cypher 8

Чонгук надвигает черную кожу плотнее на чужое хрупкое плечо. Его потрепанная, местами порванная куртка на Тэхене смотрится нелепо, она на пару размеров больше нужного, и парень в ней просто утопает. Она была надета на него, потому что перед рассветом всегда холоднее. Если взглянуть за залапанное треснутое окно на противоположной стороне фургона, можно заметить легкое зарево, окрашивающее глухой еловый лес. Шестой просто не мог оставить Кима в одной лишь шелковой промокшей от пота рубашке, самого согреет спирт, давно пропитавший каждый его сосуд. В руке, покрытой татуировками и испачканной чем-то липким, находится бутылка самого дешевого рома, найденного в магазине, отдающего на языке медом и какой-то отвратной пряностью. Тэхен же, всего второй раз за все время проведенное в трупарне, прикладывается покусанными губами к алюминию банки пива, которого отпил совсем немного, кромку янтарной жидкости видно в отверстие на верхней крышке. Хосок громко смеется где-то рядом, от него пахнет вишневыми сигаретами, взятыми скорее всего у пятой. Её разбитый нос успел распухнуть, под правым глазом налился уже синеющий синяк, а по бледно-серому лицу размазана кровь. Чонгук морщится и вновь вливает в горло порцию алкоголя. Второй активно ковыряется в акустической системе фургона, старый автомобиль раскачивается, лобовое стекло, засыпанное листьями и опавшей хвоей запотело от его проспиртованного дыхания. — Бля, жаль Шуги нет, — говорит Джин, прикуривая помятую самокрутку. Шестой присматривается к нему и видит крупные капли пота на его раскрасневшихся щеках, — он бы тебе пальцы также выкрутил, как ты этот ебанный рычаг, — Намджун в ответ что-то неразборчиво, совсем пьяно бурчит, нажимает на пару запавших кнопок и прокуренный салон заполняется речитативом совсем неизвестного репера, от которого прется первый. — И шестому бы пиздов вставил, — добавляет третий, беря в руку грязный стакан, полный чупа-чупсов, они подтаяли и слиплись в единую массу. Он с трудом отделяет один, растягивая ниточки цветной карамели, — за то, что хуй пойми откуда взявшегося пацана привел. — Я Тэхен, — улыбается парень, его белые, слегка кривоватые зубы блестят в слабом свете вмонтированной в грязный, покрытый желтыми разводами потолок. Чонгук ухмыляется, слыша глубокий, все еще хриплый после его ласк голос, — приятно познакомиться. — Хуятно, — ржет третий, запрокидывая голову. На бледной шее красуется пару засосов и следы розовой помады, также размазанной вокруг рта Спрайт, — я тебя не знаю, ты впервые за несколько часов заговорил, — Хосок поправляет ворот куртки руками, цепи и браслеты, обхватывающие запястья, громко звенят, ударяясь друг о друга. — Завали, — рычит шестой, видя грустный взгляд Кима, направленный на него. В коньячной радужке Чонгук видит свое отражение, искаженное бликами, каплю недовольства и, едва уловимый, показываемый только ему, огонек интереса. — Реально, Хо, — второй перебирается с передних сидений в багажник, автомобиль качает ощутимее, и устраивается возле Джина, на грязно-коричневый плед, больше похожий на старую половую тряпку, — не выебывайся, это работа первого. — Бля, да спорим, Юнги будет против, — Хосок улыбается, притягивает пятую к себе на колени. Короткая черная юбка в мелкую клетку задирается, шурша и обнажая больше молочно-бледной кожи. Второй большой грубой ладонью гладит худое бедро Джина и скалится довольно, Чонгук, как по инерции, глядя на свою компанию, снова поправляет кожу куртки на чужом плече, надобности в этом не было, и Тэхен мелко вздрагивает от его движений. — Ну, давай поспорим, — Джин протягивает третьему руку, на тонком запястье висит обмотанная вокруг него несколько раз серебряная цепочка, шестой никогда до этого ее не замечал, — Шуга против не будет. — Спорим, — Хосок ухмыляется, покрасневшие от травы глаза прикрываются. — Ахуели, — тянет Чонгук и забирает банку из рук Тэхена, она влажная и прохладная, от выступивших на металле каплях кожа ладоней, разбитых и треснутых, приятно намокает. Шестой запивает ром пивом, смывает им неприятный привкус меда на языке, Ким рядом хмыкает, теребя кольца на опустевших пальцах, — я поговорю с первым. Джин подмигивает ему, одобрительно кивая, потом тянется ко второму за поцелуем, получает его, выходит мокро и пьяно, Джун тянет парня на себя. Дальше Чонгук предпочитает отвернуться и полюбоваться более приятным зрелищем. Тэхен сидит по правое плечо, возле покорёженной не закрытой до конца двери багажника. Сквозь щель видны стволы деревьев, парень задумчиво смотрит вперед, то и дело снимая и надевая толстый серебряный обруч на палец. Лес накрыла предрассветная тишина, нарушаемая громкими выкриками третьего и звоном стекла. Бутылки алкоголя пустеют, в пачке сигарет