Папа

Здание «GoldCommunities» полностью опустело. За окном смеркалось, на небе начинали загораться звёзды. С неба капали капли дождя, обещая скоро превратиться в настоящий ливень. Шум машин на улице постепенно затихал. Наступили те самые краткие мгновения, когда дневной, вечно гудящий, словно улей, деловой Нью-Йорк заснул, а шумный, полный громкой музыки, тусовок, звона бокалов и вечеринок, ночной Нью-Йорк ещё не проснулся. Корпорация опустела, работники разбрелись по домам, тратя вечера на заслуженный отдых. Лишь в кабинете мистера Голда всё ещё горел свет. Роберт часто задерживался допоздна. В последние семнадцать лет это вошло в привычку. Кто-то однажды сказал: «Полный крах личной жизни — первый признак карьерного роста». После развода Роберт Голд с головой ушёл в работу, и компания из одной из сотни на рынке превратилась в лидирующую фирму страны. Сегодняшний вечер опять был посвящён подписанию бумаг и заполнению документов. В кабинете стояла уже привычная полная тишина, как вдруг на пороге комнаты появилась секретарша. Белль вместе с ним всегда задерживалась допоздна на случай, если вдруг что-нибудь понадобится, проводя свободное время за чтением книг.        — Мистер Голд, к Вам девушка, — голос её был удивлённым и слегка встревоженным.        — Передай ей, что меня интересуют женщины постарше, — ехидно усмехнувшись, ответил он. Было множество молоденьких наивных девчонок, что пытались познакомиться под предлогом «Мы с Вами встречались на одной из вечеринок, и Вы обронили ручку» и тому подобное, покушаясь на его состояние.        — Мистер Голд, она хочет видеть Вас, — всё же повторила мисс Френч, придавая голосу серьёзности. — Она, она утверждает, что она Ваша дочь, — тут его сердце пропустило удар. Реджина. Что, если это и правда она? После развода с Корой они с дочкой не виделись ни разу. Голд отправлял ей подарки по праздникам и однажды приложил к одной из посылок письмо: приглашение на ужин. Она не пришла, лишь посыльный принёс записку. Реджина не простила его, не простила за то, что он бросил её. Об этом он жалел больше всего. И вот от мысли, что, возможно, сейчас она правда здесь, в голове застучала кровь.        — Впусти её, — лишь коротко бросил Роберт, откладывая надоевшие до смерти бумажки в сторону. Белль тихо вышла, лишь кивнув в ответ на его просьбу. Спустя пару мучительно долгих минут дверь кабинета осторожно приоткрылась и так же аккуратно захлопнулась несколько секунд спустя. Сделав глубокий вздох, мужчина всё же нашёл в себе силы поднять взгляд. Перед ним стояла брюнетка с растрёпанными, слегка волнистыми, влажными волосами, собранными в конский хвост. Лиловые легинсы, выгодно подчёркивающие её ноги, были перепачканы разводами грязи. На ней лишь насквозь промокшая голубая майка, что прилипла к телу, а через плечо перекинута вишнёвая спортивная сумка. В чёрных тканевых кроссовках при каждом шаге хлюпала вода. Красные, наполненные слезами глаза, что ярко выделялись на мертвенно-бледном лице, лишь с болью и отчаянием смотрели на него. Тишину комнаты разрезал всхлип.        — Реджина? — тут же подскочив с места, приблизился к ней Голд, бережно прикоснувшись к её руке. Стоило ему оказаться рядом, как девушка тут же обвила его руками за шею и разрыдалась, прижимаясь к его груди.        — Папочка, — еле слышно выдавила она из себя сквозь слёзы. С волнением глядя на дочь, мужчина достал из шкафа плед и, укутав в одеяло, усадил девушку на диван.        — Джина, малышка, что у тебя случилось? — да, Голд безумно хотел увидеть свою девочку все эти годы, но от такого её состояния сердце было не на месте.        — Папа, прости меня, пожалуйста, за всё! — с трудом останавливая поток слёз, бесконечно стекавших по щекам всю дорогу сюда, наконец заговорила девушка. — Знаю, я не имела никакого права заявляться сюда спустя столько лет, но мне просто некуда идти, — виноватым взглядом смотря на отца, сказала Миллс.        — О, милая, ты не представляешь, как я скучал все эти годы. Больше всего на свете я рад, что смог наконец увидеть тебя снова! — обнимая Реджину за плечи, ответил Роберт, позволяя ей устроить голову у себя на плече. Никто из них не знал, сколько они так просидели. Возможно, прошло пара минут, а может быть, часов. Сейчас, вместе, отчего-то было так комфортно и уютно, тепло и доброта словно укутывали в мягкое покрывало. Как когда-то давно в детстве. Семнадцать лет назад.        — Реджина, расскажи мне, что произошло, пожалуйста, — наконец насладившись тем, что она рядом, всё же спросил Роберт.        — Пап, ты скоро станешь дедушкой, — аккуратно произнесла брюнетка, наблюдая за его реакцией, всё же решилась рассказать Миллс.        — Хорошо. Ты уверена в том, что решила? — лишь кивнув дочке, с лёгкой улыбкой на губах смотрел ей в глаза отец.        — Да, папуль, да, я никогда не была ни в чём так уверена, — прижимаясь ближе, устраиваясь в объятиях, произнесла девушка. С ним было так просто, так тепло. Она ведь уже и забыла, какого это, когда рядом папа, который поймёт и поддержит. И не важно, что ты решишь, не важно, что ты натворила — есть человек, который любит во что бы то ни стало, просто потому, что ты есть.        — Кто он, милая? Джина, ты… знаешь, кто отец ребёнка? — осторожно, немного помедлив, спросил Голд. Вновь всхлипнув, Реджина не смогла произнести ни слова, а лишь потянулась к карману спортивной сумки, что теперь валялась около дивана. В кармане лежала фотография, та самая, которую они сделали вместе. В тот день они с Робином решили устроить пикник за городом, это было у того самого озера, в котором Локсли с отцом ловил рыбу в детстве. Она не умела плавать, но ему как-то удалось затащить Миллс в воду, это было так мило. Брюнетка каталась на мужчине по озеру, крепко ухватившись за его шею, и искренне смеялась. А потом они уселись на покрывале вместе с корзинкой для пикника, сделав миллионы снимков на старенький фотоаппарат, который прихватили с собой. Сейчас, взглянув на этот снимок, девушка просто замерла. Слов не было. И слёз уже тоже больше не было. Ничего. Только адская боль в груди. Реджина лишь протянула отцу фотографию, не говоря ни слова. А он не стал спрашивать, с его связями мистер Голд сам в пару звонков узнает всё об этом человеке, а остальное она обязательно расскажет. Позже. Теперь некуда спешить, им некуда торопиться, ведь впереди отныне целая вечность, потому что теперь Роберт больше не отпустит её, их.

