Кончлагерь

-глава 2. Отряд Пушкина и Гоголя толпился в холле первого корпуса и недовольно гудел.Ребят должны были распределить по комнатам еще два часа назад, но тем не менее, ничего пока даже не началось и, наверное, начинаться и не думало. А причина проста. Всё лишь потому что Пушкин максимально безалаберный и безответственный человек и вожатый, который самым безобразным образом потерял списки детей и теперь вынужден отправиться в вожатскую комнату, просить Цветаеву распечатать новые списки, при условии, что она их найдет в миллиарде папок на стареньком ноутбуке, который был у них один на всех. А пока Саша где-то пропадал, Коля всеми силами пытался развлечь ребят, чтоб те не заскучали и не начали вытворять очередную дрянь. — Ребята! В нашем лагере принято самим выбирать названия и девизы для отрядов! Давайте сделаем это сейчас! — жизнерадостно начал он, окинув взглядом народ. — У кого-то есть идеи? — Контрол це, контрол вэ! (ctrl+c ctrl+v) — откуда-то из толпы выкрикнул смеющийся Шатов. — Так, стоп, что… — А девиз: «мы не будем копировать, но будем вставлять»! — подхватил стоящий рядом Кириллов. Ребята расхохотались как никогда и принялись орать свой девиз так, что это было слышно даже на улице. Когда через пятнадцать минут запыхавшийся Пушкин все-таки вернулся обратно в корпус, то первое, что он увидел, это был окончательно поникший Гоголь, сидевший в углу на скамейке и обреченно качавший головой, видимо, потеряв всякую надежду вернуть себе контроль над этой ситуацией и ребятами в целом. — Э.. Коль..? — твердо решив, что бумажки могут подождать, он оставил их на столе, затем подошел к Николеньке, сел рядом и осторожно взял за руку. — — Ну. Ну ты просто посмотри! Посмотри, что они вытворяют! — с отчаянием в голосе перебил его Гоголь, так и давая задать вопрос или что-то сказать. — я. — Послушай. — Пушкин мягко прервал его «раскаяния», после чего посмотрел человеку, сидящему рядом в глаза и слегка задумчиво продолжил, — в этом дурачестве нет чего-то плохого. Они все же еще, как не крути, дети и им свойственно смеяться над подобной чепухой. И еще. Не забывай, пожалуйста, что ты не один. –с этими словами он лучезарно улыбнулся и мягко поцеловал Колю в губы, попытавшись тем самым хоть как-то его успокоить. — У тебя есть я. — Э-э-э! Мы тут третий час ждем, пока нам комнаты выдадут, вообще-то! — Лист со списком на столе, если вдруг не заметили. Там все расписано. — усмехнувшись ответил Пушкин, взглядом указывая на те листки. — вперед. — У-у-у! Так не честно! Мы кушать хотим! — загудел нестройный хор голосов. — Хорошо, тогда сейчас в столовую, там обед сейчас начнется, а потом по комнатам! Рюкзаки, сумки, верхнюю одежду, у кого есть, бросаем здесь, потом разберете. И шагом марш за мной! В столовой, слава богу, было чуть прохладнее, чем на улице. Новоявленные «ctrl+c/ctrl+v» всем скопом ввалились туда, даже не удосуживаясь помыть руки, и недовольно поглядывая на другой отряд, который хором скандировал какую-то кричалку про дупло. — Так, больших столовой у нас нет, садитесь как вам удобно, по двое, по трое, еда на раздаче, до корпуса доберетесь сами, мы ушли! — выкрикнул Саша, который уже стоял вместе с остальными вожатыми в дверях. Только один Гоголь остался чтобы что-то обсудить с поварами. Кажется, насчет выпечки. Все принялись торопливо рассаживаться за столики со своими друзьями. Верховенский хотел было сесть поближе к Ставрогину, но не успел — тот слишком быстро оказался на другом конце зала в своей компании, а единственным свободным столиком рядом с ним — стол Печорина и его товарищей. Ему не то чтобы хотелось сидеть с ними, но есть стоя было неудобно, так что выбора не оставалось. Печорин сразу как-то нехорошо улыбнулся, скорее даже ухмыльнулся во все тридцать два, но Петруша уже сидел за столом, и отступать было некуда. Он уткнуться в тарелку и принялся черпать