***
Когда Эван вновь открыл глаза, он внезапно осознал, что находился явно не в своей постели. Такое уже случалось в прошлом, и не единожды, так что резкая смена обстановки не сильно впечатлила его. Другой вопрос, кто похитил его на этот раз? Снова Картер? Тальбот? Виго? Сама Сущность? Или же чёртов Вескер? Пытаясь пошевелиться, Эван определил, что был крепко привязан к поверхности, на которой он лежал. Он не мог даже повернуть голову, чтобы хотя бы примерно понять, где находился. Перед его взглядом тянулся лишь бесконечно высокий потолочный свод. Очень скоро его тело начало неметь, и теперь Эван едва мог держать глаза открытыми, мышцы превращались в желе, а мысли становились похожими на вату. Он не ощущал ни боли, ни холода, ни даже собственного сердцебиения — весь организм парализовало. Дыхание спёрло, и Эвану казалось, что он сейчас потеряет сознание. Прежде чем тьма окончательно охватила его, Макмиллан услышал незнакомый голос: — Никто тебя не спасёт.***
Наутро Эван проснулся в своей кровати с ломотой во всём теле и странной головной болью. Казалось, будто что-то изменилось, однако Траппер не замечал никаких перемен. Он прошёлся по комнате, осмотрел свой почти пустой рабочий стол, пролистал старые документы. Всё было так, как он помнил, когда впервые попал в это место. Сколько он уже здесь? Сказать было трудно. Возможно, Сущность забрала его совсем недавно? Эван никак не мог собраться с мыслями, чувствовал себя потерянным. Выйдя на улицу, он обошёл всю территорию поместья, изучил собственные капканы. Широкая тропа манила его на восток, но он не понимал почему. Всё казалось знакомым, но в то же время он будто впервые обнаружил себя здесь. Надвигался чёрный туман, непримиримый и неотвратимый, окутывал его, лишал возможности и дальше бродить, как бездомный пёс. Теперь у него была цель. Очутившись в стенах полицейского участка, больше походившего на музей, Охотник интуитивно расставил капканы в узких дверных проёмах и тёмных проходах. Он патрулировал территорию, точно хищник в ожидании своих жертв. И жертвы не заставили себя долго ждать. Траппер едва успевал вытаскивать их из ловушек и развешивать. Выслеживал их по лужам крови на деревянном полу. Он словно чуял их страх. Выжившие же сумели завести всего один генератор, прежде чем на них обрушилась ярость убийцы, что почти душил их, преследовал, ловил и снова вешал. В конце концов, когда в живых не осталось почти никого, Траппер немного ослабил хватку оружия и тотчас ощутил, как железные крюки в его руках зашевелились: «Не дай ему уйти! Найди и добей его!», — приказывал шёпот в его голове. Охотника тут же одолело неясное чувство гнева, но он так и не сумел противостоять шёпоту. Заслышав неподалёку щелчок капкана и хруст костей, Траппер уже знал, что победил. Он подошёл к худощавому парню в очках, что трепыхался в ловушке, тщетно силясь разжать её стальные челюсти. Опустившись на одно колено, Охотник вдруг встретился с ним взглядом. Что-то знакомое? — Эван… — еле слышно проговорил тот, израненными пальцами касаясь его костяной маски. — Д… — на мгновение Траппер замялся, недоумённо вперив в него взгляд в ответ. Что он собирался сказать этому выжившему, которого, казалось, видел впервые? «Убей его, убей его, убей его», — шёпот слышался всё отчётливее, всё настойчивее. Полоснув тесаком наотмашь, Охотник избавил парня от дальнейших мучений. «Безжалостный», — шёпот был доволен. Наконец, голоса стихли.***
