Песня о лете.

      Вэй Ин проснулся в пять и не мог остаться в постели ни на мгновенье, стоило ему открыть глаза. Слишком беспокойный, он вскочил и отправился в душ. Все ещё спали, когда он бесшумно пробрался на кухню и принялся готовить завтрак. Он честно собирался испечь блинчики для всей семьи, но, когда Яньли пришла, она обнаружила гору подгорелых кривоватых лепёшек на тарелке, липкую от теста миску и кучу пятен от муки на столешнице. Сам Вэй Ин с досадой пытался отскрести последний блин со сковороды, едва слышно ругаясь под нос, и даже не сразу заметил, что больше не один.       — А-Сянь, что ты делаешь?       Вэй Ин остановился и с разочарованием взглянул на сестру.       — Пытаюсь исправить то, что натворил, — вздохнул он. И, потерев нос, добавил с горечью. — Как всегда.       И почему он портил всё, к чему прикасался?       Только рисовать у него получалось. Всё остальное он неизменно ломал. Всё и всех. Словно был проклят нести лишь хаос и разрушение.       — Ничего страшного, — голос Яньли звучал тихо, и в нём слышалась забота. Будто сестра разговаривала с маленьким ребёнком. Словно в её глазах он так и не вырос, оставшись маленьким стесняющимся братиком, впервые оказавшемся в большом доме в чужой семье и верящим, что его выгонят за любой неверный вздох. — Давай, я помогу тебе здесь убраться, а после мы вместе приготовим завтрак. Я тебя научу.       — Угу, — Вэй Ин не поднял головы, продолжая с безнадёжностью ковырять присохший к поверхности сковороды блин.       Какой же он жалкий. Если Лань Чжань его не простит, это даже не будет удивительно. Он не заслуживает ни прощения, ни любви.       — Перестань.       Яньли каким-то образом очутилась рядом и коснулась его руки, вынуждая посмотреть на себя. Вэй Ин поднял глаза и увидел, что сестра хмурится.       — Что? — только и прошептал он.       — Я вижу, ты думаешь о чём-то плохом, — ответила шицзе. — Перестань. Не накручивай себя, А-Сянь. Пожалуйста. Ты должен верить, что всё будет хорошо.       Вэй Ин кисло улыбнулся. Он верил. Верил, пока пытался встретиться с Лань Чжанем, преследуя его концертную труппу. Пока был в движении. Пока что-то делал. Боролся. Сражался. Но, возвращаясь обратно с неудачей, в одиночестве и разочаровании, он всё больше думал, что заслужил эти страдания и что Лань Чжань не захочет его больше ни в каком качестве в своей жизни. Эти навязчивые мысли вызывали отчаяние и желание плакать, но он сдерживал слёзы, не позволяя себе развалиться. Не сейчас. Не до того, как он встретится со своим лучшим другом и тот разобьёт его сердце.       — Я знаю, ты волнуешься, но ты не должен позволять плохим мыслям занимать твою голову, — наставительно произнесла шицзе, мягким, но уверенным движением вытягивая сковороду из его рук.       Вэй Ин проводил предмет взглядом, а затем взмахнул лопаткой, рассекая ей воздух, словно мечом.       — Это не плохие мысли, — выпалил он. Ах, если бы так же легко можно было разрезать чудовищ в своей голове. Но они вцепились в него слишком крепко, чтобы отпустить так легко.       — Нет? — Яньли положила сковороду в раковину и так же беспрекословно забрала у него лопатку. — Тогда что это?       Правда.       Вэй Ин тяжело сглотнул и не смог посмотреть шицзе в глаза. Он боялся, что она всё поймёт, стоит только их взглядам встретиться.       Это правда. Жестокая. Злая. И беспощадная.       Но настоящая. Такая, какая есть.       Он не сказал ничего из этого вслух. Шицзе негромко вздохнула и включила воду. Пока она мыла посуду, Вэй Ин сгрёб свои неудавшиеся блины и без сожаления выбросил в ведро. Было так глупо с его стороны полагать, что он сможет приготовить завтрак, когда он не готовил ничего с тех пор, как ослеп.       Он смутно понимал, что все эти злые мысли — лишь следствие того, что он безумно волновался перед приездом Лань Чжаня. Он должен был остановить их, пока всё не стало хуже, пока его голова не взорвалась, и он не рухнул в бездну, из которой было так сложно выбраться. Пока он снова не пропал в своей тьме и не натворил ещё более ужасных вещей, чем когда оттолкнул своего лучшего друга в миг его признания.       Возвращаясь домой из своего безуспешного путешествия, он невольно задумался о том, что сказал Цзян Чэн о его приступах. Вэй Ин помнил затяжные и бессмысленные визиты к психотерапевту, длившиеся и длившиеся, казавшиеся бесконечными, многие месяцы, собственное раздражение и замкнутость. Недоверчивость. Сжигающую ядовитую боль и злость на весь мир. Только вот того гипноза совсем не было в его голове, как и человека, кто рискнул забраться в его голову, а потом всё скрыть. Знал ли его лечащий врач об этом? Или брат и сестра так же оставили в неведении и его, как Вэй Ина?       Часть его хотела знать все детали случившегося, но часть желала никогда к ним не возвращаться, страшась того, что могло открыться. Вэй Ин пока не решил, что же сильнее. И, в любом случае, встреча с Лань Чжанем была важнее его монстров. Эти чудовища никуда не денутся, они вечно с ним. Но Ванцзи может никогда больше к нему не вернуться.       