***
— О божечки, ты слышала Лисис? — спросила одна служанка другую, пока они протирали пыль в тронном зале. Там было необычайно тихо, никого нет, именно поэтому одна из горничных решила посплетничать. Да, место ужасное для этого, да и работа может затянуться, но ведь им было так скучно. — Про что именно ты у меня спрашиваешь? Я много о чем слышала, например, что черепахи, оказывается, умеют пукать. — беспечно ответила высокая брюнетка, что протирала огромные окна. — Агхх… Я вообще… Стой, что? —шатенка немного остановилась, до конца переваривая информацию. — Забудь. Так о чем ты? —она повернулась лицом к шатенке, которая почти достовала той до носа, несмотря на то, что Лисис самая высокая из всех служанок. — Я про…ай, я про то, что Его Величество такой угрюмый в последние дни. Он убил уже три тысячи рабов без особого повода! Он редко кого-нибудь казнил, а тут целых три тыщи***! О божечки! Да и младшего сына давно не могут найти. Как думаешь, что-то серьёзное? — Определённо. Сама посуди — скорее всего, этот малолетка сам отправился на Землю, поругался со своим отцом и возвращаться не хочет… Ну и вот. — все служанки, кроме Суджин и еще двух, недолюбливали младшего сына короля, просто недолюбливали. Сразу невзлюбили — и пошло поехало. — Я вас не отвлекаю?! Это король. Им будет полный пиздец, если они не придумают отговорку. — В-в-ваше Величество?! — плаксивым голосочком спросила Уиха, та шатенка, у короля. Они сели на колени и преклонились (?) перед ним, как это и положено, в принципе. — О чем вы только что говорили?!.. — было видно— он в ярости. На глазах служанок накапливались слезы, они заметно задрожали, увидев ещё и главного алхимика этого королевства. — П-п-прошу, см-мильтесь! — король сильно ударил ногой и вокруг него начало появляться красное пламя: — Я спросил: о чем вы только что говорили?! Я не ясно выражаюсь?! — Н-нет!.. О-о-о Вас и в-вашем сыне… — сказала одна из служанок запинаясь. Но это не важно, ведь их в один момент понесли в комнату для казни. — Зачем вы их так, король? — спросил высокий человек, с длинными, завязанными в хвостик, белыми волосами и голубыми глазами. На нём был серо белый плащ, красивая белая рубашка, брюки и красивые чёрные ботинки. — А вот не надо говорить о моих проблемах, ничего не понимая в этом! — отстаивал себя король, что в принципе, логично. — Не заводитесь вы так, их уже унесли. Так… Зачем вы позвали меня, король? — Во первых — Давай на «ты»? Уже давным давно знакомые люди, ей богу… И… Мой сын. Его не могут найти. Те придурки говорили, что если мы отдадим им любой дом и что-то ещё, то они его запросто найдут. Мне нужно твоё официальное соглашение, так как ты один из председателей императорского совета, чтобы если что, я их убил, и чтобы не задерживаться. Чтобы не ждать твоего прелёта сюда. Убью их и полечу сам искать его. — Ох, тебе что, так сын дорог? — король зло посмотрел на алхимика, но ничего не сказал. — Ладно, дам я тебе эту бумажку. — Слушай… Я не понимаю только одного… — у Его Величества был очень задумчивый вид. Алхим прям забеспокоился даже. — Чего именно? — Точнее я не понимаю двух вещей. — Говори уже. — Как я понимаю у тех ублюдков должен был быть какой-то датчик нахождения моего ананасика? Только вот какой? И почему они не воспользовались им ранее? — Хмм… Это и правда трудный вопрос, и прежде чем дать свою догадку, я переспрошу: мой ананасик? —… Бля, отыбись, я этого не говорил! — Ты и правда любишь его. И вся твоя серота и серьёзность по отношению к нему — это только прикрытие для своих чувств. И, я могу поспорить на все сто, что тебе нравилось, когда он в детстве тебя «дорогой папочка» называл. Я прав? — он лукаво посмотрел на немного раскрасневшегося короля, и то, было непонятно — то-ли из-за злости, то-ли из-за смущения. Скорее из-за смущения, ведь парнишу должны обязательно в юношеском возрасте хорошо воспитать, чтобы тот был серьёзен, умен и решителен в «старости», поэтому те моменты, пока его сын не повзрослел ему было очень приятно вспоминать. — Я прав, Ваше Величество. Так на счёт догадки… Могло ли быть так, что они что-то запланировали? — Да, такое возможно. Я приму твой ответ, но подумаю о нем чуть позже. Второй вопрос… — король выдержал не долгую паузу, и продолжил: — Что мне надо слушать прежде всего, свой ум или сердце? Этот вопрос заставил Алхима быть в лёгком недоумении, но позже через минуту, тот ответил: — Сер, в работе с королевством вам надо слушать свой ум, мозг. А в работе с сыном… — его перебили: — Почему ты сразу о том ана… бездаре подумал?! Чего ты ржёшь?! — алхимик ели сдерживаю смех, и после того, как его дыхание пришло в норму, он продолжил: — А в работе с сыновьями, вам нужно слушать свое сердце. — Спасибо Ахилм.***
***
Торд с Томиком сидели на красном диване перед телевизором и пытались найти что-то воистину интересное для вечернего просмотра. — Том? —Эдд с Мэттом ушли в магазин за беконом. Почему бы им и не поговорить? — Чего тебе, деманюга?.. — с надувшей моськой спросил Томас у Теодора. — Откуда у тебя эти браслеты? — он показал на левую руку черноглазого. — Не помню. Просто я их не снимаю, висят у меня на руке и всё. — Понятно… Уже давно найдя, что посмотреть, Томас уснул на очень мягких подушках, которые были прям как раз рядом с его головой в то время, когда его глаза уже слипались. Торд тихонечко посмотрел на ту руку пепельноволосого, на которой красовались браслеты. Их было около шести штук, не меньше. Но рогатого смущало только одно. И, нет, не тот вопрос, почему Томик такой милый, когда спит. Не, ну, не только этот вопрос его интересовал. Чёрный браслет. Поймите, у Торда не паранойя. Ну возможно. Но, правда, почему у Томаса идёт сначала белый браслет, потом синий, белый, синий, черный, белый и конец? Зная Томика, какой тот перфекционист (?) и какая домохозяюшка (кстати, Торди давно задумывался прикупить Тому на будущее сексуальный костюм горничной, но сейчас не об этом))), Томас никогда не стал бы такую брехню делать из его браслетиков. Хотя… На всякий случай, Торд аккуратно снял этот браслетик и выкинул его в мусорку, и не которая была в доме, а которая стояла на улице (бак), чтобы на утро мусор сразу забрали. Этот браслет ему ничего хорошего не внушал.