Песня о лете.

      Вэй Ин чувствовал себя плюшевым после ночи на снотворном. Он проспал всю дорогу в поезде, несмотря на то, что Хуайсан, вызвавшийся проводить их до аэропорта, не переставая болтал с Цзян Чэном, будто планировал наговориться вперёд на те месяцы, что они не встретятся. Яньли, судя по щелчкам клавиатуры, переписывалась с мужем, но, когда Вэй Ин пару раз просыпался, звук сразу затихал, и он чувствовал её взгляд на себе. Он был уверен, что не хочет знать, почему. Его голова всё ещё побаливала, и он планировал закинуться таблетками, как только они сядут в самолёт.       В аэропорту было шумно, и его сразу же накрыло беспокойство. Так случалось каждый раз, когда он попадал в большое, незнакомое пространство, заполненное людьми. В такие моменты он особо ощущал свою потерянность и беспомощность. Яньли подхватила его под руку и медленно повела куда-то. И у него не было выбора, кроме как довериться. Но это был не кто-то чужой, а его сестра. Ближе на свете у него человека. И теперь уже не будет. Тот единственный, кто мог бы, никогда не станет.       Вэй Ин не хотел об этом думать. Ни сейчас, ни когда-либо вообще. Он должен сосредоточиться на предстоящем лечении. Ему так повезло выиграть тот грант. Без него он и его семья никогда бы не собрали нужную сумму.       Цзян Чэн и Хуайсан долго прощались. Вэй Ин чуть не уснул на плече сестры, пока они препирались, кто, когда и во сколько должен звонить.       — Каждый день! — требовательно заявил Хуайсан. — Вэй-сюн уже обещал мне, но у него не всегда будет возможность. А вот ты всё равно ничего не будешь делать.       — Что значит «не буду»? — фыркнул Цзян Чэн. — Кто я, по-твоему?       — А по-твоему кто? Сиделка? — раздался в ответ смешок. — И, когда соберёшься мне звонить, сначала проверь, который час у нас. Я не хочу потом ходить с кругами под глазами из-за того, что ты позвонил в четыре утра. И тем более я не смогу ответить, если буду в суде.       — Я ещё не сказал, что стану звонить.       Вэй Ин знал, что станет. Цзян Чэн может вредничать и спорить, но всё это для вида. Он не оставит Хуайсана в неведении и, тем более, без своего ворчливого общества.       В школе они всегда хорошо ладили. Хуайсан был тогда более робким и нежным, чем сейчас, а Цзян Чэн таким же ворчуном и скептиком. И остальным было непонятно, почему они так легко подружились. На самом деле это случилось из-за Вэй Ина. Многие ребята тянулись к нему, а все, кто становился его друзьями, автоматически вписывались и в круг общения его брата. Но по-настоящему Цзян Чэн и Не Хуайсан сблизились, когда Вэй Ин попал в ту аварию.       Они оба беспокоились о нём, заботились и терпели его выходки и срывы. Вэй Ин не помнил сам, но шицзе как-то обмолвилась, что он становился сильно злым во время приступов боли и паники, и обижал их, сам того не ведая. Он не знал, был ли это его защитный механизм или просто ненависть на того водителя, что лишил его зрения, но что-то в такие моменты заставляло его причинять другим боль. Но ни Цзян Чэн, ни Хуайсан ни разу не упрекнули его и даже не упомянули об этом.       В тот год Вэй Ин много времени провёл в больнице. Но после, когда его выписали, он вернулся в квартиру, что снимал с Цзян Чэном до аварии, и всё стало непросто. Брат не мог оставаться с ним каждый день. Порой его заменял Хуайсан, но у того тоже была учёба. Будущее. Поздно вечером, лёжа в темноте в своей комнате, Вэй Ин часто слышал их голоса с кухни, но заставлял себя не вникать в смысл. Потому что боялся того, что мог там обнаружить. Их жалость или недовольство, что он стал обузой.       Именно с тех пор Хуайсан и Цзян Чэн общались друг с другом каждый день.       