове, точно молния – так вот, значит, что имела в виду королева в день ее первой лунной крови, когда сказала, что главное оружие женщины – у нее между ног? Неужели это всегда так? Ей это было неведомо, но, по крайней мере, сейчас у нее была власть над Сандором – и страх перед этой властью она видела в его взгляде. Что ей двигало? Жажда проверить эту власть на деле? Любопытство? Собственное желание, разбуженное в ее теле его ласками? Что-то еще? Санса медленно подняла руку, положила ему на затылок, притянула к себе его лицо и поцеловала в губы. Он едва ответил на поцелуй, но его губы слегка дрогнули под ее. Затем она двинулась вбок – по щеке, скуле, вниз под ухо к шее, туда, где сильнее всего ощущалось биение крови – там она поцеловала его крепче, затем еще ниже, к ямочке между ключиц. Ее руки все это время опирались на его плечи, но теперь спустились ниже и так же, как он ее до того, гладили и ласкали – плечи, руки, мозолистые ладони, поджарые бока, грудь, заросшую темным жестким волосом, твердый, точно железо, живот. Она не успела двинуться дальше, как его рука зарылась в ее волосы, сжала пряди у затылка и потянула вверх – легонько, без желания причинить боль. Санса подняла голову: они снова смотрели в глаза друг другу. - Ты что это, мать твою, делаешь?... – он говорил очень тихо, рык почти превратился в шепот. - Я… - Санса закусила губу, пытаясь подобрать слова для того, что кипело внутри – Я хочу, чтобы тебе было хорошо. - А я не хочу. И не лезь своими шаловливыми ручонками туда, куда не просят. - Я тебе не верю. - Придется поверить, Пташка – рыкнул он чуть громче и слегка тряхнул ее. - А не то что? – так же тихо спросила она – Ты меня прогонишь? Сандор молчал, закусив губу. Санса подняла руку и осторожно накрыла ей его обожженную щеку – он сильно дернулся, но лица не отвел, и сказала со всей нежностью, на какую была способна: - Ты не мой слуга и не… Не… Мужчина для утех, которых покупают за деньги. Тебе разве не хочется самому? - И кто же я тогда? – спросил он еле слышно, сделав вид, что не услышал последний вопрос. - Ты мой… Ты мой – просто ответила она и, оседлав его бедра, потянула вверх его сорочку – Ты мой.