Когда зацветёт сирень

Сегодняшний день был именно из той серии, когда ты мечешься как белка в колесе от одного человека к другому, и пытаешься решить насущные проблемы и вопросы. Учителя в школе были крайне придирчивы. Даже Михаил Владимирович — сущий ангел, который во мне души не чает, не упустил возможности вынести мне остатки мозга на дополнительных занятиях по химии. По его словам я слишком плохо написала последнюю контрольную, а это значит, что с таким же успехом я могу не сдать экзамен. Его слова ранили меня в самое сердце, ровно так же как если бы мне воткнули туда нож и провернули его. Зациклившись на словах преподавателя, я прощалась и покидала здание школы уже на полном автомате. Впереди было занятие с Морозовым. Но мой мозг был совершенно не настроен. Я должна была сказать о своём промахе Диме. Но я боялась разочаровать его так же, как Михаила Владимировича. И в голове вновь набатом звучали слова учителя. Почти взвыв от досады, я привычно распахнула дверь в подъезд Морозова, которую почему-то не нужно было открывать «таблеткой» от домофона, и прошла внутрь. Уже стоя перед дверью репетитора, а по совместительству ещё и моего молодого человека, я оперлась лбом о холодную подъездную стену и вдавила кнопку звонка. Дверь отворилась и я, повернув голову в сторону, но не отрывая её от стены, осмотрела мужчину, продолжая звонить в несчастный звонок. Мужчина вышел за порог и потянул меня на себя, спасая от моей настойчивости дверной звонок. — Дим, всё паршиво, — проговорила я, прежде чем утонуть в объятиях мужчины. Он ласково погладил меня по голове и спине, и чмокнул в нос в знак приветствия. И я позволила себе впервые за этот сумасшедший день улыбнуться по-настоящему, искренне. Закрыв за собой дверь, я принялась стягивать с себя сапоги, а следом и куртку. Мой мужчина тем временем стоял оперевшись плечом о стену и с интересом разглядывал меня. — И почему же паршиво? — Одарив улыбкой, спросил Морозов. — Я бездарность, — как всем известный факт проговорила я, а потом добавила неуверенно, — наверное. По крайней мере, я завалила контрольную работу по химии. Дима, это позор. Мне стыдно не только перед учителем, но и перед тобой! Но ещё обиднее, что Михаил Владимирович сказал мне, цитирую: «с таким успехом, Макарова, ты можешь завалить вторую часть на ЕГЭ. Или вовсе не справиться с первой частью», — стараясь как можно лучше спародировать голос преподавателя, пробормотала я. — Проходи, я приготовлю чай, и ты расскажешь мне как можно подробнее об этой контрольной, — скомандовал Дима и тут же удалился на кухню. Удивительно, что он не сожрал меня с потрохами, после того, как я заявила о том, что облажалась. Он ведь готовит меня. Вкладывает силы, душу и другие духовные ресурсы. Впрочем, ещё не вечер. Думаю, он отыграется на мне. Как только я прохожу на кухню и занимаю уже полюбившееся мной место, Дима ставит передо мной дымящуюся кружку с чаем. От неё исходит удивительный аромат мелиссы, что я на мгновение замираю и в блаженстве прикрываю глаза. Но на этом мужчина не останавливается и ставит на стол огромную тарелку с кексами. Я присматриваюсь и понимаю, что они, чёрт возьми, приготовлены им самим. Теперь Морозов берёт со столешницы бокал внушительных размеров и по-хозяйски садится за стол прямо напротив меня. Осмотрев его, я отмечаю, что ему очень идёт домашняя серая футболка и яркие бирюзовые шорты. Я задерживаю свой взгляд на его шортах подозрительно долго, и это от него не скрывается. — Понравились? — Ехидно произносит Дима. — Конечно. Думаю, где же ты их приобрёл, фэшн катастрофа. Такие же хочу, — так же ехидно отвечаю я и тянусь к кексу. — Ой, да брось, — кривляется Морозов, махнув рукой, — я тебе их даром отдам. — И это после всего, что я натворила? — Всё же возвращаюсь к тому, с чего начала разговор в прихожей. — И что