You'll always be there, singing songs in my head

С того вечера, когда мы с Джерардом катались на качелях, прошла ровно одна неделя. Как только я вернулся домой, мама взволнованно спросила меня, всё ли нормально и с кем я провёл этот вечер, потому что ей, кажется, не особо нравился какой-то новый-одноклассник-Джерард, с которым я – человек, у которого за всю жизнь было всего два друга, – гулял аж до самого вечера. Мне пришлось успокаивать её, говоря, что Джерард «хороший друг, не алкоголик, не наркоман...» и так дальше, и, мне показалось, она всё же поверила мне, чему я был несказанно рад, потому что считал Джерарда правда хорошим человеком. Его я, кстати, с того момента больше и не видел. Занятия хора я благополучно прогулял, быстро проскользнув мимо учительской, где я отчётливо слышал голос учительницы, чтобы она меня не увидела, и так же вышел из школы, после урока гитары. Никакого дождя, зонтика и испаряющегося в воздухе Джерарда на этот раз не было. Зато сегодня вода лилась с неба как из ведра, и мне пришлось ехать в этом душном автобусе, хорошо хоть не полным людей, потому что какому дураку понадобится ехать в центр города в обед субботы, тем более в дождь? Не заметив Джерарда на остановке, – а ведь он должен был быть здесь, ему же нужно идти на тот же урок, что и мне, – я поворачивал голову во все возможные стороны и ставал на носочки, пытаясь найти взглядом знакомую чёрную макушку, но спустя три минуты тщетных попыток, я сдался и только думал, почему Джерарда не было. Возможно его, вообще, подвозят на машине родители? А может он просто бессмертен и пошёл пешком в такой ливень? А если он заболел? А вдруг случилось что-то хуже?.. Автобус остановился и людей становилось всё меньше. Натянув на голову капюшон толстовки, одной рукой придерживая его, я побежал к школе, перепрыгивая огромные лужи и ручьи воды на тротуаре. Я мысленно извинялся перед уборщицей, поднимаясь по этой старой лестнице к классу и оставляя за собой лужи воды, что вытекала из моих кедов. Возле дверей в кабинет сольфеджио Джерарда не было, и когда все уже зашли в класс и разложили на партах вещи, и когда уже шла семнадцатая минута урока тоже. Я старался сосредоточиться на словах учительницы и попытаться запомнить, в чём различия между чистой квартой и чистой октавой¹, чтобы написать диктант выше хоть на несколько балов, чем в предыдущий раз, – а в предыдущий раз моя оценка оставляла желать, кхм, лучшего. Но вдруг кто-то постучал в дверь в кабинет, после чего она отворилась, и внутрь вошёл человек. Я обернулся и увидел до ниточки промокшего Джерарда, извиняющегося перед мисс Уинлсон за опоздание. – Что ж, проходи, садись и доставай тетрадь и карандаш, мы как раз собирались писать диктант, – сказала учительница, развернувшись обратно к роялю, а Джерард сел за парту, положив руки на стол и оставив мокрые следы на поверхности. Его одежда была, как я уже сказал, промокшей до последней ниточки, и казалось, что он пять минут назад помыл голову, потому что волосы его были не более сухими чем футболка и джинсы, прилипшие к его телу. Кажется, я извинялся за несколько мокрых следов, которые я оставил, войдя в промокших кедах в здание школы? Так вот, теперь мне хотелось извиниться за Джерарда, и не один раз. С его волос на шею падали капли, такие же падали на пол с его джинсов, образуя маленькую лужицу. Что же сам Джерард? А ему хоть бы что! Он вырисовывал в тетради ноты, выскальзывающим из рук карандашом, будто совсем не замечая мокрых пятен на бумаге, которые заставляли расплываться буквы и знаки. Весь следующий урок я не обращал внимания, – пытался, по крайней мере, – на Джерарда, внимательно слушая мисс Уилсон. Ну, нам же, как ни как, придётся сдавать какие-то экзамены в конце года, как и в обычной школе. И хотя я и не собирался поступать в музыкальный колледж или училище, я всё равно хотел написать всё как можно лучше. Я всегда пытался сделать всё как можно лучше. Хороший