вилкой суп. Спохватился, взял ложку, но Печорин уже сверлил его взглядом. «Ну вот, еще одна причина для подколов. Молодец, Петя, продолжай в том же духе, и место изгоя тебе обеспечено», подумал Верховенский про себя и как ни в чем не бывало продолжил есть. Печорин молчал. — Слыште, а как вы в лагерь попали? — окликнули их ребята с соседнего стола, с непониманием глядя сначала на Петра, который явно не вписывался в их «банду», а потом и на самого Гришу, как бы безмолвно спрашивая, что тот здесь забыл. — О, хороший вопрос. — предвкушая что-то явно нехорошее, но одновременно ему приятное отозвался Печорин, все еще с презрением, с насмешкой, чувством гордости за себя и возвышением над всеми остальными (а над Верховенским в особенности), смотря на Петра. Как впоследствии выяснилось, каждый человек, сидевший за этими столами, попал сюда выплатив солидную сумму. Один лишь Пьер молчал, молясь про себя, что до него этот вопрос не дойдет, но было уже слишком поздно. Вопрос-то до него дошел, но ответить что-либо ему не дали, так как Печорин вызвался отвечать сам, чтобы еще больше унизить Верховенского и, возможно, заставить его бежать отсюда и окончательно замкнуться в себе. — Я ждал, пока этот вопрос дойдет до многоуважаемого Петра Степановича, –еще сдерживая ядовитый смех на последних словах начал Гриша, отложив в сторону ложку и снова начав смотреть на человека, сидящего рядом.– а знали-ли вы, господа, что этот прекрасный молодой человек попал сюда просто так? Не имея ни гроша за душой? Единственное, что у него есть, это отец — пьяница и картежник, пропивающий и проигрывающий все свои деньги. Отец, которому десять лет было абсолютно все равно на своего ребёнка, на то, как он живёт, чего он достиг в жизни. И что вы ожидаете от ребенка такого отца? Он говорил громко, чтобы слышали абсолютно все. Чтобы каждый человек знал, что такое семейство Верховенских. С каждым словом Петр ломался все сильнее и сильнее, сидя на этом чертовом и ненавистном ему уже стуле. Он проклинал абсолютно все, что было связано с этим местом и этим человеком, пытаясь сдержать слезы и не опозориться окончательно. Но видимо сама жизнь сказала ему нет, и Печорин, находившийся на пределе свой ярости и злости к Пьеру, схватил его за волосы и резким движением оттянул его голову назад, заставляя поднять взгляд с пола на него и на людей вокруг. Гриша замахнулся на него, чтобы прописать сильную пощечину, как он и хотел столько лет. И сделал настолько сильно и со всей своей яростью и ненавистью к этому человеку, что Петя от такого удара упал со стула на пол, и носа брызнула кровь. А наблюдавший за всем этим Ставрогин, как только увидел, что на его Петеньку (стоп. Почему «его»? Впрочем, это последнее, что сейчас волновало Николая) поднимают руку, буквально сорвался с места и метнулся к ним, но предотвратить пощечину не успел, за что себя потом очень сильно корил и ругал. Николай, естественно, первым делом стал успокаивать Петрушу, сев рядом с ним на пол и снова беря его на руки, параллельно вытирая слезы с его лица. Снова. Снова эта непонятная тяга помогать Верховенскому, снова это желание успокоить его, обнять и утешить, снова это необъяснимое чувство заинтересованности и желание подарить ему всю заботу, что он только мог. Пётр бы сопротивлялся, но сейчас был просто не в силах. И единственное, что он непосредственно сделал, это начал плакать еще сильнее, невольно прижимаясь к груди Ставрогина всем своим дрожащим телом. Пьер, как и в то утро знакомства, почувствовал, что в этом человеке вся его защита. Вся его опора и надежда. Вся его жизнь. И он не знал, бояться ему или радоваться? Паниковать или с упоением принять? Почему он сейчас отвергает то, чего хотел всю жизнь? Неужели он начал бояться того, о чем сам мечтал и ночами просил у Господь знает кого? Сейчас ответ на этот затруднительный вопрос он дать не мог. Дальше