остаются только крошки марихуаны и табака. Чонгук делает последние глотки рома, обжигающего горло приторностью, и отставляет сосуд на металлический пол фургона с глухим звуком. На пропитый организм спирт почти не действует, а вот у Тэхена от пары глотков пива раскраснелись щеки и шея. Сквозь тихий бит песни, льющейся с передних сидений, Чонгук слышит шелест старой резины о мелкий край, заменяющий дорогу. Форд светит разбитыми фарами в окна фургона, слепит, заставляет жмуриться. Тэхен поворачивает голову, как испуганный олень, в сторону приехавшей машины. Шестой накрывает его дрожащую ладонь своей, шершавую треснувшую кожу щиплют капли пота. Металлическую дверь фургона сотрясает серия ударов, мерзкий скрежет раздается по притихшему салону, а далее следует хриплый рычащий голос: — Шестой, выйди нахуй, — Шуга пьян и обкурен, его язык заплетается и слова выходят невнятными. Чонгук морщится, выпускает руку Тэхена, тот насторожено смотрит и будто становится меньше под грозным взглядом уверенного парня. На улице заметно холоднее, чем внутри прогретых их перегаром стен, по затылку шестого бегут мелкие мурашки, теряющиеся в волосах, грязная футболка прилипла к спине, мокрая ткань быстро остыла на свежем утреннем воздухе. — Чего тебе? — Шипит Чонгук, шурша полиэтиленом новой, только что выуженной из кармана джинс, пачки сигарет. — С хуя ли ты эту соску взял в трупарню? — Первый проходит мимо, задевая Чонгука плечом, и обходит фургон со стороны, чтобы прислониться к коре все еще влажного дерева. Чонгук внимательно рассматривает своего лидера, подмечая самые привычные для сайфера вещи: запёкшаяся корочка ржаво-красной крови, припухший, будто разорванный рот, нездорово блестящие, покрасневшие глаза, тонкая серая кожа, обтягивающая череп и выставляющая синие вены напоказ. — Теперь это моя соска, — ухмыляется шестой, поднося уже ставший влажным от слюны фильтр к губам и в очередной раз затягиваясь. — Ты это сам решил? — На разбитых губах первого ядовитая улыбка, а в обкусанных бледных пальцах зажат свеженький, хоть и мятый косяк. — Хули нет,— Чонгук отводит взгляд, — с тобой о другом попиздеть надо,— мерзко-яркие лучи солнца поползли по земле, обнажая сгнившие листья, перемешанные с комьями земли. Мелкие лужицы, образовавшиеся в углублениях грунта, окружены грязью и покрыты тонкой пленкой бензина. — Ну? — Кивает первый, его окутывает густой дым самокрутки, серебристые кольца сережек блестят в ушах. — Я позвал Тэхена в сайфер, — ветер треплет влажные липкие волосы шестого, — и он согласился. — Ты станешь слабым, — Юнги морщится, затягиваясь в очередной раз подходящему к полоске фильтра косяком, — если он будет с нами. — С хуя ли? — Чонгук щелчком пальца отбрасывает окурок в ближайшую лужу, тот с тихим шипением тухнет, выпуская последнюю струю дыма. — Вот, представь пизделки, — шестой слышит глухой звон пряжки ремня, шелест грубой джинсовой ткани и тихий удовлетворенный выдох Шуги, — мы в центре драки, у тебя уже расхуярены руки, бита в чужой крови, а потом ты видишь, как твоему Тэхену дают по ебалу, ты отвлечешься и сам пропустишь пару ударов по своему ебалу, — Юнги застегивает ширинку и вытирает ладони об черные штаны, — проебешься ты, а пострадает весь сайфер, подумай об этом. — Первый, я не слушал, отвлекся на то, что ты ссышь, — хмыкает Чонгук, рассматривая капли жидкости на ботинках Шуги. — Не выебывайся, мелкий, — из металлических стен фургона слышатся разговоры вперемешку с музыкой, которая стала заметно тише, грубый голос что-то объясняющего второго, недовольные вскрики девушки и тихий глубокий смех Тэхена, заставляющий Чонгука улыбнуться. — Спрайт же ты взял, — Чон подходит к лидеру, опираясь спиной, облачённой в влажную футболку, об то же дерево. — Спрайт может ебало лучше меня сломать, — первый поправляет ворот кожаной куртки, звеня замками. Парни замолчали. Тишина, образовавшаяся между ними, была густой, неприятной, до нее будто бы можно дотронуться рукой, обжигая зубчатой кислотой кончики пальцев, — Ты влюблен в него? — Да, — говорит Чонгук, не задумываясь, и резко замирает. Его бьет осознание произнесенного, эти слова он не заберет, — Ты понимаешь меня? — Нет, — первый кивает, переводя взгляд на желтый фургон, — Окей, пидорас, Тэхен в сайфере, только вся ответственность на тебе, — договорив, Шуга отрывается от дерева и идет к старому автомобилю. Его походка не твердая, пьяная, шатающаяся, первый никогда не был так обкурен. Черные мартинсы, спизженные из сэконд-хэнда скользят по мокрой почве, залипая в вязкой грязи. С лидером не все в порядке, также понимает Чонгук, когда замечает небольшой шприц в руке Юнги, который тот отбрасывает в сторону на землю у колеса. В его крови теперь не только марихуана, но и героин.