бал за тест по математике? Почему не отлично? Убрал свою комнату? А почему не всю квартиру?... Что-то похожее раньше я всё время слышал от родителей, сейчас – от себя самого. Что бы я не делал – всегда можно было сделать лучше. Я посмотрел на своего соседа по парте, записывающего расписание уроков, которого там не было ещё с первой недели учёбы, в дневник. Джерард опять написал этот чёртов диктант лучше всех. И я уверен, что того чувства «мог бы сделать лучше», что испытывал сейчас я, у него не было. Он будто делал всё идеально. Настолько хорошо, что его и упрекнуть было не в чём, и не к чему придраться. – Почему ты выглядел так, будто при входе в школу на тебя вылили десять вёдер с водой минимум? – вдруг спросил я. – Так, это же и произошло, – ответил Джерард, отрывая взгляд от дневника, – чёртово небо! Я будто принял душ, только на улице и в одежде. – Ох, ты из-за этого и опоздал, да? – Ага, – кивнул Джерард, – знаешь, не очень-то легко бежать под таким ливнем от самого дома! Я в изумлении уставился на него. – Бежать?! – воскликнул я, – От самого дома?! – Э-э-эм, я не знал расписания автобусов здесь, потому что предыдущие несколько занятий ходил сюда пешком, – оправдывался Джерард, кажется, не понимая моего шокированного взгляда. – Ну, я и решил, что лучше так пройдусь и не опоздаю. «Конечно, не опоздаешь» – подумал я. – В следующий раз... можем поехать вместе, если хочешь. – Да, – воскликнул Джерард, обрадовавшись, – конечно! – Хорошо, – ответил я, радуясь, что Джерард не против, – тогда встретимся на остановке возле того продуктового магазина на углу улицы. В 14:30, за пять минут до того, как туда обычно подъезжает автобус. – Спасибо! – всё ещё улыбаясь, ответил Джерард. Последний урок проходил как можно спокойно и незаметно. Одежда Джерарда уже немного подсохла и с неё не стекала вода, и одноклассники вели себя на подозрение тихо. Мне уже показалось, что я возьму и усну прямо на уроке, но как раз в этот момент мисс Уилсон включила какое-то произведение на проигрыватель, а Джерард, услышав первые ноты, резко поднял руку вверх, горя желанием ответить. Учительница, конечно, спросила сначала нескольких сонных учеников, как они думают, что сейчас играет, но, не получив правильного ответа, дала Джерарду возможность говорить. И я могу сказать лишь то, что никогда раньше в своей жизни не слышал более увлечённого ответа на обычный школьный вопрос. Джерард назвал произведение, все части, которые в него вошли, год написания, автора, а потом чуть ли не пересказал на память биографию Грига, сюиту² которого мы прослушали. Учительница перебывала в не меньшем восторге, чем я. Она обязана поставить Джерарду за урок высший балл, потому что, чёрт возьми, впервые за несколько лет я задумался над тем, как много композитор, да и вообще любой автор, может вложить в одно своё произведение. Впервые «Пер Гюнт» заиграл в моём представлении такими красками, и сюжет пьесы начал казаться на столько интересным, на сколько я даже не мог себе представить. Всё, что я раньше считал незначительным, все картины самых знаменитых и незнакомых никому художников, все короткие чувственные стихи и величественные исторические романы, все всем знакомые народные песенки и легенды, оперы и симфонии великих композиторов, которые знают все – всё это теперь кажется мне чем-то большим, чем казалось раньше. Я не мог отойти от речи Джерарда до конца урока. Восторг никак не покидал меня, и я видел – моего соседа по парте тоже. Это было видно по его горящим глазам, с которыми я встретился всего на секунду. В этих глазах я увидел всё – всё то, что только что услышал и то, что он так и не сказал. «Он удивительный», – пронеслось в моей голове, а потом я и не заметил, как начал повторять эту фразу у себя в голове каждые несколько минут. Урок закончился, и мы вместе с Джерардом собирались выходить из школы и идти домой пешком вместе, но, видимо, погода решила изменить наши