***
Избёнка, в которую определили Ягера была поменьше той, что приспособили под медсанчасть. Здесь даже низкий потолок давил на него, вызывая малоприятную ассоциацию с крышкой гроба. «Будто умирать бросили», — безразлично отметил Клаус, в очередной раз ткнувшись в него взглядом. Лишь одним преимуществом обладало нынешнее обиталище. Можно без зазрения совести плюнуть в ненавистный потолок, потому что кроме него в избе никого нет. Вернее, не было каких-то пару секунд назад. Дверь отворилась, на удивление бесшумно, и на пороге появился Ивушкин, сияющий, довольный, подозрительный. Он подошёл к Ягеру, лежащему на вполне приличной деревенской кровати, не сдерживая улыбки. «Жив, разлёгся тут, а я переживаю зазря». — Hände hoch, mein lieber, (Руки вверх, голубчик) — рассмеялся Ивушкин, оглядывая изображающего брезгливое недовольство мужчину. Клауса почему-то взбесила эта сытая улыбка и фривольное обращение русского. «Шляется непойми где полдня, а потом является и думает, что может говорить со мной в таком тоне. Должно быть хорошо повеселился с какой-нибудь юной медсестричкой». Отвернувшись от него, гауптман снова увидел потолок. — Zurück von rendezvous? (Вернулся со свидания?) — не скрывая издёвки, спросил немец. — Und wie geht es ihr? Gut genug für dich? (И как она? Достаточно хороша для тебя?) Опешив от столь откровенных вопросов, Коля изумлённо смотрел на него с минуту. «И как тебе в голову приходит такая чушь?» «Значит правда, раз молчишь», — по-своему трактуя заминку, подумал Клаус. — Bist du eifersüchtig? (Ты ревнуешь?) — отшутился Ивушкин, усаживаясь на край кровати. Щёки Ягера вспыхнули румянцем, неожиданно выдавая правду. — Nervt dein zufriedenes Lächeln, (Раздражает твоя довольная улыбка) — пытаясь скрыть истину выдал немец. Они помолчали, переваривая собственные эмоции. Разумеется, что каждый пришёл к ложным выводам. Поэтому продолжать разговор им синхронно расхотелось. Заприметив койку у стены напротив, Николай поспешил перейти туда. — Was ist los mit deiner Nase? (Что с твоим носом?) — запоздало спросил Ягер, когда мужчина улёгся на постель. — Ich bin wegen dir in einen Kampf geraten, (За тебя подрался) — он сказал почти правду, кое-как воплощая план комбата по «втиранию» в доверие. Но в душе всё вывернулось наизнанку. Коля демонстративно отвернулся, показывая, что разговор окончен. А Клаус ещё долго сверлил его спину и затылок глазами, безотчётно поглаживая ладонью место, где тот сидел несколько минут назад, и всем сердцем так странно желая, чтобы Ивушкин сейчас лежал на его кровати, согревая, даря исходящее от него спокойствие.***
Коля проснулся, разбуженный собственным криком, глубоко заполночь. Ему приснился кошмар. Вперив глаза в темноту, зябко поёжился от жутковатого ощущения, что на него смотрят. Перевернувшись на левый бок, увидел блестящие в полумраке комнаты глаза немца. Ягер лежал, подтянув ноги к животу. По этой страдальческой позе Ивушкин определил, что у него наверняка опять разболелась спина. — Warum schläfst du nicht? (Ты почему не спишь?) — заранее зная ответ спросил Коля, и сел на кровати. — Ich möchte rauchen, (Курить хочется), — соврал Ягер, разгибаясь, чтобы не выдавать боли. Прошаркав по деревянному полу, Ивушкин подошёл к нему. «Врёт как дышит». Остановился, совсем не грозно возвышаясь над скрючившейся от нового приступа фигурой. — Warum lügst du mich an? (Почему ты мне врёшь?) — кровать скрипнула под тяжестью его тела. — Sie sagten mir im Krankenhaus, dass deine Nerven verletzt sind (Мне в госпитале сказали, что у тебя нервы задеты). Немец молчал, с присущим ему упрямством, стойко вынося пульсирующую боль в районе лопаток. Не хотелось показывать русскому свою слабость и уязвимость, особенно после сегодняшней перепалки между ними. Клаус со свистом вдохнул сквозь сжатые зубы, от напряжения его начала бить мелкая дрожь. Поясницу сковало, будто в позвоночник вогнали раскалённое копьё. — Rufen Sie eine Krankenschwester? Sie wird eine Spritze geben (Может позвать медсестру? Она сделает укол). Меньше всего Ягеру сейчас хотелось видеть медсестру. Почему-то ему казалось, что русский спит и видит, как с ней поразвлечься. «Да он издевается просто. Днём что ли не хватило?» — Nicht nötig, (Не надо) — холодно отрезал пленный. Заметив, что немец весь дрожит, Николай приложил ладонь к его лбу. «Температуры нет, чего же он тогда трясётся? Боль должно быть невыносимая». Тёплая ладонь Ивушкина на миг ослабила