В самолёте Вэй Ин занял место между братом и сестрой. Яньли хотела усадить его у окна, но он лишь посмеялся. Когда они взлетали, Вэй Ин никого не держал за руку. А после выпил свою волшебную капсулу против боли и задремал на плече шицзе.       В Германии его беспокойство усилилось. Здесь не только всё было незнакомым и полным людей, так ещё и голоса звучали на чужом языке, полностью дезориентируя его в происходящем. Шицзе, крепче сжав его руку, попыталась разговорить его, чтобы отвлечь. Но в голове Вэй Ина было пусто, и он ответил нервным молчанием.       Вот теперь пути назад точно не было. Дома он ещё мог отказаться, не лететь, где-нибудь спрятаться. В конце концов, заяви он твёрдо «нет», никто не потащил бы его силой. Но теперь ему некуда бежать. И совсем скоро станет ясно, входит ли он в волшебное число двадцать три. Он не знал, что будет делать, если нет.       В какой-то момент он верил, что сможет жить слепым, если Лань Чжань будет с ним. Он был так глупо влюблён, что считал, что его чувств хватит, чтобы быть счастливым. Что это способно заменить ему глаза. Теперь Лань Чжаня не было, и, если операция не принесёт успеха, у Вэй Ина не останется ничего.       Было странно, как мысли о Ванцзи всё ещё занимали большую часть его головы. Это было даже почти не больно. В конце концов, каждый из них сделал свой выбор, и их пути разошлись. Пора признать, что они слишком разные, чтобы долго оставаться вместе. Вэй Ин должен просто быть благодарен судьбе за то, что она позволила ему насладиться их дружбой ещё немного, прежде чем оборвать её навсегда.       Вэй Ин хорошо помнил, будто это было вчера, как пришёл в первый день в новую школу. Цзян Чэн гордо шагал впереди, а Вэй Ин семенил за ним, постоянно отставая, потому что вертел головой, пытаясь увидеть всё и сразу. В их классе было много весёлых хороших ребят. Они тотчас приняли новеньких в свою компанию. Сначала это было любопытство, а потом интерес. У новых друзей с Вэй Ином оказалось немало общего, и он безмерно радовался, что у него такая хорошая школа и класс.       Прозвенел звонок, и все стали рассаживаться. И тогда-то Вэй Ин и заметил мальчика, которого не увидел сразу из-за окружившей их с Цзян Чэном толпы.       Это был очень тихий и спокойный ребёнок. Весь такой аккуратный, прилежный, выпрямив спину, он сидел за первой партой совсем один. Его вещи лежали в идеальном порядке, и он не шевелился, словно сделанная из нефрита статуя. В волосах, чёрных, гладких, блестело утреннее солнце.       Вэй Ин тотчас наклонился к ближайшему новому однокласснику и указал на мальчика.       — Ах, это, — в голосе того прозвучало пренебрежение. — Это Лань Ванцзи. Он в нашем классе с самого начала, но с ним никто не дружит. Он странный.       — Странный? — Вэй Ина это слово не испугало, а заинтриговало. — Как странный?       Возможно, он сумасшедший? Бродит и разговаривает сам с собой? Или в нём живут двадцать личностей? А, может, он бросается на людей или ест камни?       — Ходит вечно будто злой, как посмотрит, аж мурашки по коже, — зашептал другой одноклассник. — И говорить словно сам не умеет. Лишь то, что в учебнике прочитал.       — Ага, — закивал первый. — Никогда не улыбается и ничем интересуется. Только с книгами торчит да пиликает на своей скрипке.       Оба мальчика глумливо захихикали, но тут в класс вошёл учитель. Он подозвал Вэй Ина и Цзян Чэна к себе, чтобы официально представить их классу. Встав у доски, Вэй Ин снова посмотрел на странного мальчика. И теперь вдруг понял то, что не смог видеть со спины — он был не просто тихий и спокойный, он был очень грустный. Его большие светлые глаза смотрели на новеньких спокойно и сдержанно, но за этим золотым светом было что-то ещё.       