все было как в тумане. Пётр помнил только то, как Ставрогин все еще нес его на руках до комнаты, а после, все это время сидел с ним, не отходя ни на минуту. Тогда-таки он в первый раз и показал всем, кто такой есть настоящий Николай Всеволодович Ставрогин. *** Под вечер начали сгущаться грозовые тучи. Они давящей, свинцовой мглой нависали над всей округой, превращая светлый небосвод в какое-то жуткое и неестественное месиво. Ставрогин все еще сидел на краю кровати Верховенского и успокаивающе гладил его по мягким золотистым кудрям. Все это время Пьер был спокоен, как никогда раньше, чувствовал себя в безопасности, под защитой этого великодушного, настолько ласкового и заботливого человека. Человека, который обнимал его, гладил по голове, вытирал выступившие на глазах слезы и помог остановить прошедшую от удара кровь из носа. На его рубашке, кстати, до сих пор красные пятна. Оно и понятно, потому что Верховенский вжимался лицом в его грудь все время, пока тот опять нес его на руках в корпус. За окном сверкнула молния, на мгновение озарив всю комнату ярким белым светом, а через несколько секунд раздался глухой раскат грома, заставивший Петрушу вздрогнуть и плотнее завернутся в одеяло, которое Коля еще с самого начала заботливо накинул на его плечи. После второй вспышки Верховенский стал дрожать, и эта дрожь передалась Ставрогину, держащему свою руку на его плече. Он повернул голову, одновременно удивленно и с нежностью взглянул на Пьера. — Ты что, грозы боишься? — Нет. Да. Нет, наверное, нет… — новая вспышка — Блять! Да, не знаю, не знаю! Верховенский закрыл лицо одеялом и спрятался под ним от взгляда Николя. — Эй-эй, — почему-то перейдя на шепот отозвался Ставрогин, убирая от его лица одеяло и укладывая ладони на плечи. — ну чего ты? Могу ли я что-то сделать, чтобы ты хотя бы сейчас так не дергался? Я же вижу, что тебе плохо… — он провел кончиками пальцев по его щеке и мягко улыбнулся. Верховенский промолчал, отводя взгляд в сторону и начиная краснеть до ушей. Он хотел было потянуться к нему, чтобы обнять за шею, но вдруг почувствовал, как его не сильно толкнули в грудь, отчего Петруша упал на спину. Его кудрявые светло-русые волосы в миг произвольно раскинулись по подушке. Николай чуть навис над ним, все еще смотря в его голубые глаза. Потом, как Петруша и хотел, он, хоть и неуверенно, но обнял Колю за шею и еще ближе притянул к себе. Тогда-то Ставрогин нежно поцеловал его в губы. Целовал он уверенно, вёл, доминировал, скользил языком по зубам, изучая каждый миллиметр чужого нëба. Петр слегка опешил от такого напора, но ясно решил, что нельзя упускать такой момент, и принялся отвечать на поцелуй. Пусть неумело, но зато так, как умеют только по уши влюбленные люди. Наконец, Ставрогин оторвался от таких мягких и чуть сладковатых губ и тихо, будто боясь спугнуть эту идеальную тишину спросил: — Лучше? Верховенский хоть еще и крупно дрожал всем телом, но тот сковывающий страх отступил. Осталось только легкая тревога вперемешку с полной влюбленностью в человека напротив. Николя уже собирался встать и переползти на свою кровать, но его остановил едва слышный жалобный шепот: — Не уходи, пожалуйста… Не оставляй меня одного… Прошу. «Это глупо. Я не гей. Хотя, кого я обманываю, я же только что засосался с парнем. Но спать в одной кровати?!» — думал Ставрогин, поудобней устраиваюсь на узкой койке рядом с Петей. «А, к черту это все. Я влюблен и волен делать то, что хочу.» — закончив на этом свои отчасти бессмысленные рассуждения, Николя притянул к себе все еще слегка дрожащего, сонного и до безумия счастливого Петрушу. *** Утром шел дождь. Хоть гроза и закончилась еще ночью, ливень обещал быть долгим — вода лилась стеной из непроглядно серого неба, смешивая грязь с песком, прибивая к земле траву и мелкие кусты. Вообще-то, сегодня планировался поход к озеру, но его по-понятным причинам отменили, решив устроить «день игр в помещении». Пока немного расстроенные дети помогали вполне довольному тем, что никуда не надо идти с утра пораньше Пушкину перетаскивать давно забытые даже самим Толстым пыльные настолки в зал, где Маяк с Есениным (впрочем, Есенин скорее мешал, чем помогал) уже сдвинули несколько столов, Цветаева лихорадочно копалась в своей «вожатской» папке, пытаясь найти лист с играми на сплочение команд. — Володь, смотри, мы как в Титанике сейчас будем! –радостно он сказал, буквально с блестящими от счастья глазами взбираясь на стол.