приступ, даря долгожданное облегчение. Однако Клаус не придал этому значения, поскольку такое уже бывало. Стоило отвлечься на что-нибудь, как боль странным образом отступала, но затем возвращалась с новой силой. — Massieren Sie Ihren Rücken? (Может помассировать спину?) — рискнул предложить Коля, сочувствующе глядя на его закушенную губу. — Nein, danke. Wird vergehen (Спасибо, не надо. Пройдёт). Из окна падал блёклый свет, рассеивая полумрак, царивший в избёнке. «Ну уж нет, — подумал Ивушкин. — Я тебя слушать не собираюсь». — Auf dem Bauch liegen, (Ложись на живот) — приказным тоном сказал он, подкрепляя слова аккуратным подталкиванием в предплечье. Ягер сдался, понимая, что поступает глупо, отказываясь от помощи. «Пусть массирует на здоровье, если ему от этого станет легче. Мне-то всё равно не поможет» — к нетрадиционной медицине Клаус всегда относился скептически, что уж говорить о танкисте, вдруг возомнившим себя массажистом. Перевернувшись, издал усталый вздох, утопая лицом в подушке. Но дышать было почти нечем, и он положил голову набок, поворотившись к стене. Сам не понимая почему, Коля разволновался и снять с немца гимнастёрку подрагивающими руками стало ещё сложнее. Его даже посетила идея делать массаж прямо так, через ткань, но это было неправильно. Он знал, что большего эффекта можно добиться только при прямом контакте пальцев и кожи, чтобы задействовать все нервные окончания. Пришлось повозиться, чтобы всё-таки стащить вещь. Когда на спине Ягера не осталось ничего, кроме бинтов, Ивушкин сразу же принялся за дело, усевшись поудобнее. Плавными движениями пальцев, чуть надавливая на гладкую, словно шифон кожу, огладил поясницу. До войны успел поучиться на спортивного массажиста, в медицинском, хотя вылетел после первой сессии — завалил основы философии, права и генетику. Потом ушёл в военное училище, а после — в армию. Отслужив в танковых войсках, получил хорошие рекомендации от начальства и отправился в Москву поступать в Академию Генерального штаба РККА, где учился на командира. Откуда его и призвали на фронт. Всё это Ивушкин рассказывал Клаусу, продолжая мять, пощипывать и растягивать. Опасаясь навредить, он не притрагивался к участкам вокруг раны. Сразу переходя от шеи и предплечий к пояснице. Постепенно Ягер расслабился, убаюканный лёгким массажем, но спать ему не хотелось, потому что было интересно слушать богатую на события биографию мужчины. Боль тоже начала утихать, а спустя четверть часа и вовсе сошла на нет. Закончив свой рассказ, Коля выдохнул. Собственная откровенность теперь смущала его. «Не слишком ли много я ему разболтал?» — запоздало подумал он и в качестве моральной компенсации перешёл на тайно любимые поясничные ямочки. Немного покружил кончиками пальцев рядом с ними, оставив самое приятное на потом. Теперь, когда спина перестала разрываться на части и Коля молчал, лишь изредка нарушая тишину сбитым от нагрузки дыханием, ничто не мешало Ягеру сосредоточиться на ласкающих, по-другому не скажешь, движениях. Отвернувшись к стене он почувствовал, как горят щёки, а тело снова потряхивает, на этот раз от возбуждения. «Он меня с ума сведёт», — беззвучно простонал Клаус, ощущая нарастающее давление в паху. Замирая от предвкушения, Ивушкин приложил подушечки больших пальцев к вожделенным ямочкам, погружаясь в их мягкий плен. «Ни разу таких не встречал. Будь ты бабой, вылизал, зацеловал бы до изнеможения. Пока не станешь умолять…» Всё время, пока был занят массажем, он не придавал значения волне жара, плавно разлившейся по телу. Казалось, просто разогрелся от усилий. Но сейчас Николай понял, что виной тому было желание, которое крепло с каждой секундой. Ему одновременно нравилось и было стыдно. «Хорошо, фриц не знает. Надо заканчивать, иначе поймёт. У меня наверняка лицо красное, как помидор. Если увидит — придушит голыми руками». Легко сказать. Только руки, уже не подчиняясь разуму, спускались ниже, сдвигая пояс кальсон, почти оголяя упругие ягодицы. Коля облизнул пересохшие губы, подавляя острую потребность раздеть его догола и потереться членом меж сведённых бёдер. «Невозможный, невыносимый… как же я хочу… хочу тебя». В брюках стало так тесно, что Ивушкин заёрзал, пытаясь хоть как-то ослабить напряжение. Возбуждённый и разгорячённый, с выпрыгивающим из груди сердцем, Клаус молился, чтобы русский не услышал его частого дыхания, не заметил пунцовых пятен на щеках. «Что ты сделаешь со мной, если