И это что-то не давало Вэй Ину покоя. Всю неделю он ходил, пытаясь подобрать момент, чтобы познакомиться с Лань Ванцзи. Когда Цзян Чэн спросил его, почему ему так неймётся, Вэй Ин лишь отмахнулся. Потому что не мог объяснить ответ.       За неполную неделю он узнал, что у Лань Ванцзи есть брат, который учится в этой же школе в старших классах, и оба они сироты, воспитываемые в строгости дядей, известным в городе и в стране хирургом. На переменках Лань Чжань предпочитал сидеть где-нибудь с книгой. Если погода была хорошая, он прятался под деревом, а если плохая, где-то в школе. Однажды Вэй Ин видел его с футляром для скрипки, идущим в сторону музыкального класса.       А потом, во время перерыва Вэй Ин со своими новыми друзьями играл в футбол, и мяч улетел прямо к ногам Лань Ванцзи, читающего под деревом книгу. Опередив Цзян Чэна, Вэй Ин бросился к нему, пытаясь подавить слишком широкую дружелюбную улыбку. Не смог. Всё внутри него дрожало от радости.       Лань Ванцзи не сразу поднял голову, а когда сделал это, то что-то близкое к удивлению мелькнуло на его лице.       — Привет, — это было так забавно, что Вэй Ин не удержался, улыбнулся ещё ярче. И немного торопливо, неуклюже протянул вперёд правую руку. — Я Вэй Усянь. А ты Лань Ванцзи, верно?       Мальчик молча смотрел на него, сжав губы, и Вэй Ин отметил, какого необычного цвета его глаза. Как тот, кто всегда рисовал, он заворожённо смотрел в эти всполохи света и оттенков золота. Как расплавленные далёкие звёзды. Вэй Ин не видел подобных глаз прежде. Ни у кого. Терпеливо он ждал, когда Лань Ванцзи скажет что-нибудь, но тут его окликнули с площадки.       Вэй Ин оглянулся, помахал рукой и снова развернулся к Лань Ванцзи. Тот казался таким неуверенным, даже чуточку растерянным, но это не вызвало у Вэй Ина желание насмехаться над ним. Скорее, наоборот.       И тогда Вэй Ин, сам не зная, зачем, подмигнул ему. Глаза мальчика чуть расширились. Вэй Ин надеялся, что всё ещё выглядел дружелюбно. Он очень старался.       — Был рад с тобой познакомиться! — воскликнул он. И это действительно было так. Лань Ванцзи был по-своему странным, но, в отличие от одноклассников, Вэй Ин не считал это чем-то отталкивающим. Напротив, это его привлекало. Как загадка, которую хотелось разгадать до зуда в кончиках пальцев.       Мальчик всё ещё смотрел на него и ничего не ответил.       — Теперь мы друзья, правда? — Вэй Ин улыбнулся. — Ещё увидимся, Ванцзи!       Развернувшись, он побежал обратно на поле, запретив себе оглядываться. И с этого дня он решил, что, во что бы то ни стало добьётся расположения Лань Ванцзи и станет его другом.       Яньли помогла Вэй Ину забраться в машину — он слышал, как она разговаривает о чём-то с незнакомым мужчиной на английском, но был слишком взволнован, чтобы попытаться понять смысл. Цзян Чэн придержал его за плечо, чтобы он не ударился случайно, и помог ему с тростью.       — Успокойся, — шикнул он беззлобно, садясь рядом с Вэй Ином и пристёгивая его ремнём.       — Не понимаю, о чём ты. Я спокоен, — огрызнулся Вэй Ин. Цзян Чэн издал недоверчивое хмыканье.       — А-Сянь, — позвала его шицзе откуда-то спереди, — мы сейчас поедем в больницу, нас уже ждут. Не волнуйся, это всего лишь чуть больше часа. Ты можешь поспать, А-Чэн разбудит тебя.       Вэй Ин хотел улыбнуться, сказать, что всё в порядке, он всё понял, и нет, он не хочет спать, он спал всю дорогу, а предыдущий день вообще был сгустком неясностей в голове — он всю среду лежал в постели в каком-то бредовом кошмаре, но почему-то язык его отказался поворачиваться, а слова так и остались лишь в мыслях. «Испытывал ли то же Лань Чжань, когда не мог сказать то, что думал?» — пронеслось в голове быстрой молнией и исчезло.       