планы. Хотя может ли такая незначительная вещь, как погода остановить Джерарда? – Фрэнк, – позвал меня он, – у меня есть одна идея.... – Какая? – спросил я, поворачивая голову в его сторону и натыкаясь взглядом на невидимый огонёк в глазах человека, стоящего рядом со мной, пока за по крыше над нами дождь стучал дождь. – Я хочу сделать кое-что... – задумчиво произнёс он, отводя взгляд, и смотря куда-то перед собой на дорогу, по которой реками текла вода. – И мне нужно твоё согласие... Я кивнул. Понятия не имею, почему, но, зная этого человека всего две недели, я доверял ему, словно мы были знакомы с пелёнок. И с каждым днём это чувство доверия становилось сильнее. – Ты точно уверен? – я снова кивнул. – И не будешь сожалеть, о том, что мы сделаем сейчас? – я снова кивнул, на этот раз уверенней. Джерард взял меня за руку и резко побежал прямо под дождь, потянув меня за собой, из-за чего я чуть не упал. Дождь стучал по асфальту и по нашим насквозь промокшим волосам и одежде, кеды утопали в глубоких лужах, через которые мы даже не пытались перепрыгнуть, а несколько прохожих мимо людей с зонтиками в шоке смотрели на нас, словно вихрь проносящихся мимо них. Мы пробежали уже, кажется почти две улицы, и стали сбавлять темп, потому что никто из нас не был особым фанатом долгих пробежек. Вскоре мы перешли на ходьбу, и пока дождь всё ещё продолжал лить на наши головы, шли по пустой улице, продолжая держаться за руки. Наверное, это выглядело странно. Очень странно. Возможно, нормальный человек, посмотрев на нас, двух улыбающихся парней, держащихся за руки под дождём, покрутил бы пальцем у виска. Но в этот момент мне было плевать. Плевать на всё, что думают другие люди, и что они могут сказать. Даже если бы кто-то, кто живёт в одном из этих идеальных домов, мимо которых мы проходили, увидел нас, я бы показал ему язык и пошёл дальше. Потому сейчас что мы с Джерардом были счастливы, были счастливы так, как эти «идеальные» люди не будут счастливы никогда. Когда до нашей улицы идти оставалось минут десять, Джерард резко остановился, и отпустил мою руку. Я взволнованно посмотрел на него. Мне начало казаться, что я что-то сделал не так, что я всё испортил. Но Джерард лишь тепло улыбнулся и присел на колено, развязывая шнурки кед. Около минуты я просто стоял и смотрел на него, пока до меня не дошло, что он снял свою обувь и теперь босиком в луже на мокром асфальте. Что же должен был сделать я в такой ситуации? Конечно, снять свои кеды тоже! Я, как и Джерард, держал в одной руке обувь, а другой взял его за руку, и мы снова побежали. Иногда поворачивая голову, чтобы посмотреть ему в лицо, я видел широкую счастливую улыбку, но, когда мы уже были почти что у наших домов, я заметил, что его взгляд стал более... грустным? Мы остановились друг на против друга возле тропинки к его дому, и я видел, что он отчаянно хотел что-то сказать. – Фрэнк, – сказал он, опустив взгляд, – я... знаешь, мои родители сейчас не дома... и... и мой брат сегодня остался ночевать у своих друзей... и... и... – О, – это вероятно не то, что он ожидал услышать, и я быстро попытался это исправить, сказав первое, что пришло ко мне в голову: – Не хочешь зайти ко мне? Не думаю, что мои родители будут против. – я правда не думал, что они будут против, мама уж точно. Наконец она своими глазами увидит Джерарда, и не будет думать, что я его придумал. – Чёрт, да, конечно! – я улыбнулся, а Джерард быстро подошёл ближе ко мне и обнял меня, и, я уверен, что услышал тихое «Спасибо, Фрэнки». Мы подошли к подъезду и, обувшись, потому что моей матери и так, наверное, не сильно понравится то, что мы шли домой под дождём, поднялись на нужный этаж. Я нажал два раза на звонок, и мы услышали два протяжных гудка за дверьми, после чего дверь открылась и нас с порога встретила моя мать. – Привет, мам, – сказал я, и развернулся к своему гостю, указывая на него рукой: – Это Джерард. – Здравствуйте, – сказал он, мило