Кончлагерь

-глава 5. Раннее-раннее утро следующего дня. Даже, если можно так выразиться, ночь. То время, когда солнце только начинает сменять луну, не спеша озаряя землю еще не окрепшими косыми лучами. По обыкновению своему, в такие моменты на улице очень легкий, где-то даже по-своему пьянящий и слегка влажный воздух. Люди не видят этой красоты: когда в свежей траве изредка мелькает кристально чистая роса, играючи трепещут малютки-воробьи, а в чащах лесов пробуждаются кукушки. Все настолько тихо и спокойно, что даже если посмотришь на это все, то самому после этого не захочется нарушать такую красоту и природную гармонию. Кириллов спокойно лежал в своей постели, по привычке уткнувшись носом в одеяло. В то время как его сосед Шатов уже встал и с неким воодушевлением и восхищением смотрел в окно, ожидая восход солнца. Он простоял так минут пять от силы, после чего принялся будить Лёшу, имея при этом какой-то неясный замысел. — Лёш, Лёша… Ну просыпайся, солнце скоро встанет… — шёпотом будил его Шатов, присев на колени перед кроватью Лёши и начиная легонько трясти его за руку. Кириллов же ещё глубже укутался в одеяло, пряча свой нос и всем своим видом показывая, что он спит и просыпаться у него нет абсолютно никакого желания. — Ну, Лёша, пойдем на улицу рассвет встречать. -все никак не унимался Ваня, продолжая трясти своего соседа за руку. У него были давнишнее желание и (по крайней мере сейчас) конкретная цель — встретить рассвет вместе с Лёшей в беседке. И он безоговорочно добьётся своего. Вскоре, после нескольких долгих попыток разбудить Лёшу, тот начал подавать какие-то признаки жизни и наконец-то вылез из-под одеяла, чем очень порадовал Ивана. — Ваня, черт бы тебя побрал, который час? — не открывая глаз спросил Кириллов.- ты вообще в своем уме? — Самый час встречи рассвета! -оптимистично отозвался Шатов, после чего чуть менее радостно продолжил, — Лёш, ты же мне обещал. — громким шёпотом проговорил юноша, все ещё тряся своего сожителя за руку. — Ммм… помню, что обещал… -с неохотой ответил тот, спросонья потерев глаза.- Ладно, пойдём твой рассвет, блин, встречать… — уже смирившись с тем, что поспать ему сегодня не дадут, Кириллов стал приподниматься на локтях. На улице уже начало понемногу светать и уже было не так темно, поэтому Ваня начал торопить Кириллова, а тот в свою очередь же пытался понять, в той ли он вселенной вообще находится и что происходит вокруг. Он устал ждать Лёшу в их комнате, да и в целом устал находиться в их душной комнате (окна не открываются), поэтому Шатов ждал Алексея в главном холле, со своеобразным раздражением смотря на часы и отсчитывая секунды до прихода молодого человека. Кириллов пришёл в холл минут через пять и сразу заметил смотрящую на себя недовольную моську Шатова, сидевшего на диване. — Ой, хватит дуться. Ну забыл я, прости. — начал оправдывать себя Лёша перед Ваней, все-таки чувствуя вину за произошедшее. — Пошли лучше, пока окончательно не рассвело. -мягко проговорил Шатов, аккуратно взял Кириллова за руку, а затем повел в сторону старенькой беседки возле второго корпуса. С улыбкой на лице Шатов шёл под руку с Кирилловым вдоль тоненьких, но по-своему женственных и эстетичных берёз и резвящейся под маленьким мостиком небольшой речушки. Они не заметили как уже пришли в самую чащу леса, уже на привычное им место — старую деревянную беседку без крыши. Обычно, Шатов и Кириллов там сидят во время сон часа — разговаривают или играют в карты. Беседка была их личным местом, о котором никто не знал. Только они. — Красиво, — завороженно проговорил Ваня не отрывая глаз от восходящей звезды по имени Солнце, — не зря тебя будил. -он улыбнулся своему другу. — Может будем так каждое утро встречать? -спокойно спросил Лёша, беря руку Шатова и переплётая их пальцы, — мне с тобой тут нравится сидеть, я чувствую себя более спокойный, и мысли будто чище и яснее становятся. -нежно проговорил он и мягко улыбнулся. — Я не против встречать рассвет, мне с тобой уютно, -чуть ли не светясь от счастья говорил тот, — хотел бы я остаться тут с тобой навсегда. -задумчиво, даже с некой грустью сказал Ваня, положив свою голову на плечо Кириллову. — Вань, знаешь, я давно хотел признаться… -нервно начал юноша, еле заметно покраснев. — М? В чем же? -Шатов вопросительно, словно наивный ребенок посмотрел своими небесно-голубыми глазами на Лёшу. Кириллов за эти глаза и такие взгляды готов жизнь отдать. — Ты мне нравишься… Не как друг. -все так же нервно говорил Кириллов, не переставая смотреть в голубой омут глаз Ивана. Вместо ответа, Ваня поднял голову с плеча Кириллова и прильнул своими чуть пухлыми губами к губам Лёши. Это был секундный смазливый поцелуй, вкус которого напоминал карамельные конфеты и чай с лимоном. — Ты мне тоже нравишься. Не как друг. — тихо пробормотал Шатов и снова лёг на плече Лёши. — Это значит, мы вместе? — Навсегда Вместе, Лёш, навсегда. -прошептал он где-то в шею Кириллову. — Можем потом гитару взять, что нибудь да сыграем. -тихо говорил Лёша зарываясь своей рукой в мягкие русые волосы Вани. Своими длинными пальцами Кириллов перебрал каждую вьющуюся прядь его волос. — Цоя? — усмехнулся Шатов, не переставая ластится к рукам Алексея. — Если хочешь, могу и Цоя. Тем временем солнце окончательно вышло из-за горизонта, полностью сменив уже короткую летнюю ночь. Вся природа понемногу оживала, возвращась к дневному ритму жизни. Небо было как никогда высоким и чистым, разве что очень редкие облака нарушали эту невероятную голубизну, но и оно-то, если быть откровенным, даже дополняло эту картину и делало еще более родной сердцу. Подул легкий ветерок, отчего в чаще робко зашелестели листочки берез и лип, а на их ветках поочередно стали пробуждаться маленькие птички, которые после этого начинали что-то тихо щебетать. — Скоро наши вставать будут. Влетит, если вовремя не придём. -задумчиво сказал Кириллов, хотя на самом деле Лёше не хотелось уходить, хотелось подольше посидеть с Ваней, хотелось дальше наслаждаться рассветом, хотелось слушать пение