– Короче, ты встаешь за моей спиной мы разводим руки в стороны и слегка покачиваемся, давай руку! — Серёжа, ёб твою мать! Можно по серьёзнее? — буквально в один голос проговорили все находящиеся вместе с ним в комнате. Подобные выходки Сергея обычно сходили ему с рук, но сейчас в целом висела напряженная обстановка и никому не было дела до подобных шуток. Вожатые готовили всё к первому мероприятию, которое открывало бы смену в лагере. — Воробушек, давай без твоих приколов, а то ещё всё подготовить надо, а времени у нас, сам знаешь, очень немного. Хорошо? — прошептал Маяковский, прикоснувшись своими губами к мочке уха Есенина. — Слезай давай. — После дискотеки тогда будет сюрпрайз, да и во время, да, Сань? –”невзначай» вставив эту реплику в разговор, сказал Серёжа, ехидно улыбнувшись в сторону Пушкина, который, в свою очередь, помогал Ахматовой вешать плакаты. — Вы говорите о том, о чём я думаю, сударь? –сказал Саша, также загадочно и в то же время довольно улыбнувшись в ответ. — Просветите меня в свои планы. Вы про… — проронила Цветаева, всё ещё копаясь в своих бумажках. — Да! Про алкоголь! –с неким восторгом и предвкушением чего-то веселого сказали они в один голос. — Вы в конец ёбнулись? Детский лагерь, в котором вожатые будут бухие в хлам? Если Толстой узнает, вам пиздец, вы хотя-бы это понимаете? –с недоумением влез в их разговор Маяковский, в душе себе не представляя, как они могли о таком додуматься, — Чтобы сейчас же пошли и избавились от него! –очень строго и возмущенно сказал Владимир. Естественно он был не рад этой идее, потому что прекрасно помнил и знал, как страшен Лев Николаевич и уж тем более Федор Михайлович в гневе. К тому же, Пушкин с Есениным были отдельным произведением искусства, которые, будучи пьяными, могли натворить АБСОЛЮТНО ВСЁ ЧТО УГОДНО. В прошлую смену, например, всё могло закончиться поджогом лагеря. Слава Богу, всё в конечном итоге обошлось. Обошлось без пострадавших и людей, и каких-то отдельных помещений на территории лагеря. — Избавиться? Володенька… — Серёжа, мы вынуждены оставить идею нажраться на дискотеке. Да, Владимир, мы сию же минуту утилизируем весь алкоголь. — сказал Пушкин, незаметно для всех остальных, подмигнув Есенину. — Ага, смотрите только водяному не палитесь, лады? — Лады, мы скоро вернемся. Пойдёмте, Сергей Александрович. — проронил Пушкин, хлопая по спине Есенина, который застыл в непонимании намёков. — Да-да, Володенька, не волнуйся. — выдавил из себя он и ушёл вслед за своим закадычником. — О, нашла этот лист ебучий! — восторженно сказала Марина, слегка подпрыгнув на месте. — Прекрасно, а что по музыке, дорогая? — спросила у неё Ахматова, прикрепляя последний плакат на стенд. — Как думаете куда они вынесут алкашку? — в некой задумчивости перебил их беседу Маяковский, рассматривая что-то на потолке. — Уверена, что либо к Саше перепрячут, либо за корпус. У вас ненадежно, ты выкинешь. — усмехнувшись произнесла Аня. — Пиздец тогда Серёже!.. — воскликнул Владимир, ударив кулаком по стене. — Ночью? Ахах, Володь, сам то дымишь, как паровоз. Не стыдно перед детьми? -с неестественным для нее серьёзным видом добавила она, укрывая свой лёгкий смешок в плечо Марине. — На счёт курения, да. Каюсь, не могу бросить. Но алкоголизм! — продолжал возмущаться Володя. — Успокой