улыбнувшись. – Здравствуй, Джерард. – также мило улыбнулась она, – Почему вы поехали на автобусе? – этот вопрос был явно адресован мне. – Э-э-э.... Ну-у-у-у... – тянул я, пока мой взгляд метался от пола до потолка и их стороны в сторону. – Это я предложил Фрэнку пойти пешком, – сказал Джерард, ловя мой удивлённый взгляд, – Я думал, что мы успеем дойти до того, как начнётся дождь, извините. – Ничего, так уж и быть, – вздохнула мама, – Ужинать будете? Я посмотрел на Джерарда, будто спрашивая, голоден ли он, и после того как он покачал головой, сказал маме, что мы не будем ужинать. Мы оставили нашу обувь сушиться под батареей, и я завёл Джерарда в свою комнату, нашёл самую большую футболку и джинсы, что у меня были, – потому что Джерард был на сантиметров десять, минимум, выше меня, – и, оставив его переодеваться, пошёл на кухню и, захватив пачку печенья и заварив тёплый чай, вернулся в комнату. Джерард сидел на моей кровати, разглядывая помещение с таким интересом, будто это была не самая обычная комната самого обычного подростка, а какая-то отдельная секция в музее. Хотя на самом деле всё было намного проще: светло-оранжевые, почти персиковые, стены, кровать, несколько плакатов с моими любимыми группами, стол и шкаф по разные стороны от окна, находящегося прямо напротив двери. На моём столе была гора из книжек и тетрадей, штуки три кружки и куча разных бумажек на полу, стул не было видно за одеждой, лежащей на нём, а кровать была до жути криво и наспех заправлена, но Джерарда это нисколько не смущало и, я бы даже сказал, что он чувствует себя здесь хорошо. Я включил телевизор и уже достал коробку, в которой находились все мои диски с фильмами, собираясь предложить Джерарду посмотреть что-то, но, как на зло, в этот самый момент небо разреза яркая молния, сопровождаемая могучим рёвом грома. Не зная, что делать, я поставил коробку на пол и сел рядом с Джерардом. – Я хотел предложить тебе посмотреть какой-то фильм, но, – я просмотрел в окно, и в этот момент всё свет снова на миг озарил небо, и дождь новой водной хлынул из густых серых туч, закрывших небо, – видно не судьба. – У меня есть идея! – воскликнул Джерард спустя несколько минут молчания, воцарившегося между нами. – Надеюсь, ты не собираешься предложить выйти на улицу сейчас и бегать босиком под дождём снова? – спросил я, улыбнувшись, потому что уже был готов согласиться на это. – Ха-ха! Нет, – улыбнулся Джерард, – на сегодня хватит. – Хорошо. В чём заключается твоя идея? – У тебя есть ватман? – вместо ответа спросил он. Я кивнул и подошёл к шкафу, открывая дверцу и роясь в куче старых роликов, красок, альбомов и игрушек, которые хранились там ещё с начальных классов. – Такое сойдёт? – спросил я, разворачивая большой лист бумаги, с одной стороны которого было нарисовано дерево, солнышко и радуга – пейзаж каждого второго семилетнего ребёнка, который возьмёт в руки карандаши. Джерард кивнул, садясь на пол, и я положил ватман возле него. – Ещё нужны цветные карандаши, а лучше фломастеры. Я вернулся к шкафу и вынул пачку фломастеров на восемь цветов, и, показав её Джерарду, спрашивая, сойдёт ли, положил возле бумаги. – У тебя есть какие-то фишки или маленькие фигурки? И игральный кубик? Я достал коробку с всяким мелким мусором, как этот кубик, где ещё валялись какие-то магнитики и точилки, и начал смотреть из стороны в сторону, пытаясь придумать, чем можно заменить фигурки. Заметив на своём столе несколько конфет, я взял две штуки и подошёл к Джерарду, который уже рисовал что-то этими самыми фломастерами. Я напротив него, поставив заодно на пол чашки с чаем и пачку печенья, и начал смотреть, что он делает. Джерард нарисовал маленький прямоугольник посредине листа и написал в нём цифру «1». Дальше от этого прямоугольника уходила в сторону уходила кривая линия с равномерно расставленными кружочками, в которых по порядку шли цифры «2», «3», «4»... Он рисовал их, пока не дошёл до ста, и