Пока сковорода подсыхала, Яньли показала Вэй Ину, как просеивать муку и правильно взбивать её с сахаром и яйцами так, чтобы они не разлетались по всему столу. Затем вместе они достали масло и молоко, разлили тесто тоненьким слоем. Для этого пришлось держать сковороду под нужным углом. Потом шицзе научила его переворачивать блины так, чтобы они не подгорали и не растекались, в нужный момент. Её руки двигались легко и свободно, повторяя отточенные годами движения. Вэй Ин смотрел, запоминал, повторял. Когда пришла его очередь, он с энтузиазмом взялся за лопатку. И, хотя его блины получались с оборванными краями, едва ли похожими на круги, им не хватало тонкости и местами они успевали начать покрываться тёмной корочкой, по крайней мере, они стали съедобными. Это была мелочь, но настроение Вэй Ина немного улучшилось. Словно такой крошечный успех помог ему беспокоиться меньше. Может, он не такой уж и неудачник, может, он тоже способен создавать что-то ещё, помимо картин.       Когда шицзе с улыбкой ушла будить Цзинь Лина, Вэй Ин принялся мыть посуду. Шум воды так же его успокаивал. Было что-то приятное в таких простых домашних вещах. Никакой драмы, слёз и страданий.       — Доброе утро, — за спиной раздался голос Цзинь Цзысюаня.       — Привет, — бросил Вэй Ин, не оглядываясь. Он так легко мог представить, что это не муж его сестры, а Лань Чжань. В их маленьком доме. Вэй Ин поднялся раньше, чтобы приготовить завтрак, но как всегда устроил катастрофу. И Лань Чжань, конечно, встал вскоре. И теперь он подойдёт сзади, обнимет и, уткнувшись в волосы губами, прошепчет: «Доброе утро». Вэй Ин, конечно, начнёт сетовать, что его сюрприз с завтраком не удался, но Лань Чжань только крепче обхватит его, прижмётся и заверит, что в этом нет ничего страшного. Что быть катастрофой — это нормально. Что он любит его таким и не хочет исправить.       Вэй Ин моргнул, стряхивая с себя эту заманчивую несбыточную мечту. Но эти образы, эти чувства были так реальны, что казались не красками воображения, а воспоминаниями. Только вот такого никогда не было. И вряд ли будет. Вэй Ину лучше перестать мечтать. Иначе потом будет слишком больно падать в реальность.       В кухню вошли шицзе и Цзинь Лин. Мальчик первым делом подбежал к Вэй Ину и коротко обнял его, прежде чем помчался на свой стульчик. Яньли помогла накрыть на стол, и все вместе они уселись завтракать. Цзинь Цзысюань, подняв один из особо неудавшихся Вэй Ину блинов, по форме похожий на раздавленную амёбу, с удивлением взглянул на шицзе, но, поймав её улыбку, кажется, всё понял и просто принялся есть, не комментируя.       Вэй Ин тихо наблюдал за ними, за этим бессловесным общением, и вдруг почувствовал себя совершенно лишним.       Его время здесь подходило к концу. Он понял это с сожалением, но не был удивлён. Слишком долго он мешал этой семье. Да, они не чужие друг другу, но всё же это их мир, их троих. Ему пора прекратить влезать в чужой, если он не может создать свой.       Эти люди пожертвовали своими первыми годами как семьи ради него, чтобы не оставить его одного в темноте. Пришла пора им всем перевернуть страницу. Это больше не дом Вэй Ина. Не его мир. И не его место.       Он чувствовал это уже давно. Но сейчас чётко сформулировал в голове. Ему пора найти себе работу и квартиру и, наконец, вернуть свою свободу и свою жизнь себе и дать свободу от себя этой семье. Но только, чтобы понять, в каком направлении ему теперь двигаться, сначала он должен поговорить с Лань Чжанем.       Всё утро он сновал по дому, не выпуская телефон из рук. Лань Сичэнь обещал сообщить ему, когда Лань Чжань вернётся. И, пусть после той встречи в офисе, они не разговаривали, Вэй Ин верил. Это же Лань, он не может не сдержать своё слово!       Наконец, около одиннадцати, Вэй Ин не выдержал. Он устал метаться между стен и, одевшись, вышел из дома. Ветер мягкими ладошками тотчас взлохматил его волосы, растрепав по сторонам прядки, поигрался с лентой, связывающей хвост, и помчался дальше. Солнце, ещё не поднявшееся в зенит, казалось едва тёплым, словно не разогревшимся после долгой зимы. Но Вэй Ин радовался и этим крошкам тепла и света. Они успокаивали его сердце, согревали, дарили надежду и уверенность.       В конце концов, он готов получить то, что будет. Пришла пора принять последствия своих и чужих поступков. И перестать бояться. Сегодня, ещё до заката солнца, всё будет решено. Так или иначе.       И завтра начнётся новый день.       Но здесь и сейчас Вэй Ин желал только одного — того же, что и всегда. Своего лучшего друга. Своего Лань Чжаня.       Он бродил по улицам, впитывая солнечное тепло и весенний воздух. Липкие от пота пальцы сжимали телефон в кармане, но Вэй Ин не позволял себе снова поддаться панике. Его разум должен быть чист, чтобы в тот момент, когда он увидит Лань Чжаня, он снова не наделал ошибок. Нужно всё объяснить, рассказать, ничего не тая. Чётко. Разборчиво. Ясно. И по порядку. Про себя и свои приступы, о том, что ничего не помнит о признании друга, о том, что у него забрали телефон, что стёрли его номер, как ждал и искал. Совершенно всё. Потому что секреты, любые, даже самые маленькие, разрушат любой шанс на что-то. Вэй Ин ни за что не рискнет ими. Не в этот раз. Больше — никогда.       