15 лет спустя (настоящее)

      Чёрный мерседес остановился перед стеклянной высоткой, из салона тут же вылетела брюнетка, наплевав на всё, даже не удосужившись захлопнуть за собой дверцу авто, женщина вбежала в здание, позволяя холодному ветру скользить по оголённым плечам, не скрытым красным платьем, и стряхивать солёные слезинки со щёк. Десять шагов или пятнадцать, Реджина не помнит. Считанные секунды, и вот она уже в лифте. Миллс изо всех сил пыталась взять себя в руки, яростно вытирая щёки, стремясь стереть следы состояния собственной души. «Чёрт, мать твою, Реджина Миллс, соберись! Тебе не двадцать два, ты взрослая женщина. Нужно уметь держать себя в руках, в конце концов, ты ведь в офисе, вокруг люди.» Однако истерика лишь накатывала с новой силой, не подчиняясь желаниям.        И вот перед глазами знакомая дверь. Это всё, что она может увидеть сейчас, будто вокруг не существует ничего. Она распахивает двери, вбегая в помещение. И вот Миллс в приёмной. Она всегда сообщала о своём приходе, ждала, когда секретарша сообщит о её приходе, соблюдая формальности. Вот только сейчас было плевать. Ей можно, ей просто нужно видеть отца прямо сейчас. До боли в груди нужно, чтобы рядом был кто-то, кто-то, кто не предаст, не оставит одну. В такие моменты, как этот, было ужасно необходимо, чтобы папа был рядом, чтобы хоть один человек в целом мире обнял и сказал, что всё будет хорошо. Снова напомнил о том, как любит её. Дверь в кабинет распахнулась без предупреждения. Он здесь, Роберт на работе, теперь всё будет хорошо. Голд едва успел понять, что произошло, как Реджина, не сказав ни слова, запрыгнула к нему на колени, крепко обнимая за шею и пряча лицо на его груди. Его дочка просто молча рыдала, а отец лишь обнял её в ответ, успокаивающе поглаживая по спине. Прошло минут десять, и Миллс всё же смогла успокоиться, теперь лишь наслаждаясь теплом папиных обнимашек и размышляя над тем, что только что произошло. Она давно не плакала, только когда дело касалось Саманты, а теперь что на неё вдруг нашло? Последний раз такая истерика у неё была пятнадцать лет назад, в тот самый день, когда жизнь бесповоротно изменилась.        — Он устроил ужин на крыше, — так, чтобы слышали только они вдвоём, прошептала женщина. — Это напомнило мне… Это как тогда, давно, мы сидели на крыше, а я смеялась, — слёзы на щеках постепенно высыхали, голос стал спокойным, и лишь в глазах всё ещё можно было прочесть непередаваемую грусть. — Пап, скажи мне, почему я такая дурочка? Почему мне всё ещё больно? — всматриваясь в покрытое морщинами отцовское лицо, не то у него, не то у самой себя спрашивала брюнетка.        — Тш… Всё будет хорошо, милая, — его голос звучал так уверенно, но в то же время настолько сквозил добротой, что хотелось верить, и она верила ему, постепенно успокаиваясь. — Помни, что я всегда говорил, Реджина. Всё, что нас не убивает… — её папа оказался очень мудрым человеком, лишь когда они вновь познакомились, Миллс поняла, сколько мудрых советов, законов жизни и умных мыслей упустила вместе с его воспитанием.        -… делает нас сильнее, — закончила за него дочь. Он говорил ей это каждый раз, когда было плохо. Она приходила к нему расстроенная, раздавленная, да, внешне абсолютно спокойная, но он ведь папа, он всегда видел её душу. Отец успокаивал, обнимал, помогал собраться в единое целое, а потом каждый раз повторял одну и ту же фразу. Так, что она запомнила это на всю жизнь, в последствии не раз убеждаясь, что папа прав.        — Знаешь, что? Он для меня никто. Плевать на него! Что бы он не хотел, он не получит ничего! Не от меня, не в этой жизни! Пора отпустить всё, что было, и показать ему, кто я. Кем я стала, — она не кричала, не плакала, не было горя, не было злости. Она совершенно спокойна не только снаружи, но и внутри. Голос не дрожал, она выговаривала каждое слово отчётливо, тембр сквозил уверенностью. Взглянув в даль темнеющего неба, Миллс, окончательно что-то для себя решив, направилась к выходу.        — Спасибо, папа. За всё, — уже у самой двери сказала женщина, обернувшись.

***

Переступив порог своей квартиры, Реджина повесила в шкаф в прихожей осеннее синее пальто и, наконец, с облегчением выдохнула, скинув с ног туфли на высокой шпильке. Пройдясь по первому этажу, женщина с удивлением обнаружила, что в гостиной горит свет, что было весьма странно, учитывая, что с той рождественской ссоры Саманта всё время проводила в комнате и никогда не спускалась в гостиную, при ней уж точно. Зайдя в комнату и повнимательнее осмотревшись, Миллс нашла дочку на диване, в руках которой был альбом. Саманта ужасно любила рисовать и, судя по всему, уснула, не заметив, как за творчеством пролетели часы. Вглядевшись в рисунок на последней странице альбома, брюнетка на мгновение замерла в ступоре. На листе бумаги была изображена Саманта, сидящая на руках у отца. Конечно, глупо было оставить те альбомы на чердаке и надеяться, что девочка их не найдёт. Отчего-то на миг стало грустно из-за того, что такого никогда не будет. «У неё есть я. Я буду для Саманты всем», — откинув в сторону мрачные мысли, вновь сказала себе Реджина. Вот только именно сейчас, как никогда, захотелось доказать это самой себе. Нагнувшись, она взяла дочку на руки, намереваясь отнести в её комнату. С трудом, но всё же удерживая равновесие, Миллс направилась к лестнице. Но, не дойдя пару метров, немного наклонилась, чтобы ослабить тянущую боль в правом плече, и всё же полетела на пол. Пусть не сильно, но всё же ударившись об пол плечом, Саманта открыла глаза. Взгляду девочки предстала мать, сидящая рядом на полу и стирающая со щёк злые слёзы. Больше всего обидно было на саму себя, на собственную неудачу. Это её проигрыш, она не смогла. У неё не получилось заменить своей девочке отца. Сердце младшей Миллс болезненно сжалось, пропуская удар, от осознания, что это её вина. Не устрой она ту сцену на Рождество, её мама бы не пыталась что-то доказывать, чувствовать, что не может сделать для неё всё. Она бы не стирала со щёк влагу, со злостью ударяя кулаком по половицам.        — Хэй, мамуль, ты чего? Всё будет хорошо! Нам никто не нужен! Какой же я была дурочкой, прости меня за всё! Я люблю тебя, слышишь, мам? — подползая к Реджине и заключая её в крепкие объятия, сказала Саманта, виновато заглянув в родные мамины глаза, где всегда находила понимание в самые тяжёлые моменты.        — Я знаю, милая, знаю. Я тоже люблю тебя, солнышко! — стирая слёзы, крепче обнимая в ответ дочь, ответила Реджина. Саманта с самого рождения была её утешением в сложных ситуациях, её спасательным кругом. Сейчас им обеим было тяжело, они просто нужны друг другу. Остаток вечера семья Миллс провела за просмотром любимого фильма в компании огромной миски попкорна. Лишь поднимаясь наверх в свою комнату, пожелав спокойной ночи, девочка добавила: «Он нам не нужен, мама! Для нас его больше нет».