кукушки и тихое журчание реки неподалеку. Хотелось просто жить. — Не хочу уходить. Хочу ещё тут посидеть. — грустно и даже немного капризно проговорил Шатов. Ване хотелось быть рядом с Лёшей наедине как можно дольше. — Может потом закат тут проведем? Обещаю, закат я приду смотреть без опозданий. -тихо усмехнувшись сказал Алексей и поцеловал Ваню в его румяную щёчку. — Я не против. — нежно проговорил юноша и улыбнулся, Лёша тоже улыбнулся в ответ. — Пошли в корпус. -проговорил Кириллов и встал с лавочки. Шатов встал после него и взял Лёшу за руку. Ладонь Кириллова превратилась в кулак, в котором лежала маленькая, по сравнению с его, ладошка Шатова. Они мысленно попрощались с этим тихим и уютным местом и быстрым шагом направились обратно в шумный корпус. Ваня был счастлив встречать рассвет вместе с Алексеем, а Лёша был счастлив проводить время с Иваном. Лёша наконец-то признался в своих чувствах и стал ещё более счастливым. *** Сладкий сон Есенина прервался игрой на гитаре Пушкина. Он любил тренироваться в игре с утра пораньше, а Серёжа был не готов к такой необычной привычке друга. Встав с кровати и протерев глаза, он притупил взгляд на Саше. — О-о-о, доброе утро, мой друг! Как спалось на новом месте? — радостно произнёс Александр. — Пиздец херово, Саня. А ты ещё со своей балалайкой! — полусонным голосом произнёс Есенин и начал искать воду по комнате. — А, понятно. — сказал Саша, начав играть аккорды. -Добрых дел мастер с похмелья злооой? — Ага, добрых дел мастер ушёл в запоооой! — фыркнул Есенин, отправившись в ванную. Умывшись и выпив воды из крана. — Всё настолько трудно? — крикнул из комнаты Пушкин. — Ты вчера с ним разговаривал?  — Я не хочу его слышать! — крикнул в ответ Сергей и пошёл обратно в комнату за одеждой. — Сегодня заберу вещи и перееду к вам, ты не против? — Эх, ну как сказать. — отложив гитару сказал Александр. -Я не против, но я не в восторге от вашей ссоры совсем, Серёж. Поговори с ним, прошу. Мы все за вас волнуемся. Сериал какой-то, ей-богу. — Может и поговорим…- вздохнув рухнул на кровать Есенин. — Саша, ты не представляешь, как мне хуёво! — Дорогой мой друг, тебе сейчас надобно лишь поговорить и всё. Я уверен, это какая-то ошибка. Собирайся быстрее, нам на завтрак детей строить еще. Точнее вам с Володей. — Меня нет, скажи, я умер. — буркнул Серёжа, спрятав лицо в подушку. — Как знаешь. — тяжело вздохнув, проговорил Пушкин, закрывая за собой дверь. *** Лучики солнца пробивались сквозь занавешенные шторы и струились к изголовью кровати Молчалина. Подобные мелочи никогда не оставались им незамеченными в абсолютно любой стадии сна, и в итоге всегда получалось так, что он из-за какой-то ерунды мог не спать с четырех утра, впоследствии оправдывая себя тем, что, мол, «Чуткий сон, что поделать-с…» Но если быть откровенным, то он очень любил такие моменты и никогда еще не жалел о том, что проснулся раньше. У Леши на это были некоторые свои причины. Для него очень дорогого стоит каждое утро видеть того человека, который днем обычно очень скучен, по-своему строг и придирчив ко всем и всему (да и к нему на людях тоже), с совершенно другой стороны: немного игрив и радостен каждой мелочи, как ребёнок. Мягко улыбнувшись рядом лежащему, ещё спящему Саше, он попытался тихо встать с кровати, но скрипучие матрасы нарушили эту сладкую идиллию. Этот треск вынудил Чацкого открыть своим слипшиеся глаза. — Доброе утро, Сашенька. -прощебетал Молчалин, повернувшись к нему лицом. — Как спалось? -с этими словами Леша осторожно приобнял Сашу за талию, тем самым слегка притянув к себе. После этого он оставил легкий поцелуй на его щеке и стал улыбаться еще лучезарнее. — Доброе… -сонно и довольно тихо отозвался Чацкий, прикладывая голову к груди лежавшего рядом человека, — рядом с тобой всё великолепно… Даже. кхм… несмотря на то, что ты разбудил меня в такую рань… Чацкий по натуре своей был совой, из-за чего обычно очень долго спал и в принципе был всем доволен :). Так бы он никогда никому не простил, если бы его разбудили в семь сорок утра без веской на то причины, но обижать Молчалина, из-за таких (как бы тот сказал)мелочей очень не хотелось, почему как раз все его эмоции и пылкий разговор оставались лишь в мыслях, вскоре и вовсе пропадая после мягкого, даже в своем роде успокаивающего поцелуя Алексея. Тем временем в коридоре начиналось что-то довольно громкое и, вероятно, очень важное: '))))). — Таааак, мальчики и девочки. Молодые и старые! — доносилось от начала коридора. Это была радостная Цветаева, которая очнулась ото сна ещё в ранние пять утра и была готова разорвать весь этот мир своими красочными идеями. — Подъём! Завтрак начнётся через пятнадцать минут! Не опаздывать, построение внизу около корпуса! Звонкий и мелодичный голосок заставил даже самых ленивых детей (да и вожатых) собраться с мыслями и спуститься вниз. — Рина, какого чёрта? — недовольно прошипел Гоголь, прыгая по лестнице вниз. — Кто придумал завтракать в восемь утра? — О, Коленька, ты помнишь ещё, что Бак будет прогоняться по нашим мастерским и другим факультативам сегодня? Нужно подготовиться. — радостно и бодро, заразившись настроением Цветаевой, почти пропела Ахматова. Нежно улыбнувшись, она кокетливо схватила Марину за руку и встала с ней у подножия центрального входа, ожидая всех ребят. -Остались из вожатых? — Саша, Володя и Серёжа. — проговорила Марина, нежно посмотрев на свою «лучшую подругу». -Шурочка скоро подойдёт, Володя тоже уже проснулся. Я заходил к нему. — проронил Гоголь, смотря по сторонам. Ему очень нравилась тихая и спокойная обстановка в лагере. — А вот Серёжа… — А что с Серёжей? — дружно проговорили девушки. — Ну, если встанет. Вчера он плакался нам с Сашей, мы его чаем отпаивали. Еле-еле заснул. — сказал Николай, тяжело вздохнув. — Коля, расскажи хоть ты. Это всё правда? — поинтересовалась Цветаева. — Марин, мне кажется да. Потому что Володя действительно очень странный в последнее время. — грустно произнесла Ахматова. — Но, а ты что-то смог вытянуть из Есенина? — Ох, Сергун был очень