Он бесцельно бродил по городу, позволяя ногам вести его куда угодно. Ему хотелось броситься на вокзал и ждать там, встречая каждый поезд, и лишь крошечная крупица здравого смысла удерживала его от этого шага — он не может наброситься на Лань Чжаня, едва тот выйдет из вагона, вот так, без предупреждения, накинуться, устроить сцену посреди улицы. Его друг заслуживает не этого — не торопливых скомканных оправданий на бегу, а настоящего объяснения. Как и шанса его не принять.       Вэй Ин может подождать ещё немного и не умереть об беспокойства.       Он шагал по тротуару, ни на чём особо не концентрируя своё внимание, когда взгляд его вдруг зацепился за что-то, и ноги тотчас остановились, словно он наткнулся на незримое, но прочное препятствие.       На другой стороне дороги был припаркован красивый дорогой автомобиль белого цвета. И рядом с ним, застыв, стоял и смотрел прямо на Вэй Ина высокий мужчина в возрасте, с острой бородой и мерцающими сединой волосами. Даже на расстоянии Вэй Ин ощутил холод, идущий от его цепких тёмных глаз.       Лань Цижэнь едва ли изменился с тех пор, когда они виделись в последний раз. И ни один из них явно не предполагал, что когда-нибудь их пути снова пересекутся. Они всегда ненавидели друг друга. И сейчас, когда первый шок спал, Вэй Ин ощутил это жгучее злое чувство, расцветающее в груди, сжирающее его живьём изнутри. Такое сильное, что даже его волнение ушло на задний план, став лишь блёклой тенью.       Лань Цижэнь бил Лань Чжаня. Много раз. С детства. Это больше не были просто догадки, теперь Вэй Ин знал точно. Он помнил тихое признание друга в темноте, помнил его рубцы под пальцами. Но этот человек не просто издевался над ребёнком, а после подростком, нет. Несколько месяцев назад он заставил своего племянника стоять на коленях, умоляя о помощи, пока тот не потерял сознание. Да, Вэй Ин причинял Лань Чжаню боль. Но он никогда не делал этого намеренно, никогда не кормил свою гордость чужими унижениями.       Кулаки сжались с такой силой, что ногти впились в кожу, вызывая вспышку боли и оставляя на ладонях следы полумесяцев.       Лань Цижэнь почти уничтожил Лань Чжаня в попытке создать своего идеального наследника. Этот старик должен благодарить небеса за то, что их с Вэй Ином разделяет проезжая часть. Иначе… никто бы не решился отвечать за исход.       Он так сильно хотел стереть эту скрытую ухмылку с лица старика, разбить это холодное выражение, хотел причинить ему боль, как никому и никогда на свете, даже всем тем, кто обижал лично его. Он хотел захлебнуться в своей ярости, выпустить её на свободу, дать ей волю и уничтожить человека, что посмел сломать его Лань Чжаня, оставив на его теле вечные шрамы, хотел встряхнуть его и никогда больше не подпускать к своему лучшему другу. Хотел, чтобы тот почувствовал всю ту боль разорванного тела, истекающего кровью, чтобы страдал, чтобы знал…       Лань Цижэнь ещё мгновенье смотрел на него, а затем отвёл глаза и сел в машину. Вэй Ин проводил его взглядом, всё ещё не в состоянии сдвинуться с места. И, только когда тот скрылся, он вдруг вспомнил кое-что ещё — этот старик не только мучил Лань Чжаня, он отказал в помощи Яньли и Цзян Чэну.       Если бы он не решил отомстить ненавистному другу своего драгоценного племянника, Вэй Ин мог бы давно вернуть своё зрение. Не было бы этих лет в темноте. Не было бы разлуки с Лань Чжанем.       Но эти мысли вызвали куда меньшую злость, чем воспоминания о шрамах на спине Лань Чжаня, ощутимые даже через ткань, чем моменты прошлого, когда юный Ванцзи не мог сгибать собственные пальцы, так сильно они болели и дрожали. Чем мысли о том, что кто-то посмел поднять руку на самого лучшего человека в мире.       Вэй Ин мог смириться с тем, что старик не стал помогать его семье. Но с тем, как он поступил с Лань Чжанем — никогда.       Ярость, обиды, гнев — всё это поглощало его в клубящийся чёрный вихрь. Оно шло изнутри и вокруг него, разрасталось, обжигало, раздражало опалённую кожу… Ему нужен был выход.       Звук телефона в руке вырвал Вэй Ина из затягивающего водоворота неудовлетворённой злости. Качнувшись на пятках, он быстро нажал кнопку и увидел одно новое сообщение. Сразу над номером шло записанное имя контакта — «Лань Сичэнь».       Вэй Ин почувствовал, как упало вниз, а затем прыгнуло обратно вверх за секунду взволнованное сердце. И вся злость на Лань Цижэня исчезла. Брат Ванцзи сдержал слово. Без промедления пальцы пробежались по экрану.       На мгновенье текст на экране казался размытым, а буквы прыгали и менялись местами, как безумные, пока не замерли, успокоившись. Вэй Ин прочитал сообщение. В голове было пусто. Он прочитал ещё раз, пытаясь понять. Но слова будто влетали в его мозг и сразу же испарялись. Закрыв глаза, Вэй Ин втянул полную грудь воздуха через нос, пытаясь успокоиться. А затем открыл их и вновь взглянул на экран, сосредоточившись. Во рту пересохло. Сведя брови, Вэй Ин прочитал, полушёпотом шевеля губами:       — «Здравствуй, Вэй Усянь. Ванцзи приехал. Дай ему пару часов. Я напишу тебе адрес позже. Сичэнь».       