777

Влажная от тумана сигарета медленно тлеет в дрожащих пальцах, серо-голубой дым растворяется в утреннем воздухе. Солнце, все еще окрашенное в красный, после рассвета поднимается над кромкой опадающих листьев с пожелтевших деревьев. Воздух тяжелый, он оседает каплями воды, смешиваясь с никотином в легких. В груди под ребрами начинает жгуче тянуть. Чимин опять один в это холодное, нахуй не нужное ему утро. Он зол и разочарован, зол на Тэхена, который оставил его и предпочёл шестого, зол на сайфер, который забрал последнего, оставшегося у него человека, зол на Чонгука. В его голове мерзкой крысой поселилась тоска, оплетающая бледную шею тонким кожаным хвостом и забирающая уже вовсе не нужный кислород. Он сбился со счета, какую сигарету курит, но на земле у черной резины колес столько окурков, сколько бы не влезло в полпачки. Пак залез на крышу форда, на который все даже смотреть боятся, обходят стороной, опасаясь последствий. Черный металл холодный, Чимин дрожит всем телом, но вставать и уходить не собирается, он хочет дождаться хозяина машины, хозяина его проблем и боли. — Ебать, слез бы ты, — говорит входящий в ворота школы парень, имени которого Пак не знал. Чимин в ответ только поднимает левую руку, демонстрируя средний палец, украшенный несколькими тонкими серебристыми кольцами, кожа под которыми вспотела и неприятно щипала. — Я бы все-таки слез, — раздается хриплый прокуренный, заставляющий обернуться смех сбоку, доходящий до Пака по морозному утреннему воздуху. Шуга, звеня ключами, подходит к капоту форда, усыпанного листьями, и прислоняется к нему бедрами. Его мятные волосы слиплись, видны пожелтевшие отросшие корни, он в той же одежде, что был на вечеринке. Футболка грязная, облитая пивом и запачканая кровью, уже схватившейся коркой, потрепанная кожаная куртка висит на крепком плече, сильные руки, покрытые черными узорами, обнажены. — С хуя ли? — Спрашивает Чимин, выкидывая очередной бычок рядом с тяжелыми ботинками Шуги, красный огонек не гаснет и продолжает дымить на мокром асфальте. — То, что я тебе отсосал, — Юнги хмыкает, запуская ладонь в задний карман своих джинс, что-то ища, земля под его подошвой хрустит, — не значит, что у тебя появились привилегии. — Зато у тебя их дохуя, — шипит Пак, доставая сигарету из почти пустой пачки. Плохо скрученный табак осыпается крошками на ткань штанов, а тем временем Шуга шелестит маленьким полиэтиленовым пакетиком, на дно которого насыпан белый порошок. Чимин присматривается, старается разглядеть дальнейшие действия парня и слышит чужую улыбку. — Могу себе позволить, — он вешает куртку на разбитое боковое зеркало форда, что-то вынимая из кармана, а потом оглушительно громко свистит, засовывая два пальца в рот, — Эй, пацан, — кричит он, заставляя мальчика, наблюдавшего за зрелищем, дернутся, — водичка не найдется? — Тот замирает, кивает несколько раз и направляется в их сторону. Парень напуган, синие глаза широко распахнуты, пальцы, теребящие лямку рюкзака, мелко подрагивают, разговоры с первым редко кончаются чем-то хорошим, чаще дракой и синяками, поэтому он идет быстро, на ходу доставая бутылку с красной этикеткой, наполовину полную водой. — Можешь не возвращать, — шепчет мальчик, вручая пластик в бледную руку и опуская взгляд на землю. — Еще бы он что-то возвращал, — улыбается Чимин, выпуская дым из легких, смотря на Юнги сверху вниз, — только забирает, — выдыхает он конец предложения и отводит взгляд в сторону. Все вокруг замерло, спешащие на занятия школьники давно зашли в здание, осталось только прозвенеть звонку, и начнутся уроки. Привычный ашвильский ветер тоже стих, деревья стоят недвижимые, только изредка с их веток срывается лист, чтобы упасть на землю и утонуть в грязи. Иногда машины, проезжавшие по дороге напротив, останавливались возле убогих магазинов с дешевыми