Шли дни, а может, и недели — сказать было трудно. Эван лишь спал, охотился, проходил испытания и всё по новой. Приносил жертвы Сущности каждый раз — всех четверых, не меньше. Но иногда ему чудилось, будто за ним наблюдал кто-то. Восточная тропа медленно зарастала травой. Жизнь, или то, что от неё осталось, шла своим чередом, но временами Эвана одолевала неясная тоска, даже тревога. Словно он оставил что-то важное. Однако вспомнить не было сил. Пока однажды по возвращении с испытания Макмиллан не обнаружил на крыльце своего дома цветок. Почти высохший светло-розовый дельфиниум. Как он здесь оказался? И как тот, кто оставил его, сумел не попасться ни в один из капканов по периметру? Вслед за цветком Эван стал находить всё больше и больше странных вещиц: осколки зеркал, ленточки, серьги, бусы, клочки волос. Глядя на эти безделушки, Эван ощущал что-то странное, сродни забытым воспоминаниям или снам. Цветочный аромат, что хранили пряди волос, запах пудры с зеркал или карамельно-сладкий, самый особенный, аромат, нотки которого пропитывали все эти вещи, пробуждали почти явственные картинки в его памяти. Почти. Но кто и зачем задаривал его всем этим? В одну из ночей, когда Эван проснулся от очередного кошмара и вышел на крыльцо подышать, он заметил, как кто-то стоял на восточной тропе и пялился прямо на него. Тёмный силуэт с мертвенно-бледным, как у призрака, лицом. В любом другом случае Макмиллан подумал бы, что это была всего лишь тень, видение или какое-то пугало, но не тогда, когда кто-то регулярно пробирался в его дом и оставлял ему странные подарки. — Эй! — зычно крикнул Эван, глядя на тень в ответ. — Кто ты такой? Тень лишь слегка наклонила голову набок, будто не понимая вопроса, и безмолвно скрылась в ночи. Утром Эван обнаружил на своём столе небольшой рисунок карандашом — на нём были изображены оленёнок и заяц, что смотрели друг на друга посреди лесной чащи, а над ними порхали бабочки. Подпись — Эван Макмиллан. Так кем же он был? Художником? Внутри что-то пробудилось. На крыльце он нашёл мёртвого кролика со вспоротым брюхом. Откуда?.. Осколок зеркала на дороге, ленточка, цветок на восточной тропе. Кто-то явно вёл его за собой. Шкатулка, записка, расчёска. Эван неуверенно шагал по лесной тропинке, застеленной, словно узорчатым ковром, разноцветными листьями и поросшей высокой травой. С каждым шагом ему становилось всё тревожнее, он перебирал в руках бусы, как чётки, чтобы успокоиться. Поместье Макмиллан — неизвестность. Мысли хаотично роились в его голове, голоса становились громче, чей-то шёпот приказывал идти назад. Осколок стекла, дневник, кусок надгробия. В конце концов Эван вышел из леса и попал в небольшую субурбию с аккуратными домиками. Домик с тыквой. От неясных образов и обрывков воспоминаний начинала кружиться голова. Войдя в дом, Эван тотчас оказался прижат к стене призраком, которого он видел ночью. — Что тебе от меня нужно? — не понимал Макмиллан. — Кто ты? Человек в маске несильно ударил его кулаком в плечо. Казалось, он злился. — Я тебя не знаю… — едва слышно произнёс Эван. От этих слов стало больно в груди. Но незнакомец всё не оставлял его — он принялся жестикулировать, настойчиво указывая пальцем сначала на себя, а потом на Эвана. Не добившись результата, парень вновь повернул голову набок, вдруг ослабил хватку и теперь провёл пальцем поперёк груди Эвана. А потом ещё раз — прямо под предыдущей линией. Его касания были лёгкими, почти нежными. Парень чертил невидимые линии на его плечах и руках, на груди, на животе, на маске — поперёк носа и губ. Он словно видел его насквозь. Он знал все его шрамы наизусть. А после осторожно взял его большую руку в свою и приставил к своему левому плечу — раз, к ключице — два, к левой руке — три… Что-то вспыхнуло, что-то ожило и внезапно заткнуло надоедливый шёпот в голове Эвана. К грудине — четыре, к правому плечу — пять, к сердцу — шесть. Шесть круглых аккуратных шрамов от пуль. Эван тоже знал их наизусть. — Я вспомнил… — прошептал он, касаясь его шеи уже по своей воле. Там был ещё один шрам — маленький и круглый, от вязальной спицы. Большим пальцем Эван провёл под левым глазом белоснежной маски, ощущая на себе взгляд, прожигавший его насквозь, заставлявший его кровь закипать. Вот ради чего ему хотелось жить, а вовсе не ради убийств и охоты. Кто-то явно недооценил его силу воли и его Майкла, думая, что никто его не спасёт. Кролики. Рисунки. Шрамы. — Я всё вспомнил, Майки, — проговорил Эван, прижимая Майкла ближе и слушая его шумное дыхание. — Ты вернул меня к жизни.