пьян и невероятно истерил. Мы не знали, что и делать. От него только слышалось: “ Люблю, нет, ненавижу. Он придурок, нет, я уёбище». — Так, барышни, о чём дискуссия? — прервал их, выходящий из здания Пушкин. За ним, как огромная тень двинулся хмурый и недовольный этим утром Маяковский. — Да так, мы погоду обсуждали. — слегка приврала Цветаева, немного усмехнувшись. — Доброе утро, мужчины. — Доброе, а где…- не договорив Владимир потянулся за пачкой сигарет. — Есенин? — понимая наперед о чём речь, сказал Александр. — Он просил передать, что умер. — Превосходно. — поднося к сигарете зажженную спичку, буркнул Маяк. — Как ему спалось? -Поди и у него спроси, Володенька. — произнёс Саша, слегка приобняв Гоголя. — Всю ночь мучился без тебя. — Стоп, а… — ДОБРОЕ УТРО, ТОВАРИЩИ ВОЖАТЫЕ! — прокричал вылетающий из дверей Разумихин, заставляя тех отложить этот разговор на потом. «Обсудим позже» — единственная фраза, которую отпукстил Владимир, приблизившись к другим вожатым. Стряхнув пепел, он сделал последнюю затяжку и затушил сигарету. Все члены отрядов, спустя некоторое время, спустились и всё превратилось в громкий и невнятный «галдёж», как бы это описал Достоевский? Хмм, мне кажется так: «Толпа орущих и несмышленых умов сквернословят и превращают райскую тишину в какую-то несуразицу за считанные секунды». В общем, началась утренняя перекличка. Все были в сборе, в лучшем виде. Отправившись стройным рядом в столовую вновь все принялись бурно что-то обсуждать. — Женя, мне кажется я увидел белку! — восторженно крикнул Ленский, указывая пальцем на чей-то рыжий хвостик, ускользающий в деревьях. — Господи, Вова, тебе кажется. — недовольно пробубнил Онегин. — Да, нет. А, смотри, это дятел на дереве. — Дятел здесь только ты. — Какие мы буки с утра! — фыркнул Владимир, повернув свой взгляд в сторону. — Не нужно было мою футболку воровать! — указав пальцем на одеяние Ленского, всё также недовольно произнёс Евгений. — А тебе жалко чтоли?! -с некой обидой сказал темноволосый юноша, посмотрев на то, во что он был одет. — Ребят, ну не ссорьтесь. — ворвался в разговор Митя. — И да, Жень, тут действительно очень много животных. — Нужно будет как-нибудь сделать наброски этих лесов. Выйдут замечательные работы. — задумчиво произнёс вмешавшийся в этот разговор Кириллов. — Полностью согласен, места тут невероятные. — с лёгким и неподдельным интересом ворвался в беседу Болконский. — Андрей, я и не знал, что ты поклонник здешних пейзажей. — хмыкнул в сторону темноволосого парня Разумихин. — Я считал, что тебе по нраву гулянки, да и большие города. — Ну знаешь, в таких местах было бы глупо восхищаться Moscow City. — усмехнулся Болконский. — А так, почему бы и не отпустить пару комплиментов этим берёзкам? — К тому же, это редкость для Андрея, что комплименты не в сторону Наташи. — улыбнувшись, пробежала между ними Татьяна. — Ну, Таня! Сколько можно просить? — недовольно протянула Ростова и также ускользнула в толпу. — Ещё раз и я начну отпускать колкости про тебя и Онегина, ясно? — Ты нормальная? Не ори так. — шикнула ей Ларина, дернув за рукав. Неподалеку, где-то в конце, слышались протяжные писки Печорина. — Ну, Макс! Да сколько можно?! — протяжно и недовольно сказал Гриша. — Сколько будет нужно, чтобы проучить тебя. — холодно произнёс Грушницкий, даже не смотрев в сторону провинившегося юношу. Долго ли, коротко ли, но вожатые все-таки довели свою орду до столовой, где уже умиротворенно завтракали Лев Николаевич и Федор Михайлович. — Доброго утра, дети мои — усмехнувшись произнёс Толстой, поедая овсяную кашу и рассуждая о том, какая нынче будет погода. А вдруг синоптики вновь обманывают? — Здравствуйте — дружно прокричали ребята, сев за столы. Также поступили и вожатые, организовав довольно большой стол (сместив два обычных и сдвинув стулья для пяти человек) и принялись устраивать планёрку прямо там. — Муз.фак. сегодня будет? — проговорила Ахматова, записывая что-то в блокноте и одновременно уплетая блинчики с кофе. -Худ. фак. это мы с Володей, ага. Литературный тоже? Нужно собраться с силами и привести всё в порядок. Кто опрашивал детей? Повисло неловкое молчание.”Блять, серьёзно?!» — тихо произнесла Аня. — Не паникуй, Аня. — абсолютно меланхолично проговорил Маяковский. — Опросим их после завтрака. — Ага, правильно мыслишь, Маяк. — поддержал Пушкин, доедая яичницу. — Только вот незадача. Я один. *** — Н-николай Васильевич… Гоголя легонько тронули за плечо, заставляя отвлечься от беседы с Шурой и обернуться на источник звука. Сзади стоял бледный Разумихин, с необычными для него синяками под глазами и крайне замученным и уставшим взглядом — стоял, переминался с ноги на ногу, закусывал губу и смотрел в пол. — Да, Дим, ты что-то хотел? — Можно вас на секунду, я попросить хотел… — Да, сейчас — Николай отвернулся к своим товарищам-вожатым, что-то им сказал и потянул Митю на крыльцо столовой. Как только они оказались на улице, Гоголь вывалил на Диму все вопросы, которые в этот момент вертелись у него в голове. — Ты чего такой бледный? И синяки под глазами, как будто всю ночь не спал. У вас случилось что-то? — М-м-м… Да. Случилось. Родион Раскольников случился. Семнадцать лет назад. И теперь валяется, как роялем придавленный, с температурой. Кстати, вы пробовали когда-нибудь готовить алкоголь из аскорбиновой кислоты? Потому что у меня ее много и я бы… Да, бессонная ночь однозначно сказывается на нем не очень хорошо. Почувствовав, что его уносит не в ту степь, Дима заткнулся, и вовремя — Никоша уже как-то странно на него поглядывал. — Давай про алкоголь — Есенину, он с удовольствием послушает, мне больше про Родю интересно. Он давно так? — Со вчерашнего дня. Это просто простуда, ничего такого, дня через три пройдёт, ну он всегда тяжело переносит. Это было правдой — при самой легчайшей простуде, или, не дай бог, еще какой-нибудь херне, Раскольников просто валился с ног от непонятной усталости, кашлял, как припадочный, и полыхал жаром за километр, чего не скажешь о Разумихине — он мог, не замечая