начал закрашивать некоторые кружочки с цифрами красным, а некоторые зелёным, ещё проводя от одного кружочка к другому стрелки. Потом он взял синий и жёлтый фломастеры и закрасил ими всего штук пять, а один, вообще, сделал коричневым. И, наконец, до меня дошло, что Джерард делал. – Клубника или апельсин? – спросил я, когда он закончил с рисованием, и положил конфеты на «старт». – Клубника! – он взял в руки кубик, а потом бросил его на «поле», ему выпала цифра «4» и он поставил конфету в кружочек с этим числом. Кружочек был зелёным и от него шла такого же цвета стрелка к кружочку под номером «12», поэтому он, двигая «фигурку» вдоль стрелки, переместил её. По ходу игры я начал понимать, что значит тот или иной цвет. Зелёный – двигаешься на несколько чисел вперёд по стрелке, красный – назад. Жёлтый – «ходишь» два раза подряд, синий – наоборот, пропускаешь «ход». Но самым «опасным» цветом был коричневый, если попасть на него – возвращаешься в самое начало, на «старт». Коричневых кружочков было всего два – в середине, и в самом конце. Я подумал, что получилось бы смешно, если бы мы оба попали на коричневый кружочек на «99» числе. Итак, мы играли уже пол часа, – или уже, может, целых полтора? Что на улице уже темнеет, мы заметили только тогда, когда не могли различить в полутьме цвет, потому мне пришлось подниматся на ноги и идти к включателю, чтобы комнату освещал жёлтый и тусклый, но хотя бы какой-то, свет. Мельком я взглянул на часы и удивился, издав тихое «Ой», потому что стрелки показывали девять вечера, и я боялся, что у Джерарда из-за меня могут быть какие-то проблемы, – вдруг родители уже ищут его по всему городу? Поэтому я и спросил, ничего ли нету страшного в том, что он сейчас здесь. – Не волнуйся, они уехали на несколько дней, и дома сейчас я был бы совершенно один в старой и тёмной квартире, – Джерард улыбнулся, но его взгляд стал словно немного грустным, после того, как он сказал про квартиру. Было заметно, что возвращаться туда он не особо горит желанием, и я предложил ему сегодня остаться у меня. Не думаю, что мама будет против, да и одежда Джерарда, вероятно, высохла не до конца. Он начал говорить что-то типа «Я, скорее всего, буду тебе мешать», «Нет, не стоит, я не хочу доставлять проблем», но я уверил его, что ничего он мне не доставляет, и, в конечном итоге, он согласился. Мы были уже почти у «финиша», но я, как самый удачный человек в это Вселенной, попал на коричневый кружочек, и Джерард, естественно, выиграл. Как победителю, ему досталось право съесть те две конфеты, которыми мы играли, но он, как, в первую очередь, хороший друг, а не победитель, отдал апельсиновую мне. За окном уже было темно, и мы, сдвинув нашу игру, чашки и коробку от печенья с фантиками в сторону, забрались на кровать. Я включил телевизор и ещё немного времени перебирал диски с фильмами, думая, что Джерарду будет интересно смотреть. И, так как он сказал, что ему всё равно, я включил диск с каким-то ужастиком, который посмотрел ещё сто лет назад, и, выключив в комнате свет, сел на кровать возле Джерарда. Проведя пол часа в попытках сосредоточиться на сюжете фильма, которым Джерард, в отличии от меня, был заинтересован, я всё время одёргивал себя, замечая, что снова смотрю не на экран, а на красивый профиль своего друга. Яркий синий свет телевизора падал на ровный нос и пухлые щёки, когда его густые брови были сведены, а губы плотно сжаты, потому что он, кажется, и вправду следил за действиями героев перед нами. На середине фильма я понял, что начинаю засыпать. И вот, когда мой разум уже почти отключился, я резко распахнул глаза, потому что на моё плечо опустилось что-то. Я медленно повернул голову, боясь разбудить Джерарда, который уже уснул, уткнувшись мне в плечо. Такими же медленными движениями я дотянулся до пульта и выключил телевизор, погружая комнату во мрак. Так я и уснул, слушая мерное и тихое дыхание Джерарда, во сне обнявшего меня.