Машина мягко сдвинулась с места и поехала. Вэй Ин качнулся и крепче вцепился в свою трость. Он ненавидел её первое время, но быстро оценил, насколько она полезна.       Когда шицзе принесла ему трость в первый раз, он так рассердился, что отбросил подарок на пол и залез под одеяло. Он не желал принимать это потому, что для него трость была символом слепоты. Уродства. Искажения. Инвалидности. Для него это было всё равно, что признать, что он больше не видит. Смириться с этим. Принять. И это было тяжелее всего. Вернее, так он думал, пока не вернулся в квартиру с братом и не понял, что не может передвигаться по ней, не натыкаясь на вещи. А окончательно сердце его разбилось, когда он налетел на свой мольберт.       Его руки тряслись, и он не мог это контролировать. Его тело было неподвластно ему, когда он прижал дрожащие пальцы к пустому холсту. Он уже не помнил, что собирался нарисовать. Но в тот миг, стоя напротив, он вдруг со всей тяжестью и глубиной осознал, что этому больше не суждено случиться. Никогда.       Рисование было его жизнью. С самого детства, сколько он себя помнил. Это было словно его второе дыхание. И теперь всё это закончилось. Он больше не мог видеть. И никогда не сможет. Без своего рисования, без флейты и свободы быть где угодно, кем он станет? Пустотой.       И Вэй Ин закричал. Он кричал так громко, так надрывно, что, наверное, напугал весь дом. Разбрасывая в стороны краски, карандаши и кисти. Всё, к чему он больше не мог прикасаться, что отныне не было его. Он кричал, стоя на коленях на полу и сжимая голову, разразившуюся нестерпимой болью.       Вэй Ин не хотел ничего, кроме как вернуть свою жизнь. Свои глаза. Он снова желал видеть, рисовать. Он хотел, чтобы эти боль и темнота ушли, чтобы снова расцвело лето. Он мечтал вернуться в тот день, и всё изменить. Чтобы не попасть под ту машину.       — А-Сянь, А-Сянь, успокойся, — в их с Цзян Чэном квартире откуда-то взялся голос шицзе, такой мягкий, ласковый и грустный.       Она грустила из-за Вэй Ина. Это он причинил ей страдание. Ей и Цзян Чэну. Мадам Юй была права — он приносил только несчастье. Лучше бы он умер в той аварии. Чем жить так.       — Не говори это, А-Сянь, — руки Яньли вдруг стиснули его плечи с небывалой силой. — Не смей так говорить, слышишь меня? Никогда не смей так думать!       Вэй Ин больше не мог кричать. Его горло болело, и ему просто хотелось, чтобы всё закончилось. Его жизнь никогда не станет прежней. Всё, что он любил, что выстраивал, о чём мечтал, прекратило существование. И на осколках всего этого он остался в темноте и холоде. И разве мог он не думать? Если бы он погиб, Яньли и Цзян Чэн поплакали бы немного и пошли дальше. А теперь им придётся возиться с ним всю жизнь. И он сам бы не мучился, если бы его просто не было. Но судьба отказала ему в этой милости. Для чего-то она оставила ему жизнь, искорёженную, неправильную. Жизнь в темноте. Он всегда видел яркие краски, дышал ими, впитывал в себя цвета мира. И теперь они все угасли, оставив его в окружении серых тонов.       — Ты слышишь, А-Сянь? — шицзе снова встряхнула его. — Мы с А-Чэном так любим тебя, не вздумай нас оставить. Мы этого не вынесем. Я не вынесу.       Она звучала так убеждённо, так яростно, но на грани её голоса слышались слёзы. И тогда Вэй Ин прижался к ней и кивнул.       Он услышал. Он не сделает своей сестре ещё больнее собственными руками. Даже если эта мысль предательским ядом маячила на краю его сознания, обжигая.       — Шицзе, — прошептал он осипшим голосом. Каждый звук приносил боль, но ему даже нравилось это, — пусть Цзян Чэн уберёт мои краски. Всё это. Пожалуйста. Выбросьте их.       