простуды, таскаться в школу не оставаясь на больничный неделями. Ну, подумаешь, голова немного болит, и в горле першит, бывает, вперед, к знаниям! А потом бац — и оказалось, что перенёс грипп фактически на ногах. Родя ругается, пытается заставить его оставаться дома при малейших признаках заболевания, но тщетно — Митя как танк, прет напролом, остановить невозможно. — Так что ты хотел-то, я так и не понял? — Гоголь вдруг спохватился, — А, бля, да, — нахуй субординацию, сгорел сарай — гори и хата, — Его в медпункт надо, к медсестре там, ну что, я не в курсе? — Да нет, бля, все равно этот лазарет не работает, ты, простите, вы, вы ее хоть раз на работе видели? Я вот нет. А! Я, собственно, хотел, вот, да… Он же не ест почти ничего, то есть совсем ничего, а если я буду его порцию в столовой забирать, то могут и вожатые не то подумать… Я у вас еды попросить хотел, — на этих словах Дима запнулся и слегка покраснел, — ну, я же знаю, что вы печёте всякое по ночам, да, вот, можно взять у вас немного? Для Роди. Николай подавился воздухом от неожиданности, но быстро собрался, и, стараясь не делать глаза по пять рублей, ответил: — Да, конечно, все равно их только вожатые едят, а в прошлый раз много получилось, что даже некоторое пришлось скормить голубям. *** Среди вожатых разгорелась нехилая дискуссия, так как отхватывать за своё разгильдяйство никому не хотелось, как вдруг всё это прервал скрип пододвигающегося стула к их «круглому столу». Это был Есенин, весь заспанный и неопрятный. — Оленька, душа моя. — облокотившись обратился он к Лариной. Ощутив заинтересованный на собственной персоне взгляд он продолжил. — Будь так добра, принеси чаю. -Только его? — резко подскочив произнесла девушка. — Да, поживее только, давай-давай. — Вам с сахаром? — О, Оля, я из сахарного предпочитаю слышать только «сахарное брожение» — вальяжно разместившись произнёс Сергей и тут же громко рассмеявшись. Его звонкий и заразительный смех подхватили и остальные, сидящие за столом. Все, кроме Маяковского. — По тебе видно. — буркнул он, бросив ложку на стол. — А вас, Владимир Владимирович, попрошу не отпускать колкостей, если вы не в духе сегодня. — гневно посмотрев, проговорил Есенин. — Серёжа… — Что? Или не нравятся замечания? Так могу ещё вон сколько накинуть. — Давай не при всех, прошу. Ты вообще хотел к нам в комнату заглянуть, не так ли? — Да, но вечером. Сегодня мы с Сашей очень заняты. Да, Сань? — гордо произнёс Сергей, обратившись к Пушкину, который наблюдал на всё это через ладонь на лбу. — Да, Серёж. — покорно согласился Пушкин. -Нам сейчас нужно будет детей оббежать и спросить про муз.фак. — Бля, допустим. Я уже знаю первых, кто вступает в наши ряды. — как-то ехидно взглянул Есенин на стол, за которым сидел Григорий вместе с Максимом. -Стоп, кого сегодня нет? На завтраке, да. — Так, Разумихин свалил с Колей. Скоро придут. — уточнила Цветаева, наконец отлипнув от телефона. -А, ещё Ставрогина с Верховенским. — А эти где? — задумчиво произнёс Маяковский, сложив руки в замок и стал пристально рассматривать лицо блондина, сидящего напротив. Весь растрепанный с расстегнутой рубашкой на две пуговицы. Очарователен, как всегда. — Володя, как безответственно. Это же твои дети. — произнесла Ахматова, прервав порыв мыслей Маяковского. — Сергун, мы понятия не имеем где они. Скорее всего ещё в корпусе. *тем временем в корпусе* Эти двое и правда были в корпусе, но и там не без происшествий. С семи утра Верховенский не спал, а с какой-то агрессией собирал свои вещи, чтобы закончить все начатое здесь: все приятное и неприятное, все грустное и весёлое. Прямо сейчас взять и уехать. Он не понимал, каким образом после вчерашнего остался жив. Вернее зачем он теперь остался жив? Несмотря на все вчерашние раскаяния Ставрогина, юноша все равно был невероятно разочарован и даже в какой-то мере зол на него, что даже и представить себе не мог прощения. Сам же Ставрогин с похмелья чувствовал себя не очень хорошо, однако здравый смысл и совесть поднывали внутри, побуждая его проснуться и приступить к очередным извинениям. Открыв свои голубые, ещё стеклянные глаза, он увидел истерично бегающего по комнате Верховенского в поиске своих вещей. Немного ошарашенный сей ситуацией, он решил поинтересоваться в чём дело. — Утро доброе, можно спросить? — заспанный Николай произнёс это с неоднозначной интонацией и потупил свой взор на Пьере. — Скорее я у тебя хочу спросить. -вдруг прервав все свои пока что безуспешные поиски вещей, процедил тот, оборачиваясь и переводя взгляд на собеседника.- Зачем? Просто зачем ты тогда дал мне еще один шанс на жизнь, а?! Какой смысл в жизни, если нет причины, по которой бы вообще хотелось жить?! Какой в ней смысл, если нет цели?! Нет мечты?! Теперь уже нет даже веры во что либо хорошее?! Нет больше людей, из-за которых хочется продолжать свое существование. Понимаешь? -он специально говорил это так, чтобы хоть как-то попытаться задеть чувства Николая. — Господь помилуй, Петя. Я пытался тебе всё объяснить ещё вчера. Давай повторю. — встав с кровати, произнёс Ставрогин. Затем остановив бушующего Верховенского и схватив его за плечи он протяжно выдохнул ему в ухо, после чего продолжил, -Только ты мне и нужен. Вчера произошла нелепая ошибка. Я клянусь, что такого больше не произойдёт. Я люблю тебя, всем сердцем. Успокойся, прошу. — Ба! Вот это ты расщедрился на красивые слова! Верю! Правда верю, что любишь, но убери от меня свои руки, пожалуйста. — с наигранной вежливостью закончил он, тщетно попытавшись выбраться самому, поскольку его слова услышаны не были. — Я не хочу тебя отпускать, никогда! Без тебя мне плохо. Солнце моё. — быстро прикоснувшись своими губами к его шее проговорил Николай. -Я клянусь тебе, что больше не буду пить. — О, да, клянешься ты! Потом сам же и проклянешь. Далеко не единожды. Раз хватило совести сделать тогда, хватит и дальше. — Нет! Прекрати, умоляю. Не перестанешь нести бред, я буду вынужден закрыть тебе рот, ясно? — с лёгкой улыбкой произнёс Ставрогин, прикусив нижнюю губу. Но тот даже не посмотрел на него и снова вдохнул, собираясь отпустить еще одну подобного рода колкость, как вдруг его резко прижали к себе и затянули в страстный и по-своему хозяйский поцелуй. Погладив Верховенского по щеке, Коля аккуратно прикусил его губу, после чего довольно улыбнулся. Проводя своей массивной рукой по талии Пети, Ставрогин то спускался всё ниже, то поднимался и слегка мял светлые волосы Верховенского. — Прости мне эту грубость, Петенька. — хмыкнул Ставрогин, укусив Пьера за нижнюю губу. — Я конечно на тебя в обиде!.. — будучи слегка ошарашенным его действием, некогда робко из-за смущения сказал тот, посмотрев темноволосому юноше в глаза. -…но… — Но? — продолжая ухмыляться сказал Николя, притянув его ещё ближе. — Но мне.