Когда зацветёт сирень

До результата анализов оставалось два часа, мы с Димой сидели в кафе, расположенном неподалёку от клиники и находились в хмуром молчании. Я была на седьмой неделе беременности, а если говорить проще, на втором месяце. Дима за прошедшие сутки, казалось, успел продумать и проиграть все варианты исхода событий. Он был впереди не на один и не на два шага, а гораздо больше. И я не знаю, что меня пугало больше, его предусмотрительность или всё же излишняя опека. Хотя, о чём я? Я и сама на протяжении суток думала о том, что может произойти, если мне всё же придётся рожать. Даже удалось прийти к небольшому логическому выводу. С учёбой мне придётся повременить, в конце концов, я всегда успею поступить на вышку, буду заниматься малышом, по возможности подрабатывать у отца в клинике. В любом случае, мы должны справиться, я не одна, я справлюсь. — Насть, — прервал поток моих мыслей Морозов, — давай съедемся? — Ч-что? — Удивилась я, посмотрев на мужчину так, будто он признался мне в том, что он занимается чем-то незаконным. — Съедемся? — Да, Насть. Ты всё правильно услышала, — кивнул Дима, сделав глоток из чашки с кофе, — я хочу, чтобы ты жила со мной. — А Никита? — Первым делом спросила я. — Забыла? Он давно не живёт со мной, — мягко улыбнулся мужчина, и подмигнул мне, — квартира будет полностью в вашем с Угольком распоряжении. Первое время поживёшь на два дома, будешь оставаться то у отца, то у меня, а после экзаменов, полностью перевезём все твои вещи. Ты согласна? — Я — да, а вот у отца ещё спросить нужно, — задумалась я, взяв в руки чашку с зелёным чаем. — Я уже с ним поговорил, он сказал, что всё зависит только от твоего одобрения. И как видишь, ты уже согласилась, — просиял Дима, явно довольный собой. — Хорошо, — кивнула я, — наконец-то, я смогу прибраться у тебя на книжной полке. Уже третью неделю руки чешутся. — Как скажешь, — рассмеялся мужчина и взял меня за руку, — теперь можешь делать все, что хочешь с квартирой. Разрешу выкинуть весь хлам из комнаты Никиты. — Ну, нет, это же его личное пространство, пусть сам приезжает и разгребает свой хлам, — вздёрнув подбородок, проговорила я, чем вызвала одобрительную улыбку со стороны Морозова. Он действительно переживал за меня, хотел быть рядом и помочь всем, чем может. Дима в такие ответственные моменты всегда показывал себя с самой лучшей стороны. Поступки Морозова определяли его как мужчину. Наверное, поэтому я любила его так сильно.

***

— Анастасия Павловна, вы уверены, что готовы к аборту? Ваш отец, конечно, дал согласие, но возможно вы передумали? — Проговорил Степан Сергеевич, изучая мои результаты анализов и время от времени поглядывая на меня. — Да, я готова, — отчеканила я, — значит, возможность сделать аборт есть? «Вот и всё. Теперь всё закончится так же быстро, как и началось, Стюра. Возможно, через несколько лет ты об этом пожалеешь, но это только «возможно». Главное, что тебя поддерживают твои близкие люди. Тебе повезло», — думала я, смотря сквозь врача. — Да, всё верно. Можем записать вас на завтрашний день. Аборт будет медикаментозным. Завтра будет первый приём «Мифепристона». Затем через сутки приём простагландинов. Ну и конечно будем проводить осмотр, и следить за вашим состоянием, — ввёл в курс дела врач. Я лишь согласно кивнула и, забрав лист с рекомендациями, покинула кабинет. Дима тут же подошёл ко мне и обеспокоенно вгляделся в моё лицо. Я взяла его за руку и, не проронив ни слова, потянула за собой, ближе к выходу. Когда, наконец, теплый весенний ветер начал обдувать моё лицо, я расслабилась, и, развернувшись к Диме лицом, тихо проговорила: — Завтра у меня аборт, в три часа дня. Как раз после школы. Ты отвезёшь? Будешь рядом со мной? — Конечно, девочка моя, — кивнул Дима и, притянув к себе, чмокнул в макушку. — Мы справимся, солнце. Слышишь? Я всегда буду рядом с тобой. Состояние почему-то стало стремительно ухудшаться, и всё что я могла, так это обмякать в руках мужчины. Морозов тут же перепугался и подхватил меня на руки. Сердце колотилось с бешеной скоростью, отчего казалось, что оно либо выскочит из груди, либо вовсе остановится. Сознание погружалось во тьму, а веки тяжелели. — Макарова, не отключайся, слышишь?! Настя! Я погрузилась во тьму. Липкую и вязкую как патока. Тишина была убаюкивающей. Просыпаться не хотелось. Ничего не хотелось. Только тьма и тишина…