На этот раз слова медленно, но уложились в сознании. И Вэй Ин чуть не задохнулся, словно кто-то спихнул его с моста в реку, и он резко заглотнул ледяной воды. Даже в горло характерно кольнуло, отдавшись резью в лёгких.       «Ванцзи приехал».       Лань Чжань здесь. Он здесь и, наконец, всё, что их разделяет, это пара часов. Сто двадцать минут, и они увидятся вновь. Вэй Ин посмотрит в его лицо, поймает его взгляд впервые с того дня на вокзале. Два потерянных мальчика встретятся.       Это было словно найти землю в океане после вечности среди пустых вод. Грудь болела от сдавленного дыхания, глаза жгло, и сердце трепетало, билось в радостном предвкушении и волнении, нетерпении и страхе одновременно.       Сжимая телефон пальцами, Вэй Ин закрыл лицо руками и, сгорбившись, присел на корточки прямо посреди тротуара.       Лань Чжань. Вдох. Лань Чжань. Выдох. Лань Чжань, Лань Чжань, Лань Чжань…       Он не знал, сколько просидел так, пока бешено стучавшее сердце не вернулось к подобию нормы. Вытерев нос, Вэй Ин встал, пошатнулся, но не упал. Разблокировав телефон, он ещё раз перечитал сообщение. Ошибки не было. Буквы остались на тех же местах, что и были, образуя те же слова.       Лань Чжань вернулся. Он с братом. И через пару часов Вэй Ин присоединится к ним, чтобы, наконец, ответить за свои поступки, разрешить все недоразумения, открыть всю правду и вручить лучшему другу своё сердце.       А пока он должен был вернуть себе самообладание. И, как и в детстве, когда его чувства были в раздрае, он бежал в одно место. Правда, тогда было бежать куда ближе. Сейчас ему пришлось сесть на автобус.       Наверное, он был первым человеком этой весной, кто забрался в уединённый полудикий сквер за музыкальной школой. Но это место всегда его успокаивало. Он любил этот крошечный парк, любил их с Лань Чжанем дерево и их доверительные разговоры, секреты на двоих. Ему нравилась сама мысль, что у них есть тайное место. А ещё он безгранично ценил то, что друг поделился с ним своим личным уголком свободы, местом, где можно было быть собой, позабыв про Лань Цижэня, про обязанности и правила.       Сколько моментов здесь было прожито! Вэй Ин помнил каждый. И каждый был бесценным.       — Лань Чжань!       Они пришли сюда сразу после урока скрипки Ванцзи, тот сел под деревом и, вытащив книгу, читал. Вэй Ин привалился рядом на траве, на животе, болтал в воздухе ногами и смотрел на своего лучшего друга.       Они не виделись несколько дней — семью Цзян пригласила в гости в свою загородную резиденцию семья Цзинь, и мадам Юй отказалась оставлять Вэй Ина одного в доме, пояснив это опасениями за целостность здания, поэтому он тоже вынужден был поехать с ними. Хотя ему ни капельки не хотелось. И сейчас он смотрел и смотрел на Лань Чжаня и всё больше понимал, как сильно скучал.       — Да, Вэй Ин? — друг ответил сразу же, как и всегда, когда Вэй Ин его звал. Оставляя все свои дела, только чтобы узнать, в чём дело. Сердце Вэй Усяня поплыло тёплой лужицей от осознания этого факта. Такого важного.       — Ничего, — он улыбнулся.       «Просто хотел, чтобы ты посмотрел на меня» — прозвучало в голове. В конце концов, Вэй Ин всегда этого хотел. Всегда жаждал внимания Лань Чжаня, всегда цеплялся за каждый его, даже самый мимолётный взгляд. И после лелеял эти моменты с радостью и гордостью. Теперь они стали друзьями, и это больше не было редкостью, но от того совсем не потеряло своей ценности.       Лань Чжань моргнул, и движение его ресниц казалось взмахом веера. Вэй Ин хихикнул — даже такое простое действие его друга казалось наполненным особой грацией.       — Мгм, — хмыкнул Лань Чжань и вернулся к книге, лежавшей на коленях. Вэй Ин ещё немного посмотрел на него, а затем потянулся к собственной сумке и вытащил свою флейту. И, хотя его сердце навеки принадлежало кистям и краскам, этот музыкальный инструмент он тоже очень любил.       Прижав флейту к губам, он взглянул на Лань Чжаня и, поймав его взгляд, весело подмигнул. Лёгкая свободная мелодия взвилась в воздух, как потревоженные мотыльки.       Вэй Ин играл, Лань Чжань читал, летнее солнце грело их своими ласковыми лучами, и они были счастливы.       С тех пор прошло много лет.       Вэй Ин опустился на траву, прижался спиной к стволу дерева и поджал ноги к себе. Без Лань Чжаня здесь всё было не так. Неправильно. По правде говоря, Вэй Ин и сам был неправильным без него. Теперь он это знал. Без Лань Чжаня рядом он нецелый. Не только сейчас, но всегда. С тех пор, как они стали друзьями, и их жизни стали одной.       Сколько длятся два часа? Вечность, если чего-то ждёшь.       Вэй Ин ужасно жалел, что сбежал из дома, не взяв с собой скетчбук и карандаши. Да и от флейты он бы сейчас не отказался. Он не прикасался к ней с тех пор, как вернулся. Будто чего-то боялся. Подарок Лань Чжаня. Слепым он всё пытался сыграть его песню. А сейчас не осмеливался исполнить хотя бы детские мелодии, что умели играть даже дети.       Не в силах оставаться в тишине со своим разумом, переполненным тревогой, близкой к панике, он включил телефон, зашел на YouTube и загрузил видео с концерта Лань Чжаня, сделанное кем-то из зрительного зала. А затем ещё одно из рекомендаций. И ещё, и ещё.       