***

На следующее утро Реджина, как обычно, направлялась в офис, уже привычно допивая свой утренний кофе в лифте. Работа не ждёт, а значит, время приходилось экономить по максимуму, а такие мелочи, как утренняя чашка латте, как раз подходили для этой цели. Стоило только переступить порог приёмной, как к ней подошла Айви.        — Мисс Миллс, в кабинете… Вас ждут… — не зная, как донести до начальницы нужную информацию, не предоставляя их разговор для прослушивания нежданному гостю, пыталась что-то сказать Белфри. Но Реджина всё поняла без слов, стоило ей лишь заглянуть в глаза девушки, как всё стало понятно по взгляду.        — Спасибо, — коротко кивнув, Миллс выбросила бумажный стаканчик в урну и уверенной походкой направилась в кабинет. Даже не взглянув по сторонам, женщина целенаправленно подошла к столу, опуская на него сумку.        — Выметайся, — не обернувшись, делая вид, что что-то усердно ищет в сумочке, с угрозой в голосе отчеканила Реджина. Однако за спиной не послышалось никаких движений, и она, обернувшись, в корне теряя терпение, решила повторить в последний раз.        — У тебя плохо со слухом? Я сказала: «Выметайся из моего кабинета». Срок договора с тобой истекает сегодня. Твоя работа окончена. Прочь из моего кабинета, — взгляд метал молнии, а в голосе звенела сталь.        — Реджина, слушай, прости меня. Я был идиотом, прости, — заглядывая в лицо некогда любимой женщины, произнёс Робин.        — Прости? Серьёзно, Локсли? После всего, что ты сделал! Прости? И это всё, что ты можешь мне сказать? — задыхаясь от возмущения, гневно произнесла Миллс.        — Господи, да что с тобой такое, Миллс? Я ведь извинился, почему мы не можем просто нормально снова общаться? — с раздражением ответил он, всё же не желая отступать.        — Ты правда хочешь знать? Да потому, что я смотреть на тебя нормально не могу, когда дома меня ждёт дочь, которая сегодня вновь спросит, где же её папа, а я даже ответить ничего нормально не могу! — всё же срываясь на крик, хотя обещала себе сохранять спокойствие, брюнетка произнесла ту фразу, о которой потом долго будет жалеть. Словно окаменев, Локсли застыл на месте, глядя на женщину так, словно увидел призрака. Не отвечая, не предпринимая что-либо, просто замер.        — Всё кончено! Выметайся! — словно подгоняя мужчину, яростно выкрикнула Миллс. Робин лишь покинул помещение, а затем и здание, вопреки обыкновению, даже ни разу не хлопнув дверью. Стоило ему выйти, как Реджина тяжело вздохнула, пропуская волосы сквозь пальцы. Она направилась к мини-бару, вынимая бутылку виски и опустошив пару стаканов залпом. Наконец, Реджина могла с облегчением выдохнуть. Он исчез, его больше нет. С прошлым покончено. Она теперь совершенно другая, но всё ещё Реджина Миллс.