узнаешь, Ивушкин? Побьёшь? Нет, ты слишком великодушен. Или возьмёшь меня из жалости, зажмурившись, представляя её? Но мне не нужны ни твоя жалость, ни великодушие. Я хочу большего». Коля терзал его душу и тело, умелыми пальцами сминал ягодицы, распаляя вожделение. Ягер едва держался, чтобы не застонать. С каждым движением зажатый меж его телом и кроватью член проезжался по жёсткому матрасу. Хотелось немного приподняться, чтобы дать чуть больше свободы. Но Клаус боялся, что русский всё поймёт, увидев это. И сладкая тяжесть в паху постепенно превращалась в болезненное напряжение. Он бы многое отдал за пару минут уединения, чтобы удовлетворить нестерпимое желание. Однако Ивушкин опередил его, рывком поднявшись с кровати. Ему не хватило выдержки и самообладания, чтобы продолжать как ни чём не бывало. Вдобавок у него не на шутку разыгралось воображение — ладонь пленного, спокойно лежавшая поверх простыни, теперь комкала белую ткань, впиваясь в неё до побеления костяшек. Внутренний голос подсказал ему единственный выход: «Срочно на улицу!» Задыхаясь от волнения Коля бросился к двери, словно за ним гналась стая волков и вылетел на крыльцо. Он и думать забыл о том, что нужно как-то объяснить свой внезапный уход немцу. Впрочем, Ягер не особо задумывался, куда делся русский, только повертел головой по сторонам и убедившись, что никого в избе нет, улёгся на бок. Изнывая от возбуждения, запустил руку в штаны, ощущая влажную липкость, и наконец вытащил крепко вставший член, с блестящей от выделившейся смазки головкой. — Oh Teufel… (Ох чёрт…) — прошептал, обхватывая твёрдый ствол пальцами. Перед глазами всё поплыло от яркой вспышки удовольствия, а в висках гулко застучала кровь. Не сдерживаясь, он сразу взял быстрый темп, ведь Ивушкин мог вернуться в любой момент. «Только бы успеть кончить», — молил Клаус, двигая рукой всё чаще. Эти мысли отвлекали, заставляли прислушиваться к малейшему шуму, тем самым отдаляя долгожданную разрядку. Только Николай не собирался возвращаться, пока не справится со своим возбуждением. Выбежав на крыльцо, он хотел было ретироваться в полуразвалившийся деревенский нужник за избой, который больше напоминал скворечник. Однако ему помешал караульный, насквозь промёрзший, а потому не прекращавший курить. — Чего бегаешь как ошпаренный? — спросил тот, останавливая Колю. — На-ка, возьми самокрутку, табачок доброй, трофейный. «Вот же зараза, — с досадой подумал Ивушкин, но самокрутку взял и закурил, рвано выдыхая дым. — Такой момент испохабил». Цигарка в руке дрожала, выдавая не до конца ещё спавшее напряжение. — Тихо сегодня, — чтобы хоть как-то отвлечь внимание от своих трясущихся пальцев, он указал на тёмные силуэты деревьев, молчаливо возвышающиеся над деревенькой. — Отстрелялись фрицы, все патроны да бомбы на нас потратили, вот и сидят как мыши, — с почти юношеским задором заговорил немолодой уже солдат. Глубоко затянувшись, Коля ещё раз обвёл взглядом безмолвную рощу, зябко поёживаясь. Ночь стояла морозная, а он выскочил без ватника, в одной гимнастёрке. Нехорошие предчувствия тоже холодили нутро, остужая последние искорки желания. — Боюсь, что это затишье перед бурей, — выпуская в синее небо прозрачно-белые завитки, сказал Николай. — Ждут они, затаились гады. Окончательно замёрзнув, Ивушкин попрощался с караульным, сердечно поблагодарив за самокрутку, и начал подниматься по ступеням. Почти достигнув пика, Ягер услышал шаги за дверью. Ему не хватило каких-то пары секунд. «И члена в заднице», — услужливо подсказал внутренний голос. — Scheiße! (Блять!) — прошипел Клаус, натягивая на себя одеяло. Он замер, дыша через раз, надеясь, что Ивушкин не догадается, чем здесь занимались в его отсутствие. В следующую секунду входная дверь отворилась. Ягер глотнул воздуха, снова задерживая дыхание. «Не подходи, прошу», — заклинал он, напряжённо наблюдая за каждым шагом мужчины из-под полуприкрытых век. Привыкнув к сумраку, Коля посмотрел на кровать немца. Тот лежал не двигаясь. «Заснул таки, — облегчённо выдыхая, младший лейтенант забрался на свою постель, торопливо натягивая покрывало. — Ну, спокойной ночи, фриц!» А Ягеру ничего не оставалось, кроме как ждать, пока русский уснёт, чтобы продолжить начатое. Но пролежав с полчаса без движения, он так и не решился — по тихому сопению русского никак нельзя было понять, спит он или умело притворяется. Раздражённый и неудовлетворённый, с затёкшими мышцами, Клаус вскоре забылся беспокойным сном.