Он не мог жить в окружении того, что ежесекундно будет напоминать ему о его потере. Он и так никогда не забывал, но должен. Он должен забыть себя и всё, чем дорожил, во что верил. Иначе он так и не сможет начать двигаться дальше.       Яньли кивнула. И Вэй Ин беспокойно вздохнул. Его сердце сжималось от мысли, что всё, что он так тщательно искал, что покупал годами и считал своим главным сокровищем, будет выброшено, уничтожено. Но так правильно. Он должен сделать это. Избавиться от того, что любил, но что больше не может иметь.       Сначала сломалась его флейта. Затем он отказался от Лань Чжаня. И теперь краски и холсты. Последнее прощание.       Яньли долго уговаривала его рассказать Лань Чжаню правду, но Вэй Ин не был эгоистичен настолько, чтобы так поступить с ним. Он слышал, что его лучший друг произвёл впечатление в Европе, на своих новых учителей и зрителей. И не мог сломать и его жизнь вслед за своей собственной. Проще всё оборвать. Лань Чжань пострадает, конечно, да. Его сердце, такое большое и нежное, будет грустить и не понимать, что случилось. Но недолго. Лань Чжань оправится от этой потери и вскоре найдёт себе новых друзей. В своей прекрасной новой жизни, среди сцен, путешествий и славы. Жизни, где слепому глупому другу из школы нет места. Где ему суждено стать величайшим из музыкантов, покорить миллионы сердец и обрести любовь и семью. Всё, что заслужил такой добрый и прекрасный человек, как он. Стать, наконец, свободным. И найти себя.       У Лань Чжаня впереди была полная перспектив и счастья жизнь. У Вэй Ина — лишь темнота.       Иногда самое верное решение — это отпустить. Потому что лишь так можно защитить.       Он заснул под колыбельную Яньли, а когда проснулся, то каким-то внутренним чутьём понял, что его красок, всех его художественных принадлежностей в комнате больше не было. Для проверки он, вытянув руку, осторожно прошёл туда, где стоял мольберт, но пальцы его схватили лишь пустоту. Сердце его упало, но он запретил себе оплакивать то, чего больше не было. И ему не хватило духа спросить Цзян Чэна, что тот сделал с его вещами.       — Цзян Чэн, — Вэй Ин повернул голову к брату. Его ладони вспотели, и он вытер их о брюки.       — Чего, Вэй Усянь? — ответил тот.       За годы, лишённые зрения, Вэй Ин научился различать в голосах людей тончайшие изменения. И сейчас он знал, что его брат тоже волнуется, хотя и пытается это скрыть. Это было так мило, что Вэй Ин улыбнулся про себя. На секундочку ему захотелось подразнить брата, но более важный вопрос, пришедший ему в голову, перевесил.       — Ты выбросил мои краски и остальное? — прямо спросил он.       Сначала ответом была тишина, разбавляемая лишь шумом машины. И затем Цзян Чэн переспросил:       — Чего?       Он не помнил. Конечно, нет, вряд ли это что-то для него значило. Тем более, прошло так много времени. Вэй Ину стоило нормально объясниться. Он ещё чуть развернулся вправо, насколько позволял ремень, хотя в этом и не было особого смысла, он всё равно не мог увидеть лица брата.       — Помнишь, когда я только вернулся из больницы в нашу квартиру, — он произнёс это, ожидая чего-то, похожего на горечь или боль, но не почувствовал ничего, — я попросил выбросить все мои вещи для рисования. Ты сделал это, да?       Вэй Ин сам не знал, зачем спрашивал. Конечно, выбросил. И это в любом случае было делом прошлого и больше не имело смысла. Если он сможет видеть, он купит новые. А если не сможет, то…       — Нет.       Вэй Ин, уже начинающий плавать в своих страхах, сразу встряхнулся. Возможно, ему показалось? И это был просто злобный голос паники. После аварии его голова стала странной штукой.       — Нет?       