же ты натворила? — подпирая руками подбородок, интересуется Морозов. — Жду от тебя очень интересную и содержательную историю, золотце. Проглотив кусок кекса, и запив чаем, я решительно настроилась на рассказ. В конце концов, если получать по шее, то от всех сразу. Репетитор тоже должен знать. Пока я без остановки выкладывала всё как на духу, мой возлюбленный внимательно слушал и по возможности задавал вопросы. Я же наплевав на все рамки приличия, говорила с набитым ртом. — Понимаеф, — жуя кекс, пролепетала я, — эта контвольная была ф самом деле ужасной. — По какой теме? — Смотря на меня каким-то тёплым и влюблённым взглядом, поинтересовался мужчина. — ОВР, — произнесла я три заветные буквы, от которых у большинства выпускников пробегались мурашки по коже. — Тогда всё ясно. Не переживай, мы всё разберём с тобой. И порешаем. Только будь добра, возьми у Михаила Владимировича варианты этой контрольной и тетрадь. Посмотрим и сделаем работу над ошибками, — крайне спокойно проговорил Дима. Я посмотрела на него, не скрывая удивления, что вызвало у него лёгкий смешок. — И ты даже не будешь ругаться? — Вскинула брови и потянулась к очередному кексу. Уж больно они были вкусные. — Не назовёшь меня тупицей? Морозов вновь усмехнулся и потёр переносицу. Сегодня он выглядел по-особенному хорошо. Небрежность в нём создавала непередаваемый шарм. — Стюра, все делают ошибки. И в том, что ты не усвоила одну из тем, нет ничего предосудительного. В конце концов, все проблемы в этой жизни решаемы. — Ты прав, — согласилась я и сделала глоток из кружки. — Но сегодня мы заниматься не будем, — утвердил Дима. От такого заявления я чуть кружку с чаем из рук не выронила. Клянусь. По ощущениям меня как будто ледяной водой окатили. Я вытаращилась на мужчину так, будто он мне выйти за него замуж предложил. Хотя, он уже предлагал… — Почему? Я зря шла сюда? — Нет. Тебе нужен отдых, Стюра. С начала учебной недели ты с головой ушла в учёбу и отдавала всю себя на сменах в клинике. И я не слышал ни от тебя, ни от твоего отца, чтобы ты находила хотя бы одну свободную минутку на отдых. Не удивлюсь, если контрольную ты завалила только потому что устала и потеряла бдительность. — И что мы тогда будем делать? — С недоверием я посмотрела на Диму и сделала ещё глоток из кружки. — Отдыхать! — Отчеканил мужчина и щёлкнул меня по носу. Не знаю, то ли выходной на него так действовал, то ли он принял какие-то чудодейственные таблеточки, но именно сегодня Морозов удивлял меня как никогда. Такой расслабленный, не зацикленный на работе и спокойный Дима поражал меня до глубины души. Допив чай, я вымыла за собой кружку и последовала за Морозовым в зал. Бросив взгляд на старое пианино, в голове тут же возник вопрос, озвучить который я не решилась. Морозов уселся на диван и похлопал рядом с собой, приглашая. Когда я послушно заняла место рядом с собой, он заключил меня в объятия и я, наконец, расслабилась окончательно. — Расскажи мне о своём детстве, — вдруг заговорил мужчина, крутя в руках прядь моих волос. — Кхм… Детстве, — замялась я. Просьба Димы меня удивила. Но всё же я начала говорить. — Честно, я мало что помню. Моё детство было самым обычным. Садик, игры с друзьями в песочнице и совместное времяпрепровождение с родителями. Тогда наша семья была идеальной что-ли. Папа меньше проводил времени на работе и больше с семьёй, мама занималась моим воспитанием. А я… А я была счастлива, — внутри всё сжалось от мысли, что от нормальной семьи у нас с родителями ничего не осталось. Только воспоминания. — Знаешь, я прекрасно помню свое первое сентября в первом классе. Тогда мне пошили на заказ школьную форму. Она была чудесной. Чёрный атласный сарафанчик с поясом, под который я надела кружевную блузку и лакированные туфельки с бабочками. Тогда мама заплела мне два огромных банта на