Так же, как и всегда, он мог смотреть на Лань Чжаня вечно. Только вот тот в ответ не мог увидеть его из-за стекла, даже если бы Вэй Ин звал его так громко и отчаянно, будто умирал.       Когда Вэй Ин завершил просмотр очередного ролика — на этот раз это была запись одного из первых выступлений Лань Чжаня на большой сцене, ещё в Лиссабоне, — и бросил взгляд на часы, то невольно охнул. Прошло уже не два, а почти четыре часа. И Сичэнь всё ещё молчал.       Холодный страх проскользнул по спине и прокрался к затылку. Сичэнь — Лань. Лани держат своё слово. Он обещал написать, и если не сделал этого, есть причина.       В груди похолодело. Ведь с Лань Чжанем ничего не случилось? Он в порядке, правда? Должен быть. Может, он просто слишком устал с дороги, может, уснул (Вэй Ин знал, что нет). Возможно, Сичэнь уже всё ему рассказал, и Лань Чжаню нужно время, чтобы всё обдумать, чтобы переварить. Быть может, он не хочет видеть Вэй Ина сейчас.       Эта мысль ударила в грудь со всей силы, заставив поперхнуться воздухом. Неуклюже, едва не упав, Вэй Ин подпрыгнул, вскочил на ноги и побежал из сквера. Он не мог больше просто сидеть и ждать. Он должен был что-то сделать. Что угодно. Он не…       — Дядя Вэй?       Тонкий голосок с удивлением позвал его по имени. Вэй Ин резко остановился и оглянулся. Вэнь Юань стоял перед ним с двумя скрипками в обеих руках и смотрел, хлопая ресницами.       — Ах, привет, А-Юань, — Вэй Ин быстро улыбнулся, зная, что глаза его выдавали беспокойство, и начал бессвязно болтать. — Идёшь с урока? Как всё прошло? Ты снова лучший? Постой, а зачем тебе две скрипки? Решил ещё и ногами играть? Смотри-ка, эта выглядит очень дорогой.       Он задумчиво уставился на второй футляр. Семья Вэнь явно не могла позволить себе подобный, особенно учитывая то, что и старенький был тут как тут.       А-Юань застенчиво улыбнулся, и его щёчки немного порозовели.       — Это подарок, — ответил он.       Вэй Ин нахмурился сильнее. Кто-то подкатывает к его ребёнку? Чем это грозит? Всё явно не может быть просто так, люди не дарят маленьким мальчикам скрипки, не требуя ничего для себя взамен.       — Дорогой подарок, — вслух отметил он. Мальчик кивнул.       — Это скрипка Ханьгуан-цзюня, — произнёс он, и голос его стал заметно печальней. — На которой он играл в нашей школе.       Последняя тень улыбки стекла с лица Вэй Ина, а брови сжались ещё сильнее. Кадык дёрнулся, глотая острые шипы в горле.       — Почему тебе её отдали? — спросил он, не беспокоясь, что голос прозвучал слишком грубо. Никто не смеет раздавать вещи Лань Чжаня без его ведома. Что это такое? Как они могут так поступать с ним за его спиной, в его отсутствие?! — Кто? Я не…       — Дядя Вэй, — А-Юань робко улыбнулся, неловко перебив его. — Ты неправильно понял. Это сделал не кто-то чужой. Ханьгуан-цзюнь здесь. Ты не знал?       — Здесь?..       Вэй Ин отступил на шаг, запнулся за собственную ногу и, пошатнувшись, едва не упал. А-Юань дёрнулся за ним, словно хотел поймать, но забыл, что у него скрипки в обеих руках.       Всё вдруг обрело смысл. Вот почему Сичэнь не писал ему! Потому что он не с братом. Лань Чжань здесь. Так близко. Их разделяет несколько ступеней и стен.       О, небо.       Он здесь.       Он на самом деле здесь. Неужели…       — Это прощальный подарок. На память, — негромко добавил А-Юань. — Ханьгуан-цзюнь ушёл из школы. Он уезжает.       Слова не сразу нашли смысл — шок и волнение всё ещё всецело заполняли голову. Но, когда они всё-таки дошли…       — Что? — Вэй Ину показалось, что кто-то невидимый сжал его грудь, врезая пальцы прямо в плоть, раздирая её голыми руками, когтями, будто дикий жестокий зверь. — Куда?       Ведь Лань Чжань только вернулся. Сегодня. Он вернулся, чтобы что? Получается, чтобы попрощаться? Но куда он едет? Зачем? Ещё один тур? Но для чего? Он не хотел. Он устал от гастролей и путешествий, разве нет? И Вэй Ин ничего не слышал о других концертах, а за последние дни он облазил все фан-форумы о своём лучшем друге, что были в сети.       — Не знаю, — мальчик глубоко вздохнул. — Но он сказал, что не вернётся.       Незримые руки с хрустом пробили грудную клетку и окровавленными горячими пальцами сжали сердце до едкой боли. И сразу за ней пришёл страх, ядовитый, вызывающий дрожь и контрастный холод. Взгляд тотчас метнулся за спину А-Юаня, к дверям, ведущим в школу.       — Он ещё там, — откуда-то из другой Вселенной раздался голос мальчика. Вэй Ин не ответил. Всё в нём кричало и плавилось от ужаса.       Лань Чжань уезжал. Лань Чжань собирался оставить его навсегда и даже не попрощаться. Уехать, не узнав правды. Не сделав попытки найти его. Прекратив бороться за них.       Нет, Вэй Ин не мог этого допустить. Пусть Лань Чжань пошёл дальше, он не перестанет сражаться.       — А-Юань, я… Увидимся позже, да? — не глядя, он потрепал Вэнь Юаня по голове лёгким движением, а затем устремился в школу, даже не подождав ответа.       В нём кипела, бурлила разлившаяся лава, горячая, опасная, ранившая до сильной жгучей боли. Она уничтожала его изнутри, оставляя на той стороне кожи, с изнанки, кровавые ожоги и вздувшиеся пузыри.       — Добрый день, — быстро поздоровался Вэй Ин с охранником на посту. Тот ответил приветственно и не остановил его, сразу узнав. Он помнил его слепым и с Ванцзи, помнил уже зрячим, приходившим не так давно в поисках своего друга.       В коридоре Вэй Ин остановился, задумавшись, куда ему идти. Лань Чжань может быть в учительской комнате, прощается с коллегами. Или в кабинете директора. Вряд ли в этот раз он сбежал через чёрный ход. Сжав кулаки, чтобы унять дрожавшие пальцы, Вэй Ин бросился вперёд. И вдруг услышал нечто, что заставило его резко затормозить.       Из-за чуть недозакрытых дверей звучала нежная волшебная музыка. Вэй Ин узнал бы её даже в полубессознательном состоянии. Даже на грани смерти. Тихий плач скрипки. Песня, которую мог играть лишь один человек.       Зачем-то задержав дыхание, Вэй Ин взялся за ручку и вошёл в концертный зал.       И тотчас, едва дверь за ним закрылась, ему показалось, что он попал в иное измерение. Сотканное из музыки как из волшебных звёзд. Глаза сразу же метнулись к сцене, примагниченные тем, кто стоял на ней.       Лань Чжань. Это был Лань Чжань.       Только он.       Его, Вэй Ина, Лань Чжань.       И все миры, всё время и пространство — исчезли, став ничем. И в этом ничто остались лишь двое. Вэй Ин не дышал, и сердце его не билось. По телу расплылось щекочущее нутро тепло, такое приятное и лёгкое, яркое и волнующее. Боль внезапно ушла. И глаза смотрели, смотрели и не могли насмотреться. Сердце плавилось от огромной нежности и беззвучно истекало слезами там, в груди.       И всё, что он видел прежде, стало ничем по сравнению с тем, что он видел сейчас.       На Лань Чжане был мягкий белый свитер и светлые брюки, и под софитом он казался окружённым ангельским белоснежным ореолом. Закрыв глаза, он играл на скрипке, и лицо его, всегда такое спокойное, закрытое, сдержанное, стало распахнутой книгой, отражая все те эмоции и чувства, что несла в себе музыка. Лань Чжань словно сам стал её частью — началом и продолжением, будто превратился в ноты, поющие о любви и тоске. Едва разомкнутые губы, такие мягкие на вид, длинные ресницы, прячущие расплавленное золото глаз, короткие аккуратные волосы — он был самой красивой из всех мелодий всех миров и созвездий.       Вэй Ин много раз слышал эту песню. Песню об ушедшем навеки лете. Он всегда любил её, но особенно — когда понял, что она отражает его собственные чувства, его любовь к лучшему другу. Но теперь, слушая её снова и на этот раз точно зная, что это не только на его сердце, что Лань Чжань чувствует то же, что любит не кого-то неизвестного и далёкого, а его, он будто открывал эту мелодию для себя снова. И она становилась ещё ближе и прекрасней. Исповедь души.       Дыхание вернулось так внезапно, что Вэй Ин шумно вздохнул. И сердце тотчас заплясало в груди, воскреснув. Лань Чжань не услышал. Погружённый в музыку, он позабыл обо всём на свете. И Вэй Ин не знал, как позвать его, не напугав, не разрушив этот хрупкий мир мелодии вокруг, такой яркий, такой живой, что почти осязаемый, словно сотканный из физических серебряных нитей.       На дрожащих ногах он подошёл к сцене и приоткрыл рот, чтобы робко позвать, когда вдруг заметил флейту. И решение пришло само собой.       Он запрыгнул на сцену, проигнорировав ступеньки, и, схватив нужный инструмент, поднёс к губам. Лань Чжань научил его этой песне. И, втянув воздух в лёгкие, Вэй Ин присоединился. Сердце напугано стучало — что, если он ошибся? Но за всем этим страхом расцветала надежда.       Флейта запела вместе со скрипкой.       Обо всём, что чувствовал Вэй Ин. Она говорила о том, что было в его душе, что жило в его сердце.       «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я так люблю тебя, что это больно, но я ни на что не променяю эту боль.       Я люблю тебя так давно. Я люблю каждый миг с тобой. С первого взгляда. И до последнего вздоха. Позволь мне любить тебя всегда.       Я твой. Я только твой. И я люблю тебя».       Они пели это вместе, разделяя свои чувства. Скрипка и флейта. Больше не поодиночке, но вместе. Миновав годы и расстояние, миновав других людей, собственные ошибки и обиды, разлуку и тайны. И песня вновь обрела новый смысл, новое звучание, новый цвет. Она сияла ослепительным светом и согревала жарким огнём. Когда мелодия подошла к концу, Вэй Ин опустил флейту, по-прежнему сжимая её в руке. Живот скрутило от напряжения. Больше он не мог прятаться за музыкой. Момент настал. И глаза, не мигая, смотрели на лучшего друга.       Лань Чжань также всё ещё держал скрипку на плече. Он не шелохнулся, лишь смычок и пальцы прекратили движение. Не открыл глаза. Но дыхание его стало глубоким и рваным. Словно ему было физически тяжело глотать воздух. Губы сжались в линию, уголки опустились в какой-то болезненной горечи, а брови свелись к переносице, образовав крошечную морщинку. Он ничего не делал, и это казалось неправильным.       Тук-тук. Тук. Сердце в ушах сбилось с ритма. Тук-тук-тук. И Вэй Ин вдруг понял — Лань Чжань боится. Он боится открыть глаза и увидеть реальность, в которой он всё ещё один, в которой музыка флейты ему лишь показалась. Ему страшно вновь ощутить боль разбитой мечты и разочарование.       — Лань Чжань… — нежно позвал Вэй Ин и, протянув руку, осторожно коснулся пальцами края свитера друга. — Лань Чжань.       Два слова. Вэй Ин вложил в каждую букву всю свою любовь. Всё, что переполняло его — сожаления, тоску, нежность, страсть, дружбу. Каждый дюйм своего сердца. Он бы разбил себя на кусочки, и отдал Лань Чжаню, если бы тот попросил.       И спустя мгновенье его мир вдруг утонул в золотом океане, полном серебряных звёзд и янтарных капель, словно ясный рассвет, излучающий безграничную любовь и надежду, мерцающую по самой кромке светящимися полупрозрачными бликами.       Свет, которого не было так давно, который так часто снился Вэй Ину. Свет этих глаз, завораживающий, словно магия. И несущий в себе целый мир.       Робкий вздох слетел с чужих губ, зрачки стали шире, а ресницы дрогнули.       — Вэй Ин, — прошептал Лань Чжань едва слышно. Недоверчиво. Надтреснутым, грубым после молчания голосом.       И Вэй Ин едва не расплакался, услышав своё имя, произнесённое другом. После долгой зимы в разлуке это был первый раз. И, Боже, он так скучал. Он знал это и так, конечно, чувствовал. Но в это мгновенье все эмоции оголились, став в тысячу раз сильнее. Он так пропустил этот голос, зовущий его. Так тосковал. Его сердце стонало от одиночества и разлуки. Как он выжил без этого тихого «Вэй Ин»?       Все его планы, вся структура разговора, выстроенная до каждого слова, всё желание быть сосредоточенным, логичным и разумным разбились в тот же миг. И Вэй Ин бросился к Лань Чжаню, крепко обнимая его, не способный думать связно.       — Прости меня! — воскликнул он, дрожа всем телом. Флейта выпала из рук и с тихим стуком, подобным раскату грома в пустом зале, упала на пол. Отчаянно он скомкал пальцами чужой свитер, болезненно сжимаясь. — Прости меня, Лань Чжань. Лань Чжань, пожалуйста, Лань Чжань… Я не хотел тебя обидеть, никогда. Я не прогонял тебя, я этого даже не помню. У меня болела голова, этот мой приступ… я не знаю, почему так говорил с тобой. Я не помню, что мне казалось тогда. Но это было не для тебя, не тебе. Ты веришь мне? Лань Чжань. Прости. Я так ждал тебя. В Германии. Каждый день. А твой номер… Он исчез и… Я не мог найти тебя. Лань Чжань, пожалуйста, только не злись на меня. И… я всё знаю, твой брат, он… Ты был не должен… Это был твой дом! Твой магазин и твоя жизнь! А ты всё отдал ради меня. Спасибо! Спасибо тебе, Лань Чжань! Спасибо… и прости. Я бы не прогнал тебя. Никогда. Я не помню этого, не помню, не помню…       Чем больше слов вылетало из его рта, тем больше он путался и нервничал. Ему казалось, что он говорит не то, не так. Что Лань Чжань не поймёт ничего в этом лепете, что не станет слушать, уйдёт. Вэй Ин спешил объяснить всё и сразу, не зная больше, с чего и как начать. Если бы только можно было вложить всё, что он знал, что пережил, в голову Лань Чжаня одним прикосновением, одним взглядом. Ему вдруг стало страшно — что, если он так и не соберётся, не найдёт тех самых слов, не сумеет объяснить всю правду? Сильнее вцепившись в свитер, он отпрянул от груди Лань Чжаня, всё ещё стоявшего статуей, и посмотрел в его глаза.       «Такой высокий, — невольно отметило сознание. — И так близко».       Их взгляды встретились, и в глазах Лань Чжаня плескались смятение и растерянность.       — Вэй Ин, — медленно, раздельно выдохнул он. Не отводя взгляда. Не мигая. Словно думал, что, стоит моргнуть или отвернуться, как Вэй Ин исчезнет. Будто сон. Наваждение.       — Клянусь, Лань Чжань, я не помню нашего последнего разговора, нашей встречи, — выпалил Вэй Ин отчаянно. — Последнее, что есть в моей голове, это то, что я узнал, что ты не поедешь со мной, потом ты пришёл, и я помню, что мне было обидно, что ты меня бросаешь, и всё. После этого в моей голове ничего нет. Цзян Чэн сказал мне, что случилось, лишь недавно. Он и твой брат. Лань Чжань, я клянусь небом, клянусь своей жизнью, всеми, кого люблю, что не обманываю тебя.       Лань Чжань всё ещё выглядел совершенно сбитым с толку.       — Не помнишь? — тихо-тихо переспросил он. Будто не верил в то, что услышал. Его тон звучал так открыто, а взгляд сделался таким робким, таким раненым, что Вэй Ин хотел ударить самого себя за то, что это его вина.       — Нет, — Вэй Ин яростно затряс головой, всё ещё крепко цепляясь за свитер, будто опасаясь, что друг рванётся и убежит. — Потому что, если бы я был в себе в тот момент, я бы никогда тебя не оттолкнул. Я бы не поступил так жестоко, когда ты сказал мне, что… Потому что ты мой мир, Лань Чжань. Ты мой лучший друг. Моя родственная душа. Без тебя я не мыслю жизни. Лань Чжань… Я бы лучше провёл всю жизнь слепым, но с тобой, чем с глазами, но без тебя рядом.       Лань Чжань, наконец, моргнул. Он выглядел таким потерянным, таким разбитым, уязвимым, что Вэй Ину хотелось немедленно вновь заключить его в свои объятья, осыпать поцелуями, гладить по спине и волосам и шептать глупые слова о том, какой он хороший, какой красивый, талантливый и добрый. Но он сдержал этот порыв — он не мог отвести глаза сейчас, он должен был видеть лицо Лань Чжаня, должен был читать всё, что друг не мог сказать вслух.       — Почему? — прошептал Лань Чжань. Его руки опустились вдоль тела, Вэй Ин чувствовал, как скрипка касается его колена. Он оторвал одну руку от свитера и, подняв, положил на щёку Лань Чжаня. Тот сразу же прильнул к ней, будто так давно искал этого касания, этого тепла.       О, Лань Чжань, как долго ты живёшь в ледяной зиме!       Вэй Ин улыбнулся, нежно и мягко, отражая всю безграничность любви, что заполняла каждую клеточку его существа. Большим пальцем он погладил щёку Лань Чжаня. И придвинулся ближе. Глаза в глаза. Так, чтобы каждый вздох касался чужих губ.       — Потому что ты — мой дом, — так же опустившись до шёпота, ответил Вэй Ин. — Моя гавань. Моё сердце. Твои улыбки редки, как алмазы, и я собираю каждую из них, и это самое прекрасное, что я видел за всю жизнь. Твои руки, такие сильные, мягкие, они дарят чувство защищённости. Твои глаза, удивительные, волшебные, такие добрые, они говорят за тебя, они открывают твою душу. Твоё сердце, верное, упрямое, огромное. Ты такой талантливый, такой умный и замечательный, Лань Чжань. Самый лучший. Я всегда пытался дотянуться до тебя, обратить на себя твоё внимание. И, когда ты делал это, я был так счастлив. Это всё, чего я хотел, что искал. И мне никогда не было важно, что будет со мной, пока у тебя всё хорошо. Я хотел для тебя лучшего. Я был так глуп и слеп, смотрел на тебя, не отводя глаз, но не видел главного. Не видел, что ты чувствовал. И что чувствовал я сам. И лишь став слепым, я увидел. Я глупый, и умею лишь всё рушить. Лань Чжань, я никогда не был достаточно хорош для тебя, это правда. Я никогда не был и не буду тебя достоин. Но, если ты примешь это, то и мне всё равно. Ты — моя первая мысль утром. Моё последнее воспоминание перед сном. Ты — восемьдесят процентов моих рисунков и девяносто — снов. Я бы всё отдал для тебя, сделал что угодно. Мне больно от того, что я тебя ранил. И я ненавижу себя за это так сильно. Потому что я хочу, чтобы ты был счастлив. Это так наивно, но, Лань Чжань, когда ты вернулся осенью, когда мы снова встретились, я мечтал о… о нашем доме. Ты, я и наш малыш. Наша семья, представляешь? Я такой идиот. Когда я приходил к тебе, я любил воображать, что вернулся домой с работы. Что ты мой. Мне так нравилось это, что я забывал, что слепой. Ты был рядом, и мне не нужны были глаза. Я был счастлив впервые за пять лет после той аварии. А потом ты исчез, оставил меня, и я не знал, как найти тебя и почему ты так поступил, я был растерян и напуган, и… — он потряс головой, заставляя себя оборвать свою глупую речь. В конце концов, на прозвучавший вопрос был лишь один ответ. — Я люблю тебя, Лань Чжань. Я так сильно тебя люблю. Вот почему.       Вэй Ин шмыгнул носом, горько улыбнувшись сквозь слёзы. Сказал. Он сказал это, и на его сердце вдруг стало легче. Тайна, что он так долго носил в себе, правда, которой не мог поделиться — оказывается, она весила так много, она придавливали его к земле, уничтожая. Лицо Лань Чжаня дрожало, и он не мог чётко рассмотреть его. Он протянул вторую руку, чтобы стереть воду с ресниц и глаз, но не успел.       Горячее пламя охватило его в жаркие объятья. Лань Чжань стиснул его, тяжело дыша. Вэй Ин слышал, как упали следом за флейтой скрипка и смычок. Но никому не было до этого дела. Лань Чжань цеплялся за него, спрятав лицо на его плече, как утопающий за спасательный круг. И Вэй Ин так же крепко, так же отчаянно обнимал в ответ. Чтобы никогда больше не отпускать.       — Я люблю тебя, — повторил он, выдохнув в волосы Лань Чжаня. И говорить эти слова для него было так естественно и просто, так верно. Будто всю свою жизнь Вэй Ин шёл к этому моменту. К этому признанию. И он согласен, если это так. Если он родился лишь с одной целью — любить Лань Чжаня, он не возражал.       Лань Чжань сильнее сжал руки вокруг него.       — Вэй Ин, — прозвучал рваный выдох, опалив шею.       — Я здесь, — ответил он. — Я никуда не уйду больше. Я не оставлю тебя, покуда ты сам меня не прогонишь.       И даже тогда он не перестанет бороться. Пока в сердце Ванцзи будет хоть капля ответных чувств.       Он вдыхал запах Лань Чжаня, ощущал тепло его тела, слушал его дыхание, гладил по спине. Здесь, в этих руках, его дом.       — Я… — голос Лань Чжаня звучал хрипло и дрожал, — все эти годы я был так потерян. Вэй Ин нашёл меня.       Вэй Ин коротко затрясся, не понимая, то ли от радостного смеха, то ли от горького плача. Все его эмоции выходили разом через прорвавшую плотину.       — Нашёл. Наконец-то нашёл, — прошептал он, вырисовывая пальцами на широкой спине иероглифы.       Оба они были потеряны. Во лжи и тьме, в разных жизнях и разных мирах. В своих страхах, обидах и боли. В своём прошлом.       Но теперь никто больше не разлучит их. Ни другие люди, ни они сами, ни глупые случайности и обстоятельства. И, если придётся, они выстоят против всего мира. Ведь неважно, что будет дальше, пока они вместе. И, пусть Лань Чжань пока не вернул своё признание, Вэй Ин не собирался его торопить. И без слов он мог почувствовать всю силу любви Лань Чжаня, этот сносящий всё на своём пути океан. И в нём Вэй Ин был готов утонуть.