продуктами и кучей просрочки. Все оставалось на задворках сознания, игнорировалось. — Я могу и дать, — с усмешкой произносит первый, заставляет Чимина вернуть взор на него. Тонкая игла все еще воткнута в кожу в районе сгиба локтя, шприц объёмом в два миллилитра зажат в тонких пальцах, парень жмет на поршень, вводя в организм наркотик, выступают рубиновые капли шугиной крови. Пак слышит удовлетворенный выдох, слетевший с разбитых губ первого, когда использованная игла оказалась на земле около окурков. — Ну так дай, — заебанно-хрипло говорит Чимин, зарываясь рукой в рыжие волосы с уже смывшейся краской, теперь они стали грязно-желтыми с легкими остатками пигмента. — Сейчас, — Юнги резко разворачивается, куртка падает с зеркала, а форд слегка покачивается. Спустя секунду Чимин чувствует грубые пальцы, обхватывающие предплечье, впивающиеся в нежную кожу сквозь плотную зеленую ткань, — слазь блять, — Пака тянут вниз, он почти впечатывается лбом в плечо Шуги, но успевает ухватится за хлопок футболки, предотвращая встречу коленей и асфальта. — Опять, — тянет Чимин, а перед ним лицо первого, злое, с покрасневшими от ярости щеками, но он все равно остается ужасно-бледным с каким-то нездорово серым оттенком. Прямо напротив его чужие янтарные глаза, покрытые наркотической паволокой, в них свет утреннего солнца играет бликами, показывая все крапинки на светлой радужке, и только зрачок черный, глубокий, поглощающий в себя свет и радость этого мира. Красивые и опасные глаза, но в эту секунду Чимин находит в них что-то притягательное, знакомый огонек, который он когда-то уже нашел в чьих-то других. — А как ты хотел? — рычит Юнги возле лица Чимина, обдавая холодную кожу теплым несвежим дыханием, пахнущим сигаретами, которыми пропитался сам Пак. Он втягивает этот воздух, получая ничем неоправданное наслаждение от близости Шуги. А потом их губы сталкиваются. Плечи Мина под руками Чимина какие-то нездорово горячие, это чувствуется даже сквозь прохладную ткань футболки, облегающую мускулистое тело. Юнги прижимает его к форду так, что позвонки упираются в дверь, поверхность больно давит на спину, и парень толкает ладонями чужую грудь, желая отстранить, но первый только сильнее сжимает предплечья, наслаждаясь болезненным выдохом. Воздух во дворе прорезается школьным звонком, за которым следует оглушающая тишина, нарушаемая только пульсом, тяжело бьющимся в ушах. Шугин скользкий язык погружается в приоткрытый рот Чимина, делясь еще не выветрившимся вкусом пива, по точёному подбородку стекает липкая солоноватая слюна, Пак чувствует на губах вкус чужой крови, проваливаясь в воспоминания, от которых прошло всего несколько часов. Перед глазами всплывает картина: первый на коленях, в его руке блестящая алюминиевая банка, а в другой комнате танцующая и смеющаяся толпа. Губы обоих начинают гореть, Чимину кажется, от яростных укусов Шуги остаются маленькие и красные синяки. Они ударяются зубами, Пак морщится от этого скрежета, и скользит руками по шее к жестким волосам на затылке, зарываясь пальцами в мятные пряди. Ладони же Юнги во всю исследуют гладкую кожу живота, запуская прохладный воздух под тонкую футболку. Чимину нравится этот контраст: холодный мир и горячий Шуга, до боли вжимающий его в свое сильное тело. — Залазь в машину, — шепчет первый хриплым от возбуждения голосом, параллельно с этим нашаривая ручку на двери форда. — Но, — отрывается Чимин, заглядывая в блестящие глаза с расширенными зрачками, в уголках скопилась соленая влага. — Давай, — Юнги отходит, давая пространство, а у Пака мороз бежит по коже, он попадает в ещё не прогретый салон форда, опускается на жесткое сидение, оббитое пожелтевшей от времени и прожжённой в некоторых местах тканью. Дверь с другой стороны тоже хлопает, когда Шуга садится рядом, машина снова качается и их опять накрывает тишина.