голове. Они казались мне нелепыми, но сейчас, когда я смотрю на фото, понимаю, что на самом деле они были милыми. Папа тогда купил самый роскошный букет георгин. Я так радовалась и с таким рвением шла в школу. Тот день мне запомнился очень хорошо. После линейки мы пошли гулять в парк. Ели мороженое, катались на аттракционах. Было классно. И тут я замолчала. Глаза предательски защипало. Дима поглаживал меня по плечу, а потом, тихо вздохнув, заговорил. — У нас с родителями была традиция на первое сентября. Наверное, благодаря этой традиции мне так полюбился этот праздник, — слегка улыбнулся мужчина. — Каждое первое сентября после праздничной линейки мы ездили в парк на пикник. Мама с вечера готовила свой фирменный вишнёвый пирог, а папа варил компот из смородины. И вот, когда мы приезжали в парк, мама подготавливала все к трапезе, а мы с отцом и Никитой резвились на траве и пускали воздушного змея. Когда мне было десять, мы с отцом сами его сделали. Представляешь, в каком восторге я был, когда мне удалось собственноручно сделать воздушного змея, — с восторгом говорил Дима. Я наблюдала за ним и понимала, что вот они, лучшие годы его жизни. Когда родители были живы. — А потом, мы дружно садились на траву и уплетали пирог. Родители рассказывали истории из детства, а мы с восторгом слушали их. Это всегда было незабываемо. Когда я поступил, традиция осталась. Мы просто собирались семьёй и проводили время вместе. В этот момент в его глазах плескалась тоска. Он скучал по тому времени. Он очень скучал. Сжав руку Димы крепче, я тихо произнесла: — Можешь рассказать, какими были твои родители? — Конечно, — одарив меня улыбкой, поговорил Морозов. Из его объятий я медленно переместила голову к нему на колени. Мужчина ловко накрутил прядь на палец и посмотрел на старое пианино в углу комнаты. — Мои родители были хорошими людьми. Правда. Мама много лет работала в школе. Она была учителем в начальных классах. Её уважали и ценили, как сотрудника, коллегу и прежде всего человека. А какой у неё был прекрасный характер. Такому характеру можно было смело позавидовать. Она всегда была спокойной и тихой. Никогда не скандалила и решала всё мирным путём. Знаешь, я даже иногда жалею, что ни мне, ни Никите не досталась часть её характера. Наверное, тогда бы нам было проще сладить после смерти родителей. С отцом всё иначе. Он был полной противоположностью мамы. Суровый и серьёзный человек. Всегда строг, придирчив, порой даже агрессивен. Но когда дело касалось близких и его работы, он преображался. Мама всегда оказывала на него успокаивающее воздействие, как чай с ромашкой или мятой. Вместе они были одним целым, — ровным тоном говорил Дима. Но я понимала, что где-то внутри него скребутся кошки. — После операций, зачастую, отец был вымотан. Он всегда выкладывался на все сто. А мама его поддерживала. Помню, они могли часами сидеть в обнимку и молчать. И им не нужно было говорить. Они просто чувствовали. Чувствовали, что есть друг у друга. — А можно вопрос? — Тихо спросила я, взглянув в тоскливые карие глаза. — Конечно, Стюра. — Твоя мама играла на пианино? — Кивнув в сторону инструмента, поинтересовалась я. — Да, — проследив взглядом за моим, ответил Морозов. А потом выдохнул. — Она прекрасно играла на фортепиано. И даже меня научила. Правда, я давно за него не садился. С момента их смерти. — Дим, — скользнув рукой по щеке мужчины, прошептала я. Атмосфера в комнате стала какой-то тягучей и мягкой. — Я могу попросить тебя сыграть? Морозов слегка напрягся и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. Пару минут он колебался между выбором. А потом, приподняв меня, поднялся с дивана. Я приняла положение сидя и посмотрела на его широкую спину. Он протянул мне руку и произнёс: — Я сделаю это только с тобой. Поможешь? — Боюсь, я далека от музыки, — пожала