свои шальные, Володь. Иди покури. Может в себя придешь, ей-богу. — хмыкнула Марина, показывая взглядом в сторону двери. — Да, только я тут покурю, ок? — Да, конечно. — только договорила эти слова Ахматова, как Володя уже достал зажигалку и полупустую пачку парламента. — Кстати, а где Гоголь? — вдруг опомнилась Цветаева. — Неужто мопсика выгуливает? — Как бы он у него ещё не сдох! И зачем Саша его подарил? Мог просто игрушку. -с огорчением буркнул Маяк, взяв пластиковый стакан, чтобы стряхивать туда пепел. — Чья бы корова мычала! Ты тоже хорош в выборе подарков! Вспомни ту долбоёбскую рубашку с не менее ёбнутым галстуком, которую ты на годовщину вручил Серёже. — возмущенно сказала Ахматова, защищая Сашу. — Давайте не надо мне тут! Рубашка была классная.-с гордостью за себя и свой подарок возразил Маяк. — Тогда зачем он её в деревню свез, м? Как ты это объяснишь? Он мне недавно сказал, что матушка её на тряпки пустила. -Как на тряпки? -явно не ожидав такого ответа, скороговоркой произнес Володя.- Ой, ну чёрт с ней. Давайте продолжим, два часа осталось. -закончив на этом разговор, Маяковский потушил докуренную сигарету об стол. *Тем временем в корпусе* — Серый, сейчас дойдём и достанем стакашки, да? Кстати, где они были? — Думаешь, я знаю? Мы же с Колей поменялись недавно. У него нужно спросить. А где его целый день-то носит? — поинтересовался Есенин, подходя к комнате, где мирно спал Ставрогин. — А он с этой…как её, бля. Короче, договаривается чтобы по ночам свои навыки в выпечке развивать. — усмехнувшись сказал Пушкин. У детей, однако же утро было спокойным и тихим, в отличие от вожатых. Ставрогин и Верховенский, кстати, так всю ночь и проспали вместе в обнимку. И только под утро Петруша во сне перебрался с кровати на Колю, ложась на него сверху и снова с довольной улыбкой начиная обнимать. Вообще сон этих двоих вместе был чем-то странным, но до невозможности милым и нежным. Во сне же, Ставрогин, например, мог спокойно, будто то было в порядке вещей, начать невесомо гладить Петра по волосам или оставить легкий поцелуй на его щеке. А тот, как сейчас, иногда перебирался с кровати на парня, спящего рядом. И им было абсолютно наплевать на реакцию их соседа по комнате (Эркеля) в тот момент. Им обоим было хорошо. И они оба чувствовали себя самыми счастливыми людьми во вселенной. Пройдя мимо комнаты, где преспокойно дремал Николай они слишком громко начали обсуждать алкоголь. Диалог про слащавые напитки, которые так долго не потреблял Николя, заставил его проснуться и выйти из своего убежища в коридор. Он осторожно, чтобы не дай боже не разбудить, положил Петрушу на кровать, укрыл его одеялом и нежно причмокнул в щёчку. Только после этого всего он тихонько вышел на встречу к вожатым. — Вот сейчас надо предельно тихо, а то спалит кто — прошептал Александр, открывая довольно скрипучую дверь гоголевской комнаты. Позади послышался противный скрип новой двери (странно было, как для действительно новой двери, конечно.) -Бля, Сань, сам же сказал «ТИХО»! — довольно агрессивно шептал Есенин с яростью во взгляде посмотрев на Пушкина. — Так, стой. Кто-то сзади стоит, да? Обернись сначала и только потом мне что-то говори. — невозмутимо отозвался Пушкин, который даже при таких обстоятельствах не думал отступать от своего замысла. -Ага. — проговорил Серёжа. -О, Ставрогин! Какими судьбами? — Ну вообще я спал, но…- ещё сонным голосом сказал Николя, потирая глаза. — Оу, мы разбудили? — Есть немного, Александр Сергеевич. А вы, кажется, про алкого… — Шшшшшшшшш…-вместе прошипели Пушкин и Есенин в полную силу, одновременно прикладывая указательный палец к губам. -Понял, понял, так что? — со слегка озадаченным, но одновременно заинтересованным видом ответил он. -Нам придётся взять тебя в соучастники этого преступления. Пошли, тебе 16 хоть есть? — сказал Саша, проходя в уборную Гоголя. Но не