Чёрт! Ты невероятен, Коленька. — Я очень рад, малыш.- расцепив поцелуй проговорил Ставрогин. — А может мы?.. Всё стремительно шло к близости, как вдруг они услышали скрип входной двери и тяжелые шаги и цоканье каблуков туфель. Разгневанный Маяковский ворвался в комнату и опешил. — Это что за?! Почему вы не были на построении? — практически прокричал Владимир, как вдруг в его поле зрения, он увидел лежащий чемодан на кровати с собранными вещами Верховенского. — Собрались куда-то, Петр Степанович, а? Отец в курсе? — А какое вам дело? Я не обязан отчитываться за каждое свое действие. Может, вы и не знаете чего-то важного, потому и воспринимаете все вот так? — Что ты себе позволяешь? Прошу соблюдать субординацию, молодой человек. — ещё на более повышенных тонах заговорил Маяковский. — Тогда бы и я хотел Вас попросить давать своим детям хотя-бы какое-то личное время и пространство. — Вам и так чересчур дозволено, господа! Контролировать вас, хоть и минимально — моя обязанность и работа, поэтому прошу закрыть свой рот! — Это что за нахуй? — недоумевающе ворвался в диалог Есенин, встав перед Верховенским, как бы приготовясь защищать его от нападения. -Ты че орёшь на МОЕГО ребёнка, а? — Сергей Александрович… — уже успокоившись произнёс Володя. -прошу вас не вмешиваться в дисциплинарную беседу. — А я прошу вас не поднимать на него голос. Я имею равные права с вами и поэтому настаиваю. ПРЕКРАТИ, БЛЯТЬ, НА НИХ И НА МЕНЯ ОРАТЬ, ВОЛОДЯ! — фыркнул Сергей, приблизившись к высокому шатену, резко выдохнув через ноздри. — Серёжа. — также столкнувшись с телом блондина произнёс Маяковский. -Не смей орать на меня. — Кто бы говорил! — произнёс Есенин, резко посмотрев в сторону недоумевающего Ставрогина, который за всем этим наблюдал со стороны. -Так, Коля, пока не забыл. Бегом к Пушкину! — Сию минуту, а зачем? — впопыхах накидывая на себя футболку резко притормозил Николай. — Без лишних вопросов, Николаша. Просто живо в мастерскую. — пригрозил Сергей, не спуская взор с обозленного Владимира. — Верховенский! — как-то зло прошипел Маяковский, делая ещё полшага навстречу Есенину. — Я — недовольно проговорил Пётр. — Ступай вместе с ним, тебя Цветаева ищет. — Да, хорошо. Вас закрыть прямо тут? — поинтересовался Пьер, также наспех одеваясь. — Можешь. — слегка прикусив губу проронил Сергей. -Идите уже. — Так точно. — усмехнувшись проронил Ставрогин, уводя Верховенского из комнаты. — Как ты думаешь, что они там делать будут? — шепотом произнес Пьер, спускаясь вместе с ним по лестнице. — Черт их знает! Услышав, что шаги отдаляются Есенин облегченно выдохнул. Снова окинув взглядом комнату, он собирался покинуть её. Сделав шаг в сторону двери, он был удивлён, проход ему заслонил Маяковский, который слегка нахмурил брови. — Дай пройти. — полушепотом потребовал Серёжа. — Серёнь, воробушек, я хотел поговорить. — тяжело вздохнув сказал Владимир, слегка покраснев. Это была огромнейшая редкость для такой глыбы, как он. — О чем же? И одно но. — указав пальцем в грудь Владимиру проговорил Серёжа. -Не называй меня так. — Я всегда был уверен, что тебе нравится. Ты прямо так млеешь когда я тебя так называю. — немного кокетливо подмигнув, Маяковский попытался приобнять Сергея, но тот отстранился. -Ну чего ты такой? Спал плохо, наверное. Без меня… — Просто превосходно! — фыркнул Есенин, сложив руки в замок. -Я после такого тебя видеть не желаю вообще. — После чего? Давай ты мне все расскажешь? — присев на рядом стоящий стул, сказал Владимир. — А то ты не знаешь! Предатель! Я для тебя, а ты. Говорил мне Толя… — Давай без него, пожалуйста. У меня от Мариенгофа настроение портится. — твёрдо, но с некой небрежностью произнёс Маяковский. -Серёженька, родной, давай ты по нормальному расскажешь что да как? Я не хочу ссориться. — Зато я охуеть как хочу! Есть повод! — прокричал Есенин. -Я полазил немного в твоём телефоне и… — Стоп, что?! — недоумевающе проговорил Владимир. -Это такие у нас ДОВЕРИТЕЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ, ДА?! — Видимо я зря тебе доверял, может ты попробуешь мне объяснить. Вдруг я чего-то не понял?! — не понижая голос Сергей начал артистично размахивать руками — а это дурной знак. Дурной, от слова «совсем». — Эм, ну хорошо. Признаю, ты слишком рано это всё нашёл. — не ведая, что творит Маяковский продолжил рассказывать про абсолютно другой секрет от Серёжи. -Я хотел сделать тебе подарок. — Рано говоришь?! Подарок значит… — немного успокоившись проронил Есенин. Но мало кто знал, что это лишь затишье перед бурей. Прикусив губу, сделав короткую паузу. Он закричал. -Хотел подождать когда какая-нибудь из твоих шаболд залетит?! Да?! Такой подарок ты хотел устроить?! — Серёж, о чём ты говоришь какие… — притупленный взгляд отвечал сам за себя. Маяковский ничего не понимал из происходящего. — Те, с кем ты списываешься и созваниваешься по ночам! Изменщик, шельма дрянная, понял?! — Ничего себе, как мы ругаться умеем. — немного опешив сказал Володя. -Послушай, это какая-то ошибка. Я люблю только тебя и верен только тебе. — Пиздишь, как дышишь, Маяковский! Ты меня ни черта не любишь, сволочь! — разрыдавшись на месте проговорил Есенин. — Солнце моё, не плачь прошу. Люблю и только тебя одного. — крепко обняв сказал Владимир, целуя своего молодого человека в