плечами я, но всё же взяла мужчину за руку и последовала за ним к инструменту. — От тебя мне нужно только присутствие, — садясь на стул и усаживая меня на колено, ответил Дима. Открыв крышку фортепиано, он быстрым движением руки прошёлся по клавишам, будто вспоминая то, чему учился долгие годы. Пару минут он сидел и напряжённо смотрел перед собой. Дыхание было ровным и спокойным. Но я прекрасно знала, внутри бушевала смесь эмоций. — Дим, если не хочешь, то давай оставим эту идею. Я не хочу тебя заставлять, — поерзав у него на коленях, проговорила я. Но в ответ я лишь услышала знакомую мелодию. Мужчина медленно нажимал на клавиши. А в голове мелькали кадры из мультфильма «Анастасия». И я лишь тихо запела, что было для меня совсем не свойственно. — Как узор на окне Снова прошлое рядом, Кто-то пел песню мне В зимний вечер когда-то… Мелодия звучала легко и непринуждённо. Я чувствовала, как Морозов расслабляется и уносит меня вслед за собой. В мир спокойствия. Где нет обид и горечь, предательств и расставаний, огорчений и неудач. Сегодняшний день стал особенным в нашей с ним жизни. Именно в нашей. Мы поделились самыми дорогими воспоминаниями. Мы открылись друг другу. Лучше этого и быть не может. У него были очень красивые руки. Я сидела смирно и наслаждалась этим мгновением. Мне не хотелось, чтобы оно останавливалось. — Немного не идеально, — проговорил Дима, когда закончил играть, — но эту песню мне часто играла мама. И я решил сыграть её для тебя. — Спасибо, — тихо прошептала я, а потом, медленно повернув голову, приникла к его губам. Поцелуй был нежным и трепетно-сладким. Таким, каким должен быть именно сейчас. Я гладила мужчину по голове, а он крепко держал меня за талию. На губах чувствовался вкус мелиссы и кажется ванили. Необычное сочетание, но такое дурманящее. Плавно оторвавшись от губ возлюбленного, я перевела дыхание. — Ты слишком прекрасна для меня, — погладив по спине, проговорил Морозов. — С чего бы? — Заглянув в карие глаза, поинтересовалась я. — Такая маленькая, невинная, но при этом отважная и всегда готовая помочь. — Будто это делает меня прекрасной, — усмехнулась я. — Поверь мне, ещё как, — наклоняясь ближе и утыкаясь в шею, проговорил Дима, попутно вызвав у меня волну мурашек и ранее неизвестных мне ощущений. Из груди вырвался рваный выдох, а щёки неистово загорели. Я тут же поёрзала на коленях у мужчины и залилась краской ещё больше. Хотя больше было некуда. — Дим, ты меня вгоняешь в краску, ты знаешь это? — Знаю, — шепчет Морозов, чем запускает новую волну мурашек. — И мне это так нравится. Ты не представляешь. — Ты ужасен, — шепчу я в губы Димы. Он мягко прикусывает мою нижнюю губу в ответ. — И это знаю, — в его голосе звучит насмешка, но она не злая. Скорее тёплая, дружеская. — Скажи, мне всегда будет стыдно за такие непотребства? Мужчина хрипло смеётся мне в губы. — Это ещё далеко не непотребства. А вот это, — он плавно скользит ладонью под блузку, заставляя каждый участок кожи загорать от желания, — вот это начинает больше походить на них, Макарова, — он сжимает ладонью мою грудь. И о боже, в этот момент я взрываюсь на миллионы крохотных кусочков. — Ди… — из груди вырывается рваный выдох, и я задыхаюсь под бурей эмоций. — Дима… Остановись, чёрт… — Маленькая негодяйка, — он убирает руку из-под блузки и оставляет невесомый поцелуй на моих губах. — Мы не будем с тобой торопиться. Давай лучше отвлечемся и посмотрим что-нибудь? Еще, будучи в возбужденном состоянии, я умудряюсь изобразить удивлённое лицо, ведь резкая перемена настроения Димы меня поражает. Я всё ещё сижу у него на коленях, и я всё ещё чувствую его стояк. А он предельно спокоен. По крайней мере, внешне. — Так, устраивайся на диване, а я сделаю нам чай, — помогая мне встать и поднимаясь следом за мной, говорит Морозов. — Я скоро вернусь.