успел было Ставрогин хоть что-то ответить, как его робко обняли за руку, кладя голову на плечо. — м. Коль. –очень-очень сонным и тихим голосом начал только что проснувшийся из-за громких разговоров Верховенский, — все в порядке.? Его вид, в отличии от Ставрогина был весьма и весьма двусмысленен. Просто представьте себе только проснувшегося человека, который прямо так, в чем был, вышел из комнаты, даже не подозревая, что кроме него и своего молодого человека может быть кто-то еще. Растрепанный и чуть ли не по пояс голый. -Оп, ещё один. Как там тебя? Паша? — немного растерянно промолвил Есенин — Вообще-то Петя, Серёж, ещё не выпил даже… — хмыкнул Пушкин, сбрасывая промокшие кроссовки. — Ну, сука, старческий маразм накроет здесь каждого. Давай к нам, Петь, пить будешь? — А.? Что? Нет. я не сторонник подобных развлечений. -Во, правильно, Петруша, но всё равно садись, поболтаем. — мягко улыбнувшись пригласил его Пушкин. — А это обязательно.? -Не хочешь? Как знаешь, Колян, садись. — проговорил Есенин доставая бутылку водки и вина, купленного в ближайшем ларьке. Саша до сих пор диву дается, как его друг раздобыл спиртное там, где его отродясь не было. Ответ: «Кто ищет, тот всегда найдёт» — вполне устраивал. А Верховенского почему-то очень смутило это предложение Есенина, которое еще и было сказано настолько слащавым голосом. Он даже как-то резко встрепенулся и бросил на Колю ревнивый взгляд. -Ну чего стоите? Либо вперёд, либо обещайте хранить молчание — обронил Александр, разливая по стаканчикам горячительный напиток. — Серёж, или с водки сразу? -Чтобы как в прошлый раз? Спасибо, мне потом от Володи достанется, я к вам перееду обратно. — Если хочешь, иди к ним. –с некой обидой проворчал Петруша, начиная отпускать руку Николеньки. -Ой, ладно вам уже. Петь, проходи или ты сонный ещё? Развеселишься сейчас. — слащаво проговорил Серёжа, приглашая сесть на кровать. Тот тяжело вздохнул и положительно кивнул головой. Но на ногах ему сейчас стоялось с трудом, отчего он буквально целиком и полностью опирался и держался за Николя руками. -Бля, какое пойло ты достал, Сергун! — протянул Пушкин, отпив глоток вина. -В наших ебенях только таким и торгуют, до «Вдовы Клюко» далековато будет, извиняйте, господин.- как-то даже обидчиво и с сарказмом сказал Есенин. — А вообще какого лешего ты уже пьёшь? Распитие без тоста превращается в пьянку, а мы люди культурные. -Точно, слово предоставляется самому младшему и пьющему из нас — Николаю! Просим! -Кхм, ну я хотел бы поднять этот бокал. э. бля. стакан… — начал торжественно Николя, как вдруг взглянул на своего возлюбленного, на его прелестные голубые глаза, немного небрежный внешний вид и любимые губы, которые он целовал бы не останавливаясь. -…так выпьем же за любовь! -О, ура! — дружно сказали остальные, подняв стаканчики с вином. -Бля, внатуре ссанина какая-то, куда его девать теперь? — сказал Есенин, сильно наморщив глаза. — Да ну, нормально, правда кисленькое чутка. — произнес Ставрогин, ставя на тумбу стакан и падая спиной на кровать. — Хочешь, пей всё и поделиться можешь, хуй с вами. Сегодня повод есть — уверенно сказал Есенин, протягивая бутылку Коле. — Ого, САМА ЩЕДРОСТЬ тут у нас, Серёж. — промолвил Пушкин, опустошая до дна стакан. — Давай реально с водки начнём? — сказал Есенин, уже наливая сорокоградусную жидкость в стакан. -Я же говорил, кстати. Что у вас там с Володей не так? — поинтересовался Пушкин, который, по крайней мере для себя, должен был узнать, что происходит сейчас между его товарищами. — Хах, а тебе везде нужно свой нос засунуть. Эх, дрянная ты шельма, Саша… — А если без оскорблений. Я же как друг, по-хорошему, Серёж. Волнуюсь, а то ты уже третий день, как в воду опущенный ходишь. — Мне кажется, я ему разонравился. — как-то грустно произнёс Сергей, смотря в белую стену напротив. — В СМЫСЛЕ РАЗОНРАВИЛСЯ?! Петруша даже как-то вздрогнул от настолько громкого восклицания Пушкина, отчего сам еще сильнее прижался к Коле, как бы тем самым спрашивая: «А ты так не сделаешь? Всегда ли будешь рядом?» Коле лишь осталось прижать его к себе, слегка вороша его светлые волосы.  — А вот так… Ты видишь, как он ко мне относиться стал? Предельно на похуй. — Не соглашусь, Володя просто не такой эмоциональный, всё хорошо. А…в этом деле как всё обстоит? — Никак! Я его не удовлетворяю совсем…- на этом моменте голос дрогнул, Есенин взял бутылку и налил в стакан немного водки, затем с какой-то жадностью выпил её.  — Блять, вот и как с тобой таким? Может просто ты драматизируешь? У нас у всех дел невпроворот было, уставал может сильно. — И как с тобой таким… — кривлял его Серёжа. -Мне он также говорит. Вот знаешь, когда ночью под бочок прижмёшься крепко-крепко и тихонько на ушко чего-нибудь такого попросишь, а знаешь, что в ответ? «Серёжа, я сплю, не мешай!» Такого никогда не было, даже, когда я у него дома ночевал. Хах, за стеной родители, а мы. — Серый, при детях! — резко перебил его Саша, зная продолжение наперёд. — Ну чё ты не видишь, они сами пожестче тебя с Колей будут, ага. А тот, та ещё оторва. Помнишь, ты говорил как-то на днях- слегка усмехнувшись произнёс Серёжа. — Ребят, мы… — начал оправдываться Пушкин. — Тут просто такое дело… — Да, мы педики и гордимся этим! — еле-еле произнёс Есенин, отпив ещё немного водки. — Блять, всё как всегда. Дай и мне тогда выпить, а то жрёшь в крысу. Коль, будешь? — Да, давайте по стопке и мы пойдём в комнату, ещё собраться надо. — произнёс Ставрогин, обвив своими пальцами руку Петра и взглянув на него чутка прикусил губу. — Стой, а куда вы намылились, погоди ещё раз… А вы тоже это, да? ПАР-ОЧКА — провякал Есенин и начал слегка хихикать. — Сергун, не смущай их, а кстати. Действительно, куда вы собрались? — промолвил также захмелевший Пушкин. — Как куда? Сегодня же мероприятие, а потом дискотека. — уверенно произнёс Верховенский, стрельнув глазками Коле — это был знак того, что пора уходить. — ЁБАНЫЙ В РОТ, САНЯ! МЕНЯ ВОЛОДЯ НА БРИТАНСКИЙ ФЛАГ ПОРВЁТ, ЕСЛИ Я ТАКИМ ПРИДУ. Я заночую у вас сегодня, даже не отнекивайся. Ой бля, скажи, что мне плохо. Да, точно. — подскочил Есенин и истерично стал метаться по комнате. — АХАХАХ, какой же ты смешной, Серёж. Ну я же сказал, что мы ликвидируем алкоголь. Мы его практически ликвидировали. Осталось 2 бутылки вина, куда их? — поинтересовался Пушкин. — Так мы же договорились с Николя, так? Забирайте и одевайтесь по-культурнее. — как-то строго наказал Серёжа. — Да, да, до встречи. Приятно было посидеть. — проронил Пётр с Колей удаляясь в комнату. — Теперь нужно как-то тебя в порядок привести. — проронил Пушкин, ставя Серёжу более менее ровно, чтобы тот не шатался. — Раздевайся давай, рубашка грязная, как в загоне со свиньями работал. Удалившись в комнате, попросив заранее Эркеля покинуть комнату по каким-нибудь делам (тот в свою очередь решил устроить себе экскурсию за корпус, дабы спокойно покурить, да и справить свою нужду, ну и конечно же полюбоваться берёзами. Хоть они первый день в этом лагере, но любовь к природе привить им уже успела вся эта атмосфера). Оставшись наедине друг с другом, Ставрогин решил агрессивно действовать. Он уже был достаточно пьян, чтобы позволить себе просто так, без веской на то причины, вытворять не самые культурные действия по отношению к Верховенскому. В таких делах они оба были не профи, но волна страсти и алкоголь в крови Ставрогина приказывали, что делать. Рухнув на кровать, он потащил Пьера за собой, немного взъерошивая его волосы, нежно целуя и иногда кусая его губы, они были счастливы. Но им хотелось намного большего. Оторвавшись от продолжительного поцелуя, Верховенский поудобнее устроился на теле брюнета и приступил расстегивать свою рубашку, а потом начал помогать своему партнёру. Расстегнув