его белокурую макушку. — Врёшь! — вырываясь из крепких и сильно сжимающих его грудную клетку рук. Бесполезно. Его мертвая хватка обезоруживала Серёжу даже в самые кошмарные моменты (такие, как сейчас). -Если не отпустишь, я тебе всю руку искусаю. — Не укусишь же. — наивно улыбнувшись произнёс Маяковский, как вдруг немного кривые, но очень острые (как показалось Володе на тот момент) зубы вцепились в предплечье. Резко дернувшись Владимир крикнул. -Сука! Ты конченный?! Знаешь же, что заражение можно занести. — Ага. — абсолютно равнодушно проговорил Есенин, открывая входную дверь. -Вещи потом заберу и видеть тебя не горю желанием совершенно! Лгун и предатель… — Да какого? — потирая раненную руку обронил Маяковский, стоя один в комнате. -Ну и пошел ты! ***  — Ну бля, тебе что, для любимого человека футболку жалко?! — Для любимого — нет! — Я сейчас не понял, я что… — О-о-о, — закатил глаза Болконский, -Щас начнется, я вам отвечаю. Несите попкорн. — Ты такой циник, я не могу — подключился к разговору Шатов, — Не видишь, у людей семейная драма, не мешай им. — Да блять! — Женя сжал лицо в ладонях, -Ты не так понял, я не то имел ввиду! Просто, понимаешь, эта фут- — Да все я понял, понял… — Вова заметно побледнел, глаза как-то не хорошо заблестели, он поднялся, взял в руки свой поднос с тарелкой каши, и пересел за соседний стол. Там он оставался один — никто, почему-то, не занял эти места. Ленский достал из кармана наушники, отвернулся и полностью ушел в себя. Онегин посидел молча еще несколько минут, а потом также молча встал, отнёс тарелки в мойку, и направился к выходу. Судьба и жизнь, видимо, были настроены против него — прямо на выходе он поскользнулся и налетел на как раз входящего в столовую Разумихина. Нужно отдать ему должное — многочисленные тренировки по борьбе не прошли даром, и Митю он уронил на себя. Ободрав при этом руки почти до локтей и разбив колено. По «счастливому» стечению обстоятельств, локоть вообще ничего не понимающего Разумихина прилетел ему прямо в нос. Наблюдающий за всей этой картиной Гоголь наконец отмер, и принялся поднимать сначала того, кто сверху, а потом и того, кто снизу. ЗВУЧИТ ДВУСМЫСЛЕННО НЕ ТАК ЛИ К месту «ДТП» уже спешили несколько людей, но первым рядом оказался Володя. Как бы он не обижался на Женю, но если бы с ним случилось что-то серьезное, то он бы сначала убил всех в комнате, а потом себя — привычка привязываться к людям когда-нибудь его погубит. Ленский торопливо бухнулся на колени возле Евгения и потянул за запястье к себе. Развернул руки, слегка поморщился — даром, что постоянно с таким сталкивается — и помог Онегину подняться. — Николай Васильевич, — обратился он к ближайшему вожатому, который уже о чем-то переговаривался с Димой — Мы пойдем, хорошо? — Да, идите конечно, только обработай руки ему — если Володя увидит такое, то у нас будет труп с инфарктом. Не утруждая себя тем, чтобы попрощаться, Вова потянул Женю к выходу. Н е к о т о р о е в р е м я с п у с т я — А-ай, ну щиплется же, не надо! — Надо, Женя, надо. — Ленский лишь ухмыльнулся, — или так и будешь ходить, РАНу микробами и пылью загрязнять? Ты мне лучше расскажи, зачем и почему ты меня нелюбимым на всю столовую назвал? — Я не это имел ввиду. Просто понимаешь… Ты же помнишь, что я из детдома? — Ну да, но я не… — Тсс, ну вот слушай… -он перевёл дыхание и вскоре, чуть помрачнев, продолжил, — Я туда попал, когда мне было шесть. Мои родители погибли в автокатастрофе, а потом и дядя умер от инфаркта. А за пару недель до этого мама с папой… -тут Женя запнулся: он лет пять эти слова вслух не произносил, как никак, — ходили на концерт вот этой группы. — он указал на буквально висящую на тощем теле Вовы футболку с логотипом группы «Дайте танк (!)», — Ну вот, мама там купила и им, и мне такую. Пожалуй, кроме наследства, это все, что от них осталось. Онегин отвернулся. Понятное дело, ему было не только тяжело об этом говорить, но и вспоминать в целом. К концу фразы его голос начал слегка подрагивать, и в глазах заблестели еле заметные слезинки. На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Женя сидел, пряча лицо в ладонях, а Вова так и завис с банкой перекиси в руках, не зная, что говорить и как реагировать. — Жень, -узкие ладони легли на плечи Онегина, заставив его вздрогнуть и посмотреть на него. — Жень, прости, я… я не знал… Если бы знал, я бы так никогда не сделал, прости, я… дурак совсем… Я отдам эту футболку, только извини, я не знаю, как у тебя теперь прощения просить… Ленский, как только мог, прижался к груди Жени и крепко-крепко обнял его. Онегин на секунду завис. Но все же потом обнял Вову в ответ. — Не надо отдавать. Я думаю, если бы… Они знали, что сейчас эту футболку носит тот, кто настолько сильно меня любит, дорожит, и кого я тоже ценю и люблю больше всего на свете, то не были бы против. Вова в ответ улыбается так тепло, по-своему забавно и хорошо, что Онегин в который раз убеждается — ему достался мальчик-солнышко, самый честный, добрый и открытый мальчик из всех, что когда либо ему доводилось встречать. — ОЙ БЛЯ! — завопил Володя, выкручиваясь из объятий растерянного Онегина, — У тебя кровь идёт! Я не перебинтовал до конца! Ну почему у нас вечно все идет через жопу-то, а?! — Потому что мы — геи, — еле слышно пробормотал Женя, улыбнулся и мягко поцеловал Вову в висок. *** В душном актовом зале, в центре сцены Цветаева решила снять один клип в её любимый ТикТок. Плавные и раскрепощенные движения, естественная улыбка под трендовую музыку. Завершив свой «танец» (если его можно так назвать), она взяла в руки телефон и начала пересматривать получившееся. «Блин, опять засвет» — пробубнила она про себя. — Заново! — прокричала Марина, артистично взмахнув руками. — Бля, полчаса одно и тоже. Сколько можно? — возмущенно протянул Пушкин, восседая на стуле, немного облокотившись на стену. — У нас вроде как планерка. — Работу работаем. Вот Саша скучает…- снимая всё происходящее комментировала Ахматова, записывая уже пятидесятую историю в инстаграме.