Цзян Чэн протяжно то ли вздохнул, то ли просопел.       — Не выбросил, — в его голосе появилось напускное раздражение. — Вэй Усянь, ты копил на эти чёртовы вещи каждую монету, готов был недоедать, чтобы они у тебя были, как я, по-твоему, мог их выкинуть?       Цзян Чэн сердился, словно всё было очевидно, и просто Вэй Ин был тупым.       — Они всё ещё где-то у меня дома, и я буду рад, когда ты их, наконец, заберёшь. Столько места освободится.       — Но, — Вэй Ин задумчиво почесал нос, — ведь они могут никогда мне не понадобиться.       — Пфф, — недоверчиво пропыхтел Цзян Чэн, — да стоит тебе вновь увидеть, как все окружающие тебя горизонтальные и вертикальные поверхности будут изрисованы.       Он говорил, словно то, что к Вэй Ину вернётся зрение, уже было решённым фактом. Вэй Ин знал, что его брат, сестра и друзья пытаются верить ради него, поддерживают его, показывая, что ничуть не сомневаются в успехе операции. Но, правда в том, что действительно непоколебимую веру, без сомнений, он слышал лишь в одном голосе. Того, кто с ним не полетел.       Вэй Ин не мог думать об этом сейчас. Иначе он снова превратится в разбитое желеобразное существо, полное боли и слёз.       — Но пять лет назад ты не мог ничего знать, — возразил он, не желая отпускать эту тему. Цзян Чэн шумно выдохнул. И не ответил. Но Вэй Ин всё равно понял.       Конечно, Цзян Чэн не знал. Но тогда всё было так сломано, и все они были так напуганы тем, что происходило, что его рука не поднялась избавиться от того, что так любил его старший брат.       Вэй Ин улыбнулся и позволил себе отпустить это.       Когда его только усыновили, у Цзян Чэна жил маленький щенок, которого тот очень любил. Но Вэй Ин боялся собак так сильно, что выбежал из дома, стоило ему услышать лай и спрятался на дереве, отказываясь спускаться. В тот же вечер щенок исчез, и Цзян Чэн не один день злился на Вэй Ина и отказывался с ним играть и даже смотреть в его сторону.       Уже после, став чуть старше, Вэй Ин часто в шутку спрашивал Цзян Чэна, лучше ли он, чем собака. Младший брат никогда не отвечал, только надувался, как пузырь и отворачивался. Или пытался его ударить.       Шли годы, и Вэй Ин всё равно спрашивал. И никогда не получал ответ. Но в глубине его души жил страх, что ответ будет «нет». Что он хуже. Что Цзян Чэн жалеет и предпочёл бы иметь щенка, а не брата. Наверное, эта детская неуверенность, эти внутренние сомнения, этот страх оказаться ненужным, лишним, оставались с Вэй Ином всегда.       Но сейчас, слушая шумное дыхание Цзян Чэна на соседнем сидении и думая о том, что брат не осмелился выбросить его краски и кисти, что хранил его холсты и мольберт, его карандаши, ножи и ластики годами, едва ли имея хоть какую-то надежду, что они пригодятся снова, Вэй Ин понял, что знает ответ.       Он поспешно отвернулся к окну, боясь, что не сможет удержать слёзы. Он лучше. Он лучше, и Цзян Чэн не жалеет. Потому что они на самом деле братья. Вэй Ин шмыгнул носом и торопливым жестом вытер его.       Чем бы всё ни закончилось, каким бы ни стал итог этой поездки, ему придётся всё это пережить. И даже если это его сломает, он не имеет права сдаться. Потому что он не один. У него есть семья. Его шицзе и его брат будут с ним на каждом этапе и помогут ему пройти всё, что случится. И там, дома, его тоже ждут. Милый Вэнь Нин, так искренне желающий ему удачи, добрая Вэнь Цин, все годы пытавшаяся добиться его операции, маленький А-Юань, его любимый очаровательный мальчик. И второй обожаемый им ребёнок — Цзинь Лин. Не Хуайсан, такой терпеливый и такой хороший друг. И даже Цзинь Цзысюань, признавший его своей семьей и тоже переживавший за него.       Только Лань Чжань не ждёт.