пуговицу на рубашке Ставрогина, он замер и кинул взгляд на него. Тот в свою очередь лишь прикрыл глаза и положил свою голову на кровать. — Ну? Чего остановился? Давай помогу — как-то спокойно проговорил Николя, потянувшись к ремню, который поддерживал брюки в клеточку на худощавом тельце. — Хочешь зайти дальше? Верховенский лишь слабо кивнул в ответ. Ставрогин стянул с партнёра брюки, попытался снять свои, но Петя, который сидел на нём сверху немного мешал. Пришлось немного изогнуться, чтобы их снять. Прильнуть руками в нижнее бельё к Пьеру, Ставрогину удалось без труда. Проводя плавно по уже разгоряченной от возбуждения плоти, он доводил Верховенского до тихих стонов (пока что ага), которые были для него своеобразной наградой и наслаждением. -Нравится? — как-то с издевкой спросил он, начиная хитро и одновременно с этим нагло улыбаться. Схватив свободной рукой Петра, он провёл ей по своему телу, как бы намекая на то, что он также желает ощутить это блаженство. — А мне поможешь? К такому повороту событий столь юный Верховенский не был готов, но хмельная настойчивость Николая одурманивала его мозг и брала верх над ним. -Я ни разу…кому-то ещё.- смущённо проронил он, перебивая самого себя негромкими стонами. -Зато ты меня любишь, смелее, котёнок. — хмыкнул Ставрогин, запуская руку Верховенского к себе под бельё.- Тут всё тоже самое, только побольше. На этом моменте было как-то обидно Пьеру, он бы даже остановил сие действие, если бы оно не доставляло такого дикого удовольствия. -Хах, да ты хорош. Может, мы зайдем ещё дальше? — довольно по-хозяйски, не дав ему ответить, Коля чувственно его поцеловал. -Да! Я готов на всё сейчас…- попытавшись внятно ответить Пьер был вновь затянут в поцелуй.-…ради тебя. -Хорошо, спускайся ниже. — взяв голову Верховенского, он с неким прикладыванием силы спустил её к своей плоти. — Я могу не лежать, а сидеть допустим, если тебе удобнее.? -Угу. — единственное, что мог вымолвить Пётр, присев на край кровати, дал возможность устроиться поудобнее Николя. — На колени вставай — ухмыльнувшись произнёс Коля. Тот послушно спустился вниз, будто исполняя приказ. — Ахах, порнуху что ли ни разу не смотрел? — Смотрел. -Повторяй просто, не жмись. Расслабься! — упорно настаивал на продолжении этого действа Ставрогин. Верховенский со всей страстью и желанием принялся ублажать Николая, всячески извиваясь, задавая темп и тут же нарушая его из-за неопытности. Ставрогин же в свою очередь лишь несдержанно застонал, схватив Пьера за волосы и попытался довести до упора, до самого основания. На его глазах невольно навернулись слезы, да и рвотный рефлекс Верховенского не заставил себя долго ждать. Он начал кряхтеть и почти задыхаться, высунув изо рта его плоть он захотел дать себе отдохнуть, работая руками. Доведя до пика друг друга они начали сбавлять темп, как вдруг Николя небрежно оставил след из белой, немного противной жидкости на лице Петра, который резко зажмурился. -Оу, извини, спасибо. — проговорил он, взяв своего партнёра за подбородок. — Поди умойся, так поцеловать тебя охота. Верховенский преспокойно встал, но довольно быстро отправился к умывальнику. -Боже, как противно то. — с небывалым отвращением сказал он, тщательно умываясь.- Противно то как… — Да? Хм.а мне понравилось, будешь иногда меня так баловать? — откуда не возьмись появился Ставрогин, прямо за спиной Верховенского, чем очень сильно его напугал, отчего Петруша вздрогнул и резко обернулся. -Ну… -Петь, если я тебя чем-то обидел, я могу исправить. Хотя, дело твоё. -Нет, всё прекрасно, ты мне нужен. Я… -…тебя люблю. — резко перебил его Коля, нежно чмокнув в губы. -А который час? -А зачем тебе? Уходить от меня уже надумал? -Мы с тобой в одной комнате живём, дурачок. Сейчас должно мероприятие начаться. А мы… -Бляя, точно. Собравшись наспех они побежали к актовому залу, где уже должно было всё начаться.