- А Марина у нас с тиктоком головного мозга, да. — Слушайте, а тема для обсуждения какая? — поинтересовался Гоголь, сидевший рядом с Александром. — Мы должны записать списки. Сколько, куда и нахуй. — сказал Пушкин, взяв ручку в руки. -Блять, где эти двое? — Ооо как думаете, может мирятся? — ехидно улыбнулась Цветаева, приблизившись к столу. — Ох если бы, Рина. Так, кто, куда. — А главное зачем. — поддержала Аня Александра. Приступив разгребать стопку бумаг, вожатые тихо и не очень спорили на счёт того, а нужно ли вообще заниматься этими факультативными? Хотя, они сами обещали разностороннее развитие детей, дисциплина и свобода творчества. «Да в пизду, какой из Зарецкого художник?!» — возмущенно сыпала Цветаева, как вдруг их дискуссию прервали двое ворвавшиеся в зал юноши. — О, а чего тут забыли, ребят? Случилось что? — поинтересовался Пушкин, спрыгнув со сцены. — Александр Сергеевич, нас попросили к вам подойти. — ответил Ставрогин, пожимая руку Пушкину. — Кто просил? — А, так Сергей Александрович и Владимир Владимирович. — ворвался в диалог Верховенский, ехидно улыбнувшись. — О как! И ещё раз повторяю. Давайте обращайтесь без отчества к нам. Я — просто Саша, Николай Васильевич — просто Коля, а Сергея Александровича.- прикусив губу и довольно хмыкнув сказал Пушкин. -…не, пидорасом вы не сможете. На такое только я и Володя разрешение имеем. — Я бы не стал на вашем месте быть настолько уверенным в своих словах. -с усмешкой сказал Петр, посмотрев на Пушкина. — О чем ты, Петя? — удивился Александр. — Да нет-нет, ничего важного. :) — Так, ну раз на то пошло — говори. Без интрижек ваших. — проговорила Марина, которая уже сгорала от интереса. — Начнем с того, что никто кроме вас и Владимира Владимировича не сможет назвать Сергея Александровича по его прозвищу ;). — Ну, Петруша, я же пошутил. А так ПРОСТО Серёжа и ПРОСТО Володя. Верховенский лишь грустно вздохнул и скрестил руки на груди. — Так вы нас хотели видеть на самом деле? — переспросил Ставрогин, с недоумением взглянув на вожатых. — Нет, вы нам не нужны сейчас были. А откуда такие мысли у Есенина появились? Где вы пересеклись, детки? — ухмыльнулся Саша, положив руку на плечо Николаю. — Да, можете рассказать всю историю. — сказала Ахматова, отлипнув от телефона. — А, запросто. В общем были мы с Петей в комнате. К нам зашёл Владим… кхм. Володя. — начал рассказ Ставрогин, как его резко перебил Верховенский. — И без причины начал на меня орать. Я такого отношения к себе терпеть был не намерен, поэтому пришлось ответить не самыми мягкими словами. Надеюсь, вы простите мне сию наглость. -в какой-то мере ядовито прервав на этом свой монолог, Пьер зло улыбнулся и искоса посмотрел на пребывающего в шоке от его слов Ставрогина. — На Володю так не похоже… — задумчиво проговорила Аня, взглянув в глаза Пьеру. — Да ну! Сейчас эти двое на что угодно способны. — очень верно подметила Цветаева. — Так, ну, а что далее? — проговорил Пушкин. — Ну… Петя, можно я закончу? — спросил Николай, приблизившись к Верховенскому. Тот в ответ лишь молча кивнул. — Когда происходили эти разборки, то есть, когда в очередной раз Володя поднял голос на Петеньку, ворвался в комнату Есенин. Весь на взводе. Начал кричать на него. — сделав перерыв протянул Ставрогин, слегка кашлянув. — Ну? На кого кричать? — уже не выдержав спросил Гоголь. — На Володю. Мол, не трогай моих детей, че ты на них орешь. Вроде мило и заботливо, но страшно так стало. Сергей таким злым в тот момент казался. — А дальше что? — подскочив на месте пискнула Марина. — Ой, а дальше они попыхтели друг на друга и велели нам к вам идти. — закончив столь длинный сказ проговорил Николаша. — Вот мы, собственно и пришли. — Понятно. — задумчиво проговорил Пушкин. — У меня два варианта развития событий, господа! — Либо они поубивают друг друга… — предположил испуганный от ситуации Гоголь. — Либо они наконец уединятся и помирятся. Если так, то это. Знаете что? — Что же, Саша? — Виктория! Мы отныне и навсегда будем купидонами, которые помогли склеить эту треснувшую вазу под названием «Семейная жизнь». — радостно, почти пропев сказал Александр. — Хотелось бы верить… Так, а вы двое. Чем планируете заняться? Вам в любом случае надо часик другой где-то погулять. — обратилась к Коле с Петей Ахматова, заметив, что те уже невольно хотели вернуться в корпус. — Я на него все еще обижен, поэтому мне все равно. -строго и ревниво отозвался Петр, отводя взгляд в сторону. — Значит, мальчики берут ноги в руки и перетаскивают эти столы в мастерские. — прокомандовала Анна. — Хотя, Коля! — А? — Иди позови других ребят. Покрепче. — Серьезно??? -еще сильнее обидевшись на происходящее, а в особенности на слова Ани, спросил Верховенский, посчитав ее слова оскорбительными. — Ну извини, Петенька. — пытаясь успокоить произнес Гоголь. — Она имела в виду, что вы вдвоём не справитесь, а у Шурочки спина… Да и я, сам видишь, не Аполлон. — Хах, тебе и не стоит быть Аполлоном. — полушепотом протянул Пушкин. — Я тебя люблю таким. — Я схожу за Гришей и Максом. — проговорил Ставрогин, приблизившись к двери, как вдруг её резко распахнул Маяковский. — Кто куда, а я по съёбам! — басом произнёс Владимир. — Боже, всё-таки убил…- тихо сказал Николай Васильевич. — Коля! — возмутилась Цветаева. -Володя, что за? — Я уезжаю. — Как и куда? — испуганно произнес Саша. -Так, Коля блять! Ты ещё тут? — Так-то да. -ответил за Ставрогина Пьер, после чего продолжил, — Я сам схожу за ребятами. А то мало-ли, что у него в голове опять творится. — Не понял. — удивился Николай, но после озлобленного взгляда Верховенского, протянул. — Понял. — Вот-вот. После этого он ушел за Печориным и Грушницким, оставляя того в компании вожатых. Тем временем у этих двоих. На спортплощадке Печорин в компании с Максимом занимался на кольцах, турнике. Впрочем, это было лишь повод чтобы провести время вместе. Выполнив очередной подход, Гриша пыхтя облокотился на столб, стерев накативший пот на лице. Смотрев на работающего над своим и без того шикарным телом Максима, Григорий невольно прикусил губу. — Чего ты? Уже устал? — дольный собой произнёс Грушницкий. — Попрошу, Мики, меня ещё надолго хватит, а ты уже сдуваешься. — не желая, чтобы его считали слабаком, проговорил Печорин, приблизившись к вспотевшему и покрасневшему Максиму. — Да что ты говоришь! Может тогда «лесенка»? — азартно предложил Грушницкий. — А давай, тебя и на три круга не хватит. — ухмыльнулся Печорин, поправив волосы. — Хах, да я потерплю до твоих девичьих писков, солнце. Прямо как в спальне… Приступив к сражению, они не собирались щадить ни себя, ни уж тем более своего противника. Завершив, довольно энергично первый круг, они решили не ждать лишней минуты, дабы было зрелищнее смотреть на кряхтящего оппонента, с которого, как с водопада будет стекать пот. Первым приступил Печорин, схватившись за турник, он начал довольно резко и уж слишком старательно. — Сбавь темп, Гриша. На втором упражнении сдохнешь. — прокричал снизу Максим. — Разберусь. — прошипел Григорий, сменив хват. Было как-то тяжело, но сила воли в Печорине присутствовала. Выполнив полноценный круг, он тяжело упал на землю. — Может ну его? — Так и скажи, что ты устал и просто ссышь мне проиграть. — сквозь одышку произнёс темноволосый юноша. — Как знаешь, зай. — фыркнул Грушницкий, приступив выполнять довольно трудные элементы. Было довольно зрелищно, когда тот в очередной раз подлетал, менял хват и хлопал в ладоши каждый раз, когда касался подбородком железки. Тяжело выдохнув он спрыгнул. — Идёшь? — Пять секунд. — фыркнул Гриша. Немного, постояв он вновь прыгнул, сделав чистых пять повторений Печорин продолжил. Руки жгло невыносимо, усталость была ещё на прошлом круге, но просто так сдаваться он не был намерен. Из последних сил Григорий подтянулся к турнику, но руку резко свело. Упав на асфальт, Гриша лишь сдавленно пискнул. — Я же сказал, до твоих писков и хватит. — усмехнулся Максим, смотря на упавшего Печорина. — Иди ты к черту, Макс! — обиженно протянул Гриша, пытаясь встать. Ушибся он сильно. — Бу, какие мы, когда проиграем! Сильно ударился? — Нет! Я требую реванш! — А есть смысл, золотце. Пусть в нашей паре я буду сильнее, м? — проведя по щеке этой обиженки, в его голове дернула одна мысль. Поцеловать его прямо здесь, ну до чертиков он был хорош в этот момент. Нахлынувшие чувства всё же взяли верх, накрыв страстным поцелуем, Грушницкий провел по очень мокрой спине Печорина своей ладонью, позже обхватил шею возлюбленного. Расцепившись он переспросил. -Ну что скажешь? — Зато я выносливее. — всё так же обиженно проговорил Григорий. -Но я позволю тебе быть сильнее, чем я. — Хах, хорошо, малыш. Я благодарен тебе за такую щедрость и великодушие. — нежно произнёс Грушницкий, слегка его поцеловав. — Я КАКОГО ХУЯ ДОЛЖЕН ПО ВСЕМУ ЛАГЕРЮ БЕГАТЬ В ВАШИХ ПОИСКАХ? Я ВАМ ЧТО, В ПОИСКАХ НЕМО БЛЯТЬ?! -впервые сорвавшись на что-то подобное, разъяренно проорал подошедший к ним Верховенский, — СОВЕСТЬ БЫ ИМЕЛИ, В КОНЦЕ КОНЦОВ. ВЫ ТО РУГАЕТЕСЬ, ТО МИРИТЕСЬ, ВАС ХЕР ПОЙМЕШЬ, А! Кто бы мог подумать, что в таком стеснительном и робком поначалу молодом человеке есть столько скверны и грязи. Хотя, если мыслить здраво, то в таком состоянии он пребывал очень редко, но сам факт того, что такое вообще может быть, стал известным. После этого недо-срыва, он подуспокоился и относительно пришел в себя, потому продолжил, но не менее возмущенно: — Ну хорошо, раз вы такие — и в хорошем настроении, и спортом позанимались, то почему бы не вложить свои силы и умения во что-нибудь нужное?! -все так же на повышенных тонах говорил он, не желая слушать какие-либо отрицания или отговорки в ответ.- Прихоти, дескать-с, не мои, это я вам сразу скажу, потому и пришел с такими заявлениями и изречениями. — Боже мой, Пьер. Куда идти? — оторвавшись от столь деликатной беседы спросил Печорин. — Глупые вопросы задаете, величайшие умы, поднявшиеся на собственном эгоизме и самолюбии из грязи в князи. -с неприятным и задевающим сарказмом ответит Петр, начиная улыбаться его типичной для таких разговоров гадкой и в какой-то мере даже противной своим недо-самолюбием улыбкой. — Так, я вот сейчас не понял! — поинтересовался Григорий, уже готовый расправится с нежелательными наездами. — Мы вроде по-хорошему, ну позже разберёмся. Мики, пойдём, солнце.  — А у тебя я смотрю, кроме кулаков в жизни больше никаких вариантов разобраться с проблемами нет? — Эх, Верховенский. Хотелось бы с тобой подискутировать, да бесполезно. После каждого слова рука прямо сама жаждет оплеуху засадить. Да так чтобы лёг. — Сам же сейчас мои слова и подтвердил. :) — Да, с будущим военным разговаривать на высшем уровне не стоит, Петя. Я попроще темы для бесед выбираю. — Ой, а вот насчет военного-то не загадывай, не загадывай! Зря же! Все в этой жизни может быть! — На что это ты намекаешь? — Может не будете хотя бы здесь ссорится? Вам школы не хватало? — ворвался в диалог раздраженный Максим. — Возможно. -с противной усмешкой отозвался Петр, переведя взгляд на Макса.- идите в столовую, там без вашей помощи не обойтись ;). — Так бы сразу, Петрушка. — хмыкнул Печорин, схватив за руку Грушницкого. Пьер же развернулся и пошел в сторону березовой рощи. Никаких мыслей в голове, никаких размышлений. Просто один в самой чаще леса наедине с собой. Да и в конце концов, если он и понадобится кому-то, то этот кто-то без проблем сможет его найти. Но… Это далеко не факт :). Да и ему этого кого-то видеть не хотелось до сих пор. Не сказать, что он был злопамятным человеком, просто очень чувствительным в личный делах и проблемах. Эта маска не самого приятного в общении человека была нужна ему только для того, чтобы его, как максимально чувственную натуру наяву, не испепелило «солнце» равнодушного и холодного по отношению к подобным деликатностям, людского общества, что по обыкновению своему привыкло искать выгоду во всем только лишь для себя, которое готово идти по головам других людей ради их собственных мечт и целей. Чувства попадают под это солнце в первую очередь, и не у каждого хватает сил пережить и переступить через это.